Текст книги "Гудериан"

Автор книги: Кеннет Макси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Следует учесть, что речь идет о человеке, страдавшем от серьезных проблем со здоровьем, хотя этот фактор по отношению к Гудериану нуждается в проверке. Болезни, причинами которых были крайнее истощение сил и упорное стремление остаться в строю, несмотря на последствия, отрицательно сказались на деятельности многих военачальников и государственных деятелей. Так было в прошлом и точно так же будет в будущем. Хью Летанг в своем труде «Патология лидерства» пишет, что Гудериан страдал сердечной недостаточностью, отмечая при этом, что: «Истощение физических и духовных сил – типичная судьба почти всех честолюбцев, идеалистов или слишком добросовестных людей. Эта участь редко постигает хитрых, ленивых и ловкачей… которые, пускаясь во все тяжкие, могут избежать этого состояния». Читателю предоставляется свобода судить о том, к какой категории следует отнести ипохондрика Гудериана, однако оснований для предположения, что проблемы с сердцем были вызваны родом его деятельности, практически не имеется. Гудериан обычно испытывал коллапс после продолжительного выступления на каком-либо совещании, когда он превосходил самого себя. Возможно, это состояние являлось результатом того, что все предыдущие десятилетия он буквально сгорал на работе, и это привело к усиленному выделению желчи. Однако к этому времени раздражительность, сопутствовавшая его политике «абсолютной откровенности», стала частью характера Гудериана. Его старший сын, который был очень близок к отцу, считает, что сердечная болезнь не имела большого значения, и так же полагает, что отец, в любом случае, просто исполнял свои обязанности, каким бы ни было состояние его здоровья. Между прочим, смерть Гудериана не явилась результатом сердечного заболевания.

Неделя, даже чуть меньше, напряженной работы, и Гитлеру были представлены основные направления политики в области разработки новых типов танков и перестройки танковых войск. Ключевой нотой являлась рационализация. Все фантастические проекты были заморожены. Отказались и от чрезвычайного плана прекращения производства Т-IV и Т-III до начала выпуска «Пантер» и «Тигров». Было пересмотрено штатное расписание танковых дивизий с учетом поступления новой техники и сделана попытка помешать созданию танковых дивизий люфтваффе и войск СС. В то время, как армейские танковые дивизии должны были иметь только по 190 танков, в основном T-IV, эсэсовские дивизии имели свыше 200 танков. Однако из этой попытки так ничего и не вышло: война и нацистская анархия помешали унификации.

Гудериан решительно поддерживал постановку на вооружение длинноствольных 75-мм и 88-мм орудий. Для него были приемлемы почти любые образцы оружия, лишь бы те были более мощными и современными. Так, на бронетранспортерах были установлены 20– и 75-мм пушки – результат поездок на фронт и бесед с солдатами и офицерами. Ожесточенная перепалка разгорелась из-за штурмовой артиллерии. Теперь Гудериан и сам убедился в необходимости этих машин и желал только унификации их конструкций, чтобы не пострадало производство танков. Он совершенно справедливо полагал, что танк с вращающейся башней гораздо более мощная система оружия, способная решать любые задачи, в отличие от машины с пушкой, имеющей ограниченный угол поворота по горизонтали. Вместе с тем он хотел подчинить себе и штурмовую артиллерию. Однако если в отношении унификации конструкций удалось настоять на своем, то в остальном он натолкнулся на значительные трудности.

9 марта Гудериан представил свой план Гитлеру и большой группе заинтересованных лиц. Надежда Гудериана, что удастся протолкнуть свою идею, ограничившись обсуждением в узком кругу вместо длительных дебатов с теми, кто был по отношению к нему настроен враждебно, не оправдалась. Четырехчасовая диалектическая битва закончилась победой бюрократии и местничества. Гудериан потерпел крах, в результате которого лишился штурмовой артиллерии и не смог воспрепятствовать созданию танковых дивизий СС и люфтваффе – его главной целью была консолидация старых, испытанных армейских дивизий, а не тиражирование новых, не имевших никакого боевого опыта. (Определенный интерес представляет реакция Гудериана на это поражение, выраженная на страницах «Воспоминаний солдата». Он сердится на артиллеристов и Шмундта, но ограничивается легкой критикой в адрес СС и люфтваффе, которые также ставили ему палки в колеса. Создается впечатление, что с последними ему удалось найти общий язык. Лишь позднее Гудериан упоминает о неудавшейся попытке отстоять свою точку зрения в спорах с Гиммлером и начальником штаба люфтваффе.)

Итак, Гудериану в очередной раз пришлось смириться с тем, что его оттеснили на второй план. Начались поездки по училищам, танкодромам, заводам и, конечно же, фронтам. Многочисленные и всеобъемлющие контакты, а также поток информации, стекавшийся в штаб, помогали ему составить объективную и полную картину ухудшавшегося положения Германии и нерациональных методов противодействия этому процессу. Никогда раньше, даже в последние дни 1941 года, у него не было столь ясного понимания крайне пагубного влияния, которое оказывал Гитлер и его близкое окружение на ход военных операций и всю политику страны. Хотя Гудериан и не сразу признал это, но все же не приходится сомневаться – он осознал причины прошлых неудач и наконец-то в полной мере смог оценить трудности, с которыми сталкивались Браухич, Гальдер, Рундштедт, Бок, Клейст и остальные. Возможно, Гудериан даже испытал какую-то симпатию к Клюге. Однако в то время, как с большей частью своих старых противников он помирился, в отношениях с Гальдером и Клюге этого не произошло. После войны, когда Гудериан и Гальдер находились в плену у американцев, первый сделал попытку к примирению, но отклика у Гальдера она не нашла. Примирению с Клюге помешала смерть, хотя сомнительно, чтобы между ним и Гудерианом возникло даже подобие взаимопонимания. Первая их встреча после стычки в декабре 1941 года произошла в мае 1943 года и была окружена атмосферой скрытой враждебности. Гудериан с показным безразличием сказал Клюге – «моему особому другу», как он однажды назвал его! – что очень глубоко переживал свою отставку и так никогда и не получил сатисфакцию несмотря на то, что все обстоятельства дела затем выяснились, как это и было в действительности. Клюге истолковал слово «сатисфакция» в чисто прусском смысле и написал Гитлеру письмо с просьбой дать разрешение вызвать Гудериана на дуэль. Он также просил Гитлера быть его секундантом. Гитлер приказал им бросить это ребячество и уладить ссору мирным путем. Он обязал Гудериана принести извинения.

Имевшаяся в характере Гудериана черта передоверяться некоторым людям резко контрастировала с его непримиримым отношением к любому, кто оказывался в профессиональном смысле не на высоте. В одном случае это даже повлияло на ход истории. В 1942 году, когда он был не у дел, его настроение прощупали заговорщики и предложили присоединиться к ним. Повышенное внимание к Гудериану стал проявлять генерал пехоты Фридрих Олбрихт, пытавшийся втянуть его в заговор. Гудериан сначала не понял, с какой стати Олбрихт стал набиваться к нему в друзья, ведь до этого они никогда не были близки. Шлабрен-дорф в своей книге, вышедшей в 1946 году, совершенно правильно указывает, что подходы к Гудериану искали доктор Карл Герделер, фон Тресков и генерал артиллерии Фридрих фон Рабенау, хотя Уилер-Беннет, который в своем труде «Nemesis of Power» (Немезида власти) очень часто ссылается на Шлабрендорфа, ошибается, утверждая, что Гудериан «…не упоминал об этих более ранних попытках». В «Воспоминаниях солдата» Гудериан довольно подробно описывает свои контакты с Герделером и Тресковым и косвенно дает понять, что встречался и с Рабенау. В послевоенных показаниях Гудериана излагается суть бесед с Герделером. Гудериан говорит, что Герделер в апреле 1943 года утверждал, что о покушении на Гитлера речь не идет. В то же время Шлабрендорф пишет, что в марте уже было совершено покушение на жизнь фюрера, и единственным оставшимся к 1946 году в живых свидетелем этой акции был он сам.

Герделер открыл Гудериану, что руководителем заговора является не кто иной, как Бек – человек, в христианских добродетелях которого Гудериан не сомневался, но который в силу своей медлительности был неспособен на принятие мгновенных решений и потому не подходил на эту роль. Данное обстоятельство, больше чем какое-либо другое, повлияло на формирование отрицательного отношения Гудериана к заговору. Герделер, по словам Шлабрендорфа, обладающий «…способностью разговаривать с людьми из всех слоев общества и в каждом случае находить нужные слова так, чтобы еще несколько твердолобых старших генералов, находившихся на действительной службе, включая Манштейна, присоединились к заговору». В 1943 году также присоединились генералы, обиженные Гитлером, – Вицлебен и Гепнер, а Клюге, продолжавший служить, колебался. Гудериан в то время ясно обозначал свою позицию:

«Слабости и ошибки национал-социалистической системы и промахи, допущенные самим Гитлером, оказались к тому времени слишком очевидны даже для меня – необходимо было попытаться исправить их. Ввиду опасной ситуации, возникшей в результате Сталинградской катастрофы и требования союзников о безоговорочной капитуляции… необходимо было найти такой путь, который не привел бы к гибели страны и народа… Я пришел к выводу, что план доктора Герделера вреден и, кроме того, не может быть осуществлен практически. Поэтому я отклонил предложение участвовать в заговоре. Подобно всем остальным солдатам, я чувствовал себя связанным присягой…»

И все же, Гудериан утверждает, что по просьбе Герделера прощупал настроения генералов на фронте и был вынужден сообщить – те не поддерживают идею смещения Гитлера. Он дал Герделеру слово не разглашать их беседу и заявляет, что держал его вплоть до 1947 года, пока не прочитал обо всем этом в книге Шлабрендорфа. Последний же в 1946 году утверждал, что Рабенау посчитал необходимым пригрозить Гудериану разоблачением его участия в заговоре, чтобы предотвратить утечку информации. Правда, в издании 1951 года и в книге, вышедшей в 1965 году, это утверждение уже отсутствовало. Гретель рассказывала своему старшему сыну, что Ребенау угрожал Гудериану расправой. Как бы там ни было, но данный факт показывает, как плохо знали заговорщики Гудериана, если полагали, что таким образом его можно принудить к молчанию или что ему нужно еще и пригрозить, несмотря на данное им слово.

Ни один из генералов, которым было предложено участвовать в заговоре, не донес об этом Гитлеру, что, впрочем, едва ли должно удивлять, ведь дело происходило уже после Сталинградского поражения. К тому времени исход войны ни у кого не вызывал сомнений, даже у таких оптимистов, как Гудериан. В этой отчаянной ситуации каждый пытался найти свое решение – подавляющее большинство предпочитало конституционные и ненасильственные методы. Будучи дисциплинированными солдатами, они считали, что главной задачей является стабилизация положения на фронтах, дающая возможность политикам вести переговоры с позиции силы. Маловероятно, чтобы какой-либо старший военачальник, за исключением подхалимов, типа Кейтеля, стал бы лить слезы по поводу смещения Гитлера – легитимным или нелигитимным путем, – и существенным аспектом в истории Гудериана является его принадлежность к числу военачальников, пытающихся добиться этого постепенным ограничением полномочий фюрера. За свои упущения Гудериан подлежит критике не больше, чем заговорщики за неспособность осуществить свои планы, объясняющуюся малодушием и трусостью. Пока они занимались своей деятельностью, Гудериан собирал новые неопровержимые доказательства необходимости изменений в методах и в составе руководства и постепенно осознал, что эта проблема практически неразрешима. Для него, когда практически любое изменение ситуации покажется благословенным, мог наступить момент отчаяния.

У Гудериана, ездившего по Европе и с целью определения степени лояльности полевых командиров пытавшегося отыскать быстрые решения для множества проблем, оставалось свободное время. Повсюду он встречал атмосферу всеобъемлющего кризиса. Хотя на русском фронте обстановку удалось стабилизировать, однако обольщаться этим успехом было никак нельзя, ибо он был достигнут в равной степени как за счет доблести германских войск, так и в силу плохого функционирования русских тыловых служб. Восстановлению мощи бронетанковых сил мешало расточительство, с каким их использовали. Фронтовые соединения были слишком слабы и лишь изредка получали новые танки. Машины, уже находившиеся в строю, часто стояли на приколе из-за недостатка запасных частей, так как, по словам Шпеера: «Гитлер настаивал на приоритетном выпуске новой продукции, который, однако, можно было бы сократить на 20 процентов при надлежащем производстве ремонтно-восстановительных работ». Полевые мастерские снимали с вышедших из строя танков все, что можно было снять, и в результате в Германию на капитальный ремонт прибывал лишь один остов. Восстановление таких танков начиналось практически с нуля и обходилось очень дорого.

Между Гудерианом и Шпеером наладилось плодотворное сотрудничество. Оба стремились к наиболее полному и эффективному использованию ресурсов, которыми располагала Германия. Гудериан умел убеждать, и для нужд танковых войск вскоре начали выделяться фондируемые материалы и производственные мощности, что до этого было исключительной привилегией люфтваффе. По этой причине немецкая авиация, и так страдавшая от бездарного руководства Геринга и ошибок некоторых его любимчиков, оказалась ослаблена в тот момент, когда военно-воздушные силы союзников наращивали свои удары по промышленным объектам третьего рейха. Геринг и его присные, помешавшиеся на идее воздушного господства, восприняли это как удар по надеждам Германии на выживание, хотя с их стороны, как всегда, не обошлось без преувеличений.

Гораздо более пагубные последствия, чем административный хаос, имела тенденция задействования армейских соединений в заведомо проигрышных ситуациях. За несколько дней до окончательного краха сил «Оси» в Северной Африке на первой неделе мая, туда продолжали посылать свежие войска. План эвакуации командного состава танковых войск по воздуху, разработанный в последнюю минуту, на чем так настаивал Гудериан, не был осуществлен – в результате без нужды оказались потеряны люди, которые могли бы стать костяком многих новых частей и соединений. В то же время обсуждались планы наступления на Восточном фронте. Начальник генерального штаба Цейтцлер предложил Гитлеру охватывающее наступление на Курском выступе, так соблазнительно выдающемся на запад. Когда в апреле эту идею выдвинул Манштейн, она могла быть реализована в начале мая относительно слабыми танковыми силами. Земля к этому времени должна была просохнуть, а оборона русских оставалась еще слишком слаба, что давало немалые шансы на успех. Однако когда пришел май, стало очевидно – русское командование получило предупреждение, потому что резко ускорило темпы работ по укреплению переднего края и созданию глубоко эшелонированной обороны. К тому времени Гитлер уже воодушевился идеей наступления, по политическим и по пропагандистским мотивам требуя внушительной победы, для достижения которой должно было быть использовано возможно большее количество новых танков, «Тигров» и «Пантер». Необходимость соблюдения этого условия вызвала неоднократные отсрочки начала операции, так как потребовалось время для доставки машин на фронт прямо из сборочных цехов. Гудериан сразу же вступил в прямую конфронтацию с Цейтцлером и Гитлером, указывая не только на значительное количество конструкторских недоработок и необкатанность экипажей на новых машинах, но и на бессмысленность нанесения ударов под Курском: «Как вы думаете, многим ли известно, где этот Курск находится?» – спросил он Гитлера, и тот, однажды сказавший, что знает, «с кем из моих людей я могу позволить себе это [презрительное равнодушие], а с кем не могу», – сделал вид, что соглашается с Гудерианом, а сам между тем продолжал подготовку к наступлению.

Гудериан, однако, продолжал обращаться во все высокие инстанции, надеясь повлиять на общую стратегию. Поэтому выезды на фронт для бесед с экипажами и наблюдения за действиями танков в бою, стали более редкими, ведь теперь Гудериан должен был оставаться там, где принимались кардинальные решения – поблизости от фюрера, ОКВ и ОКХ. Но когда, наконец, 4 июля, после всех отсрочек началось наступление на Курской дуге, он незамедлительно отправился туда. Под Курском из бесед с вымотавшимися и хмурыми экипажами ему стало ясно, что произошло именно то, чего он опасался и ожидал. Провал. В особенности намучились танкисты с «Пантерами», у которых то и дело выходила из строя трансмиссия и была плохая оптика, не позволявшая наводчикам использовать в полной мере все возможности отличного длинноствольного 75-мм орудия. Случались поломки и на «Тиграх». Самые мощные, новейшие самоходные орудия, «Фердинанды», имели один, но очень серьезный недостаток – лишившись поддержки пехоты, иногда становились легкой добычей русских. Броня их была почти непробиваема, на них стояли грозные 88-мм орудия, однако для ближнего боя они были почти неприспособлены, так как имели лишь один пулемет. И все же провал наступления под Курском в гораздо большей степени оказался обусловлен неудачным планированием, которому недоставало как стратегической, так и тактической внезапности.

Вращаясь в высших сферах, Гудериан встретил людей, цели и методы которых были совершенно противоположны. По мнению Гудериана, поражение под Курском сыграло решающую роль потому, что «…германская армия понесла невосполнимый урон, и проигрыш в войне ведет свой отсчет скорее от этого поражения, а не от сталинградской катастрофы. Русские имели сравнительно меньшие потери и нанесли контрудар после того, как наступление немцев выдохлось. Это привело к прорывам обороны и отходам». В дальнейшем, по словам Гудериана, это «…повлияло на организацию оборонительного фронта против вторжения на Западе…». Главную вину за поражение на Курской дуге Гудериан возлагал на Цейтцлера, но тот всего лишь принял от своих предшественников груз их ошибок, и Гудериан постепенно осознал это. Альберт Шпеер, поддерживавший его во всех невзгодах, сыграл ключевую роль в устройстве встречи Гудериана с Цейтцлером по просьбе первого в его доме в Оберзальцбурге. Официально ее целью было урегулирование «…некоторых разногласий… порожденных неразрешимыми вопросами юрисдикции. Но оказалось, Гудериан имел в виду нечто большее, чем улаживание второстепенных споров. Он хотел обсудить общую тактику по отношению к новому главнокомандующему сухопутными силами».

Шпеер продолжает: «Разногласия между Цейтцлером и Гудерианом быстро исчезли. [Следует заметить, что с конца лета отношение Гудериана к Цейтцлеру смягчилось.] В центре беседы была ситуация, сложившаяся после того, как Гитлер возложил на себя обязанности главкома сухопутных сил, и справлялся с ними из рук вон плохо. Необходимо было более энергично отстаивать интересы сухопутных сил в противовес интересам двух других видов вооруженных сил и СС». По сути, оба военачальника согласились, что Гитлер слишком пристрастен, и ему следует оставить пост главнокомандующего, назначив человека, который будет поддерживать личный контакт с командующими армиями и заботиться о нуждах войск. Была достигнута договоренность, что Шпеер и Гудериан в отдельности поговорят на эту тему с Гитлером, однако, к сожалению, никто из них не знал, что Клюге и Манштейн недавно уже сделали то же самое. Гитлер пришел к неверному выводу, что все четверо состоят в сговоре. Тресков, явно по поручению Клюге, уже прощупал Гудериана на предмет возможного примирения между этими двумя старыми противниками, которое должно было стать первым шагом в выработке общего подхода к Гитлеру с целью ограничения его полномочий. Гудериан отклонил предложение, а свой отказ мотивировал непостоянством характера фельдмаршала фон Клюге. Не исключено, что Тресков, один из главных заговорщиков, подталкивал Клюге к этому предложению, так же как чуть ли не силой подталкивал его к любому акту сопротивления. Тем не менее Гудериан, возможно, сделал ошибку, отказавшись, хотя остался принципиальным в сравнении с колеблющимся Клюге. В тот момент большая часть старших военачальников общими усилиями еще могла предотвратить катастрофу, несмотря на всю призрачность таких надежд. Однако Гудериан из чувства необходимости действовал самостоятельно. Приученный к тому, что старшие по чину встречали в штыки любую его инициативу и вообще третировали его, он не мог питать надежд на прочный и надежный союз с кем-либо из высшей военной иерархии.

Такому настроению способствовала гнетущая атмосфера интриг и наушничества, господствовавшая в ставке Гитлера. Личные отношения определялись политическими факторами, сочетания которых часто менялись. Лояльность и последовательность встречались очень редко. Противоположные мнения были скорее правилом,, чем исключением. В 1943 году в высших руководящих кругах укрепилось мнение, что Гудериан, как выразился в разговоре с автором данной книги Варлимонт, «в политическом отношении искал более тесных связей с партией, чем отличался от большинства своих коллег». Это в значительной степени подтверждает Геббельс на страницах своего дневника. 6 марта 1943 года он цитировал Зейсс-Инкварта, сказавшего: «…у наших генералов иногда появляется слабость в коленях», – и добавляет: «Эта точка зрения подтвердилась в ходе долгого разговора с генерал-полковником Гудерианом… Мы обсуждали типичные недостатки вермахта. Гудериан очень остро критиковал их. Он произвел на меня впечатление командира с исключительно широким кругозором и проницательностью. Его суждения разумны и отличаются четкостью формулировок. Он от бога наделен здравым смыслом. Несомненно, я смогу с ним работать. Я обещал ему свою безоговорочную поддержку». По словам Гудериана, он пытался заставить Геббельса убедить Гитлера в необходимости замены Вильгельма Кейтеля генералом, «…который понимал бы, как командир должен ориентироваться в оперативной обстановке», но эта встреча не дала никаких результатов. Геббельс никогда не принадлежал к числу тех, кто мог вести с фюрером разговор, в котором подвергались бы сомнению его способности полковника. Еще одна встреча Гудериана с Геббельсом, состоявшаяся 27 июля, также оказалась безрезультатной. По словам Геббельса, «Гудериан рассказал мне о своей серьезной озабоченности теперешней военной ситуацией. Он призывал сконцентрировать все усилия в каком-то одном месте, поскольку мы не можем позволить себе быть активными на всех фронтах, и пожаловался на бездеятельность ОКБ, в котором нет ни одного настоящего лидера. Гудериан произвел отличное впечатление. Он, безусловно, пылкий и не сомневающийся приверженец фюрера».

Не исключено, что обычно откровенный и прямодушный Гудериан применил хитрую попытку расколоть ряды нацистов при помощи небольших доз гитлеровского вируса – немного лести здесь, чуточку яда там, с целью усилить собственные шансы. Он даже пытался повлиять на Гиммлера, хотя Геринга, который «не любил работать», оставил в покое. Пройдет год, и в критический момент Геббельс изменит свое мнение о главном инспекторе бронетанковых войск на противоположное, но было уже поздно, весь нацистский карточный домик начал раскачиваться. Не может быть никакого сомнения, Гудериан считал себя человеком, еще способным спасти армию и нацию.

Тем временем, если раньше и существовала надежда «сконцентрировать все усилия в одном месте», то теперь окончательно испарилась. Германия утратила стратегическую инициативу задолго до катастрофы под Курском. Ликвидация последнего плацдарма в Тунисе дала союзникам трамплин для прыжка в Сицилию, событие, заставившее Гитлера остановить наступление на Курской дуге. Вслед за этим последовало падение Муссолини и в сентябре – вторжение в Италию. Главный союзник Германии запросил мира.

Разгоравшаяся с 1941 года партизанская война на Балканах заполыхала огромным костром, отвлекавшим значительные силы вермахта, пытавшиеся усмирить огромную территорию. Это, однако, помешало вторжению союзников. В России почти неудержимый поток наступлений катился на запад, поглощая соединения и части, чья боеспособность еще находилась на высоком уровне, однако маниакальное упорство Гитлера, требовавшего удержать рубежи любой ценой, обрекало их на уничтожение. Некомпетентность Гитлера, его неспособность понять, что мобильность является определяющим фактором не только в наступлении, но и в обороне, мешала эффективному использованию танковых дивизий, при умелом руководстве сверху великолепно дравшихся в обороне.

Танковые дивизии были вынуждены выполнять оборонительные задачи, которые когда-то пророчили Сект и Гудериан ограниченным силам Германии – гибкое маневрирование в глубину с целью уничтожить силы противника на суше по выбору обороняющегося. Но что еще более важно, германская армия в России в середине 1943 года обладала куда более лучшими возможностями для достижения целей, о которых мечтали в 20-е годы. В ее распоряжении оказались не только обширные пространства, позволяющие разыграть бесчисленное количество тактических комбинаций. Она обладала гораздо более высокой мобильностью и ударной мощью, чем любая армия когда-либо прежде. Новые уставы, выпущенные штабом главного инспектора, были составлены с учетом оборонительно-наступательного характера операций, базировавшихся на тщательной рекогносцировке. В связи с этим Гудериан, для которого плачевное состояние разведывательных частей после 1941 года являлось предметом глубокого огорчения, сделал все, чтобы их возродить. Эти части во взаимодействии с авиацией могли обнаружить главные силы противника и установить направления их ударов. После определения мощности удара на каждом направлении пехотным дивизиям при поддержке самоходных орудий ставились задачи уничтожить жизненно важные пункты. И тогда танковые дивизии могли быстро выдвинуться на ключевые, предпочтительно мобильные позиции, с которых они наносили удар по врагу как из засады, а затем проводили операции по ликвидации его деморализованных остатков. После этого танковые дивизии отходили, готовые в любой момент ответить на новую угрозу, по мере ее развития. К сожалению, Гитлер чисто своим вмешательством затруднял проведение подобных операций и начинал их либо слишком поздно, либо слишком рано, тем самым снижая их эффективность. Командование танковыми войсками должно было управлять своими войсками только с линии фронта. Иногда немцы добивались успеха, который затем приносился в жертву, благодаря последующим запретам на передислокацию или настойчивым попыткам развить его, несмотря на всю их бессмысленность. Впустую растрачивалась продукция напряженно работавшей промышленности.

Вот как подвел итоги этому периоду сам Гудериан: «Неудачные и катастрофически кровопролитные бои 1943 года обратили в крах все планы увеличить достигнутую мощь танковых дивизий. Удалось лишь улучшить качество танков, но в целом их выпуск неуклонно снижался. К сентябрю 1943 года в четырнадцати дивизиях было по одному танковому батальону, в восьми дивизиях по два батальона и в двух по три. Помимо этого, существовало десять танковых мотопехотных дивизий, каждая из которых имела по одному танковому батальону, вооруженному штурмовыми орудиями. Вместо 22 танков, положенных по штатному расписанию, в ротах было по 17 машин». С другой стороны, Гудериан недооценивает значительно возросшую ударную силу, которую обеспечивали новые, более точные, высокоскоростные орудия. Кроме того, гораздо больше внимания в боевой подготовке теперь уделялось обучению наводчиков. До 1939 года техника стрельбы из танковых орудий была примитивной. Теперь основной упор делался на отработку навыков стрельбы на танковых полигонах в условиях, максимально приближенных к боевым. Поэтому немецких наводчиков танковых орудий отличало гораздо большее количество попаданий в цель, чем их противников, и главным достижением инспектората, руководимого Гудерианом, было именно это качество вкупе с улучшенными типами боевых машин и тактическими навыками. Без этого титанического труда энтузиастов, являвшегося по сути дела подвигом, германская армия рухнула бы гораздо раньше.

Гудериана все больше беспокоило функционирование высшего руководства. Он начал сомневаться в фюрере, хотя был далеко не первым, кого посещали подобные мысли. Например, Эрвин Роммель потерял веру в Гитлера еще в ноябре 1942 года. Тогда фюрер запретил ему оставить позиции у Эль-Аламейна, хотя англичане уже прорвали немецкую оборону. После этих ненужных потерь Роммель открыто высказал критику в адрес Гитлера, за что и был отозван из Африки. Он поставил фюрера в довольно затруднительное положение, поскольку тот был вынужден держать любимца пропагандистов на глазах у публики. Роммель получил синекуру – работу в личном штабе фюрера, а затем ему поручили составить план на случай капитуляции Италии. Однако Роммель опять разочаровал Гитлера, предложив покинуть Италию и организовать оборону южной Германии в Альпах. По этой причине Роммеля не назначили главнокомандующим германскими войсками в Италии. Вместо него на этот пост был назначен Альберт Кессельринг из люфтваффе, отличавшийся большей послушностью.

Все эти вещи Гудериан интерпретировал по-своему, связав их с еще одной страшной ошибкой, которую готовился совершить Гитлер, – плохо подготовленным контрнаступлением под Киевом в ноябре. 9 ноября в день, когда Гитлер предложил эту операцию, Гудериан написал Гретель письмо, в котором ясно выразил свои дурные предчувствия. Говоря о серьезности положения на фронте и том факте, что «…понимание ситуации не поспевает за ее развитием, в результате это приводит к запаздыванию в принятии решений», он продолжал:

«Не могу сказать, как долго еще продержусь на своем посту в подобных обстоятельствах. Я не очень оптимистичен. Когда я думаю о том, что Роммелю пришлось сдать командование своей группой армий только из-за того, что дал правильный совет… тогда мне не остается надеяться на лучшую участь. Тем не менее, в этот час считаю обязанностью выразить свое критическое отношение, дабы не нести ответственность за то, что войска брошены на произвол судьбы. Потом я никогда бы не простил себе этого. Скрести пальцы, чтобы все было хорошо».