Текст книги "Гудериан"

Автор книги: Кеннет Макси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Раздался ропот недовольства. Гальдер, возмущенный до глубины души, заявил резкий протест, однако, оставшийся без внимания. Два эсэсовских пехотных соединения, которым 1-я танковая дивизия передала свои позиции на Канале Аа, 26 мая решили для их улучшения продвинуться вперед, в чем их подбадривал Гудериан. Зепп Дитрих, командир дивизией СС «Лейбштандарт», был человеком, к чьему мнению прислушивался Гитлер. В тот день фюрер смягчился, возможно, по той причине, что дело касалось дорогих его сердцу истинно нацистских войск. Однако к этому времени англичане и французы организовали очень сильную оборону, и немцы, упустив выгодный момент, когда наступление еще можно развивать по инерции, продвигались очень медленно. 27 и 28 мая немцам удалось вклиниться на небольшую глубину в оборону противника. Гудериан находился на передовой в качестве наблюдателя. Опасаясь, что в этих бесцельных атаках будут обескровлены лучшие войска Германии, он вернулся в штаб и сообщил о своих соображениях Клейсту в рапорте, о котором не упоминает в «Воспоминаниях солдата», вероятно потому, что после войны не имел доступа к журналу боевых действий корпуса:

«(1) После капитуляции бельгийцев [27 мая] продолжение операций здесь представляется нежелательным, так как будет сопровождаться ненужными жертвами. В танковых дивизиях сейчас в строю лишь 50 процентов танков, требующих срочного ремонта, чтобы корпус в кратчайшее время был готов вести другие операций.

(2) Вести наступление танками в болотистой местности после продолжительных дождей бессмысленно. Войска расположены на высотах к югу от Дюнкерка; удачные позиции позволяют артиллерии вести огонь по Дюнкерку.

Кроме того, с востока к группе Клейста приближается 18-я армия [входившая в группу армий «Б» фон Бока]. Пехота этой армии лучше приспособлена для ведения боевых действий в такой местности, чем танки, и потому задачу по ликвидации котла на побережье можно возложить на нее».

Это была точка зрения, представленная Гитлеру и ОКВ 24 мая, когда путь для немецких войск оказался свободен. На этот раз Клейст был вынужден согласиться и перевести 19-й корпус в резерв, чтобы тот подготовился к выполнению своей следующей задачи – возобновлению наступления в южном направлении.

Британская официальная история намекает, что если бы Гудериан знал о состоянии местности под Дюнкерком 23 мая, то вовсе не спешил бы посылать туда свои танки, и иногда высказываются предположения, что Гудериан не сознавал в полной мере сдерживающего воздействия труднопроходимой местности на танковые силы. Ни одно из этих обвинений не требует исчерпывающего исследования. Книга «Внимание! Танки!» полностью отвергает последнее предположение, и нет смысла сравнивать глубоко эшелонированную оборону Дюнкерка, созданную к 28 мая, с той, которая почти не существовала 23 мая. Хотя делаются попытки представить дело так, будто Гудериан соглашался с Гитлером, в действительности это не соответствует истине.

Тем временем, люфтваффе пытались достичь бомбардировками того, что наземные силы осуществляли захватом территории. Солдатам Гудериана выпала привилегия стать зрителями первой крупной попытки военно-воздушных сил выиграть наземные сражения совершенно самостоятельно – первая из многих последующих неудач.

В том, что танковые дивизии заслужили признание, не было больше никакого сомнения. Даже их самые заядлые оппоненты из высшего германского генералитета не могли отрицать их роль доминирующего оружия. Те же, кто еще имел на этот счет определенные оговорки, мудро хранили молчание, когда 28 мая Гитлер доверил Гудериану командование танковой группой, состоящей из 39-го и 41-го корпусов, в каждом из которых было по две танковых дивизии и по одной дивизии мотопехоты, а также подразделения некоторых вспомогательных родов войск. Эта группа, танки и другая техника которой легко распознавались по большой букве «Г», называлась танковая группа «Гудериан» и, по сути дела, являлась армией, но не была названа так, чтобы ретивые танкисты знали свое место. Танковым группам отказали в полном статусе армии. Танковая группа «Гудериан», например, входила в состав 12-й армии Листа, то есть традиционный авторитет старой системы не ослаблялся.

В победе немцев уже никто не сомневался. Те могли высчитать количество живой силы и техники, потерянных союзниками, по остовам танков, бронемашин, самолетов и по количеству пленных. Кроме того, в их распоряжении находились данные радиоперехвата. Все это позволяло составить достоверную картину состояния импровизированной линии обороны, простиравшейся от линии Мажино до Абвиля. Германское командование знало, что эта оборона не была глубоко эшелонированной, и союзникам крайне не хватало мобильных бронетанковых войск. Такая осведомленность в определенной степени облегчала им выполнение следующей задачи. Наконец-то разработка планов наступления в южном направлении происходила в атмосфере гармонии. Гудериан наладил отношения с Бушем и Клейстом, а те, к его удовольствию, не скупились на похвалы. Мир царил и в его отношёниях с Рундштедтом, которому подчинялись 12-я армия и танковая группа «Гудериан». Слабые места противника определялись довольно легко. Немецкие военачальники позволили себе расслабиться. Ими овладело чувство чуть ли не самоуверенности. Наступление должно было начаться после того, как после напряженных боев последних недель группы армий приведут себя в порядок и закончат перегруппировку. Группа армий «Б», находившаяся на правом фланге у моря, пошла в наступление 5 июня, а группа армий «А» оставалась на месте до 9 июня. Кроме того, пехоте была предоставлена возможность восстановить свой авторитет. Она должна была идти в авангарде и проделывать в обороне противника бреши для танковых дивизий.

За успех иногда приходилось платить немалую цену. Французы и горсточка британских дивизий сражались упорно, в боях южнее Амьена 6-го и 7-го июня они изрядно потрепали группу Клейста. Первым осуществил прорыв и вышел на оперативный! простор корпус Гота, наступавший по краю правого фланга. В неудержимом порыве он ринулся на Руан, Гавр и Шербур. На острие атаки с характерной для нее напористостью двигалась 7-я танковая дивизия под командованием Роммеля. 9 июня Гудериан намеревался воспользоваться первоначальным успехом пехоты, форсировавшей реку Эн и канал Эн между Шато-Персьен и Атгиньи, однако дела пошли не так хорошо, как он надеялся. На рассвете пехота с огромным трудом форсировала реку и захватила только один маленький плацдарм в Шато-Персьен. В остальных местах все подобные попытки потерпели неудачу. Передовые подразделения 1-й танковой дивизии смогли начать переправу на плацдарм лишь с наступлением темноты. Весь день Гудериан неустанно сновал из одного места в другое, собирая информацию о передвижении пехоты и пытаясь скоординировать свои будущие операции с ее командованием. В ходе этой деятельности он кое-кому перешел дорогу. Последовало нелицеприятное выяснение отношений с Листом, ошибочно полагавшим, что бездеятельность танковых экипажей, которые должны наступать, – результат непослушания Гудериана. Это было символично. Хотя Лист быстро убедился в своей ошибке, многие старшие командиры продолжали придерживаться мнения, что Гудериан будет саботировать их планы, лишь бы доказать превосходство своего рода оружия над пехотой. Они постоянно были готовы выискивать примеры нарушения им субординации, благодаря которым Гудериан к этому времени уже успел заработать репутацию непослушного упрямца.

То, что Гудериан занимал теперь пост, по значению равный посту командующего армией, не играло никакой роли. В отличие от Клейста в первые дни мая, он часто бывал на передовой, побуждая к решительным действиям всех командиров, начиная от полковых– и кончая корпусными, а также подбадривал рядовых бойцов.

Его подчиненными это легко могло быть воспринято как вмешательство в их компетенцию. Однако если такая интерпретация и имела место, то очень редко. Во-первых, его подчиненные теперь почти не нуждались в понуканиях, а во-вторых, им было ясно, что главная цель Гудериана – скорейшее согласование их действий с передвигающимися соединениями при помощи своей, более эффективной системы связи. Этим он помогал сэкономить драгоценное время, минуя промежуточные инстанции командования.

В боях, разгоревшихся южнее Ретеля, было еще раз продемонстрировано превосходство мобильной бронетехники. Там, где пехота наступала без поддержки, французам часто удавалось задержать ее. Как только в дело вводились танки, наступление развивалось успешно. Там, где немцы теряли время, и французы успевали организовать контрудары танками, даже если в них участвовало небольшое количество танков типа В1, – в наступлении возникала заминка, длившаяся до тех пор, пока не решался исход танкового боя. Оправившись от шока первых поражений и победив в себе робость и неуверенность, сковавшие их действия под Седаном, французские танкисты теперь оперативно реагировали на каждый прорыв немцев. Бои неизменно заканчивались победой немцев, и решающим фактором являлись преимущества в числе, боевой выучке и тактике. Что же до технических характеристик, то здесь немецкие танки не отличались в лучшую сторону. Гудериан лично провел несколько испытаний с трофейными французскими танками типа В1 при помощи французской 47-мм противотанковой пушки, превосходившей немецкий аналог калибра 37-мм, и обнаружил, что спереди танк типа В1 неуязвим. Снаряды отскакивали от его лобовой брони, подбитые немецкие танки и орудия близ Жанвиля подтвердили мнение Гудериана, что немецкая броня слишком тонка, а орудия обладают недостаточной пробивной силой.

Вскоре оборона французов была взломана, и немецкие танковые соединения вырвались на оперативный просмотр. Пытаясь остановить эту лавину, французское командование бросило в бой последние остатки своих мобильных дивизий, что, конечно же, не могло спасти Францию от поражения, на которое страна была обречена после поражения при Седане. После кратковременного подъема моральное состояние французских войск резко ухудшилось. Нет необходимости во всех подробностях воспроизводить рывок танковой группы «Гудериан» к швейцарской границе. Впечатлений, выбранных наугад, вполне достаточно. 11 июня Гудериан наблюдал за тем, как 1-я танковая дивизия брала Бетенвиль, действуя четко и слажено, как на учениях. Это была классическая атака танков в сопровождении пехоты, поддержанная огнем артиллерии. В его памяти всплыл сентябрь 1914 года, когда после поражения на Марне он прибыл сюда в гнетущем настроении духа, лишившись своего подразделения и личных вещей и оставшись только, в чем был. Тогда Гудериан узнал о рождении своего первого сына. Теперь он был победителем, окруженным торжествующим войском, а его сын находился в числе раненых. В письме к Гретель, написанном 15 июня, на следующий день после падения Парижа, Гудериан суммирует свои впечатления от развивающейся ситуации, такой, какой он ее видел:

«Недавно я писал тебе, что фронт пришел в движение. Вчера взят Шамон, а сегодня Лангр. Полагаю, что мы прорвались, и надеюсь, что сегодня мы достигнем Безансона. Это будет большим успехом, который окажет регрессирующее воздействие на всю линию Мажино и будет иметь политические последствия. Я очень рад этим достижениям, ставшим возможными, несмотря на огромные трудности, связанные с постоянными изменениями направлений. Борьба со своим собственным начальством иногда отнимает больше сил, нежели война с французами».

«Страна в катастрофическом состоянии. В результате принудительной эвакуации страдания беженцев неописуемы. Весь домашний скот погибает. Повсюду беженцы и французские солдаты занимаются грабежом. До сих пор мы почти не встречали гражданского населения. Средние века были более гуманными по сравнению с настоящим временем».

Выражение сострадания в письме, написанном в горячке боя, необычно для боевого генерала. Воспоминание и обстоятельства диктуют истинному пруссаку линию поведения, следуя которой он едва ли может позволить себе глубокие размышления о страданиях в момент сражения. Циники вполне могут охарактеризовать эти слова Гудериана как крокодиловы слезы, пролитые человеком – типичным продуктом прусской военной машины. Это не в характере Гудериана: его письма проникнуты неподдельной искренностью. То же самое можно сказать и о тех местах в его книге, где Гудериан размышляет, и о его беседах. Конечно, он гордился своими достижениями в области управления войсками, выразившимися в деструктивном эквиваленте, но это гордость в абстрактном смысле. Гудериан никогда не испытывал расовой ненависти и с отвращением относился к разрушению и прочим отрицательным последствиям военных действий.

Ссылка, сделанная в том же письме, на «изменение направления» нуждается в комментарии. Сверху, от Гитлера, исходили противоречивые, путанные приказы, хотя в то время об этом знала лишь верхушка военного командования. Гальдер оставался последовательным в своем требовании: «…Целью наших операций должно стать уничтожение оставшихся сил противника». Гитлер, с другой стороны, заставил Браухича подчиниться своей воле, 6 июня потребовав от него: «…Во-первых… овладеть Лотарингским железорудным бассейном, чтобы лишить Францию ее военной промышленности». Очень странное пожелание в свете вполне очевидных указаний на то, что Франция уже повержена и никак не может помешать Германии взять все, что ей было нужно, чуть ли не тотчас же. Кроме того, Гитлер игнорировал тот логический аргумент генерального штаба, что оккупация территории имеет смысл лишь после уничтожения вооруженных сил врага. В данном контексте конфронтация становилась бессмысленной, так как через несколько дней Франция обратилась с просьбой о перемирии. В перспективе это означало установление фундаментального принципа, в будущем Гитлер станет вмешиваться в рутинные вопросы планирования операций сухопутных сил и в сфере стратегии и тактики настраивать одних сотрудников генерального штаба против других. Власть и влияние начальника генерального штаба уменьшились, а главнокомандующий сухопутными войсками и вообще потерял всякий вес – все это позднее далеко не лучшим образом отразится на деятельности Гудериана.

Для последнего, тем временем, почти ежедневное дерганье, смена целей с необходимых на престижные являлись скорее источником раздражения, чем тревоги. Однажды ему приказали свернуть в сторону и взять Верден, а затем Сен-Мийель – названия, воскресившие в памяти прошлое, – вместо того, чтобы продолжать идти кратчайшим путем к целям, достижение которых привело бы к уничтожению сил противника. Естественно, по мере ослабления сопротивления французов, становилось все легче преодолевать эти трудности. Гудериан решил поступить так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. 39-й корпус двигался в стратегически желательном направлении, а 41-й корпус использовался Гудерианом в качестве «пожарной команды» для выполнения побочных задач. Гибкое реагирование дает лучшие результаты, но возможно лишь при наличии резервов. 17 июня, когда Гудериану исполнилось 52 года, 39-й корпус достиг Понтарлье, расположенного на швейцарской границе, но это было символической случайностью, если учесть, что в предыдущий день две танковые дивизии этого корпуса совершили непростой поворот на 90° в северо-восточном направлении.

Задействовав одновременно оба корпуса, Гудериан повел наступление широким фронтом в Эльзасе и завершил самое большое окружение за всю кампанию. В этой операции участвовали также войска 7-й армии, наступавшие с востока. В плен угодило свыше 400 тысяч французских солдат, включая гарнизоны линии Мажино. Их вклад в оборону своей страны оказался практически равным нулю.

Этот маневр, по сути дела являвшийся блестящей операцией с точки зрения военного искусства как по своему замыслу, так и по исполнению, остался фактически незамеченным в истории, – возможно, потому, что Гудериан и Неринг осуществляли такие сложнейшие операции с кажущейся простотой, или же он остался в тени более значительных последующих событий. Однако, когда в будущем подобные маневры выполняли Паттон или Монтгомери, их мастерство превозносили до небес. И все же, пальма первенства в создании методов, сделавших такие операции возможными, принадлежат именно Гудериану.

Перемирие было подписано в Ретонде 22 июня. Гитлер и Германия купались в лучах славы, отблески которой упали и на Гудериана. Внезапно он стал известным всей стране, герой, восхваляемый пропагандистами за существенный вклад в победу. За 13 дней боев группа «Гудериан» взяла в плен 250000 солдат армий противника. Йозеф Геббельс и его люди пели Гудериану дифирамбы и организовали его выступление по радио. Гудериан писал Гретель: «Как замечательно, что ты слышала мою речь. Я был очень доволен, что мне удалось выступить». У него появилась уйма поклонников, засыпавших его письмами. «На днях бывший ефрейтор, ветеран Первой мировой войны прислал мне в подарок гармонику со своей фабрики. Доброта некоторых людей просто поражает». Как только кампания закончилась, Гудериан приказал своему офицеру по пропаганде, Паулю Дирихсу, отыскать фильмы о ней и показать войскам. Позднее из этого киноматериала сделали документальную ленту, расхваливавшую талант Гудериана и танковые войска. Он никогда не забывал рекламировать свой род войск (и таким образом себя) в пику тем, кому подобный триумф был не по нраву. Однако, как указывает Дирихс: «Хотя Гудериан сознавал все значение своего успеха, это не вскружило ему голову».

Мысли Гудериана обращались к более серьезным вещам. В частности он искренне надеялся, что Британия откажется от продолжения войны. Этой надежде было вскоре суждено умереть: англичане и не думали заключать мир с Гитлером, однако ни Гудериан, ни кто-либо другой из немцев не знали тогда, что Гитлер разрабатывал планы, полностью исключавшие мир.

Гудериан и сам проявлял то же нетерпение, что и фюрер. 27 июня он поделился своими взглядами с генералом Риттером фон Эппом, заехавшим к нему во время инспекционной поездки на фронт. Гудериан объяснил Гретель, что они обсуждали «колониальные вопросы».

Так оно и было, поскольку Эпп слыл экспертом в этой области, однако дискуссия вышла за рамки этой темы, когда ее участники стали обсуждать, какой курс избрать, если Британия продолжит борьбу, и как перенести боевые действия на территорию врага. Это отражено на страницах «Воспоминаний солдата» и стоит упоминания, как показатель позиции Гудериана в этом вопросе. Он также продемонстрировал здесь умение точно анализировать стратегическую ситуацию при неустойчивом балансе сил в то время, когда побежденные французы обратили свой гнев на своих британских союзников, а итальянцы уже вступили в войну на стороне Германии. После войны Гудериан утверждал: «Ввиду недостаточности нашей подготовки в воздухе и на море, которая была явно ниже того, что требовалось для вторжения [в Англию], необходимо было найти другие средства для нанесения нашему противнику такого ущерба, чтобы он пошел на мирные переговоры».

Он продолжал: «Тогда мне представилось, что мы можем добиться мира в ближайшем будущем прежде всего немедленным наступлением до устья Роны, а затем, захватив французские средиземноморские базы, высадиться вместе с итальянцами в Африке, в то время, как отборные воздушно-десантные войска люфтваффе захватывают Мальту. Если французы захотят участвовать в этих операциях, тем лучше. Если откажутся, значит, мы и итальянцы будем продолжать войну одни, но продолжим сразу же. Нам была известна слабость британцев в Египте в тот период. В Абиссинии итальянцы все еще имели сильную группировку. Мальта была плохо подготовлена к отражению нападения с воздуха. Мне казалось, что все благоприятствует развитию операций по этому сценарию, и я не видел никаких слабых мест. Присутствие в Северной Африке четырех-шести танковых дивизий дало бы нам такое подавляющее преимущество, что любые британские подкрепления неизбежно прибыли бы слишком поздно».

Эпп, конечно же, был закоренелым нацистом, одним из ветеранов Добровольческого корпуса, завоевавшим себе репутацию безжалостного истребителя германских коммунистов. Он принадлежал к числу тех, кто помогал финансами нацистской партии с самого ее основания. Будучи депутатом Рейхстага и главой отдела НСДАП, ведавшего вопросами колониальной политики, Эпп пользовался благосклонным вниманием фюрера, хотя и принадлежал к числу тех, кто сомневался, стоит ли Германии вступать в мировую войну. Гудериан утверждает, что Эпп доложил о его плане Гитлеру, но тот не был заинтересован в дальнейшем исследовании потенциальных возможностей. Это не совсем верно. Гитлер, вдохновленный Йодлем, после падения Франции рассмотрел множество проектов, и среди них совместное с итальянцами вторжение в Египет, однако встретил категорический отказ Муссолини, желавшего урвать немного славы и для себя в своей сфере влияния. Он также зондировал отношение Испании к возможности отнять Гибралтар у Англии и пытался через комиссию по перемирию распространить свое политическое влияние на французскую Северную Африку. Адмирал Редер активизировал деятельность подводных лодок с целью захвата стратегических точек в Африке, включая Западное побережье. В наше время мало кто стал бы оспаривать разумность подобной морской стратегии и вероятность успеха в результате этих действий.

Однако Гитлер был сухопутным полководцем и стратегом, признававшим притягательность моря, но оставлявшим морские авантюры морякам, предпочитая посылать вглубь страны наземные силы, находившиеся в естественной окружающей среде и проводящие операции, в которых Гитлер, как он считал, разбирался лучше всего. Он никогда не забывал о намерениях, которые вынашивал очень долго: его взгляд хищника был устремлен на Советскую Россию.

К 22 июня Браухичу и Гальдеру стало известно об этих намерениях, и они составили в общих чертах план кампании. На другие проекты, какими бы стоящими те ни казались, сил и средств уже не оставалось. Призрак войны на два фронта, чего больше всего опасался Гудериан и каждый здравомыслящий немец, возрождался опять.