Текст книги "Все это очень странно"
Автор книги: Келли Линк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
– Да у тебя всегда есть лишние билетики.
– Есть, но сейчас тебе нужно развеяться. К тому же мы уже два дня не виделись.
– Нет, сегодня не могу. Как насчет завтра?
– Ну, завтра, так завтра. А ты не пробовала читать ему Библию?
– И что из Библии ему почитать?
– Можно прямо с самого начала. Звучит очень торжественно.
– А если оно решит, что я с ним заигрываю? У заправки сегодня парень мне посоветовал плюнуть на пол и сказать: «Во имя Господа, отвечай, чего ты хочешь».
– И ты пробовала?
– На пол плевать, вот еще. Я его только сегодня вымыла. А если оно хочет чего-нибудь ужасного? Потребует мои глаза, например? Или попросит меня кого-нибудь убить?
– Ну, это смотря кого.
Луиза ужинает со своим женатым любовником. После ужина они отправятся в мотель трахаться. Потом он примет душ и поедет домой, а она останется ночевать в мотеле. Экономия а ля Луиза. Так она чувствует себя более целомудренной. А дом останется в полном распоряжении привидения.
Луизе Луиза не рассказывает о своем любовнике. Пусть принадлежит только ей, ну, и, разумеется, жене. Если делиться, то что же останется? Они познакомились на работе. До него у нее был другой любовник, тоже женатый. Приятно думать, что у нее есть такая милая особенность – заводить женатых любовников. Могут же другие иметь кривые ноги или спать с виолончелистами. Но, с другой стороны, возможно, это такой изъян вроде отсутствия музыкального слуха или «зеленой диеты» Анны.
Вот что она сказала бы Луизе, если бы все-таки решила с ней поделиться: «Я просто одалживаю его ненадолго, я не хочу, чтобы он бросил свою жену. Я даже рада, что он женат. Пусть о нем кто-то заботится. Понимаешь, от него пахнет, как от женатого мужчины. Я по запаху могу определить, счастлив мужчина в браке или нет. И они тоже выбирают меня по запаху. Ну, и жены чуют. Поэтому он всегда принимает душ, когда от меня уходит».
Но Луиза не рассказывает Луизе о своих любовниках. Вдруг та подумает, что она хочет переплюнуть ее с ее виолончелистами.
– О чем задумалась? – спрашивает любовник. Зубы у него стали красными от вина.
Это не вино, а вина делает их такими, думает Луиза. Вина всегда придает поцелуям особый вкус.
– Ты веришь в привидения? – спрашивает она.
– Нет, конечно, – усмехается любовник.
Будь он ее мужем, они каждый день спали бы вместе, в одной кровати. И если бы она проснулась и увидела привидение, то разбудила бы мужа. Тогда призрака увидели бы оба. Тогда оба искали бы выход. Это стало бы интересным случаем, эпизодом их брака, того, чего у них нет (и не может быть) сейчас – совместных завтраков, отпуска в горах, скандалов из-за зубной пасты. Хотя, кто знает, может, он во всем обвинил бы ее.
Если сейчас ему сообщить, что у нее в спальне голый мужчина, он скорее всего скажет – сама привела, сама и разбирайся.
– Я тоже не верю, – соглашается она. – Но представь, что пришлось бы поверить. Потому что сам видел. Что бы ты сделал? Как бы ты от него избавился?
– А я бы не стал от него избавляться, – отвечает он после небольшого раздумья. – Заказал бы рекламу, брал бы плату за вход. Раскрутился бы. Опра Уинфри какая-нибудь позвала бы меня в ток-шоу. Фильм бы сняли, представляешь? Кто не хочет посмотреть на привидение!
– Но если есть одна загвоздка? Ну, например, такая. Что, если привидение абсолютно голое?
– Да, проблема. Ну, утряс бы как-нибудь. Если только это привидение не ты! Ты хоть все время можешь ходить голой.
В номере мотеля Луиза так и не может заснуть. Любовник уехал домой, – у него там нет привидений – к жене, которая и не подозревает о Луизе. Луиза для нее просто не существует. Как привидение. Она лежит и думает о своем призраке. Темнота не такая уж темная, думает Луиза, да и в номере что-то есть. Что-то осталось после любовника. Что-то касается ее лица. Во рту горчит. За стеной кто-то расхаживает из угла в угол. Слышится детский плач, а может, это просто кошка мяукает.
Луиза встает, одевается и едет домой. Ее разбирает любопытство – дома ли привидение, или мамин рецепт сработал? Надо было сделать пару фотографий.
Она обыскивает весь дом. Выворачивает одежду обратно с изнанки на лицевую сторону. Призрака нигде не видно. Нету, и все тут. Луиза даже заглядывает, выгибая шею, в каминную трубу.
Оказывается, он в ящике с нижним бельем. Лежит себе ничком, разбросав руки. По-прежнему голый, но на теле теперь легкий пух, как у обезьяньего детеныша.
Луиза с облегчением плюет на пол.
– Во имя Господа, ответь, чего ты хочешь?
Но призрак молчит. Уткнулся носом в ее трусики и комбинации, такой маленький, пушистый, одинокий. Может, он просто не знает, чего хочет? Как и сама Луиза.
– Хочешь одеться? Хочешь, я найду тебе одежду? Только тебе лучше тогда определиться с размером.
Призрак молчит.
– Ну, ты подумай. Как надумаешь, скажи, – и Луиза вежливо закрывает ящик.
Анна лежит в своей зеленой кроватке. Горит лампа с зеленым абажуром. Луиза и парень, который приходит присматривать за Анной, сидят в гостиной, а Луиза разговаривает с девочкой.
– Когда я была собакой, – рассказывает Анна, – я ела розы, сырое мясо и борщ. А еще я носила шелковые платьица.
– Когда ты была собакой, – говорит ей Луиза, – у тебя были большие шелковистые уши, четыре большие лапы и шелковый ошейник, а еще шелковое платьице с дырочкой для хвоста.
– Зеленое платьице. А еще я могла видеть в темноте.
– Спокойной ночи, моя зеленая девочка. Спи, засыпай. Спокойной ночи, – она целует дочку и идет в гостиную.
– Какая красавица эта Луиза, а? – восклицает она, садясь на ручку луизиного кресла и глядя в трюмо напротив. – Мы обе красавицы. Луиза, Луиза, Луиза и Луиза. Все четверо просто неотразимы!
– Зеркало-зеркало, скажи без помех, – улыбается парень, – какая Луиза прекраснее всех?
Парня зовут Патрик, денег с Луизы он не берет. Вместо них он берет билеты на концерты. Патрик играет на классической гитаре и пишет музыку. Луиза с Луизой охотно послушали бы его произведения, но он стесняется играть перед ними. Хотя иногда приносит с собой гитару и учит Анну простейшим аккордам.
– Как там твой призрак? – спрашивает Луиза. – У Луизы завелось привидение, – поясняет она Патрику.
– Уменьшился. И оброс.
Луизе Патрик не нравится. Во-первых, он явно влюблен в Луизу. От его тоскливых взглядов на подругу Луизе делается неловко. Может, он даже пишет любовные песни. Он хорошо ладит с Анной. Будто это ему как-то поможет.
– А чеснок ты пробовала? – спрашивает Луиза. – А плевать на пол? А святую воду? В библиотеку ходила?
– Да, – врет Луиза.
– Что, если попробовать музыку кантри? – предлагает Патрик. – Например, Джонни Кэша, Пэтси Клайн, Хэнка Уильямса?
– Кантри? Это что, вроде святой воды?
– Я что-то читал на эту тему. То ли в журнале «Нью Сайентист», то ли в журнале «Гитар», или слышал в ток-шоу Марты Стюарт… Это как-то связано с высотой звуков, с частотами. Говорят, тирольское пение должно сработать. Там есть такой напев, называется йодль. Если подумать, не так уж и глупо.
– А я тут вспомнила о нашем лагере, – сказала Луиза. – Помнишь, вожатые рассказывали нам страшные истории?
– Конечно, помню! Они еще пугали нас, делали всякие штуки с фонариком. Ты меня будила посреди ночи, чтобы вместе сходить в туалет. Боялась ходить одна!
– Это я боялась? Ничего себе, сама боялась, а на меня наговаривает.
В концертном зале одна Луиза смотрит на виолончелистов, а другая на другую Луизу. Виолончелисты же смотрят на дирижера, но и они украдкой бросают взгляды на нее. Луиза чувствует эти взгляды. Музыка проникает повсюду, как свет, и, как свет, она любит Луизу. Луиза понятия не имеет, откуда ей это известно, но она просто чувствует, как музыка обволакивает Луизу, постепенно вливается в ее прекрасные уши, в рот, скапливается в волосах, во впадинке между ног. И что Луизе это дает, размышляет вторая Луиза. С тем же успехом виолончелисты могли бы играть на отбойных молотках и столовых ложках.
Ну, может, это и не совсем правда. Может, слуха у Луизы и нету, но это вовсе не значит, что она не любит музыку, – так она сама говорит. Луиза чувствует музыку костями, позвоночником, основанием черепа. Зудом на коже. Похоже на разгадывание кроссворда. Луиза пытается разгадать музыку, а рядом сидит другая Луиза и пытается разгадать саму Луизу.
Музыка начинается, замолкает и снова звучит. В паузах Луиза с Луизой аплодируют, а потом зажигается свет.
– Я тут много о чем думала, – говорит Луиза. Так, о всякой всячине. Я хочу еще одного ребенка.
– То есть? – опешила Луиза. – Ты хочешь сказать, еще такого же, как Анна?
– Ну, не знаю. Просто другого. И тебе нужно родить ребенка. Можно вместе ходить в школу будущих мам по системе Ламейза. Ты назовешь дочку Луизой в честь меня, а я свою Луизой в честь тебя. Представляешь, как будет здорово?
– Анна от ревности с ума сойдет.
– Но я буду просто счастлива. Когда Анна была маленькой, это было такое счастье. Все казалось удивительно вкусным, даже воздух. Мне и сама беременность понравилась.
– А сейчас ты что, не счастлива?
– Ну, да, счастлива. Но то счастье совсем другое, понимаешь?
– Немного. Как в детстве, да? Как в лагере?
– Да, конечно. Как в детстве. Но сначала тебе надо спровадить твоего призрака. Привидения не гигиеничны. Я могу познакомить тебя с очень милым человеком. Он виолончелист. Может, у него и не лучшая спермограмма, но он очень милый.
– А какой он по счету?
– Зачем так относиться к людям! Ты же его не знаешь. Я не хочу, чтобы ты считала его просто номером таким-то. Я тебе его покажу издалека. Да, и номера восемь тоже. Обязательно надо тебя познакомить с моим красавчиком номер восемь! Пойдем как-нибудь пообедаем, я тебе все о нем расскажу. Он без ума от страсти, сражен и поражен. Я его поразила!
Луиза отправляется в туалет, а Луиза думает о своем призраке. Ну почему нельзя, чтобы у женщины были и призрак и ребенок? Почему всегда приходится чем-то жертвовать? Почему другие не умеют делиться?
Интересно, зачем Луизе второй ребенок. Что, если он тоже возненавидит Луизу, как Анна? Или тоже окажется собакой в прошлой жизни? А если ее собственная дочь возненавидит ее, Луизу?
Когда музыканты возвращаются на сцену, Луиза шепчет Луизе: «Вон он. Справа, видишь, вон тот, с большими руками?»
Луиза плохо понимает, которого виолончелиста подруга имеет в виду. У них у всех большие руки. На какого ей надо сейчас смотреть? Кто этот очень милый человек, которого она не должна считать просто номером таким-то? Или Луиза показывает ей номера восемь? Луиза старается сосредоточиться. Оттуда, где она сидит, все виолончелисты кажутся симпатичными. До чего они, наверно, хрупкие и ранимые в своих строгих черных костюмах, когда музыка течет по струнам у них в руках, когда они пропускают ее сквозь пальцы, как воду. Какое расточительство. Надо пытаться хоть что-нибудь сохранить.
На сцене шесть виолончелистов. Не исключено, что Луиза переспала со всеми. Если бы я переспала с ними, думает Луиза, с любым из них, я стала бы распознавать их на вкус, знала бы, что они любят и как они любят. И уж точно бы знала, у кого какой номер. Но они бы меня не знали.
Призрак опять подрос. Правда, теперь он весь колючий. Волосы стоят дыбом – каштановые и на вид очень жесткие. Сейчас до него лучше не дотрагиваться, думает Луиза. Всю ночь призрак ползает возле ее кровати на пузе, как змея. То в одну сторону, то в другую. Погружает пальцы рук в пол, словно в песок, и отталкивается ногами. Рот все время открыт, будто поглощает воздух.
Луиза идет на кухню. Открывает банки с консервированной фасолью, грушей и сердцевиной пальмы, выкладывает по нескольку кусочков на тарелку и ставит перед ним. Призрак скользит мимо. Может, он привереда, как Анна. Луиза понятия не имеет, что ему надо. Но она больше не пойдет спать в гостиную. Чья это спальня, в конце концов? Заснуть так и не удается, и Луиза всю ночь прислушивается к тому, как призрак ползает взад-вперед по чистому полу.
Утром призрак висит вверх ногами у стены в кладовке. «С меня хватит» – думает Луиза и отправляется в торговый центр за музыкальными дисками. Пэтси Клайн, Эммилу Харрис, Хэнк Уильямс, Джонни Кэш, Лайл Ловетт. Она просит консультанта посоветовать ей диск с йодлем, но молодой человек ничем не может помочь.
– Ну и ладно, тогда я возьму эти.
Пока он прокатывает ее кредитку, она спрашивает:
– Погодите, а вы хоть раз видели привидение?
– Вас это не касается, мадам. Да если б мне хоть одно попалось, я б его тут же взял в оборот – пусть покажет, где клад зарыло. Выкопал бы, стал бы весь в шоколаде и не продавал бы вам это дерьмо под названием кантри. Только, конечно, если клад не проклятый.
– А если у привидения нет никакого клада?
– Ну, тогда загнал бы его в бутылку и продал в музей. Настоящее живое привидение! Хоть сколько-то за него отвалят? Тогда я купил бы большую тачку и колесил бы по всей Калифорнии. Сам бы музыку писал, и без всяких долбаных йодлей!
Кажется, привидению понравилась Пэтси Клайн. Оно, конечно, не сообщило об этом. Но и не исчезло. Просто вылезло из кладовки и разлеглось на полу, так что Луизе приходится его обходить. Сейчас призрак стал толще, еще плотнее, что ли. Может, при жизни он был фанатом Пэтси Клайн. Волосы на нем стоят дыбом и колышутся, будто их шевелит ветерок.
Джонни Кэш нравится им обоим. Приятно – теперь у них есть что-то общее.
«Ну всё, подамся в Джексон» – напевает Луиза. Песенные герои, молодая пара, утратили жар своей любви. Теперь им холодно, и они собираются в Джексон. «Да хватит, не мели. Ты там будешь на мели.»
Посреди ночи звонит телефон. Луиза подпрыгивает в кровати:
– Что? Что ты говоришь?
Где она, в гостинице? Но Луиза быстро определилась. Призрак опять под кроватью, только рука торчит – будто ловит такси для спящих. Луиза берет трубку.
– Номер восемь мне сейчас такое сказал! – голос Луизы. – Ты пробовала кантри на своем призраке?
– Да, – сказала Луиза, – только не сработало. Кажется, ему понравилось.
– Уф, гора с плеч. Так, а что ты делаешь в пятницу?
– Работаю. А потом даже не знаю. Может, возьму фильм в прокате или еще что-нибудь. Хочешь прийти посмотреть на призрака?
– Можно, я с собой еще народ приведу? После репетиции. Виолончелисты тоже хотят на него посмотреть. Ну, и сыграть для призрака… даже не знаю, как это объяснить. Может, ты и ужин организуешь? Например, спагетти. Ну, и салатик там, чесночный хлеб. Я могу принести вино.
– А сколько виолончелистов?
– Восемь. И Патрик не сможет посидеть с Анной, так что мне, наверное, придется взять ее с собой. Это будет познавательно. Призрак до сих пор голый?
– Да, но теперь он оброс шерстью, так что все в порядке. Можешь сказать ей, что он собака. Так что ты задумала?
– Все зависит от призрака. Если виолончелисты ему понравятся, он может уйти вместе с кем-нибудь из них. Просто поселится в виолончели, и все. Видимо, это как-то положительно влияет на музыку. Да и привидению не повредит. Будет как маленькая рыбка, живущая на большой рыбе. Рыба-прилипала. Симбиоз, понимаешь? Мне номер восемь это рассказал. Инструменты с призраками – уже не просто инструменты. У них будто есть душа. И музыкант уже не на инструменте играет, а на душе.
– Ну, я не знаю, подойдет ли мой призрак. Он же большой. По крайней мере, иногда.
– На самом деле виолончель внутри гораздо просторнее, чем кажется на первый взгляд. К тому же тебе ведь от этого призрака все равно никакой пользы.
– Да нет, вроде.
– Только больше не говори никому, а то от музыкантов не будет отбоя. Примутся осаждать твой дом днем и ночью. Ни минуты покоя не дадут. Каждый будет пытаться украсть его. Так что смотри, не проболтайся.
К Луизе на работу зашли Глория и Мэри. Они уезжают с группой на неделю в Грецию. Объездят все острова. Обе помогали Луизе бронировать гостиницы, составлять маршруты, оформлять бумаги и заказывать автобусы. Обе обожают Луизу. Рассказывают ей о своих сыновьях, показывают фотографии. И тоже считают, что ей пора выйти замуж, родить ребенка.
– Вы когда-нибудь видели привидение?
Глория качает головой, а Мэри говорит:
– Душенька, ну конечно видела, в детстве – сколько раз! В некоторых семьях есть свои фамильные призраки и прочая чепуха. Сейчас, конечно, не то, что раньше. У меня и зрение уже село…
– А что вы с ними делали?
– Да ничего. В пищу не годятся, поговорить особо не поговоришь – не стоит особо обращать на них внимание.
– Мы с девчонками как-то раз играли с планшеткой для спиритических сеансов, – рассказывает Глория. – Спрашивали, за кого нам суждено выйти замуж, и оно что-то отвечало. Я уже все забыла. Но не помню, чтобы это предсказание сбылось. Ох и струхнули мы тогда! Спросили имя духа, который с нами говорил, и планшетка выдала: 3-Е-В-С. Потом пошел просто бессвязный набор букв. Тарабарщина.
– А музыка на них действует?
– О, музыку я люблю, – улыбается Глория. – Иногда от какой-нибудь песенки слезы так и наворачиваются. Я даже как-то выбралась на концерт Фрэнка Синатры, правда, он меня не впечатлил.
– Призраки чувствуют музыку, – качает головой Мэри. – Иногда она беспокоит их. Но есть и такая, которая успокаивает. Бывало, мы ловили привидения на скрипку брата, они так и залетали туда. Знаете, будто рыбачишь или ловишь светлячков кувшином. Только мама всегда просила нас отпускать их.
– У меня живет привидение, – признается Луиза.
– Может, его спросить о чем-нибудь? – предлагает Глория. – О том, что бывает после смерти. Хорошо ведь заранее что-то узнать о том месте, куда предстоит попасть. Я вообще-то не против новых мест, но хотелось бы получить хоть какую-то информацию. Хотя бы в общих чертах.
Луиза задает призраку вопросы, но ответов не получает. Наверно, он просто не помнит, каково это – быть живым. Или уже говорить разучился. Разлегся в спальне на полу: лежит себе на спине, ноги врозь, и смотрит на Луизу, как на новые ворота. А может, просто вспоминает Англию.
Луиза готовит спагетти, а Луиза заказывает продукты по телефону.
– Думаешь, не хватит шампанского? Это торжественный вечер, я понимаю, но все-таки не хочется, чтобы все напились. Пусть лучше будут просто счастливы. Счастливы выписать чек. Что хорошего, если гости попадают в салат? Ладно, как ты думаешь, сколько нам еще надо?
Анна сидит на полу в кухне и смотрит, как Луиза шинкует помидоры.
– Приготовь мне что-нибудь зеленое, – требует она.
– Съешь свой карандаш, – ехидничает Луиза. – Твоей маме будет некогда готовить тебя всякую зелень, когда у нее родится второй ребеночек. Так что придется тебе есть то же, что и все нормальные люди. Либо питаться травой, как коровы.
– Я сама буду готовить себе зеленую еду.
– У тебя родится маленький братик или сестренка. Придется вести себя хорошо. Быть ответственной. В комнате ты уже будешь не одна, и игрушками придется делиться, причем не только обычными, зелеными тоже.
– Никакой сестры у меня не будет. У меня будет собака.
– Ну, ты же знаешь, как это бывает, – Луиза перекладывает помидоры в кастрюлю. – Мужчина и женщина влюбляются друг в друга, целуются, а потом у женщины рождается ребеночек. Сначала у нее вырастает живот, потом она идет в больницу. И возвращается с ребеночком.
– Всё ты врешь. Мужчина и женщина идут в приют, выбирают себе там собаку, приносят ее домой и кормят детской едой. В один прекрасный день у собаки выпадает вся шерсть, и она становится розовенькая, учится говорить и носить одежду. А они дают ей новое имя вместо собачьей клички. Ей дают детское имя, а она возвращает обратно собачью кличку.
– Ну-уу… или так, – отвечает Луиза. – У меня тоже будет дочка, и ее будут звать так же, как твою маму. И как меня. Луиза. Твоя мама тоже назовет ребеночка Луиза. Ты будешь единственной Анной.
– Луиза – это моя собачья кличка, – говорит Анна. – Но тебе нельзя меня так называть.
В кухню заходит Луиза:
– Так, продукты я заказала. А где оно?
– Ты о чем?
– Сама знаешь, о чем. О нем.
– Я его сегодня не видела. Может, это всё зря? Может, ему тут больше нравится?
В доме весь день играет радио с музыкой кантри. Может, призрак поймет намек и спрячется, пока все не разойдутся?
Собираются виолончелисты. Семеро мужчин и женщина. Луиза даже не пытается запомнить, как их зовут. Виолончелистка высокая и худая, с длинными руками и длинным носом. Съедает целых три тарелки спагетти. Виолончелисты оживленно беседуют. Но не о призраке. О музыке. Жалуются на плохую акустику, хвалят спагетти. Луиза только улыбается в ответ. Она смотрит на виолончелистку, смотрит, как Луиза тоже наблюдает за ней. Луиза пожимает плечами, кивает и показывает пять пальцев.
Луиза и виолончелисты чувствуют себя у Луизы как дома. Подкалывают друг друга, что-то рассказывают.
Интересно, а о похождениях своей Луизы они знают? Может, они обсуждают ее? Хвастаются друг перед другом, обмениваются впечатлениями? Но откуда им знать Луизу лучше, чем Луиза. Кажется, что этот дом вовсе не ее, а Луизы и виолончелистов. И призрак принадлежит им, а не ей. Они тут живут. После ужина они останутся, а она уйдет.
Номер пятый любит зарубежное кино, вспоминает Луиза. Еще у виолончелистки есть золотая рыбка и завидное чувство юмора.
Луиза идет на кухню за вином и оставляет Луизу наедине с виолончелистами.
– У вас очень красивые глаза, – говорит тот, что сидит рядом с ней. – Кажется, я вас видел в зале на концертах?
– Вполне возможно.
– Луиза так много рассказывает о вас, – улыбается виолончелист. Молодой, не старше двадцати пяти. Интересно, это тот самый, с большими руками? У него тоже красивые глаза. Луиза сообщает ему об этом.
– Луиза не все обо мне знает, – кокетничает она.
Анна прячется под столом. Рычит и делает вид, что вот-вот покусает виолончелистов. Они знают ее. Они к ней привыкли. Наверно, считают ее милой девочкой. Протягивают ей кусочки брокколи, листья салата.
Гостиная завалена виолончелями в футлярах – музыканты привезли их, как гробики на колесиках. Автогробусы. Детские катафалки. После ужина виолончелисты рассаживаются в гостиной, достают инструменты, настраивают их. Анна крутится между виолончелями и виснет на спинках стульев. Дом ломится от звуков.
Луиза с Луизой сидят на стульях в прихожей и заглядывают в гостиную. Разговаривать невозможно. Ничего не слышно. Луиза достает беруши. Пару протягивает Анне, еще пару – Луизе, а последнюю берет себе. Луиза затыкает уши. Теперь звуки виолончелей доносятся как из-под земли, будто музыканты сидят на дне озера или в пещере. Луиза нервно ерзает на стуле.
Виолончелисты играют где-то час. Когда наконец решают устроить перерыв, у Луизы всё тело ноет, будто в нее чем-то кидались. Пригоршнями звуков? Наверно, на руках будут синяки.
Виолончелисты идут на улицу покурить. Луиза отводит Луизу в сторону:
– Если тут нет никакого призрака, скажи лучше сейчас. Обещаю не обижаться.
– Есть призрак, есть. Правда есть, – но Луиза не очень старается убедить подругу. И уж точно не расскажет о плеере, спрятанном в кладовке. Там тихонечко играет диск Пэтси Клайн, поставленный на повтор.
– Так вы с ним разговаривали? Как он тебе?
– Кто? Он? Очень симпатичный.
– Да-а-а, – вздыхает Луиза. – Мне тоже он нравится.
Возвращаются оркестранты. Молодой виолончелист в очках и с большими руками смотрит на подруг и расплывается в блаженной улыбке. Может, они там не сигареты курили?
Анна спит в футляре от виолончели – похоже на большую зеленую горошину в шкатулке.
Луиза представляет виолончелистов без одежды. Представляет, как они трахаются с Луизой. Нет, с Луизой,в смысле с ней самой. Интересно, который из них номер четыре? Тот, с бородой? Ему нравится, вспоминает она, когда Луиза сидит сверху и скачет вверх-вниз. Партнерша трудится, а он только ручкой машет. Дирижирует ею. Луиза считает, что это забавно.
Вот все виолончелисты голые в одной постели. И она тоже там. Сначала тот, что с бородой. «Ложись на спину, – говорит она ему. – Закрой глаза. Не двигайся. Я главная. Этой пьесой дирижирую я». Потом тот, с тощими ногами и поджарым, как у кобеля, животом. Потом молоденький, кудрявый, который склонился над виолончелью, будто собирается туда влезть. А затем тот, что с ней любезничал. «Ну, давай!» – командует она то одному, то другому. «Ну, давай!» Непонятно только, что делать с женщиной. С номером пять. Луиза даже представить себе не может, как ее раздеть. Номер пять сидит на краешке постели, подложив руки под попу. До сих пор в лифчике и трусиках.
На минутку Луиза задумалась о ее трусиках. Белые, в мелкий цветочек. В барвинок. Номер пять сидит и ждет от Луизы указаний. Но Луизе и так хватает забот: надо дирижировать виолончелистами. Один целует ее в грудь. Другой дергает за волосы. Она же сжала двумя руками чей-то член, а еще чей-то член тыкается в нее. Члены повсюду. Да подождите вы, думает Луиза, давайте по очереди.
Номер пятый вытаскивает откуда-то из трусиков виолончель и наигрывает грустную песенку. Музыка мешает. В ней нет ничего сексуального. Один из виолончелистов встает на кровати и давай прыгать. Все остальные присоединяются к нему. Кровать громко скрипит, а женщина играет все быстрее и быстрее. Хватит, перестань, думает Луиза, еще разбудишь моего призрака.
– Блин, ты глянь! – Луиза выдергивает у нее из уха затычку и бросает на колени. – Вот он, у тебя под стулом. Смотри. Ой, Луиза, у тебя и правда призрак!
Но виолончелисты никуда не смотрят. Как аршин проглотили. Трахают пальцами свои виолончели, исторгая из них музыку, обещая призраку и йодль, и Пэтси Клайн, и похоронные марши, и целые города музыки, и музыку-еду, и музыку-питье, и музыку-одежду. Луиза в жизни такого не слышала. Мелодичная колыбельная переходит в вой целой стаи волков, потом звучит скотобойня, а потом номер мотеля, нежный шепот женатого любовника и шум воды в душе. Зубы ноют от этой музыки, сердце бьется как ненормальное.
А еще музыка похожа на зеленый цвет. Анна просыпается. Сидит в футляре от виолончели, заткнув ручонками уши.
Что-то они уж слишком громко, думает Луиза, еще соседи прибегут. Она наклоняется и – вот он, призрак, такой маленький, хорошенький… лежит у нее под стулом, будто комнатная собачка. Маленький мой, думает она, не дай им себя одурачить. Не ведись на эту музыку. Они всё врут.
Но с призраком что-то происходит. Он вздрагивает, вертится и широко разевает рот. Выползает из-под стула, оставив там аккуратненькой горсточкой всю свою шерсть. Ползет по полу, толкаясь большими красивыми руками, стрижет ногами воздух, будто кролем плывет. Он замыслил измену. Он оставит ее, а сам уйдет. Луиза вытаскивает затычку из второго уха. Лучше отдать беруши призраку.
– Останься, – просит она вслух. – Останься здесь со мной и с настоящей Пэтси Клайн. Не уходи!
Но она даже сама себя не слышит. Виолончели ревут, как разъяренные львы, как лесной пожар. Луиза умоляет призрака всё громче, но он продолжает свой путь. «Что ж, иди, я держать не стану, – вспоминается Джонни Кэш. – Увидишь, мне вообще по барабану».
Луиза, Луиза и Анна смотрят, как призрак забирается в виолончель. Подтягивается, отряхивается от воздуха, словно от воды. Уменьшается. Теряет плотность и цвет. И просачивается в виолончель, как пролитое молоко. Тут другие музыканты умолкают. Виолончелист, который поймал Луизиного призрака, играет гамму.
– Здорово, – говорит он.
Луиза не слышит никакой разницы, но другие виолончелисты завистливо вздыхают.
Призрака поймал виолончелист с бородой. Так вцепился в свою виолончель, будто она сейчас отрастит ноги и убежит. У него вид Колумба, открывшего Америку. Счастливчик играет еще что-то. Какая-то старинная мелодия, думает Луиза, и на глаза наворачиваются слезы. Лучше опять заткнуть уши. Виолончелист смотрит на нее, улыбается и продолжает играть. С тебя причитается, думает она.
Но остается самый молодой виолончелист, тот, который сказал, что у Луизы красивые глаза. Она и сама не поняла, как так получилось. Правильный ли это виолончелист? Правильную ли виолончель выбрал ее призрак? Однако музыканты уже убирают свои инструменты в футляры, благодарят ее и разъезжаются, оставив в раковине гору грязных тарелок.
Самый молодой виолончелист все еще сидит в гостиной.
– Я думал, он меня выберет, – вздыхает он. – Я уверен, у меня бы получилось на нем сыграть.
– Мне пора, – говорит Луиза, но не двигается с места.
– Спокойной ночи, – говорит Луиза.
– Тебя подвезти? – спрашивает Луиза у виолончелиста.
– Да я вот подумал, не задержаться ли мне тут немного. Может, здесь еще одно привидение есть. Если, конечно, Луиза не возражает.
Луиза пожимает плечами и еще раз желает Луизе спокойной ночи.
– Что ж, спокойной ночи, – та берет на руки Анну, уснувшую на кушетке. Анне призрак не понравился: ничего собачьего, ничего зеленого.
– Спокойной ночи, – кивает виолончелист, и дверь за Луизой и Анной громко хлопает.
Луиза тянет носом воздух. Нет, молодой виолончелист не женат, от него по-другому пахнет. Но запах какой-то знакомый.
– Как тебя зовут? – спрашивает она, но тут же затыкает уши, не дожидаясь ответа. Они трахаются в чулане, а потом в ванне, а потом он ложится в спальне на пол, а Луиза прыгает на нем сверху. «Чтобы изгнать призрака», – думает она. «Когда мы друг друга любили, жарче был только соус чили», – пульсирует в голове Джонни Кэш.
Виолончелист кончает, губы шевелятся. Кажется, он говорит: «Луиза, Луиза», но надо верить в лучшее. Ведь это может быть и ее имя, в конце концов.
– Да, Луиза, – ободряюще кивает она.
Молодой человек засыпает на полу. Луиза набрасывает на него одеяло и смотрит, как он дышит. Да, давно она не видела спящего мужчину. Потом идет в душ и принимается за посуду. Убирает из гостиной стулья. Кладет в конверт пригоршню привиденческих волос, а остальные сметает в совок. Вытаскивает беруши из ушей, но не выбрасывает.
Утром виолончелист жарит ей блинчики. Луиза подходит и нюхает его шею. Теперь она знает, чей это запах. Виолончелист пахнет Луизой – жженым сахаром, апельсиновым соком и тальковой пудрой. Только теперь она понимает, какую сделала ошибку.
Луиза рвет и мечет. Луиза и не знала, что подруга может так злиться. Она бросает трубку, когда Луиза звонит. Луиза приезжает к ней домой, но дверь не открывают. Хотя в окно выглядывает Анна.
Луиза пишет Луизе: «Прости, пожалуйста, мне так совестно! Я должна была догадаться. Почему ты мне не сказала? Он же не любит меня. Он просто напился. Может, ему стыдно. Пожалуйста, прости, прости меня. Не обязательно прямо сейчас. Скажи, что мне делать?»
И приписывает в конце: «P.S. Я не беременна».
Три недели спустя Луиза показывает меценатам сцену концертного зала. Все только что пообедали. За обедом было хорошее вино. Луиза делает акцент на архитектурных деталях, обращает внимание на ряды дорогих прожекторов. Она стоит спиной к зрительному залу. Говорит, показывает, и вдруг делает шаг назад, в пустоту. Падает со сцены.
