Текст книги "Призрак"

Автор книги: Келли Армстронг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Сан-Франциско, 1927

Никса попыталась взбодриться в сознании Джолин, стараясь не задремать под нескончаемое повествование женщины о своей жизни. Причиной летаргического состояния никсы был не только бесконечный нудный монолог. Она слабела, а слабость невероятно раздражала. Когда-то хаос был для нее изысканным вином, а теперь стал водицей, не утоляющей жажды.

Она слишком привередничала в выборе партнеров, однако упорно отказывалась снизить стандарты. С неподходящим партнером жажды по-настоящему не утолить, только сточной воды напиться.

На сей раз ей пришлось прождать дольше обычного, быть может, потому, что последняя напарница совсем разочаровала ее, и никса решила попытать счастья с Джолин. Она оказалась не умнее последней девицы, пожалуй, даже глупее, и была занята исключительно собой, как часто бывает с хорошенькими девушками, не наделенными особым умом. Но Джолин не просто была неумна – у нее была пустая голова и не менее пустая душа. Наверное, осознав этот недочет, Создатель подарил ее служителю церкви и его жене, надеясь, что они восполнят недостающее.

Пустая душа делала Джолин чистым листом. Родители записали на нем добродетели, и она стала добродетельной: вышла замуж за прекрасного человека, врача на много лет старше ее, и поехала за ним в африканскую глушь, нести исцеление больным. Потом она заболела малярией, и муж отправил ее выздоравливать на родину, но не к престарелым родителям, а в калифорнийскую лечебницу. Вдалеке от бдительных глаз родителей и мужа Джолин стала сама собой. Ее душа и впрямь была листом, и записи с него можно было стирать.

Она так и не вернулась в Африку. Нашла работу, завела любовника и вошла в круг, в котором бокал мартини ценили выше добрых дел. Через пять лет она заскучала. Тут на нее и наткнулась никса, рыщущая по Америке в поисках подходящей напарницы. Выяснив, что та мечтает совершить, чтобы развеять скуку, никса предложила свою помощь.

Джолин сидела на веранде возле собственной квартиры, обдумывая, что бы надеть на вечеринку в выходные, кого она надеется встретить и так далее. Банальные, сумбурные мыслишки мелькали в ее голове как стеклышки в калейдоскопе.

Никса терялась в цветном узоре, слабела, бессильно трепетала…

– Мы можем сделать это после вечеринки? – спросила Джолин, мысленно адресуя вопрос никсе, поселившейся внутри ее головы.

Никса встряхнулась.

– Да, это даст нам время составить план. Как бы ты хотела их убить?

Недовольная гримаса.

– Я думала, ты все скажешь сама.

– Я могу… и скажу, если хочешь, но ты получишь больше удовольствия, если метод будет что-то значить для тебя.

Судя по затишью в мыслях, никса поняла, что снова говорит слишком сложно. Она подавила раздражение. «Терпи, – сказала она себе. – Возьми ее за руку и покажи путь. Награда будет велика».

– Давай подумаем вместе, – предложила никса. – Мне легче составить план, если я буду знать, почему ты хочешь их убить после стольких лет дружбы. Почему именно теперь?

Джолин просветлела.

– Потому что у меня есть ты.

– Нет. Я спрашиваю, почему именно их. Чем они тебя обидели?

– Обидели?

– Не важно. Давай…

– Нет, должна же быть причина, правильно? – Джолин прищурилась, глядя на яркое небо. – Гмм… Они спали с моим мужчиной, и я ревную.

– Разумеется! Наверняка это был настоящий удар…

– Нет-нет, я сто лет об этом знаю. И совсем не против… черт, я их и познакомила! – Женщина помолчала. – Но повод прекрасный, как тебе кажется?

Джолин сидела в крохотной кухоньке у друзей, прихлебывая молоко и обсуждая вечеринку. Этим вечером она познакомила своего любовника с хорошенькой белокурой медсестрой, чему Нелли и Дот совсем не обрадовались. Их подруга не разделяла беспокойства. Брэдли и его денег на всех хватало. Когда Джолин знакомила его с симпатичной пампушечкой, ей доставалось еще больше от его щедрот.

Нелли и Дот, наверное, поэтому и злятся, что сами не сумели найти ему красотку. Как бы то ни было, они взбесились. Не настолько, чтобы переругаться, но, шепнула никса, если дойдет и до этого, ситуация может пригодиться. Джолин пила горячее молоко и слушала, как Дот и Нелли обсуждают вечеринку, а никса нашептывала ей на ухо.

– …и не просто ревность, тут замешано большее. Они злятся, потому что… в общем, это связано с медсестрой. У нее… сифилис. Вот. Именно так. До них дошли слухи, что у нее сифилис.

– Правда? – Джолин едва не пролила молоко. – Почему они не предупредили меня? Ужас какой. Если у нее сифилис, она заразит им Брэдли…

– У нее нет сифилиса. Но мы скажем именно так, если дела пойдут неважно. Естественно, они обозлятся за то, что ты раскроешь их замыслы. Ты пыталась доказать, что это пустые сплетни, но они обвинили тебя в беспечности, бездумности. Ты пыталась уйти, но они не позволили.

Никса продолжала формировать замысел. Какое воображение. Она умница. Джолин охватила сладкая дрожь. Какая удача, что никса выбрала ее. В детстве молодой женщине всегда хотелось иметь вымышленного приятеля, но ей не везло, ни одного не находилось. Она мечтала назвать подружку Викторией.

– Я буду звать тебя Виктория, – объявила Джолин.

– Что? – пораженно спросила никса, перестав шептать.

– Я буду звать тебя Виктория. Или Вики, если тебе больше нравится, хотя мне имя Вики не очень нравится.

– Виктория вполне подойдет. А теперь… Стоп, они заговорили с тобой.

Джолин вышла из задумчивости и улыбнулась друзьям.

– Да?

– Платье на Рэйчел показалось мне знакомым. Разве ты не такое же надевала на вечеринку у Бэза в прошлом месяце?

– Возможно, это оно и есть. Я пожертвовала его на благотворительность.

Дот хихикнула.

– Кстати о подержанных вещах, – включилась в разговор Нелли. – Вы заметили сумочку Милли?

– Так это была сумка? – изогнула бровь Дот. – Я думала…

Джолин снова перестала их слушать и с трудом подавила зевоту.

– Можно мне их убить? А то спать хочется.

– Да. Это прекрасный повод, – поддержала ее никса – Виктория. – Зевни еще разок и не скрывай этого. Когда они заметят, скажи, что тебе пора, и встань.

– Как? Уйти? Но я их не убила!

В голове Джолин раздался тяжкий вздох. Виктория еще раз объяснила план с самого начала. Она оказалась такой умной. Они будут лучшими друзьями. Да-да-да, друзьями на всю жизнь. Джолин поежилась, стараясь не ухмыляться.

– Отлично, – проговорила Виктория. – А теперь зевай. Джолин зевнула и подняла руку, чтобы прикрыть рот, но промахнулась.

– Ой, – широко раскрыв глаза, проговорила она. – Простите.

– Кажется, кто-то совсем засыпает, – улыбнулась Дот. – Хочешь остаться здесь на ночь, милочка?

– О, пожалуйста, если можно.

Джолин взяла со стула сумочку и заглянула внутрь. Блеснул металл пистолета, словно подмигивая ей. Она подмигнула в ответ.

– Славно повеселились! – сказала Джолин, шаря в буфете. – А как они смотрели!.. Жаль, покричать им не дали.

– В квартире сверху тоже люди. Выстрел был громким, даже через подушку.

– Ты права. Да, Нелли немножко вскрикнула. Мне понравилось. – Она вынула из ящика два ножа. – Обвалочный нож или тесак?

– Скорее всего понадобятся оба.

– Отличная мысль. А как насчет пилы? Кажется, у Дот была пила в кладовке. Маленькая такая, для металла и всякого такого.

– Ножовка.

– Она самая. Ее тоже захватить?

– Если найдешь.

Джолин нашла ножовку в кладовке, рядом с другими инструментами. Держа в одной руке пилу и нож, а в другой тесак, она отправилась в ванную комнату, где в ванне ее ждала Дот.

Пришло время повеселиться.

Два кофра. Вот и все, что осталось от багажа с утреннего поезда из Сан-Франциско. Два черных кофра с серебряными ручками. Новехонькие, такие на станции не бросают без причины.

Как только Сэмюэл увидел два огромных кофра, он догадался, что кто-то затеял недоброе. В каждый из них влезло бы по два, а то и потри ящика самогона. Хозяин наверняка увидел полицию поблизости, струсил и сбежал. На поездах «Сазерн пасифик» бутлегеров не любят. Сэмюэл – багажный контролер, он отвечает за проверку багажа. А уж если кофры набиты бутылками, то пропажи одной никто не заметит.

Охотник до выпивки решительно направился к багажу. Оказавшись на расстоянии фута, он невольно отшатнулся, прикрывая нос рукой. Вот это запашок! Нет, к такому самогону лучше не притрагиваться. Воняло так, будто внутри кто-то издох. Странно, что носильщики в Сан-Франциско ничего не заметили. Может, тогда не воняло, а полежало полдня в августовском пекле, да и протухло?

Только Сэмюэл потянулся к защелкам кофра, как к пункту выдачи багажа подкатил грузовик-пикап. На водителя Сэмюэл и не взглянул, а вот пассажирка сразу привлекла его внимание. Брюнетка, настоящая куколка, шикарная, как кинозвезда.

Молодые люди подошли к нему, и женщина протянула багажную квитанцию.

– Ваши вещи, мэм? – спросил Сэмюэл.

– Да, – улыбнулась красотка. – Простите, что опоздали. Я сошла с поезда и поняла, что придется съездить за братом, а то эти чемоданы не поднять, они ужасно тяжелые.

– Можно поинтересоваться, что внутри?

– Да ничего особенного, личные вещи. Вы же знаете, как собираются женщины.

– Да уж, – фыркнул ее брат. – Два чемодана вещей на выходные. Можно подумать, она возвращается к родителям навсегда.

Молодой человек шагнул к сундукам, но Сэмюэл остановил его.

– От них… странно пахнет, мэм.

– Правда? – изумленно распахнула синие глаза женщина.

– А то нет, – сморщился ее брат. – И из них что-то течет. Ого! Джо, что ты такое везешь?

Не успела она ответить, как Сэмюэл подошел к первому кофру и попробовал откинуть защелку. Та оказалась на замке.

– Мэм? Вам придется открыть чемоданы.

Джолин уставилась на багажного контролера, не понимая ни слова.

Виктория? Что делать?

Она подождала, но подруга не ответила ей. Должно быть, обдумывала план. Контролер и Рики ждали, пока она отыщет в сумочке ключи.

Виктория?

– Мэм, мне нужны…

– Подождите, – огрызнулась она. – Я их ищу. Виктория? Отзовись, пожалуйста! Беда! Ничего.

Виктория!

Имя эхом отдавалось в ее пустой голове.

10

Трсайель перенес нас обратно в комнату Джаны, и я села в уголке, ожидая, пока они разберутся меж собой. Нет, я не про дуэль ангелов с мечами наперевес, хотя, пожалуй, на такое стоило бы посмотреть. Это была словесная драка… да собственно, и не драка даже.

Судя по всему, Трсайель заговорил с Джаной на ее родном языке, и она постепенно успокоилась, хотя дело скорее было не в словах, а в интонации. Голос Трсайеля звучал в двух регистрах. В первом регистре (должно быть, это был его настоящий голос) звук мог запросто остановить движение на улице. Услышав его, хотелось бросить все дела и сидеть, жадно, безостановочно внимая каждому слову. Впрочем, смысл слов ускользал, слишком увлекало звучание голоса.

Именно так он привлек мое внимание при встрече, и точно так же сейчас успокаивал Джану. Когда же ангел переключался в разговорный режим, то говорил более «естественно», в ритме и с интонациями, о которых мечтает каждый диджей, но они завораживали не настолько, чтобы не обращать внимания на смысл.

Наконец мой новый знакомый из вежливости перешел на английский. Он принялся объяснять суть моего задания, и с каждым его словом и взгляд, и разум Джаны все больше и больше прояснялись. Прищурившись, она обернулась ко мне.

– Вот это они отправили за ней? – фыркнула она. – И меня еще называют ненормальной.

Трсайель не дал мне огрызнуться.

– Судьбы знают, что делают.

– Нет, не знают. Она не справится.

– Может быть, но…

– Не справится. Никаких «может быть». Это задача для ангела, а она – не ангел.

– Пока нет.

– Пока нет что? – вмешалась я.

– Это ее инаугуруальное задание? – вскочила на ноги Джана. – Не может быть… Глупцы!

Трсайель попытался успокоить ее, но она так быстро кинулась на него, что я видела только неясные очертания. Трсайель не шелохнулся. Она остановилась на расстоянии дюйма от него и выпрямилась во весь рост. Хотя Джана едва доставала ему до груди, это не помешало ей обрушить на него потоки брани – по крайней мере мне так показалось, судя по тону, однако говорила она на родном языке. Трсайель пытался накрыть ее руку своей; она оттолкнула его и отошла к окну.

– Без дара она обречена, – обронила Джана. – Я не приму участия в ее гибели. Я отказываюсь.

Джана тяжело села на пол, подтянула колени к груди и уставилась в окно. Даже с другого конца комнаты я видела, как ее взгляд становится отсутствующим, а сознание отступает.

Трсайель коснулся моей руки, и мы телепортировались из комнаты Джаны.

Трсайель перенес меня не в вестибюль, а в некий зал ожидания, где одиноко стояли два белых кресла.

– Она права, – заявил он, усаживаясь. – Без дара у тебя ничего не выйдет.

– Какого дара?

Трсайель жестом пригласил меня сесть напротив, но я покачала головой и упрямо повторила:

– Какого дара?

– Ангельской силы. У чистокровок она всегда была. Остальные получают ее после вознесения. И Судьбы отлично знают, что тебе необходимо, но почему же… – Он умолк, задумчиво сдвинув брови.

– Ты про меч? Да, от меча я бы не отказалась.

– Нет, – слегка улыбнулся он. – Меч всего лишь инструмент. Его ты тоже получишь, когда вознесешься…

– Вознесусь?

– Да. Сам дар – это умение, талант. Он требуется ангелам не на каждом задании, но очевидно, Джана считает, что тебе он понадобится, и пока ты его не получишь, она не станет с тобой разговаривать. А ты не получишь его, пока не вознесешься, а вознесешься, только выполнив инаугуральное задание.

– «Выполнив задание»? Я что, сдаю экзамен на звание ангела?

– Это не звание, и на него не сдают экзаменов. Для этого избирает, и если тебя избрали, то надо выполнить инаугуральное задание. Твое задание – найти никсу.

– Я обещание выполняю, а не экзамены сдаю. Пару лет назад Судьбы сделали мне одолжение, крупное одолжение, и таким образом я возвращаю долг.

– Тогда я, должно быть, ошибся.

По его тону нетрудно было понять, что он ни на секунду не усомнился в собственном предположении, но спорить я не стала. Судьбы разъяснят все сами. Может быть, его намеренно ввели в заблуждение, предполагая, что Трсайель скорее захочет помочь будущему собрату-ангелу, чем простому наемнику.

– Вернемся к дару, – сказала я. – Что это такое? Может…

– Понял! – он выпрямился в кресле. – Твой отец – Балам?

– Говорят.

– Понятно, как Судьбы надеются обойти проблему. – Ангел поморщился. – Во всяком случае, я так думаю. – Еще одна гримаса, и он вскочил на ноги. – Проверим мою теорию.

Трсайель схватил меня за руку, и комната исчезла.

Мы очутились в длинном сером коридоре, пропахшем потом и аммиаком. Юноша в оранжевом комбинезоне мыл полы, небрежно размазывая по поверхности воду и грязную мыльную пену. Очевидно, чистота его не интересовала. Дверь в конце коридора распахнулась, вошли два охранника, шлепая ботинками по мокрому бетону. Молодой человек покрепче ухватил швабру, усердно демонстрируя старательность и прилагаемые усилия, насвистывая для полноты картины.

– Что это за дар? – спросила я Трсайеля.

– Надеюсь, увидишь.

Он провел меня через ту же дверь, которой воспользовались охранники. За дверью оказался стандартный тюремный блок, по периметру которого в два этажа шли ряды тюремных камер.

– Намекнул бы – предложила я.

– Если я скажу, то пропадет эффект неожиданности, – ответил Трсайель, не останавливаясь.

– Ага.

Не глядя по сторонам, мы прошли сквозь две пары бронированных дверей и вышли в длинный коридор. Вокруг царила странная тишина и ощутимо похолодало, словно мы попали в специальное хранилище библиотеки. Впрочем, в библиотеке всегда слышны какие-то звуки: сдержанное покашливание, шелест страниц, поскрипывание стульев. Здесь не было слышно ничего. Казалось, сама жизнь застыла и ждет, затаив дыхание.

В конце коридора раздались негромкие звуки: звон посуды, невнятные ругательства и шарканье ног по бетону. Потом донесся голос: мольба, всхлипы, молитва.

Мы вошли в одноэтажный тюремный блок, непохожий на предыдущие. Мне нравился холод на катке, но здесь стужа пробирала до самых костей, и кондиционеры в этом не виноваты.

В каждой камере стояло по койке. Несколько камер пустовали. Наконец мы нашли камеру с заключенным. Ему было около тридцати. Склонив голову и закрыв руками лицо, он молился. Слова рвались наружу, нескладные, едва понятные. Голос просящего охрип, будто он молился много дней и уже не ждал ответа, но не оставлял надежды и спешил сказать все, пока есть хоть немного времени.

– Камеры смертников, – догадалась я.

Трсайель кивнул, остановившись у входа в камеру. Он на мгновение застыл на месте, потом, тряхнув головой, двинулся дальше.

– Нам надо найти подопытного. Кого-нибудь из виновных.

– Виновных? Ты хочешь сказать, что этот человек чист перед законом?

Я посмотрела на заключенного, который истово продолжал молиться. Религиозностью я никогда не отличалась, а порой пренебрежительно относилась и к вере, и к тем, кто всецело ей отдается. Есть люди, которые не наслаждаются жизнью, а посвящают ее тому, чтобы заработать за гробом местечко получше. Это от лености. Если жизнь не сахар, то надо найти выход и исправить положение, а не падать на колени и просить кого-то, чтобы в следующий раз сделали лучше.

Но здесь, видя, как человек молится с такой страстью, отчаянием и слепой надеждой, я невольно возмутилась.

– Это что, не ваше дело? – окликнула я Трсайеля. – Исправлять ошибки? Добиваться справедливости, правосудия?

Он замедлил шаг, но не обернулся.

– Правосудие – дело живых. Мы можем исправить ошибку, но только после приговора суда. Он скоро получит свободу, по ту сторону грани.

Трсайель прошел к двум камерам по соседству. Один из заключенных, лет пятидесяти, выглядел на все семьдесят: сутулые плечи, седые волосы, кожа, висящая складками. Другому было около тридцати; он склонился над блокнотом и что-то писал с такой же увлеченностью, с какой первый приговоренный отдавался молитве.

Трсайель окинул обоих взглядом и кивнул на пишущего.

– Он подойдет. Я буду проводником, и через меня ты увидишь то же, что и я, используя способности высшего уровня Видения. Дай руку.

Я ухватила его за руку.

– Не знаю, сработает ли это вообще, а если сработает, то в какой степени. Поэтому имей терпение… и будь готова. – Он снова посмотрел на смертника. – Поехали…

Поток ощущений хлынул с такой силой, словно меня ударили. Я изо всех сил сопротивлялась, пытаясь высвободиться, но течение затянуло меня в мутный водоворот и выплюнуло в детской. В детской гигантских размеров. Стены простирались ввысь, плюшевые мишки не уступали размерами гризли, а на кресло-качалку и вовсе было не влезть. Напротив меня у колыбели стояла огромная женщина.

– Мама!

Пронзительный вопль вылетел из моего горла, но голос принадлежал не мне, а ребенку, совсем малышу, того возраста, когда мальчика трудно отличить от девочки.

– Мама!

– Ш-ш-ш, – негромко проговорила женщина, улыбаясь мне через плечо. – Дай мне покормить детку. Потом я тебе почитаю.

– Нет! Читай сейчас!

Она отмахнулась от меня и склонилась над колыбелью.

– Нет, мама! Иди ко мне! Мне!

Младенец заплакал. Я заорал еще громче, но он меня перекрикивал. Она слышала только его, видела только его, его одного. Ненавижу! Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Вот бы схватить его и шарахнуть об стену, разбить как безвольную куклу…

Детская исчезла.

Заорал кот. Этот вопль пронзал мозг. Я засмеялся заливистым смехом подростка. По обе стороны проулка высились здания, превращая день в ночь. Я пошел по нему, довольно хихикая. Вопли кота продолжались, протяжные, словно плач младенца. Кот добрался до конца проулка и попытался вскарабкаться на стену, отчаянно царапая когтями кирпичную кладку. Воняло паленой шерстью. Хвост кота обгорел до кости, но он, кажется, уже не чувствовал боли, не думал о ней, а хотел лишь сбежать, выжить. Еще один вопль. Я закрыл глаза, впитывая его в себя. В паху сладко защемило. Новое ощущение, но приятное. Даже очень приятное.

Я посмотрел на кота и раскрыл перочинный нож. Кот выл и метался вдоль стены. Он видел нож, однако не обращал на него внимания, не зная, что это значит. Медленно шагнув вперед, я подумал, насколько бы интересней было, знай он, что его ждет.

– Нет!

Та часть меня, которая все еще оставалась собой, попыталась скрыть, отринуть жуткое зрелище. На мгновение все вокруг потемнело, следом меня окатило новой волной ярости. Ненависть и ярость смешались с ревностью. Неотделимые друг от друга, питающие самих себя, они росли подобно снежному кому на склоне холма.

– Сука! Шлюха!

Я вонзил нож. Полетели брызги крови. Раздались крики. Хриплые крики женщины, полные животного ужаса, похожие на вопли кошки в проулке. Она молила о милосердии, но лишь подпитывала тем ненависть.

Я снова и снова вонзал нож, глядя, как живая плоть превращается в мясо, и ждал приближения сладкого мига облегчения. Облегчения не приходило, и меня охватывало все большее безумие, я колол, кусал, рвал плоть зубами…

Меня обхватили чьи-то руки. Перед глазами – нож и кровь, в мозгу – ненависть, и я хочу освободиться от нее, я отбиваюсь от рук, сдерживающих меня, молочу и пинаю изо всех сил…

Я вернулась в реальность так резко, что у меня подкосились ноги.

– Ева, – выдохнул Трсайель, обхватив меня покрепче. – Мне так…

– Чтоб тебя!.. – Я вырвалась из его рук. – Как ты посмел… хотя бы предупредил… А, чтоб ты!..

Ноги меня не слушались, и я с трудом, спотыкаясь, прошлась по комнате, слабо веря, что это мое тело. Видения исчезли, но я чувствовала, что они затаились, укрылись в тайниках мозга. Дрожа, я попыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом, на чем-нибудь хорошем. Стоило появиться образу Саванны в моем разуме, как он шевельнулся там, внутри, будто глядел на нее сквозь меня, и я торопливо спрятала мысли о дочери подальше, в безопасное место. Подняв голову, я огляделась в поисках убийцы в камере.

Мы снова были в белом зале ожидания.

– Прости, – шепнул за моей спиной Трсайель. – Я не… обычно бывает по-другому. Я думал, что смогу отбирать нужное, направлять тебя, а ты подключилась к его сознанию напрямую.

Он положил руку мне на спину. Я дернула плечом и отошла в сторону. Увиденные образы меркли, но мозг то и дело выдергивал их из памяти, словно ковыряя болячку, проверяя, не прошла ли она. Я закрыла лицо ладонями и прерывисто вздохнула.

– Вот он какой, оказывается, ваш «дар». Вы видите зло. Видите, чувствуете…

– Нас учат контролировать его, концентрироваться только на необходимом, – пояснил Трсайель. – Когда ты…

Он оборвал себя на полуслове.

– Я… Зедкиэль должен был заняться… инаугуральные задания и новички – по его части, он направляет их, обучает пользованию даром. Я не…

Он вздохнул, присел в кресло, откинулся на спинку и уставился в потолок. Я обернулась.

В его– то возрасте должно быть достаточно опыта и уверенности в себе, умения действовать если не идеально, то хотя бы без сомнений. А при взгляде на Трсайеля казалось, что на него взвалили непосильную ношу. Я присела на ручку соседнего кресла.

– А чем же вы обычно занимаетесь? Вы – в смысле, ангелы, Этот «дар»… вы вряд ли используете его, чтобы сеять в душах мир и надежду.

Он снова покачал головой.

– Это касается живых. Ангелы не проповедники. Мы воины. Оружие правосудия.

– Так вот зачем вам такие неслабые мечи.

Он слегка улыбнулся, склонив голову набок, и встретился со мной взглядом.

– Да, вот зачем нам такие неслабые мечи.

– Вы видите зло, потому что сражаетесь с ним.

– На это способны не все, в наши дни – только вознесшиеся. А чистокровки… – Он умолк и покачал головой. – Многое изменилось.

Он еще раз покачал головой и на мгновение отвел взгляд.

– По традиции, основная работа ангелов, как чистокровных, так и вознесенных – проводить в жизнь некоторые законы на индивидуальном уровне. Как ты правильно заметила, мы не… не можем… уничтожать зло в любых его видах. Нам дают задания, как вот тебе сейчас, привести на суд определенные души.

– Небесные охотники за головами.

Он встретился со мной взглядом, блеснул глазами.

– Именно.

И снова в моем разуме всплыл образ Саванны. На сей раз я не стала прятать его.

– Значит… вы способны влиять на мир живых? Защищать людей, находящихся в нем?

– В определенных пределах.

– В каких именно пределах?

Он пожал плечами и поднялся на ноги.

– Все очень сложно, но когда придет время, тебе все объяснят. А сейчас, когда мы выяснили, что ты можешь пользоваться даром через меня, давай вернемся к Джане.