Текст книги "Гобелен"

Автор книги: Кайли Фицпатрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

У кассы Мадлен огляделась по сторонам и увидела знакомую копну вьющихся рыжих волос. Тобиас склонился над большим холодильником с дорогими сортами мороженого, увлеченно выбирая. Мадлен улыбнулась, когда он наконец взял пралине с ликером. Он заметил Мадлен, оглядывая кассы, чтобы встать туда, где меньше очередь. Под дорогой зимней курткой на нем был элегантный вечерний костюм.

– Вы выглядите так, словно возвращаетесь из оперы, – заметила Мадлен, когда он подошел к ней.

– Привет, красотка. Вы сегодня поздно. Насколько мне известно, композитор, чей концерт для фортепьяно я играл сегодня, не писал опер. А вы сегодня ходили куда-нибудь или по-прежнему весь вечер провели взаперти в своей башне? «Пред нею ткань горит, сквозя, она прядет, рукой скользя…» Леди Шалот в башне, обреченная смотреть на мир через волшебное зеркало. А потом из зеркала появился сэр Ланселот!.. Зачем вам это? Вы же знаете, душа не должна проводить слишком много времени в одиночестве. Идемте ко мне есть мороженое? Обещаю не пытаться соблазнить вас – не дай бог, Луиза узнает. Впрочем, вы ей нравитесь. Кроме того, если я и попытаюсь кого-нибудь соблазнить, то это будет странное существо, с которым ушла ваша подруга.

– Вы имеете в виду юношу гота?

– Вы его так называете? Хмм.

– У нее сегодня с ним свидание – я не уверена, что у вас есть шансы.

– О, я просто шучу, дорогая, я получаю не меньше удовольствия, наблюдая. Конечно, я люблю секс, но просто смотреть иногда вполне достаточно, чтобы ощутить приятное возбуждение. Вы не согласны?

Мадлен с трудом подавила смех. Тобиас говорил довольно громко, и за ними уже собралась небольшая очередь, привлеченная цитатами из Теннисона.

– Говорите тише, – прошипела Мадлен, из последних сил сдерживая смех, опасаясь, что у нее начнется истерика. – Я бы приняла ваше предложение, Тобиас, но мне сначала нужно поесть. Я зашла сюда, чтобы купить что-нибудь на ужин.

Тобиас бросил презрительный взгляд на содержимое ее корзинки.

– И вы называете это едой? Нет, мы сейчас же идем ко мне, и я приготовлю настоящий ужин. Судя по вашему виду, вам не помешает как следует подкрепиться.

Она открыла рот, чтобы возразить, но не сумела придумать причин для отказа. Тобиас выразительно взмахнул рукой – не хочу ничего слушать, и Мадлен капитулировала. Пожалуй, ей действительно не стоит столько времени проводить в одиночестве.

Войдя в квартиру, Тобиас снял пиджак и надел мохеровый джемпер, затем разлил в два низких стакана ирландское виски. Мадлен уселась на холодный хромированный стул, а Тобиас жарил грибы и болтал о концерте, который исполнял сегодня. Несколько раз внимание Мадлен рассеивалось, и она вдруг поняла, каким далеким стал для нее мир, который описывал Тобиас. До сих пор она не считала, что ее нынешнее состояние связано со смертью Лидии или с дневником, просто так получилось… или она всегда была такой?

Тобиас приготовил превосходное грибное ризотто. Они пили, ели и беседовали о Париже. Тобиас прожил в Париже большую часть жизни и лишь недавно переехал в Кан, чтобы избавиться от некоторых «привычек». Его вполне устраивал маленький городок, но он начал испытывать беспокойство, ему хотелось некоторое время пожить за границей. Возможно, в Токио. После ужина Тобиас отвел ее в гостиную, где безупречно новый диван, обитый парчой цвета слоновой кости, внушал священный трепет при мысли о том, что на него придется сесть. В конце концов Мадлен уселась на пол, опершись спиной о диван, а Тобиас свернул длинную толстую сигарету с марихуаной и принялся курить ее так, словно там был обычный табак. Он предложил Мадлен затянуться, и она заколебалась. Трава делала ее мечтательной, а сейчас она совсем не хотела терять связь с реальностью. Кроме того, сегодня ей еще предстояло поработать…

– Вы что, вообще не курите? – спросил Тобиас, когда она отказалась. Мадлен улыбнулась.

– Курю, но сегодня мне еще нужно поработать – для университета.

У нее плохо получалось лгать.

Тобиас пожал плечами.

– Это превосходная трава, я иногда курю ее даже перед выступлениями. Обретаешь легкость.

Именно легкости Мадлен сейчас и не хватало. Она взяла сигарету и затянулась, а Тобиас налил в бокалы еще виски и включил Шопена. Когда он вернулся, Мадлен тихонько подпевала, мечтательно глядя в потолок.

Он поставил перед ней бокал с виски, и Мадлен принялась рассматривать янтарный напиток, который из-за стоящей позади него свечи напоминал расплавленное золото.

Тобиас сел.

– Хочу дать вам совет. Разумеется, вы можете меня послать и забыть о нем.

Мадлен вернулась в реальность из волшебной долины, где протекал золотой искрящийся ручей. Ей следовало почаще расслабляться.

– Слушаю.

– Сегодня я разговаривал с подругой, которая была на моей вечеринке. Она узнала Карла и сказала, что он большой любитель женщин. Она видела его на показе мод в Париже – там он ухлестывал за несколькими топ-моделями. И он отвратительно богат. Получает все, что хочет. Обычно невероятно обаятелен. Я знаю, что вы продемонстрировали равнодушие, но у меня сложилось впечатление, что он вами заинтересовался в тот вечер… однако он совсем не Ланселот.

На губах Мадлен появилась слабая улыбка – интересно, что Тобиас имел в виду, когда сказал, что Карл заинтересовался ею.

– Не стоит тревожиться из-за меня, Тобиас, я ведь говорила – он вовсе не мой любовник. К тому же у меня выработался иммунитет. После многократного отрицательного опыта становишься мудрее.

– Какой ужасный цинизм для столь юной и прелестной леди! Вам должно быть стыдно. Нужно подыскать для вас настоящего победителя драконов.

Для союза королевы Эдиты требовался человек, который воскресит дракона, думала Мадлен, когда поднималась по лестнице к себе в квартиру. Спит ли до сих пор дракон саксов, или на нее так действует марихуана Тобиаса? Ей ясно представилась мистическая Англия времен Леофгит, когда она скакала на коне к лесной поляне. «Наверное, все дело в зове крови», – решила Мадлен.

17 января 1065 года

После убийства Госпатрика солдаты королевской гвардии обыскали дворец, но я так и не поняла, что они хотели найти – оружие или самого убийцу. Возможно, поиски проводились для вида, ведь присутствие гвардии на празднествах Михайлова дня не помешало убийству.

Когда они пришли в башню, я была там одна. Мне удалось спрятать будущий гобелен в корзине среди других холстов, но гвардейцев не интересовала вышивка. Как только они поняли, что в такой маленькой комнатке негде спрятаться мужчине, то сразу же ушли, оставив после себя запах немытых тел и грязь на полу.

После этого гобелен пришлось унести из дворца – слишком велика была опасность, что его кто-нибудь увидит. К тому же всего три женщины – королева, Изабель и я – вряд ли справились бы с работой над ним. Было решено, что ткань следует отправить в одну из монастырских мастерских.

Теперь гобелен спрятан в Нанноминстере, монастыре Винчестера, аббатиса которого является давним другом Эдиты.

Королева Эдита является патронессой монастыря. А для монахинь Винчестера переданный им гобелен ничем не отличается от множества других, которые заказывала у них королева. Сестры очень скромны и проводят дни в молчании и молитвах, редко покидая монастырь.

Королева объяснила монахиням, какими цветами следует пользоваться, и они вышивают синей, зеленой, коричневой, желтой и красной шерстью. На гобелене не будет никаких украшений, которые отвлекали бы от сути истории.

Изабель рассказывает мне о том, как продвигается работа, – сейчас они вышивают встречу Гарольда и Вильгельма, откуда они направились во дворец герцога в Руане.

Мы покупаем краски в Лондоне, но красят шерсть в монастыре. Поскольку монахини обычно пользуются именно такими красками, их удается покупать у красильщиков. Одерикус отправляет ее с путешествующими монахами, но его посланцам известно лишь, что вышивку делают монахини, и это ни у кого не вызывает удивления. До сих пор нам у дается хранить нашу тайну.

3 февраля 1065 года

Мне довольно трудно находить пергамент для записей. Мэри в Рождество поссорилась с женой кожевника и с того дня ни разу не была в мастерской. С тех пор как я сделала последнюю запись, мне пришлось отправиться в Винчестер, чтобы доставить послание Эдиты сестрам. Там я наблюдала, как они вышивают цветными нитками прямо по ткани. Пять больших кусков сшили вместе, и в результате гобелен получился слишком длинным даже для самого большого и узкого стола в мастерской монастыря. Один его конец приходится постоянно скатывать.

Теперь гобелен повествует о том, как Гарольд с Вильгельмом отправились сражаться с графом Конаном из Динана. На гобелене изображены четыре здания, аккуратно нарисованные твердой рукой миледи. На вершине горы в Монте, словно огромная птица, примостилась церковь Святого Михаила. Дальше расположены дворцы в Доле, Ренне и Динане, которые описал Одерикус. Монах немало путешествовал по континенту и видел и эти знаменитые строения, и многие другие. Быть может, он вспомнил про аббатство Святого Михаила потому, что был послушником именно там и лишь позже перебрался в Кентербери.

Один и тот же человек не всегда появляется на гобелене в плаще или штанах одинакового цвета, поскольку у монахинь далеко не всегда есть шерсть всех цветов. Часто какой-то цвет заканчивается раньше, чем привозят нужные краски. И хотя одежда Гарольда отличается в разных частях гобелена, его легко узнать по длинным усам и коротко подстриженным волосам – норманны стригут их так, что видна шея.

Я наблюдала за молчаливо вышивающими монахинями – вокруг горят сотни свечей, чтобы дать достаточное количество света для работы. Они сидят на скамьях, ткань натянута на узком столе из грубо обтесанного дерева. Монахини никогда не поднимают головы, чтобы посмотреть, кто пришел. В помещениях монастыря, где они работают, нет окон, через которые они могли бы видеть мир за стенами обители. Впрочем, для них этого мира не существует, в мастерской не разговаривают между собой и не поют. Мне их существование кажется темным и пустым, а монастырь больше напоминает тюрьму, чем дом Бога, однако их вышивки искрятся цветом и движением. Монахини дают жизнь гобелену, хотя их собственная остается безмолвной и холодной.

5 февраля 1065 года

Теперь я соблюдаю осторожность, когда прихожу в башню, и смотрю в дверную щель, прежде чем войти. Только однажды утром я видела их вместе. Тогда у меня скопилось много работы. Я рано пришла во дворец, чтобы закончить ризу архиепископа Стиганда. Маленькие золотые бусины, которые нужно было пришить к скользкому шелку, закреплялись с большим трудом, и я рассчитывала, что смогу утром поработать. Сначала мне показалось, что в комнате никого нет, но потом мой взгляд скользнул по полу – они лежали там.

Черный зимний плащ королевы был разложен на холодном камне, медвежья шкура служила им мягкой постелью. Она лежала спиной к двери, опираясь на локоть, а ее обнаженное тело скрывало Одерикуса. Распущенные волосы волнами спадали на спину, словно золотой прибой на прибрежный белый песок. Я смотрела, как она встала и протянула любовнику руку. Он не сразу взял ее, продолжая лежать и смотреть на стройное белое тело. Никогда прежде не видела я лицо монаха таким – любовь заставила его помолодеть и стать красивым.

Я много думала о том, как Одерикус сохраняет верность королеве саксов. Любовь к Эдите заставила его отречься от собственной крови, а потом и от клятвы целомудрия. Повитуха Мирра говорит, что Рим запрещает священникам жениться, чтобы их жены не могли претендовать на имущество церкви.

Я счастлива за них – им удалось найти тайную радость друг в друге, но их любовь очень опасна, и кровь леденеет у меня в жилах, когда я думаю о том, к чему она может привести. Я помню, Одерикус сказал однажды, что хранит верность только истинному королю – своему небесному повелителю, и боюсь, что со временем он пожалеет о своем предательстве. Мне удалось найти кусочек дерева, который отлично входит в дверную щель, и теперь он скрывает их преступление.

7 февраля 1065 года

Я попросила у Одерикуса пергамент, и он изрядно удивился, когда понял, что я израсходовала все запасы. Процесс приготовления пергамента из куска шкуры занимает много времени – его нужно вымочить в растворе извести, чтобы сошло мясо, а потом долго скрести ножом в форме полумесяца. Шкуру растягивают на деревянной раме, где она сохнет и разглаживается, после чего ее разрезают на куски. Мне же приходится использовать маленькие рамки для вышивания, когда я готовлю свои грубые листы для письма.

Мэри сказала, что помирится с женой кожевника, чтобы я снова могла получать кусочки кожи, и я понимаю, что она хочет, чтобы я считала ее щедрой. Но я вижу, как ей не хватает монеток, которые она там зарабатывала. Мэри видела в Лондоне темно-красную шерсть и очень хотела бы купить ее перед белтейном [37]37
  1 мая; старый кельтский праздник; отмечается разжиганием костров.


[Закрыть], а это возможно, только если она снова начнет работать на свою сварливую хозяйку. Я сказала, что будет обидно, если она подпалит новое платье на огне белтейна – ведь девушки прыгают через костер, чтобы удачно выйти замуж. Впрочем, Мэри вряд ли станет слушать мои советы по этому поводу.

Существует много способов добыть удачу и защиту у костров, зажженных в честь наступления мая, – от успешного путешествия до благополучного рождения ребенка. Еще до того, как костер догорит, многие набирают полный горшок углей, чтобы разжечь в очаге новый огонь и благословить свой дом. А когда пепел остынет, его разбросают по полям, чтобы боги послали хороший урожай.

ГЛАВА 11

Мадлен с тоской смотрела на две стопки студенческих работ, громоздящихся на столе. Это означало, что почти три недели она не сможет работать над переводом дневника. Ей пришлось взяться за проверку работ – студенты начали посматривать на нее с недоумением, когда она в очередной раз пообещала принести их работы на следующей неделе. Ей ничего не оставалось, как вернуться к исполнению обязанностей преподавателя.

Но теперь все эссе были проверены, оценки выставлены, и Мадлен с нетерпением дожидалась пасхальных каникул – у нее даже исчезло чувство вины, которое охватывало ее всякий раз, когда она закрывала дневник, уже не в силах взяться за другую работу.

На одной из стопок эссе лежал листок бумаги с копией статьи. Вероятно, Филипп незаметно положил его на стол Мадлен, чтобы избежать разговора.

Мне показалось, что это может вас заинтересовать.

Филипп

В 1792 году уважаемый адвокат и член городского совета Байе обнаружил толпу изменников, готовящихся покинуть город. Такие вещи часто случались в те времена, в начале Французской революции.

Перед тем как покинуть лагерь, солдаты в гражданской одежде набивали фургоны различными вещами. Фургоны покрывали парусиной, но хватало не всем, и кто-то предприимчивый вспомнил о длинном куске вышитой ткани, хранящемся в соборе.

Адвокат, месье Леонар-Лефорестье, наткнулся на вандалов, когда они пытались накрыть один из фургонов древним куском ткани, который теперь носит название «гобелен Байе». Адвокат пришел в ужас и потребовал, чтобы они не трогали гобелен, а использовали для своих целей мешковину. В конце концов ему удалось убедить революционеров, что это национальное сокровище, представляющее величайшую победу французов, и гобелен необходимо сохранить. Они согласились, и Леонар-Лефорестье забрал гобелен в свой кабинет на хранение. Позднее он передал его в мэрию.

В 1803 году Наполеон решил, что должен посмотреть на гобелен, изображающий знаменитое поражение англичан, и мэрия весьма неохотно согласилась доставить его в Париж. Гобелен выставили в столичном музее, где Наполеон с особой тщательностью изучил его – возможно, рассчитывал обнаружить скрытую стратегию, которая поможет ему во время очередной войны. Но потом он вернул древний гобелен в Байе.

В начале Второй мировой войны, в 1939 году, гобелен Байе вновь покинул свое хранилище. На сей раз он отправился в бомбоубежище. Когда немецкие войска оккупировали Францию, длинный вышитый кусок ткани стал вдохновляющим документом – ведь на нем изображалось последнее успешное вторжение в Англию. Гитлер осмотрел картины, иллюстрирующие приготовления Вильгельма Завоевателя к пересечению Английского канала [38]38
  Принятое в Великобритании название пролива Ла-Манш.


[Закрыть], а также картины битвы при Гастингсе. И вновь гобелен отказался открыть свои тайны, более того, английское вторжение привело к поражению Германии.

В 1944 году гобелен перевезли в Париж, в подвал Лувра. Британская высадка в Нормандии положила конец немецкой оккупации, а вместе с ней исчезла последняя угроза девятисотлетнему гобелену. Он вернулся в Байе.

Мадлен сунула копию статьи парижского ученого в блокнот и присела на край стола, бессмысленно уставившись на стопки эссе.

Для Филиппа гобелен Байе являлся достоверным документом, описывающим сражения и войны, и Мадлен действительно было интересно узнать, что с ним происходило за последние двести лет. Однако настоящая тайна гобелена крылась в истории. Самое древнее упоминание о гобелене Байе (дневник являл собой исключение; он не был документом, известным науке) содержалось в описи содержимого архива собора в Байе в пятнадцатом веке – в ней говорилось о длинном куске вышитой ткани, который раз в год вывешивали в нефе собора Байе во время Праздника реликвий. Но где гобелен находился первые пятьсот лет, оставалось одной из его многочисленных загадок. Может быть, всеми забытый, он пролежал где-то в хранилище собора.

Мадлен вновь попыталась вспомнить все, что знала о гобелене. Величайший парадокс – даже французы это признавали – состоял в том, что гобелен был создан английскими мастерицами. Что ж, это вполне соответствует тому, что написано в дневнике, подумала Мадлен. Вне всякого сомнения, английские женщины-саксонки являлись лучшими вышивальщицами средневековой Европы. Позднее даже появился специальный термин «английская работа». В результате после почти двухсотлетних дискуссий эксперты пришли к выводу (он предлагался всякому, кто был готов послушать лекцию при помощи наушников, которые выдавал музей Байе), что гобелен вышит саксами, получившими заказ от норманнов.

Мадлен прикусила губу. Оставалось еще сто футов гобелена, не описанных (пока) в дневнике Леофгит, – и в них события были изложены с точки зрения норманнов. Существовал предатель – он пересек море, чтобы известить Вильгельма о коварстве Гарольда, а затем начинались приготовления к вторжению в Англию, и все это с мельчайшими подробностями было изображено женщинами, работавшими над более поздними частями гобелена. Далее норманны вместе с лошадьми пересекают канал на длинных лодках; и наконец, легендарная победа в битве при Гастингсе.

Эти сцены из второй части знаменитого гобелена, висящего ныне в Байе, не соответствовали тому, что знала Мадлен о рисунках Эдиты. Разгадать загадку было невозможно. Она разочарованно вздохнула. Желание вернуться к переводу было очень сильным, хотя и не таким мучительным, как тоска по матери. Оно заполняло пустоту, вдруг поняла Мадлен. Когда она читала латынь, написанную аккуратным почерком Леофгит, то переносилась в другое время. Мадлен просто боялась того момента, когда перевод будет закончен, – ведь после этого она вновь останется одна. Без Лидии.

Ну а если относиться к дневнику Леофгит как к подробному описанию изготовления гобелена Байе, оставалось лишь надеяться, что Леофгит и в дальнейшем являлась свидетельницей работы над тайным проектом Эдиты. И еще Мадлен хотелось получить ответы на множество других вопросов, которые ее занимали.

Она отодвинула в сторону копию статьи и оперлась подбородком на руку, продолжая смотреть на заставку монитора – летающие тосты, чьи крылья так отчаянно трепетали, словно пытались вырваться из компьютерного плена. Абсурдная идея. Мадлен посмотрела на часы. У нее еще оставалось время, чтобы выкурить сигарету перед началом лекции.

Из-под груды эссе зазвонил телефон. Да, сказала она Джуди, пусть ее соединят с Николасом Флетчером, который звонит из Кентербери.

– Привет, Мадлен. Пожалуй, теперь пришла моя очередь отрывать вас от работы. Надеюсь, вы не находитесь на грани величайшего открытия?

Мадлен посмотрела на часы. До лекции оставалось пять минут.

– Я собиралась покурить перед лекцией, но это может подождать.

– Очень лестно. Вы помните пергамент с рунами, который я вам показывал?

– Кажется, да.

– Ну так вот, мне удалось кое-что расшифровать. Что вам известно о руническом алфавите?

– Немногое. Я знаю, что с его помощью писали церковные манускрипты и поэмы.

– А вы можете его читать?

– Господи, нет, конечно. А вы?

– Если очень постараться… впрочем, мне повезло. Я провел две ночи над этим манускриптом. Я и сам не понимаю, почему решил им заняться – сначала собирался отправить его в Лондон вместе с другими документами. Так или иначе, но вчера я сходил в библиотеку и взял там пару книг, чтобы убедиться, что стою на правильном пути.

Мадлен почувствовала, как ее начинает охватывать возбуждение. В голосе Николаса сквозило волнение, и ей захотелось узнать, что нарушило его привычное спокойствие.

– И? – едва слышно спросила она.

– И я не намерен ничего вам рассказывать до тех пор, пока не продвинусь еще немного вперед. Возможно, я очень сильно ошибаюсь. Мне ужасно хочется продолжить работу днем, пока я в подвале, но это не совсем правильно. Видит бог, у меня и без того полно забот, чтобы возиться столько времени с одним манускриптом.

– Я понимаю ваши чувства.

Мадлен пришлось взять себя в руки. Сейчас был самый подходящий момент рассказать Николасу о дневнике. Ей ужасно этого хотелось. К тому же он оказал доверие ей.

– В самом деле?

Наступила многозначительная пауза. Николас явно ждал, что Мадлен продолжит.

– В последнее время мне пришлось проверить очень много студенческих работ, – быстро добавила она.

Искушение отступило. Конечно, она не станет ничего ему рассказывать. Кроме того, сестры Бродер потребовали, чтобы она хранила существование дневника в тайне. А она уже нарушила их доверие и проболталась о дневнике Розе.

– Наверное, это скучное занятие – я бы предпочел расшифровку рунических посланий.

– Я тоже! – рассмеялась Мадлен.

– Кстати, теперь я могу сказать о второй причине моего звонка. Как вы смотрите на то, чтобы провести пасхальные каникулы в Кентербери? У вас ведь тоже будут праздники. Мне бы очень хотелось показать вам манускрипт. – Голос Николаса зазвучал таинственно. – Я знаю, вам придется преодолеть значительное расстояние, да и стоить это будет немало, но я могу встретить вас в Гатвике [39]39
  Крупный международный аэропорт в Лондоне.


[Закрыть]. До него всего час езды. В любом случае подумайте о такой возможности.

Мадлен сразу приняла решение.

– Я бы с удовольствием посмотрела на этот документ.

Пока не стоит говорить о том, что ей хочется с ним встретиться.

– И я бы хотел вам его показать. И кроме того, я с радостью повидаюсь с вами, – ответил Николас.

Сердце Мадлен дрогнуло. Людям не следовало так разговаривать с ней сейчас. Ей ужасно захотелось заплакать. Она посмотрела на часы и поняла, что сильно опаздывает на лекцию.

– Мне нужно идти, пока никто из моих студентов не обратился в администрацию, чтобы выяснить, продолжаю ли я оставаться их преподавателем. Такое уже случалось.

– Хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы вы потеряли работу.

– Сейчас это было бы не так уж и плохо.

– Боюсь, вы преувеличиваете, – сухо заметил он. – Позвоните мне, когда будет ясность с билетами.

Мадлен положила трубку, подхватила рюкзак и помчалась на лекцию. Она опаздывала.

Когда она шла через двор к аудитории, в голове у нее мешались самые разные мысли. О каком таинственном документе говорил Николас? К тому же она не знала, чего ей больше хочется – увидеть руны или Николаса? Все только потому, что ей приятно проводить время в его обществе, напомнила она себе. Было бы глупо влюбиться в такого человека – ведь он типичный одиночка. Питер был таким же, и это принесло ей множество страданий. Кроме того, Николас ей не слишком нравился – ее привлекал лишь образ его мышления.

Она не заметила Розу, которая поспешно шагала к ней через лужайку, пока не столкнулась с ней. Роза была одета в вишнево-красную шерстяную куртку с меховым воротником, а помада на поджатых губах по цвету полностью соответствовала куртке.

– Где ты была, черт побери?

– Я ужасно опаздываю, Роза, позвоню вечером!

Но Розу было не так легко сбить с толку.

– Я сама тебе позвоню. Ты забудешь. Мне надо кое о чем поговорить с тобой.

– Ладно, теперь я могу идти?

Роза отступила в сторону.

И только после того, как Мадлен открыла дверь аудитории, она вспомнила, что забыла эссе на столе.

Сумерки еще не успели сгуститься, когда Мадлен вошла в квартиру. И сразу же зазвонил телефон. Но это была не Роза, а Джоан Дэвидсон.

– Привет, Мадлен, рада, что удалось застать тебя. Никак не могу привыкнуть разговаривать с автоответчиком. Как дела?

– Все в порядке. Ну… бывает по-всякому.

– Конечно. Так всегда, когда у тебя горе, – иногда думаешь, что умрешь от страшной боли, а порой кажется, что онемело все. Даже не знаю, что хуже.

– Я тоже.

– Мадлен, боюсь, мне не удалось добиться серьезных успехов в архиве, хотя твоя мать побывала в Кью и заказала исследование несколько месяцев назад. Могу лишь сказать, что компания Бродье действительно существовала до Елизаветинской хартии и что Лидия нашла соответствующие записи в церковном приходе. В описи имущества богатых семей в четырнадцатом и пятнадцатом веках упоминаются несколько вышивок с торговой маркой компании. В какое-то время, между тринадцатым и четырнадцатым веком, декоративная вышивка пришла в упадок – «черная смерть» [40]40
  Название чумы в средневековой Европе.


[Закрыть], множество войн в Европе… Тюдоры оживили торговлю в Англии – им нравились богато украшенные ткани. Сохранилась опись тысяча пятьсот тридцатого года, в которой перечислены вещи из будуара Катерины Арагонской – подушки и гобелены из вышитого шелка, бархат, украшенный серебряной нитью. И все эти вещи были заказаны у компании Бродье!

Мадлен слушала не слишком внимательно.

– Вы сказали, что моя мать посещала Государственный архив?

– Верно. В Кью, в Лондоне.

Поблагодарив Джоан и повесив трубку, Мадлен присела на диван. Она сняла сапоги на высоких каблуках, и это заняло гораздо больше времени, чем если бы она делала это стоя. Однако она слишком устала. Мадлен уже и не помнила, когда она чувствовала себя столь же измученной. Казалось, ее ноги и руки налились свинцом.

Значит, Лидия побывала в Кью. Похоже, именно там она видела завещание Элизабет Бродье. Мадлен долго неподвижно сидела на диване, пока вновь не зазвонил телефон, но она не стала поднимать трубку. Включился автоответчик, и Мадлен услышала настойчивый голос Розы.

– Возьми трубку, Мэдди! Я знаю, что ты дома.

Однако Мадлен не могла даже пошевелиться.

– Если ты не возьмешь трубку, то я приду прямо сейчас и напомню, что ты находишься среди живых людей!

Мадлен простонала и протянула руку к трубке. Сопротивляться Розе не было ни малейшего смысла.

– Привет, Роза. Я не прячусь – просто у меня нет сил…

Роза не дала ей закончить фразу.

– Возьми себя в руки. Тебе нужно отдохнуть. Ты закончила перевод?

– Нет. Осталось совсем немного. Я решила слетать в Кентербери на пасхальные каникулы.

– Ты думаешь, это хорошая мысль? Ты намерена вернуть дневник?

Мадлен ответила не сразу. Ей почему-то не хотелось говорить Розе о Николасе. Легче было отделаться полуправдой.

– Мне нужно кое-что сделать в доме. Кроме того, я хочу сходить в Государственный архив в Лондоне. Надо закончить изучение нашего генеалогического дерева, которое начала моя мать.

Как только Мадлен произнесла эти слова, она поняла, что именно так и должна поступить.

– Только не слишком напрягайся. И если в доме тебе… станет не по себе, сними номер в отеле. Ладно?

– Нет, дело не в этом, Роза. Так было сначала, но теперь мне нравится там находиться. В доме царит умиротворение… я не могу объяснить.

– Не нужно ничего объяснять, – уже спокойно сказала Роза. – Я рада, что тебе там хорошо. И одобряю твою поездку.

– Ну и слава богу. Иначе мне пришлось бы остаться!

Роза рассмеялась.

– Так ты хочешь услышать о моем расследовании?

– О каком расследовании?

– Ну ты даешь! О Карле, конечно!

Мадлен успела почти забыть о нем. Со дня их встречи прошел уже месяц.

– Он крупный игрок на рынке антиквариата, Мэдди. Карл работает в Риме и Копенгагене – специализируется на скандинавском антиквариате, но иногда покупает вещи во Франции. Вероятно, для него это лишь развлечение, или он рассчитывает сделать особенно удачную покупку. В любом случае я бы постаралась, чтобы он не узнал о твоих кузинах!

– Значит, он понял, что перед ним, когда увидел дневник после вечеринки у Тобиаса.

– Да, боюсь, что так. Но что он может сделать? Я бы не стала беспокоиться, но если он позвонит, будь с ним холодна.

– Такие вещи у меня всегда плохо получаются. Ты ведь сама мне об этом говорила.

– Вот теперь вижу, что к тебе возвращается чувство юмора. Кстати, хочу заметить, что если бы я не считала тебя клёвой, то не проводила бы с тобой столько времени!

Роза довольно рассмеялась и повесила трубку.

Мадлен встала, опасаясь, что не сможет удержаться на ногах. Новость про Карла неприятно поразила ее. Ей вдруг показалось, что он находится в ее квартире. Впрочем, Мадлен понимала, что это невозможно, – просто мания преследования из-за волнений, связанных с дневником. Однако неприятные ощущения моментально исчезли, когда она направилась в кабинет, где ее поджидали записи Леофгит. До начала каникул оставалось всего несколько дней. Со сном можно и подождать, решила она.

15 марта 1065 года

Мэри помирилась с женой кожевника и теперь снова приносит мне куски шкур и эль, сваренный ее хозяйкой. Зима тянется слишком долго, и плохо спится, когда по ночам холод просачивается из всех щелей в стенах. Последняя летняя стрижка ягнят дала достаточно шерсти, чтобы обеспечить всю семью теплой одеждой, хватило даже на шаль, в которую я кутаюсь, когда сажусь возле огня по вечерам. Шерсть ягнят мягче, чем шерсть взрослых овец, и я прокипятила ее с полынью, чтобы сделать более плотной. Она получилась светло-зеленого цвета. Шаль покрывает мою голову и плечи, она настолько длинная и тонкая, что мне удается спрятать в нее даже руки, когда я пишу. А еще она немного пахнет полынью.

После Рождества короля никто не видел. Над дворцом и городом нависла тень. Даже сплетники на Лондонском рынке притихли. Над всеми повисла тяжелая туча ожидания. Страх, словно запах, просачивается всюду. Всем известно, что Эдуард болен, а у королевства нет наследника. Многие уверены, что еще до коронации нового короля прольется кровь.

Хускерлы и таны считают, что королем должен стать Гарольд, хотя в его жилах нет королевской крови. Гарольд Годвинсон хороший полководец и умный оратор. Я слышала, как землевладельцы говорили, что он доказал свою способность быть королем, когда согласился на мир, в то время как сражение сулило ему большую выгоду как в Уэльсе, так и в Нортумбрии. Но купцы утверждают, что Гарольда интересует только власть и богатство, что налоги будут увеличены, что он не был рожден, чтобы стать королем. Для людей, не имеющих земли и не занимающихся торговлей, это не имеет особого значения, пока они уверены, что их король – достойный человек, который не станет забирать слишком много, и они смогут кормить свои семьи, а в стране воцарится мир, чтобы сыновья и мужья оставались в живых. Джон утверждает, что острову необходим король-воин, который сможет повести за собой людей, и что сражения лучше устраивать подальше от наших полей.