Текст книги "На грани краха (ЛП)"

Автор книги: Кайла Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Пайк выскочил на середину дороги и махнул рукой, держа свой значок высоко в воздухе. Это был значок офицера-добровольца, не настоящий полицейский значок, но он много раз помогал ему в прошлом. Как и теперь.

Водитель остановится. Шестидесятилетний толстый дурак в шляпе дальнобойщика, с брюхом дальнобойщика. Пайк выглядел достаточно профессионально в своей униформе офицера. Почти как настоящий полицейский. Возможно, этот мужчина остановился бы ради кого угодно. Но это не имело значения.

Как только водитель вручную опустил стекло со стороны водителя, Пайк положил руку на пистолет «Зиг-Зауэр P320» в открытой кобуре и произнес свою обычную, пропитанную фальшью, полицейскую речь.

– Отдайте ключи и вылезайте из машины.

Мужчина немедленно подчинился. Это оказалось легко. Все было так просто. Гэвину даже не пришлось доставать пистолет.

Он уже подумывал выстрелить мужчине в голову, но передумал. Пайк прибегал к насилию лишь тогда, когда вероятность его обнаружения сводилась к нулю.

Гэвин не из тех, кто оставляет все на волю случая. Он действовал осторожно, точно, педантично. Как профессионал, который заботился о том, чтобы избежать ненужных осложнений и потенциальных угроз.

Азарт охоты заключался в убийстве. Трепет убийства – в самой охоте. Симбиоз служил девизом Пайка, а также абсолютной истиной, которой тот жил.

Мир делился на хищников и добычу. Правила, которые общество установило для себя, были обманом, цивилизацией – лишь маской, призванной скрыть жестокую правду. Люди рождались для того, чтобы убивать.

И Гэвин Пайк был рождён убивать.

Животные инстинктивно понимали иерархию экосистемы, в которой они находились. Мышь знала, что ястреб, лиса и волк сильнее ее, и единственный способ пережить еще один день – бежать или прятаться.

Ястреб, лиса и волк знали, что их роль – править, охотиться и убивать в свое удовольствие, не щадить существ, чьей единственной целью было кормить пищевую цепь, ступень за ступенью, вплоть до самого верха – верховного правителя. Самого хитрого, умного и умелого хищника – человека.

Животные глупы. Они не разделяли талантов человека. Их хитрость проста и предсказуема. Для верховного охотника единственным истинным наслаждением было выслеживать и побеждать противника, который мог думать, разрабатывать стратегию и контрплан – существо, равное ему самому.

Или, по крайней мере, способное к равенству.

Пайку еще предстояло найти добычу, которая хоть в чем-то могла бы сравниться с ним. И он пытался это сделать.

Стряхнул пепел в окно, проезжая мимо указателя города Ньюэйго. Он продолжал двигаться на север по шоссе М-37 в сторону Болдуина.

На этот раз Гэвин решил объехать Каламазу и Гранд-Рапидс. Из-за разбитых машин, грузовиков и автобусов дороги стали непроходимыми.

К счастью, бывший владелец «Тахо» недавно наполнил бак. Из-за объездных путей поездка стала дольше, и бензина тратилось больше.

Кроме того, Пайку пришлось петлять между сотнями вставших автомобилей и людей, застрявших на обочине дороги без возможности вернуться домой.

Им стоило дойти пешком до ближайшего города. Вместо этого большинство из них сидели в машинах, которые с каждой минутой становились все холоднее, или стояли, дрожа от холода, снаружи, отчаянно махая рукой редкому автомобилю на ходу, проезжающему мимо. Ожидая, когда их спасут.

Пайк не обращал на них внимания. Некоторые пытались выбежать на дорогу, чтобы остановить его. А он проносился мимо них с брызгами снега, песка и злобной ухмылкой.

Движение поредело, когда Гэвин въехал в Национальную лесозону Манисти. Густой лиственный лес теснился по обе стороны дороги, окаймленной красными соснами, кленами и дубами. Их ветви и сучья отяжелели от снега.

Осталось чуть меньше сорока миль.

Его охотничья хижина располагалась на участке в двадцать акров посреди национальной лесозоны Манисти, вдоль неиспользуемой грунтовой дороги, которая ответвлялась от закрытой дороги, по которой раньше возили лес.

Национальный лес Манисти занимал более пятисот сорока тысяч акров, включая реки, ручьи и озера, холмистые лесные подъемы, долины и болота. Это была мозаика, разбитая частной собственностью и маленькими городками, пересеченная дорогами и сотнями миль пешеходных, велосипедных и снегоходных маршрутов.

Хижина Пайка располагалась к юго-востоку от Манисти, и как можно дальше от пешеходных и снегоходных маршрутов, кемпингов и рек, пользующихся популярностью. Этакий оазис дикой природы, отрезанный от цивилизации, как Пайк и хотел.

Он не возражал против долгой, почти двухсотмильной поездки, которую проделывал почти каждые выходные. После бесконечных дней, проведенных в окружении всякого рода идиотов, он нуждался в одиночестве, чтобы снова прийти в себя и вспомнить, кем был на самом деле.

А если повезет, то и сходить на охоту.

Пайк знал, как отделить свою фальшивую жизнь от настоящей, как тщательно и аккуратно спрятать свое подлинное «я» под маской. Он умел слиться с толпой, замаскироваться.

Сама его внешность служила ему камуфляжем. Светлые волосы, среднего роста, не толстый и не худой, с приятной улыбкой. Мягкий и скромный. Похожий на кого угодно и ни на кого одновременно.

Совершенно незапоминающийся.

Всю свою жизнь Пайк изучал других людей, учился подражать их мимике, интонации, языку тела. Эту форму искусства он усовершенствовал в юности. Стал экспертом в копировании факсимиле эмоций. С юных лет научился манипулировать другими ради собственной выгоды.

Пайк старательно заметал следы. Всегда. Не оставлял никаких улик. Никаких доказательств. Никаких жертв, которые могли бы его опознать. Он очень щепетильно относился к этому вопросу. Как никто другой.

За исключением одного.

Того, что все еще находилось в подвале. Того, что он сохранил.

Гэвин вцепился в руль, преодолевая изрытую колеями дорогу. Старый «Тахо» трясся по замерзшим выбоинам и рифленым обледенелым следам. Пайк сбросил скорость, когда шипованные шины начали скользить по гребням льда и снега.

Пайк не чувствовал страха. Он почти ничего не ощущал, если только не охотился. Чувства омывали Гэвина, лишь когда кровь жертвы скользила по его голым рукам. Он питался паникой и ужасом в их глазах.

Именно в такие моменты Пайк чувствовал множество разных эмоций – торжество, гордость, восторг. Силу.

Единственные эмоции, которые имели значение.

Теперь же он ощущал что-то чужеродное, неприятное, выворачивающее его внутренности наизнанку – страх. Он выбросил окурок в окно и с едва сдерживаемой яростью вцепился в руль.

Она могла оказаться единственным человеком на Земле, которому выпал шанс его перехитрить.

Гэвин проклял свою ошибку. А он ведь никогда совершал ошибки. Глупо было оставлять жертву в живых так долго. О чем, черт возьми, он думал?

Нужно исправить эту ошибку.

При нем имелся тактический нож «Ка-бар», а также «Зиг-Зауэр». А еще его «Винчестер» 70-й модели с ночным прицелом SHV 3-10x42 мм и обилием патронов в сумке.

Гэвин покончит с ней сегодня же.

Глава 10

ХАННА

День первый

Бег на лыжах во время беременности – это вам не шутки.

Ханна оказалась безмерно благодарна судьбе за то, что продолжала заниматься гимнастикой. Поясница ужасно болела. Тяжесть постоянно давила на мочевой пузырь и распространялась в грудную клетку, сжимая легкие так, что Ханна не смогла сделать полный вдох.

По крайней мере, она хорошо поела и достаточно напилась воды. В данный момент.

Прошло уже много лет с тех пор, как она в последний раз стояла на лыжах, однако Ханна выросла, катаясь на них вместе со своей семьей. Ее мать, еще будучи студенткой колледжа, часто участвовала в лыжных соревнованиях. Так что семья частенько проводила выходные в снежном кемпинге, катаясь на лыжах по великолепной дикой местности, окруженной горами Порсупин.

Медленно и мучительно к Ханне возвращалась мышечная память. Она двигалась тяжело и неуклюже, в основном из-за большого живота, из-за которого сместился центр тяжести. Ханна старалась удерживать лыжи параллельно друг другу, а спину прямой, когда наклонялась вперед, немного сгибая колени.

Она передвигала вперед то одну лыжу, то другую, используя палки, чтобы оставаться в вертикальном положении. После нескольких падений, наконец, приспособилась.

Ханна с трудом могла обхватить лыжную палку левой рукой. Поэтому обмотала ладонь вместе с палкой коротким отрезком паракорда и использовала свой неповрежденный большой палец, чтобы ухватиться так можно лучше. От напряжения в руке пульсировала боль.

Она проехала по длинной извилистой подъездной дорожке до узкой дороги, которая под слоем снега, вероятно, была покрыта гравием или грязью. Лишь несколько следов шин портили снежное покрывало.

Ханна ехала на лыжах по середине дороги, держа курс на юг по компасу.

Она все еще не знала, где находится. Внутри хижины не нашлось ни карт, никакой-то другой информации. Так что Ханна решила идти на юг, пока не найдет дорожный или городской указатель и не сможет сориентироваться.

Она могла быть где угодно. Но все же практически уверена в том, что находится в Мичигане. Тюремщик навещал ее достаточно часто, чтобы не слишком отдаляться от своей работы и фальшивой жизни, которой тот прикрывался.

Ханна действовала инстинктивно. В Южном Мичигане почти нет дикой природы. Крупные города Детройт, Гранд-Рапидс, Каламазу, Лансинг и Энн-Арбор находились в нижней части штата, как и сотни небольших городков и деревень, разбросанных рядом с многочисленными озерами и реками.

Продвигаясь дальше на север, Мичиган становился все более диким и отдаленным. Верхний северный полуостров, расположившийся в округе Макино, казался практически другим штатом. Другой страной. Землей бескрайних густых сосновых лесов. Изрезанных береговых линий. И гор Порсупин. Там все выглядело иначе; казалось другим на запах и на ощупь.

Но где бы Ханна ни находилась, если она направится на юг, то рано или поздно наткнется на деревню, поселок или город. И все же ее нервировал факт, что она еще не заметила ни одной усадьбы или хижины.

Ханна отчаянно жаждала увидеть другое человеческое существо. Кроме него.

Ее левая лыжная палка зацепилась за заснеженный куст на обочине дороги и чуть не вылетела из левой руки. Боль обожгла скрюченные пальцы, а мышцы руки свело судорогой.

Внезапно Ханну захлестнуло разочарование, отчего она чуть не расплакалась. Ей нужна физическая поддержка, но искалеченная рука оказалась совершенно бесполезна.

Прошел всего час или два, но мышцы ног уже протестующе ныли. Спина болела, а легкие горели от холода и усталости.

Ханна вырвала палку из куста, нащупав пальцами через рукавицы паракорд, скрученный и завязанный узлом на левом запястье. А затем швырнула ее как можно дальше в лес.

Палка ударилась о березу в нескольких ярдах от нее и приземлилась в сугроб. Заостренный конец торчал под углом сорок пять градусов.

Горячие слезы обожгли лицо Ханны. Разозлившись, она закричала. Звук разорвал тишину лесной чащи.

Словно в ответ рядом с дорогой хрустнула ветка.

Ханна резко обернулась, ее сердце оглушительно забилось в груди. Она едва не потеряла равновесие, но сумела опереться на правую палку и удержаться в вертикальном положении.

Волосы на ее шее встали дыбом. По коже побежали мурашки, как будто кто-то или что-то наблюдало за ней, вглядываясь между стволами деревьев, прячась в тени.

Больше она ничего не слышала. И не видела. Должно быть, животное, белка или енот. Тем не менее, потребовалось несколько минут, чтобы сердцебиение пришло в норму.

Ханна остановилась, чтобы достать протеиновый батончик и сделать несколько глотков воды из фляги, чтобы успокоить нервы. Насыщение организма влагой очень важно, как в жару, так и в холод, пусть даже жажда не ощущалась.

Она старалась двигаться осторожно, чтобы не вспотеть под слоями одежды. Немного расстегнула пальто, ослабила шарф, приспустила капюшон, и даже сняла на время рукавицы, оставив лишь тонкие перчатки.

Несмотря на то, что было очень холодно, Ханна тратила много калорий и сил. Если она позволит себе вспотеть, и одежда впитает влагу, то сырость начнет нарушать тепловую прослойку. А когда пот испарится, может возникнуть переохлаждение.

Ей в голову пришла мысль о четырех основных принципах сохранения тепла.

Одежда не должна быть грязной.

Необходимо избегать перегрева.

Носить свободную одежду, но надевать несколько слоев.

Одежда должна быть сухой.

Этому ее научил отец. Ханна давно не вспоминала о его словах. Даже до тюрьмы в подвале. Теперь же она зависела от знаний, которые дал ей отец. Они могли спасти ей жизнь.

Ханна двинулась дальше, мимо холмов и горных хребтов, по деревянному подвесному мосту над замерзшей обдуваемой со всех сторон ветрами рекой, названия которой не знала. Вокруг возвышался лиственный и хвойный массив.

Редкие просветы между деревьями открывали вид на заснеженные долины и далекие холмы. Все вокруг покрывал девственно белый снег.

Живописное место. Однако из-за страха Ханна едва замечала окружающий ее пейзаж.

Несколько часов спустя дневной свет начал меркнуть. Она едва могла видеть солнце сквозь густые облака. Они были низкими, темными и быстро проплывали мимо.

Сегодня ночью пойдет снег.

Ханне пришлось дважды остановиться, чтобы пописать. Огромное давление на ее мочевой пузырь сделало передвижение без остановок практически невозможным. Она сделала свое дело, сидя на корточках и держась за дерево, чтобы не упасть, а затем осознала, что в своем безумном стремлении выбраться из хижины, совершенно забыла захватить туалетную бумагу.

По крайней мере, кругом полно снега.

Ханна схватила пригоршню, протерла себя и натянула штаны, завязывая на поясе паракорд. Она забыла и мыло, поэтому нашла еще один девственный участок снега и вымыла кое-как руки.

Через некоторое время добралась до поляны среди деревьев. Она прислонила к груди единственную лыжную палку и подняла три пальца над линией горизонта – трюк, которому ее научил отец. Пространство между пальцами составляло примерно час. А значит, до заката еще три часа.

Ханну охватило изнеможение. У нее ныли бедра и поясница. Как и каждая мышца в ее теле. Ежедневная гимнастика и бег трусцой по маленькой комнате не заменяли нормальных физических упражнений. К тому же беременность давала о себе знать.

Позади осыпался снежный покров.

И снова страх сковал Ханну. Она неуклюже обернулась – ботинки и лыжи все еще были направлены вперед – и лихорадочно осмотрела деревья.

Справа треснула ветка.

Она перестала дышать.

Кто-то или что-то скрывалось в лесу.

Глава 11

ХАННА

День первый

Ханна застыла.

Кругом возвышались сосны, клены и дубы. С порывами ветра еловые ветки шуршали друг о друга, а голые ветви других деревьев, словно когти, царапали серое небо.

Что-то быстро двигалось между берез. Какая-то вспышка белого цвета.

Она прищурилась, пытаясь разглядеть детали. В густом лесу сгрудились тяжелые тени. Стволы деревьев и подлесок сливались в зловещие очертания когтей, зубов и сгорбленных чудовищ.

Из зарослей кустарника высотой по пояс в нескольких ярдах от леса вылетело белесое пятно. От движения в разные стороны летели комья снега.

Белый хвост. Черная морда.

Пес.

Ханна не улыбнулась. Она не улыбалась уже пять лет и давно не помнила, как это делается.

Изо рта у нее вырвалось белое облачко. А затем нахлынуло облегчение. Ханна путешествовала не одна. Собака следовала за ней по пятам.

– Я думала, что ты давно ушел, – ее голос прорезал звенящую тишину. Однако снег немного приглушал звуки. Казалось, они были единственными живыми существами во всей Вселенной.

Ханна порылась в кармане и бросила позади себя на снег кусок вяленого мяса. Первые пиренейские горные выводились как пастушьи собаки в Пиренейских горах Франции. Великие Пиренеи были рождены для снега, холода и дикой природы.

Пес мог бы прокормить себя лучше, чем Ханна, однако она все равно бросила ему вяленое мясо.

– Я рада, что ты не ушел. Рада, что ты здесь.

Тишина.

Не слышно ни треска веток, ни хруста шагов по снегу.

Ханна знала, что пес все еще там, двигается бесшумно и незаметно, как призрак. Чувствовала, как он кружит вокруг нее, изучая, пытаясь принять решение.

– Ты можешь мне доверять. Думаю, мы оба должны доверять друг другу.

Она снова повернулась и оставила вяленое мясо. Пес учует его запах. Он придет, когда почувствует себя в безопасности. Может быть, еда поможет ему принять решение и остаться с ней.

Ханна чувствовала себя лучше, просто зная, что пес рядом. Меньше боялась. И ей не было так одиноко.

Он не напал на нее тогда, в хижине. Не нападет и теперь. Пес мог бы стать ее другом – Ханна могла бы убедить его довериться ей. Однако в их случае доверие не давалось легко.

Ханне придется его заслужить.

– Тебе нужно имя, – она задумчиво пожевала нижнюю губу. – Пожалуй, назову-ка я тебя… Призраком.

Ответа из леса не последовало. Да Ханна и не ожидала ничего подобного. Пока что.

Поэтому продолжила свой путь, отталкиваясь каждой ногой, которые уставали все больше и больше. Она осторожно пробиралась по льду и снегу, несколько раз неудачно упав.

Прошло тридцать минут, потом час. Казалось, проходили дни.

Начал падать снег. Он спиралью спускался с неба густыми влажными комьями. Снежинки собирались у Ханны на плечах, толстом меховом капюшоне, носу, и ложились покровом на шарфе под подбородком.

Холод обжигал ее кожу, пронизывал до костей. Она дрожала и часто дула на руки в перчатках, пытаясь растирать ими замерзшее лицо.

Ей нужно отдохнуть, и как можно скорее.

Если не сможет найти укрытие, ей придется его соорудить. Такой исход событий не входил в планы Ханны, когда та упаковывала брезент и спальный мешок, но такая вероятность теснилась в ее сознании.

Она надеялась найти какую-нибудь хижину, маленький городок или, может, автомобиль на дороге, но не встретила никаких признаков человеческого присутствия.

Куда бы она ни посмотрела, всюду лежал густой снежный покров, а деревья простирались на мили.

Ханна продолжала себя уговаривать.

Ну еще чуть-чуть. Осталось совсем немного.

Мысли блуждали где-то далеко. Плохие воспоминания продолжали вторгаться в голову.

Боль, ужас, темнота.

Ханна отчаянно пыталась избавиться от их. Воспоминания походили на цепи, обвивавшие ее шею, которые тянули вниз, угрожая затащить под воду.

Она считала деревья, напевала песни, которые едва могла вспомнить. Как только к ней вернулась музыка, тут же вернулись и воспоминания, путанные и разрозненные. Однако они вернулись.

Ханна начала вспоминать песни, которые пела своему сыну, Майло, каждый вечер перед сном. Но не традиционные колыбельные, а медленные версии ее любимой классики: «Sweet Child of Mine» Guns N Roses, «Your Song» Элтона Джона, «Hallelujah» Леонарда Коэна, и «One» U2.

А еще ту, которую они с Майло очень любили: «Blackbird» в исполнении Битлз.

Дрозд летит, дрозд летит…

В черноту этой ночи…

Ханна подумала о своем сыне. Его пухлом личике и прекрасной улыбке. Она вернется домой, обнимет его и никогда не отпустит.

Слабый звук вернул ее в настоящее.

Она остановилась, чувствуя, как колотится сердце, и напрягла слух.

Послышался отдаленный рокот мотора.

Кто-то приближался.

Глава 12

ХАННА

День первый

Ханну захлестнуло облегчение.

Кто-то должен ей помочь. Остановиться и вытащить из этой бесконечной ледяной пустыни. После пяти кошмарных лет кто-то, наконец, приехал, чтобы спасти ее.

Звук двигателя стал громче. Машина, определенно, ехала в сторону Ханны. Всего через несколько мгновений автомобиль выедет из-за деревьев, стоящих в тридцати ярдах от нее.

В глубине сознания мелькнуло крошечное предупреждение. Что здесь делает авто, на этой пустынной дороге, где нет ни одного дома, кроме ее темницы? Что могло находиться в конце дороги, кроме той хижины?

Волосы на затылке встали дыбом, а сердце замерло в груди. Что, если это тюремщик? Что, если прямо сейчас он направляется в хижину, чтобы проверить, как она там? Как еще он туда доберется, если не по этой самой дороге?

А она стоит посреди дороги, как кролик, ожидающий, когда его поймают в силки.

Звук двигателя продолжал реветь. Ханну охватил страх.

Чудовище пришло за ней. С желтыми глазами, черным разрезом рта и тонкими костлявыми пальцами, что вскоре лягут на ее шею и будут сжимать и сжимать…

Ее охватила паника.

«Беги! Прячься!»

Побег стал единственной мыслью в ее безумном разуме.

Ханна неуклюже вскарабкалась на сугроб с правой стороны от дороги. Ее лыжи практически наехали друг на друга, и она чуть не растянулась на земле. Сердце продолжало колотиться, а пульс грохотал в ушах. Она едва слышала приближающийся к ней автомобиль.

Скатилась в заснеженную канаву между лесом и дорогой. Падая, Ханна мельком заметила старую коричневую решетку грузовика сквозь темные ели, за поворотом дороги.

Она лежала на спине и тяжело дышала, охваченная ужасом. А дурацкие лыжи торчали прямо вверх.

Они бы ее выдали.

Кряхтя от досады, Ханна попыталась сместить лыжи и уложить их на землю, но концы лыж застряли в снегу. Она потянулась к застежкам на ботинках, но раздутый живот не давал ей дотянуться до них.

Грузовик приближался. Ханна слышала его, чувствовала, как под колесами вибрирует земля, отдаваясь прямо в ее бьющемся сердце.

Она сумела перевернуться на бок, и лыжи заскрежетали вместе с ней, наконец развернувшись и лязгнув одна о другую.

Ханна прижалась щекой к холодному снегу. Все ее тело сотрясалось и трепетало.

Звук мотора поравнялся с Ханной. Она даже не дышала. Просто замерла.

Грузовик остановился на дороге вровень с сугробом. На холостом ходу, чуть выше нее. Лишь горб снега и канава отделяли Ханну от машины. Если водитель выйдет из авто и выглянет за край сугроба, то обязательно ее увидит.

Она понятия не имела, как выглядит эта машина. Да ей и не нужно было знать.

Кто мог бы остановиться в такой глуши? Чего-то ожидая. Высматривая. Что-то или кого-то.

Над Ханной раздался приглушенный скрип. Какой-то звук, который она никак не могла вспомнить. Звук опускающегося стекла. А потом услышала тот ужасный щелчок, щелчок, щелчок, и до нее донесся легкий аромат сигаретного дыма.

Но не просто сигаретного дыма, а характерный, сладковато-тошнотворный запах гвоздики.

Тот самый запах на одежде тюремщика, когда его толстые пальцы смыкались на ее губах.

Щелчок, щелчок, щелчок зажигалки «Зиппо», звук открывающейся и закрывающейся крышки. Все тот же привычный жест, как если бы кто-то хрустел костяшками пальцев.

Это был он.

Ханну парализовал тошнотворный страх. Сердце билось о ребра, словно крылья дикой птицы, а зрение снова стало размытым. Если тюремщик откроет дверцу и выйдет из машины, она умрет.

Он поймает тебя и убьет. Это конец. Ты почти выбралась, но теперь это конец…

Ее поглотил густой ужас, темнота окутала сознание, и Ханна исчезла. Она снова ушла в себя, и все стало казаться ужасно далеким.

Но внезапно опять вернулась. Ханна не знала, сколько прошло времени – секунды или минуты. Ее сковал холод. Лицо стало мокрым от снега и слез, а сердце все еще трепетало в груди.

Она лежала на боку, прижав левую руку к ребрам и подтянув колени к животу. Вокруг витали запахи льда, сосновых иголок и грязи.

И еще кое-что. Зловоние автомобильных выхлопов.

Грузовик.

Ханна моргнула. Все вокруг казалось черным. Повязка сползла с ее глаз под темные очки. Дрожащими пальцами она подняла правую руку и смяла ткань.

Белоснежный мир вернулся. Плотно утрамбованный снег лежал в нескольких дюймах от ее лица, а рядом находился изгиб сугроба, как и ее сгорбленные колени вместе со сложенными лыжами, одна на другой.

Над головой виднелось серое небо, а голые ветви раскинулись, как костлявые руки.

Память вернулось к Ханне в виде разрозненных кусочков. Звук работающего двигателя. Паника. Щелк, щелк, щелк, от которого у нее скрутило живот.

Тюремщик никуда не исчез. Он все еще находился прямо над ней.

Ханна ждала. Ее тело сотрясала дрожь, разум вопил внутри черепной коробки, а кровь ревела в ушах.

Она потянулась правой рукой к кухонному ножу, привязанному сбоку.

«Я больше туда не вернусь. Я скорее умру, чем вернусь обратно…»

Грузовик поехал. Из-под колес летели снег, гравий и грязь, пока машина медленно катилась по дороге. Рычание мотора стало медленно затихать.

Ханна долго не двигалась с места. Она не знала, как долго продлится ее оцепенение. Она плыла по волнам страха, боли и ужаса. Ее мысли казались бессвязными, а тело застыло.

Ханну не покидала лишь одна ясная мысль.

Это только начало.

Глава 13

ХАННА

День первый

Сумерки застилали все вокруг тусклым светом. Тени стали длиннее, принимая незнакомые очертания, которые двигались, выслеживали и прятались, словно демоны.

Снег шел все сильнее. Резкий пронзительный ветер обжигал щеки Ханны, бросая ей в лицо хлопья снега.

Ей приходилось постоянно напрягала слух, в надежде уловить хоть какой-то звук, кроме свиста своих лыж, но она ничего не слышала. Ни рева двигателя, ни других признаков присутствия человека. Она не была уверена, испытывала ли облегчение по этому поводу, или же еще больший ужас.

Ей потребовалась вся ее храбрость, чтобы выбраться из этой заснеженной канавы, отряхнуться и выехать обратно на дорогу. Ханна просто продолжала скользить, отталкиваясь от земли то одной ногой, то другой, так долго, насколько хватило сил. Движение осталось единственным, о чем она могла думать.

Только теперь наступала ночь. Температура быстро падала. Начался снегопад.

Ханна едва чувствовала свои пальцы в перчатках. У нее стучали зубы. Она не могла унять дрожь, которая лишь истощала драгоценные запасы энергии.

Ей нужно найти убежище еще час назад. В темноте и при такой погоде найти кров будет гораздо сложнее. Но страх гнал ее вперед.

Ханна съехала с дороги в лес, убедившись, что ее будущее убежище не будет заметно с дороги. Затем оглядела деревья по обе стороны от себя, в поисках подходящего места.

Через несколько минут она заметила огромную срубленную сосну, лежащую параллельно дороге примерно в двадцати пяти ярдах от ряда деревьев. Ханна на мгновение остановилась, разглядывая бревно и размышляя.

Под сосной почти не намело снега. Само бревно было шире, чем Ханна могла обхватить руками, что давало возможность передохнуть от ветра и снега.

Прошло уже много лет с тех пор, как она ходила в поход с отцом и братьями. Целую жизнь назад. Та, другая Ханна построила бы убежище с уверенностью и знанием дела, со смехом, звенящем на холодном ветру.

Но не она. Только не эта Ханна – забитое и испуганное существо.

Однако именно эта Ханна должна действовать. Кто бы мог подумать, что ей захочется остаться в живых в этой прекрасной, но негостеприимной глуши?

Так что она приступила к постройке. Это единственная цель, за которую она цеплялась без сомнений и колебаний. Ханна хотела жить. Ей нужно остаться в живых.

Она моргнула и снова сосредоточилась на бревне. Ничего лучше найти не удастся. Придется иметь дело с тем, что есть под рукой. У нее получится.

Ханна расстегнула лыжные ботинки, сошла с лыж и взяла их в руки вместе с лыжной палкой, а затем неуклюже поплелась вглубь леса.

Поначалу идти оказалось трудно, ее ботинки увязали в глубоком снегу. Она дважды чуть не упала. Добравшись до сосны, прислонила лыжное снаряжение к бревну и принялась искать подходящее место для ночевки.

Чуть ниже, в паре ярдах от упавшего бревна, росло несколько высоких сосен, которые служили некоторым укрытием от ветра и падающего снега. Само бревно лежало очень близко. И под ним почти не было снега.

С помощью топора Ханна отрубила тонкие ветки, покрытые коричневыми сосновыми иголками, и положила их под бревно. Ветки в основном оказались сухими, защищенные сверху сосновым пологом.

Ей просто повезло. Ветки прикроют землю, не давая холоду проникнуть в убежище. Важно не потерять тепло тела, чтобы не замерзнуть на земле.

Используя брезент, Ханна поставила над бревном импровизированную палатку, чтобы защитить себя от падающего снега. Она просунула нижнюю половину брезента под бревно, поверх сосновых иголок, а потом закрепила паракордом, привязав тот к паре веток.

Ханна сняла рюкзак, вытащила спальный мешок и расстелила его поверх нижнего слоя брезента. Для лучшей изоляции нашла несколько длинных, толстых сосновых веток и уложила их слоями по задней стороне брезента и спереди.

Немного подумав, она взяла еще несколько веток и накрыла брезент по бокам, как могла, в попытке замаскировать его. Сам брезент оказался коричневым и должен сливаться с лесом. По крайней мере, Ханна надеялась, что так и будет.

К тому времени, как совсем стемнело, она уже успела соорудить себе приличное укрытие.

Теперь нужно разжечь костер. Знание возвращалось к Ханне обрывками. Она не думала о нем уже много лет, однако делала сотни раз. Воспоминания возвращались медленно, но все же возвращались.

Когда-то Ханна знала, как позаботиться о себе. И могла снова об этом вспомнить.

Она опустила брезентовый полог своего убежища и зашаркала вдоль поваленного дерева к кроне. На земле валялись десятки веток и сучьев. Собрав большую охапку разных размеров – от карандаша, до размера в палец, Ханна направилась обратно в убежище.

Затем расчистила небольшой участок снега и вырыла топором неглубокую ямку, придавая ей форму буквы С, чтобы блокировать ветер. И, наконец, подготовила растопку.

Мысли Ханны текли медленно, руки одеревенели. Холод обжигал ее щеки и лоб, пробирался между перчатками и рукавами пальто, просовывал свои ледяные пальцы в складки шарфа.

Вытащив одну из зажигалок из бокового кармана, она с замиранием сердца поняла, что у нее нет ничего для розжига. Охваченная паникой, обыскала рюкзак в поисках чего-то полезного.

Ей нужен огонь, пусть и он не был обязательным условием.

Взгляд Ханны зацепился за ярко-красный пакет чипсов. Ее отец однажды использовал их, чтобы разжечь огонь. Химические вещества, порошкообразные ароматизаторы и масло в чипсах будут гореть в течение нескольких минут. Так что они идеально подходили для розжига.

Используя пригоршню чипсов, Ханна, наконец, уговорила крошечное пламя ожить. Как только маленький огонь стал постоянным, она вспомнила о других своих потребностях.

Ханна положила несколько камней размером с кулак рядом с костром, чтобы нагреть их. Она могла бы перенести их в свое убежище, как только они нагреются, используя как временный источник тепла.

Вода в ее фляжке почти закончилась. Снаружи полно замерзшей влаги, но Ханна не могла ей воспользоваться.

Потому что знала, что снег никогда не следует есть, чтобы утолить жажду. Энергия, необходимая организму для нагревания и разжижения снега, вызывала дальнейшее обезвоживание и повышала вероятность переохлаждения.

Сначала ей стоило растопить снег, чтобы было что пить сегодня и завтра. Ханна не могла еще один день пить так мало. Так что порылась в рюкзаке, вытащила маленькую походную кастрюлю и поставила ее на огонь.