Текст книги "Большие часы"

Автор книги: Кеннет Фиринг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Эрл Джанот-3

Через пять дней после того, как Стив организовал розыск этого чертова фантома, мы собрали достаточно материала, чтобы написать его подробную биографию. Собрали даты, адреса, сведения о его прошлом, а также просвеченные рентгеновскими лучами его последние намерения, чувства и побудительные мотивы. Я теперь знаю этого блуждающего дурака лучше, чем его собственная мать. Закрыв глаза, представляю себе его с идиотской улыбкой на смазливом лице, слышу, как он произносит гладкие, заранее обдуманные речи обезоруживающим тоном, изрекает свои любимые пошлости; я мог бы протянуть руку и дотронуться до него, этого ужасного призрака, вторгшегося в мою жизнь, чтобы спровоцировать смерть Полин и мое возможное разорение.

Однако самого его мы не заполучили. Остались с пустыми руками.

– Откровенно говоря, мне кажется, вы что-то от меня утаиваете, – сказал Джордж Страуд. Он обращался к Стиву. Я настоял на том, чтобы он присутствовал, пусть даже не принимая непосредственного участия в совещании, на котором мы обсуждали затор в осуществлении наших планов. – И мне кажется, что это нечто, чем бы оно ни оказалось, представляет собой единственный надежный факт, на который мы могли бы опереться в этом деле.

– Придерживайтесь тех фактов, которыми мы располагаем, – сказал Стив. – Воображение занесет вас невесть куда.

– Не думаю.

Мы сидели в кабинете Стива: он за своим столом, я сбоку, а Страуд напротив Стива. Комнату заливал солнечный свет, но мне казалось, будто я в полутьме на дне колодца. За последнюю неделю я спал каждую ночь от силы два часа.

Проклятые волки смыкали кольцо вокруг меня. Допрашивали по три, четыре, пять раз в день и полицейские ищейки, и следователи районной прокуратуры, их было не одна дюжина. Сначала все они были очень вежливыми. Теперь уже перестали со мной церемониться.

И Уэйн знал об этом. Карр тоже. Все они знали. Только широкой публике ничего не было известно. А в деловой части города об этом знали все. Показательно, что никто мне не звонил, никто не заходил в издательство. Чем больше смыкалось вокруг меня кольцо волков, тем больше отдалялись от меня мои собственные сотрудники. А без них и полицейской стае становилось легче. Я бы еще справился с одной волчьей стаей, но не с двумя.

Улик против меня не было. Пока что. Но не было и надежды, что упорные поиски таковых прекратятся.

Это я еще мог выдержать. Но нам надо было во что бы то ни стало отыскать этого фантома, прежде чем его найдет кто-нибудь другой. Он представлял для меня самую серьезную угрозу. Если до него доберется полиция – а это может произойти в любую минуту и в конце концов произойдет, – я прекрасно знал, что҆ он скажет им и что́ тогда со мной будет.

Все наши труды пока что впустую. У нас куча данных, но в практическом плане мы там же, откуда начали.

– Хорошо, давайте придерживаться фактов, – сказал Страуд Стиву. – Вы говорите, этот человек – ключ к разгадке промышленно-политической интриги. Но мы не обнаружили ни одной из его политических или деловых связей. Почему? Я бы сказал, потому что их нет.

– Есть! – резко возразил Стив. – Просто вы недостаточно глубоко копнули, чтобы добраться до них. Я ничего от вас не скрываю, кроме слухов и догадок. От них вам мало проку. Они, собственно говоря, увели бы вас в сторону.

Голос у Страуда был мягкий и довольно приятный, но слова звучали твердо и убедительно.

– Трудно увести меня в сторону дальше, чем это сделали вы, когда почему-то забыли сообщить, что в этом деле непосредственно замешана Полин Дэло.

Бессмысленные пререкания ни к чему не приведут. Я счел необходимым вмешаться.

– А как думаете вы, Джордж? – спросил я. – Чем вы объясните то обстоятельство, что мы как будто ходим вокруг да около? Не в вашем стиле так долго возиться с таким простым делом. Скажите честно, какова ваша теория по поводу этого розыска?

Страуд обернулся и устремил на меня долгий проницательный взгляд. Я считал его одним из тех сверхчувствительных людей, которые слабы в практических действиях, зато сильны в логике и теории. Он может с одного взгляда оценить намерения игрока в бридж, рассчитать все до последнего хода, но в простой коммерческой сделке он окажется беспомощным. В нем ничего нет от характера хладнокровного бойца и игрока, каким обладал Стив, ему такой настрой показался бы чуждым и бесчеловечным, если он вообще был в состоянии понять, что это такое.

За пять дней после начала поисков Страуд проявил усердие. И это было хорошо, видимо, он понял, что поручение выходит за рамки текущей работы.

– Да, у меня есть теория, – сказал он. – Я считаю, что человек, которого мы разыскиваем, настолько тесно связан с убийством Полин Дэло, что просто неотделим от этого дела. И я вынужден отвергнуть мысль Стива о том, что эта связь случайна.

Я кивнул. Разумеется, это было неизбежно. Мы поручили Страуду возглавить розыск не из-за его приятной внешности, богатого воображения или тщеславия, которого ему не занимать.

Я глянул на Стива, надеясь, что впредь он будет более благоразумным.

– Я улавливаю вашу мысль, Джордж, – сказал он. – И думаю, вы правы. Но кое-что вы проглядели, и теперь надо об этом поговорить. Полин знала о готовящейся большой афере. Помогала, хотя и от случая к случаю, заполнять кое-какие пробелы. Она, естественно, выведала бы все до конца, если бы смогла. А что, если она как раз этим и занималась? Что если кто-то поймал ее на этом? И добрался до нее. Вы подумали в этом направлении?

Страуд помолчал, делая вид, что думает. Его так просто не проведешь.

– Если игра идет по крупной и если обе стороны перешагнули Рубикон, – сказал он и помолчал еще дольше, – то мы в трудном положении. Наш незнакомец либо в Мексике и продолжает двигаться на юг, либо от него вообще отделались таким способом, что его никто и никогда не найдет.

– Этого не может быть, – горячо возразил Стив. – И вот почему. Подобный человек, эксцентричный, с широким кругом знакомств, женатый, имеющий по крайней мере одного ребенка, занимающий где-то ответственную должность, оставил бы после себя слишком большую брешь, если бы внезапно исчез. Ведь вы же вступили в тесный контакт с розыскным отделом, кстати – когда?

– Во вторник утром.

– Во вторник. И ни о ком похожем на нашего незнакомца нам не сообщили. О его исчезновении где-нибудь да стало бы известно. А раз этого не случилось, значит, он где-то здесь. – Страуд из осторожности кивнул, и Стив перешел к следующему пункту: – Теперь взглянем попристальнее на другие линии поиска. Вы все еще проверяете в Палате список непродленных лицензий на торговлю спиртным в северной части штата?

Страуд платком вытер пот с лица.

– Да, но это нелегкая работа. Их там сотни. – Страуд на мгновенье опустил глаза, рассеянно взглянул на свой платок, аккуратно сложил его и неторопливо засунул в карман. – Списки приносят прямо ко мне. Если что-нибудь добуду, тотчас дам вам знать.

Зачем об этом говорить? И без того ясно, что так он и поступит.

– Вы прочли в «Ньюсуэйз» статью об этой самой Луиз Паттерсон? – спросил Стив, и Страуд ответил утвердительно. – О результатах говорить пока что рано. Но наш материал привлечет к ней всеобщее внимание. Кто-нибудь наверняка вспомнит «Иуду» по нашему описанию. И раз мы назвали картину «бесценной», ее найдут. Я предчувствую, что одной этой картиной мы припрем незнакомца к стене.

Страуд вяло улыбнулся, но ничего не сказал, затем они перешли к другим направлениям поиска, включающим налоговые списки, рекламные агентства, газеты, отпечатки пальцев на носовом платке, – по всем линиям наши сотрудники блуждали в тумане. Наконец Стив сказал:

– Теперь эти бары, картинные галереи и так далее.

– Все охвачены.

– Совершенно верно. Но почему тот, кого мы ищем, до сих пор нигде не появился? Мне это кажется противоестественным. Никто вдруг не отказывается от привычного образа жизни. Без серьезных на то причин.

– Я уже сделал предположение, что он либо покинул страну, либо убит, – сказал Страуд. – Вот еще несколько версий той же самой общей теории. Не исключено, что он сам убил Полин Дэло и в этом случае, естественно, старается никому не попадаться на глаза. Или же понял, что попал в нечистую игру, знает счет и тут же ушел на дно, чтобы с ним не поступили как с Полин Дэло.

Я благоразумно отвел глаза от Стива и от Страуда. Как ни странно, последний вывод Страуда был почти безупречен.

– Вы думаете, он считает, что ему грозит опасность? – спросил Стив.

– Он знает, что кто-то играет всерьез. Почему бы ему не беспокоиться?

– И он неплохо прячется. – Стив как будто хотел что-то нащупать. Посмотрел на Страуда отсутствующим взглядом. – Во всяком случае, он держится подальше от тех мест, которые часто посещал. – Секунду помолчав, Стив спросил: – Сколько человек в нашей организации, Джордж, знают об этом розыске?

Страуд, казалось, не понял.

– Наших людей?

– Вообще здесь, в издательстве Джанота. Сколько, как вы думаете?

Страуд изобразил легкую улыбку.

– Ну, когда задание выполняют пятьдесят три человека, я думаю, о нем знает каждый. Все две тысячи сотрудников.

– Да, – согласился Стив. – Я тоже так думаю.

– Почему вы об этом спросили?

– Нет, ничего. На миг я подумал, в этом что-то есть. – Стив снова стал самим собой, воинственно наклонился вперед. – Хорошо, значит, обо всех наших действиях всем известно. И все равно это ничего не значит.

– Вы думаете, я в чем-то дал маху? – спросил Страуд.

– Просто гните свою линию, вот и все.

– Так я и сделаю. Теперь, когда мы решили, что убийство Полин Дэло и наш подопечный – совершенно из одной и той же оперы, у нас появляются новые линии расследования.

– Какие?

Страуд встал, собираясь уходить. Сунул в рот сигарету и немного подумал, прежде чем закурить.

– Первым делом я пошлю несколько человек порасспросить водителей такси на стоянках вблизи дома Полин Дэло. В тот вечер, когда она была убита, через несколько минут после убийства кто-то должен был взять такси по соседству, и его наверняка запомнили. – Он закурил сигарету, сделал глубокую затяжку и небрежно выдохнул. – Водитель вспомнит и расскажет нам о нем.

Я перевел взгляд на Стива. Я знал, что он все понял, потому и не посмотрел на меня.

– Я не понимаю вас, Джордж, – сказал он ледяным тоном.

– Это очень просто. Наш незнакомец сводил Полин к Гилу, в антикварные лавки и к Ван-Барту. Почему бы ему не проводить ее домой? Конечно, он так и сделал. Наш хронометраж совпадает с данными, опубликованными полицией. Он отвез ее домой и на чем-то должен был уехать. Неважно, что там произошло, неважно, кто убил ее, неважно, что он видел и знал, ему надо было уехать. Первая и самая очевидная версия, которой нам следует придерживаться, – он уехал на такси.

Я был вынужден сказать:

– А может, он привез ее на своей машине?

– Вполне возможно.

– Он мог уйти и пешком, – сказал Стив. – Или сесть на автобус.

– Совершенно верно. Но мы не можем сбросить со счетов версию насчет такси. С этого мы и начнем и будем надеяться на успех. – Страуд никогда не страдал отсутствием уверенности в себе, и теперь она выражалась во всем его облике. Он пошел к двери. Там остановился и сказал в заключение: – У меня предчувствие, что он уехал на такси, найдем водителя, узнаем, куда незнакомец уехал, и на этом наша работа будет завершена.

Когда он вышел, мы долго молчали, Стив внимательно смотрел на закрывшуюся за ним дверь. Мне показалось, что я прочел его мысли:

– Да. Вы правы.

– В чем?

– Надо отменить задание.

– Да нет. Почему же? Я-то думал о другом. О Страуде. Не по душе мне этот тип.

– Так это одно и то же. Я не хочу, чтобы Страуд разыскивал это такси.

В душе Стива назревал гнев, который, казалось, получал пищу и заметно нарастал.

– Это ничего не значит. Вы в этом замешаны не будете. Наши люди хороши, но не настолько. Меня беспокоит другое: что нас задерживает? Почему единственная четкая идея Страуда нам не по нутру? Явно, он где-то срезает углы – но где?

– Отстраните его от руководства. Сейчас же. Прежде чем он пошлет группу отыскивать этого водителя такси. Мне не нравится направление, в котором работает его мозг.

Глаза Стива сверкали, как у дикого зверя или умалишенного.

– Мы не можем отказаться от расследования, и нет оснований смещать Страуда. Мы должны пройти через это, и Страуд должен себя оправдать. Только ему надо, черт бы его побрал, действовать побыстрей. Мы начали это дело как чисто внутреннее, но теперь мы с каждым часом теряем это преимущество.

Я представил себе, как охотники подкрадываются к крупному зверю, а тот тем временем выслеживает свою добычу, и когда кольцо наконец смыкается, над охотниками нависает невидимая угроза. Так было предопределено.

– Вы не знаете положения в целом, – сказал я. – В последнее время происходили неофициальные, я бы сказал, тайные заседания совета, и этот обед в прошлую субботу…

– Да, вы рассказывали мне, – прервал меня Стив, продолжая все так же пристально глядеть мне в глаза.

– Если это дело пойдет плохо или даже затянется, им только этого и надо, чтобы выступить открыто – против меня, разумеется. Уверен, за последние четыре-пять дней они не раз обсуждали, как им это сделать. Если они выступят… ну, это будет похуже нашей нынешней проблемы.

Стив как будто не слышал моих слов. Глядел на меня, как и на жизнь в целом, тяжелым неподвижным взглядом, точно бронзовый истукан. И вдруг, к моему удивлению, он спросил:

– Вы мало спите, не так ли?

– Да, после того как это случилось.

Он кивнул и сказал убедительным, хотя и каким-то безликим тоном:

– Ложитесь-ка в больницу. У вас ангина. И забудьте обо всем. Доктор Рейнер уложит вас в постель на пару деньков. И никого не будет к вам пускать. Кроме меня.

Джорджетт Страуд

Вчера вечером я не видела Джорджа. Он работал допоздна, хотя было воскресенье. По той же причине я не видела его вечерами всю прошлую неделю. В этом не было ничего необычного, он частенько работал допоздна либо дома, либо в редакции. Случалось, не приходил домой ночевать вообще.

Но сегодня, в понедельник утром, я сразу поняла, что тут случай особый. И дело вовсе не в том, что он получил трудное задание, требующее уйму времени, как он мне сказал.

Когда он спустился к завтраку, я поняла, что предчувствие меня не обмануло. Увидев его, сразу же пришла к выводу: с ним творится что-то совершенно необычное – и стала думать, что бы это могло быть.

Он поцеловал Джорджию и меня и сел к столу. В начале завтрака он обычно что-нибудь говорил по поводу первого блюда. А сегодня он молча взялся за свой грейпфрутовый сок.

– Расскажи мне сказку, Джордж, – попросила Джорджия с таким видом, будто ей в голову пришла совершенно новая мысль.

– Сказку? Сказку? А что такое сказка? Первый раз слышу.

С этой фразой все в порядке, только произнес он ее немного машинально.

– Начинай. Джорджетт сказала, что будет сказка. Она обещала.

– Хорошо. Я расскажу тебе сказку. Про девочку, которую звали София.

– Сколько ей лет?

– Шесть.

Тут он взял фальшивую ноту. Обычно Джорджии приходилось уговаривать его, чтобы он назвал именно ее возраст.

– И что она делала?

– В общем, это сказка про Софию и ее лучшую подругу, другую девочку.

– А ее как звали?

– Оказывается – Соня.

– Сколько ей лет?

– Шесть.

– Что они делали?

Тут я впервые заметила, что он похудел. И когда он говорил со мной, его здесь вовсе не было. Обыкновенно он прятался в облаках конфетти, но всякий, кто хоть немного знал его, прекрасно понимал, что́ он хочет сказать и где его искать. А теперь он поистине был где-то в другом месте. Его легкие увертки утратили легкость. Он увернулся всерьез. Облака конфетти превратились в стальные двери.

Мне подумалось, что то же самое творилось с ним два года назад, когда он крутил любовь с Элизабет Штольц, о чем мне стало известно. Я это знала наверняка. А до нее были и другие, я и тогда это поняла, а теперь тем более понимаю.

Меня охватило чувство нереальности. Я узнала это состояние, как узнают первые симптомы рецидива болезни. Слишком это отвратительно, чтобы быть реальным. И наоборот: потому оно и отвратительно, что представляется нереальным.

– Так вот, София виделась со своей подругой Соней только в определенных случаях. Когда влезала на стул и смотрелась в зеркало, чтобы вытереть лицо или причесаться. И всякий раз видела перед собой Соню.

– И что они тогда делали?

– Они разговаривали одна с другой. «Что это ты всегда маячишь предо мной? – спрашивала София. – Уйди-ка ты отсюда, Соня, и оставь меня в покое».

– А что говорила Соня?

– Вот в этом-то самое удивительное. Соня не говорила ни слова. Ни единого. Но что бы София ни проделывала перед зеркалом, Соня ее передразнивала. Даже когда София показала Соне язык и обозвала ее мартышкой.

– А что было дальше?

– Так продолжалось довольно долго, и София просто с ума сходила, можешь мне поверить. – (Да, муженек, София действительно сходила с ума. И сколько лет это продолжалось, Джордж?) – Но София подумала, подумала и однажды сказала Соне: «Если ты не перестанешь мне мешать всякий раз, как я подхожу к зеркалу, то и я никогда не уступлю тебе дорогу».

– А что потом?

– София так и поступила. Всякий раз как Соня, девочка, которая не разговаривала, подходила к зеркалу причесаться, София делала то же самое. И что бы Соня ни придумала, София ее передразнивала.

– Нет, думаю, это не так. И та, и другая поступили как-то иначе. Они просто разошлись в разные стороны.

Это невозможно. Я не могу пережить еще раз этот кошмар.

Что с ним такое? Рехнулся он, что ли? Не могу я снова падать с этого ужасного обрыва.

Когда же он образумится и повзрослеет? После истории с этой самой Штольц он вел себя нормально. Я верила, что это у него в последний раз, потому что иначе быть не могло. Существует предел, после которого нельзя дергать и рвать нервы и оставаться в живых. Если снова случилось то же самое, я этого не переживу.

В своем ли он уме? Иначе как он может быть таким слепцом?

– У меня есть новая подруга, – объявила Джорджия.

– Надеюсь, что есть.

– Самая лучшая.

– И что же вы с этой лучшей подругой делаете?

– Играем. Только иногда она крадет мои карандаши. Ее зовут Полин.

– Понятно. А потом что?

Это было слишком непринужденно, словно нечто отрепетированное заранее и записанное на магнитофон или фонограф.

Прозвучал сигнал школьного автобуса, и Джорджия вскочила. Я обтерла ей лицо носовым платком и прошла с ней в прихожую, откуда она бросилась за ранцем, где были тетрадь для рисования, книжки с картинками, а когда я последний раз туда заглядывала, там лежали еще рассыпанные бусы, забытые земляные орехи и сломанный колпачок от авторучки.

После того как я поцеловала ее на прощанье, я постояла, глядя, как она бежит по дорожке.

На пути в столовую я увидела последний номер «Ньюсуэйз» и вспомнила кое о чем. Взяла журнал с собой.

– Джордж, – сказала я, – ты забыл принести домой «Ньюсуэйз».

Не отрываясь от яичницы и кофе, он рассеянно сказал:

– Вылетело из головы. Обязательно принесу вечером. И «Персоналитиз» тоже.

– Насчет «Ньюсуэйз» не беспокойся, я вчера купила последний номер. – Он взглянул на меня, увидел журнал, и на какое-то мгновенье лицо его странно исказилось, но очень быстро приняло обычное выражение, так что я подумала, не показалось ли мне. – Тут есть кое-что, о чем я хочу тебя спросить. Ты читал статью о Луиз Паттерсон?

– Да, читал.

– Здорово, правда? Это то самое, о чем ты говоришь уже не первый год. – И я прочла вслух небольшой отрывок: – «Гомункул вырастает до чудовищных размеров благодаря грандиозному взрыву, и все это оттого, что серенькие небеса современного мира живописи огненным метеоритом прочертил новый талант. Луиз Паттерсон может рассматривать натуру и в микроскоп, но ее кисть всему придает исполинские размеры».

– Да, здорово. Но это не то, что я твержу не первый год.

– Так или иначе, они признают ее талант. Не будь слишком суров к ним только потому, что они говорят о нем словами, непохожими на твои. По крайней мере, они называют ее великой художницей, разве не так?

– Да, так.

Что-то не сходилось. Слова должны были бы звучать слегка скептично, а тон голоса был просто-напросто ровным.

– Ради Бога, Джордж, не притворяйся, будто тебе это безразлично. У тебя, кажется, семь или восемь ее картин, а теперь они оказались ужасно ценными.

– Бесценными. По-моему, «Ньюсуэйз» характеризует их именно так. – Он бросил на стол салфетку и встал. – Мне надо бежать. Думаю ехать на машине, если она тебе не нужна.

– Конечно, поезжай. Но постой, Джордж. Тут есть и еще кое-что. – Я отыскала нужный абзац и прочла: – «Самый животрепещущий интерес в кругах ценителей живописи сосредоточен на утраченном шедевре Паттерсон, озаглавленном „Иуда“, самой ценной среди бесценных картин, вышедших из-под кисти этой художницы. На ней изображены две огромные руки, одна из которых отдает, другая принимает монету, совершенный этюд в оранжевых, красных и рыжевато-коричневых тонах, эта картина была широко известна несколько лет назад, потом просто исчезла» И так далее.

Я подняла глаза от журнала. Джордж сказал:

– Картина написана четко, но не крикливо. А они ее описывают как радугу в поддень.

– Я не об этом. А ты знаешь что-нибудь о ней?

– Почему я должен о ней знать?

– Разве я не видела полотно без рамки, которое ты принес домой с неделю назад?

– Конечно, видела, Джорджи-порджи. Это копия.

– А, ясно. И куда она подевалась?

Джордж подмигнул мне, но никакого тепла в его взгляде я не увидела. В нем вообще ничего не было. Совершенно пустой взгляд.

– Я отвез ее на работу, конечно. А откуда, по-твоему, эти газетчики взяли точное описание оригинала? – Он потрепал меня по плечу и быстро чмокнул в щеку. – Ну, я поехал. После обеда позвоню.

Когда он вышел и я услышала шум мотора на дорожке, я положила журнал и медленно встала. Прошла к Нелли на кухню, поняв, что значит чувствовать себя старой, по-настоящему старой.