Текст книги "Мерле и Стеклянное Слово"

Автор книги: Кай Майер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Кальвино хмыкнул.

– Вы считаете меня… неряхой?

– Я считаю вас, – дружелюбно сказала Унка, – самым большим стервецом на земном шаре. Во всех отношениях. Тем тяжелее мне указывать на ваши очевидные ошибки.

«Господи боже! Что сейчас будет!» – подумал Серафин.

Дарио шумно выдохнул.

– Нет, она совсем спятила! – шепнул он своему другу.

Капитан Кальвино уставился на Унку. Его большой палец нервно полировал эфес сабли, а в голове, несомненно, проносились мысли об убийстве, о филе из русалочьего мяса и о пресс-папье из русалочьих челюстей.

– Капитан? – Унка наклонила голову и улыбнулась.

– Что? – Слово, громыхнув, вырвалось из глотки капитана, как клубы серного дыма вырываются из жерла вулкана.

– Я вас не оскорбила?

Двое слонявшихся без дела матросов не успели опомниться, как Кальвино выпустил в них такой залп ругательств, что даже у Серафина и Дарио, уличных мальчишек, покраснели уши.

– Это стоит записать, – прошептал Дарио.

Кальвино взвился от злости. Казалось, сейчас он обрушит всю свою ярость на мальчиков. Но он совладал с собой, проглотил ругательство и снова повернулся к Унке. Дарио перевел дух.

Выплеснув гнев, капитан немного успокоился и теперь снова мог смотреть в лицо Унке, не буравя ее немилосердным взглядом.

– Вы… нет у вас ни стыда, ни совести.

Унка подавила улыбку. И правильно сделала, потому что улыбка русалок – не слишком привлекательное зрелище.

– Эта лодка – сплошное позорное пятно, капитан. Она воняет, она ужасно грязная и запущенная. И я бы на вашем месте (слава всем водяным, что я не на вашем месте) позаботилась, чтобы мои матросы быстренько привел и ее в порядок. Каждую трубу, каждую картину, каждый ковер. А потом я бы сидела и наслаждалась мыслью, что я одна из богатейших людей на свете.

Серафин видел, как смысл слов постепенно доходит до Кальвино. Капитан уже воображал себя одним из богатейших людей на свете. Интересно, подумал Серафин, знает ли Унка, о чем говорит. С другой стороны, надо быть полным дураком, чтобы не понимать, какую ценность представляет собой эта лодка. В теперешние времена она бесценна. В буквальном смысле слова, поскольку не осталось никого, кто мог бы ее купить.

Но Кальвино, охваченный алчностью, об этом не думал. Вероятно, капитан не продал бы свою лодку ни за какие сокровища мира. Его больше воодушевляли ее ценность и внезапное осознание богатства. Он так давно был на борту, что забыл о ценности лодки, как это часто бывает, когда видишь что-то каждый день.

Он еще несколько секунд смотрел на Унку, затем повернулся на каблуках и обрушился на подчиненных.

– Навести чистоту и порядок! – загремел он, и его приказы, переданные по рупорам даже в самые укромные уголки лодки, немедленно заставили шевелиться всех матросов. – Вытереть пыль. Соскрести ржавчину и все отполировать. Надраить палубы и вымыть до блеска стекла.

И еще он приказал развесить по стенам и расставить в уцелевших витринах сокровища, годами лежавшие в одном из грузовых отсеков лодки. И горе тем, кто нарисует на них что-нибудь углем или нацарапает кончиком ножа!

Под конец Кальвино криво ухмыльнулся бывшей русалке.

– Как ваше имя?

– Унка.

Он галантно поклонился. В поклоне была некоторая нарочитость, но и желание продемонстрировать добрую волю.

– Ринальдо Бонифаций Сергий Ромул Кальвино, – представился он. – Рад приветствовать вас на борту.

Унка поблагодарила его, но не сумела сдержать ухмылки, несколько испугавшей капитана. Пожав ему руку, она подошла наконец к мальчикам. Серафин и Дарио до сих пор стояли с открытыми ртами и никак не могли осознать то, что только что случилось.

– Как ты это сделала? – тихо спросил Серафин, когда они, сопровождаемые благосклонным взглядом Кальвино, направленным на ноги и бедра Унки, покинули мостик.

Унка подмигнула Серафину.

– Он тоже всего лишь мужчина, – удовлетворенно заметила она, – а у меня пока еще русалочий взгляд.

Затем она поспешила вперед, чтобы понаблюдать за уборочными работами на лодке.

На следующий день они достигли Египта.

То, что они увидели, когда подводная лодка поднялась на поверхность, потрясло их.

В открытом море на расстоянии сотен метров от берега дрейфовали льдины. Чем ближе подходила лодка к белой береговой линии, тем яснее становилось, что в пустыне побывала зима. Никто не понимал, что случилось, и Кальвино приказал матросам три раза прочесть «Отче наш», чтобы защититься от морских чертей и чудовищ.

Серафин, Унка и остальные выглядели такими же растерянными, как капитан и его команда, и даже Лалапея, тихая, загадочная Лалапея поспешила объяснить, что не имеет ни малейшего понятия о том, что случилось в Египте. Без сомнения, такой зимы прежде никогда не было. Сугробы на пустынном побережье, поясняла сфинкс, зрелище не менее необычное, чем танцующие белые медведи на вершинах пирамид.

Капитан Кальвино отдал приказ измерить толщину льда у берега. Немногим больше метра, тотчас доложили ему. Кальвино что-то недовольно проворчал себе под нос и потом битый час на мостике совещался о чем-то с Ункой. Как всегда, капитан сначала кричал и сквернословил, но в результате снова уступил.

Сразу после этого Кальвино приказал опуститься на глубину, и лодка под слоем льда вошла в дельту Нила. Главное русло Нила и его рукава не были глубокими, от моряков требовалась особая сноровка, чтобы провести лодку между льдом и речным дном. Время от времени они слышали, как под корпусом скрипит песок, а сверху ластообразные крылья со скрежетом задевают лед. Будет чудо, ругался Кальвино, просто чертовски чудесное чудо, если при таком грохоте их никто не заметит.

Большую часть времени они двигались очень медленно, и Серафин начал спрашивать себя, куда они, собственно, плывут. Ведьма приказала высадить их на побережье, а теперь Кальвино по доброй воле плыл с ними в глубь страны, к тому же в условиях куда более скверных, чем они могли себе представить. Все-таки Унка удивительно на него влияла.

Внутреннее убранство лодки тем временем заметно преобразилось. Повсюду сновали матросы с тряпками, губками и кусками наждачной бумаги – красили и покрывали лаком деревянные панели, срывали старые ковры и заменяли их новыми, из грузовых отсеков. Много предметов пролежало там десятилетиями, их приобрел прежний владелец задолго до начала войны. Даже Кальвино был потрясен тем, что обнаружилось в трюмах, он уже давно не встречал столь прекрасных произведений искусства и изделий ручной работы.

– Капитан слишком долго жил в бронзовом мире подводной лодки и разучился ценить красоты земли, – сказала Унка Серафину.

Впрочем, это не мешало ему бушевать, орать на матросов и назначать драконовы наказания за пропущенное пятно ржавчины или полоску грязи.

Серафин смутно чувствовал, что капитан пиратов нравится Унке. Она не поклонялась ему, как Арчимбольдо, и все же… между ними что-то было, какое-то чувство, абсурдная любовь-ненависть, удивлявшая Серафина и одновременно вселявшая в него неуверенность. Возможно ли, чтобы два человека сблизились при таких обстоятельствах? А как было у него с Мерле? Они провели вместе меньше времени, чем Унка и Кальвино во время короткого плавания. Думает ли о нем Мерле так же часто, как он о ней? Скучает ли она? И вообще, значит ли он что-нибудь для нее? Серафина одолевали сомнения.

Ужасный хруст и треск оборвали его бесплодные раздумья. Вслед за этим из рупоров раздался рев Кальвино, с проклятиями оповещавший о том, что случилось.

Они застряли. Застряли во льдах Нила, не могли сдвинуться с места. Железные ласты лодки, как пилы, вгрызлись в толщу льда, прорезали в нем щель в несколько метров, а затем беспомощно перекосились.

Серафин испугался худшего и побежал к мостику. Там уже стояли Кальвино и Унка, хладнокровно глядя в иллюминатор на ледяной потолок в водах Нила. Огненные шары ведьмы остались в ее логове, но рассеянного света, проникавшего сквозь лед, хватало, чтобы рассмотреть все необходимое. Лодка как бы приклеилась к белому потолку какого-то зала. Сверху в поле зрения попадали осколки льда, толстые, как стволы деревьев.

Серафин напрасно опасался несдержанности капитана Кальвино. В столь бедственном положении он проявил полнейшее самообладание. Ему доложили обстановку, он посовещался с Ункой и отдал приказ открыть верхний люк лодки и высадить пассажиров.

«Высадить? – ужаснулся Серафин. Неужели это совет Унки? Просто взять и высадить нас посреди ледяной пустыни?»

Часом позже Унка и Лалапея, Серафин и Дарио, Тициан и Аристид, облаченные в самую толстую меховую одежду, которая только нашлась в трюме пиратского корабля, уже стояли у люка. Кальвино вспомнил, что эту одежду он добыл в начале войны, захватив севшую на мель шхуну и перебив ее экипаж. Шхуна направлялась в Гренландию, чтобы обменять там эту теплую одежду на бог знает что. Куртки, сапоги и штаны пришлись в пору не всем, худенькая Лалапея просто утопала в них. Напоследок каждый нахлобучил себе на голову бесформенную меховую шапку и сунул руки в толстые ватные варежки. Пираты снабдили их револьверами, патронами и ножами. Только Лалапея отказалась от оружия.

Кальвино со своими матросами остался охранять лодку. Они попытаются освободить ее из ледяного плена. Капитан полагал, что на это потребуется много часов или даже несколько дней работы. Он был сильно озабочен тем, что их могут обнаружить египетские солнечные лодки. Хотя Унка его не просила, он обещал, что будет три дня ждать от них сигнала и только потом поплывет обратно в море.

– Куда мы, собственно, направляемся? – Тициан угрюмо высказал то, о чем все спрашивали себя уже много раз.

Унка стояла внутри люка, ведущего на поверхность. Белый круг обрамлял ее голову, как замерзший нимб. Она внимательно смотрела на Лалапею, которая отнюдь не выглядела счастливой в слишком больших для нее меховых одеяниях. И Серафин, глядя на женщину-сфинкса, снова и снова спрашивал себя, что заставляло ее все еще сопровождать вконец отчаявшийся отряд. Неужели только ненависть к Империи? Или потеря мертвого бога сфинксов, который тысячелетия покоился под кладбищенским островом Сан-Мигеле и которого она напрасно пыталась защитить от Империи?

Нет, подумал Серафин, тут есть что-то еще, что-то невысказанное, о чем никто из них не подозревает. Он словно прочел это в глазах сфинкса.

– Лалапея, – сказала Унка. Ее слова звучали чуть ли не торжественно. – Я думаю, ты догадываешься, где мы находимся. Может быть, ты даже все время знала, что первая часть нашего путешествия окончится здесь.

Лалапея промолчала, и Серафин, как ни пытался, не нашел ответа в ее молчании. Оно ничего не подтверждало, но и ничего не отрицало.

– Недалеко отсюда, продолжала Унка, – в середине дельты Нила находится крепость сфинксов. Морские русалки не знают ее названия, но я думаю, что оно все же существует. Капитану это место известно, и если зима только намела здесь сугробы и сковала все льдом, но не натворила ничего худшего, то крепость должна быть расположена в двух-трех милях отсюда.

– Железное Око видит твою жизнь, твои устремления, твое увядание, – продекламировала Лалапея, и ее слова показались Серафину пословицей из далекого прошлого. Целое столетие женщина-сфинкс одиноко прожила в Венеции, но не забыла культуру своего народа. – Железное Око, вот имя, которое ты ищешь, Унка. Да, я чувствую близость других сфинксов, их много. Идти туда – самоубийство.

Однако ее слова звучали не как предостережение, а как подтверждение чего-то неизбежного.

– Зачем нам туда идти? – спросил Аристид.

– Это сердце Империи, – сказала Лалапея. – Если у Империи есть уязвимое место, то только там.

Она ничего не сказала о плане, вероятно, его не существовало. Крепость сфинксов была неприступна, в этом никто не сомневался.

Унка пожала плечами, и Серафин снова вспомнил, как она сказала морской ведьме: «Если вести борьбу с Империей, то нужно с чего-то начинать. И победу может принести даже мелочь».

Эти слова Унки не выходили у Серафина из головы.

Но если они все при этом погибнут? Зачем добровольно штурмовать глухую стену, заранее зная, что не оставишь на ней даже царапины?

Но он не успел высказать сомнения. Лалапея ласково коснулась его руки и прошептала на ухо:

– Мерле там.

Он смотрел на нее, не веря своим ушам.

Лалапея улыбалась.

Мерле? Он не решился произнести ее имя вслух. Не хотел, чтобы услышали Дарио и все остальные. Получится, что он согласился идти только потому, что хотел снова увидеть ее, а не потому, что верил в их высокую цель. Ну и пусть, подумал он, пусть они следуют своим возвышенным, священным идеалам, а я-то уж точно знаю, зачем во все это ввязался. Свои мотивы казались ему не менее важными, чем мотивы остальных. Ведь они рождались в него в душе.

Лалапея едва заметно кивнула.

Голос Унки заставил их поглядеть вверх. У Серафина было такое чувство, словно он видит все это во сне: корабль, речь Унки, присутствие остальных. Внезапно ему страстно захотелось выбраться наружу.

Мерле там, слышал он снова и снова голос Лалапеи, и слова кружились у него в голове, как рой мотыльков вокруг пламени свечи.

Унка не переставала говорить, давала указания, как идти по глубокому снегу, но Серафин почти не слушал ее.

Мерле там.

Наконец они отправились в путь.

НАЗАД К СВЕТУ

– Я это чувствую. На каждом шагу. При каждом вдохе и выдохе. – Юнипа понизила голос, чтобы никто, кроме Мерле, ее не услышал. – Словно во мне что-то есть… здесь… в груди… Оно меня гложет. И тянет, как на веревке, а я упираюсь. – Ее зеркальные глаза были похожи на сигнал маяка: серебряный свет за стеклом. – Не знаю, сколько я еще выдержу.

– А ты можешь вспомнить все, что произошло в пирамиде?

Мерле держала Юнипу за руку и тихонько поглаживала ее пальцы. Они сидели в самом дальнем углу тайного убежища царских шпионов.

Юнипа всхлипнула.

– Помню, что пыталась задержать тебя. И что мы… что мы дрались. Она пристыжено опустила голову. – Прости.

– Ты не виновата. Это все Барбридж.

– Нет, – возразила Юнипа. – Это Каменный Свет. Профессор Барбридж, как и я, в его власти, во всяком случае пока он там, внизу. Там он больше не ученый, а только Лорд Свет.

– Здесь, наверху, тебе лучше?

Юнипа немного подумала, подбирая подходящие слова.

– Здесь слабее ощущаешь его влияние. Может быть, потому, что он – камень, а камень не может пробить земную кору. По крайней мере не полностью. Но он не исчез. Он все время здесь, со мной. И иногда причиняет мне боль.

После возвращения из Ада Мерле увидела на груди Юнипы шрам от разреза, куда Барбридж приказал вложить ей новое сердце – осколок Каменного Света. Теперь он покоился в грудной клетке Юнипы. Подобный сверкающему алмазу, холодный и неподвижный, он давал ей жизнь, как давало раньше ее настоящее сердце. Он мгновенно исцелял ее раны и восстанавливал силы. Но он всегда пытался подавить ее волю.

Говоря, что Свет причиняет ей боль, Юнипа имела в виду не операцию и не шрам, а страх предать Мерле еще раз, борьбу, которую она вела сама с собой, раздвоение собственной личности: с одной стороны, ее мягкий характер, а с другой – холодное как лед могущество Каменного Света.

И хотя Мерле претила сама эта мысль, она понимала, что с подругой надо быть всегда начеку. Возможно, Юнипа во второй раз попытается нанести им удар в спину.

Нет, не она, горько подумала Мерле. Каменный Свет, Утренняя звезда, упавшая с небес в сердце преисподней. Люцифер.

Некоторое время она колебалась, потом высказала то, над чем уже давно раздумывала;

– Помнишь, там, в пирамиде, ты сказала…

– Что Барбридж утверждает, будто он твой дед?

Мерле кивнула.

– Это правда?

– Во всяком случае, он так сказал.

Мерле опустила глаза. Она расстегнула карман на своем платье, вытащила водяное зеркало и провела кончиками пальцев по оправе. Другой рукой она нащупала куриную лапку, болтавшуюся у нее на шее, и задумчиво начала перебирать маленькие острые коготки.

– Еще супа? – спросил чей-то голос у них за спиной.

Девочки обернулись. Андрей, предводитель царского шпионского отряда, смыл с лица серую краску и снял большую часть оружия мумии. Это был жесткий, угрюмый человек, но присутствие девочек пробудило в нем дружелюбие, удивлявшее даже четырех его спутников.

Шпионы у противоположной стены низкого помещения все еще окружали Фермитракса. Каждый держал в руке деревянную плошку с супом, а свободной рукой пытался прикоснуться к пылающему телу обсидианового льва.

Они не знали, что лев прошел сквозь Каменный Свет, который имел власть над Юнипой, но не смог подчинить себе льва. Мерле удивляло, что они до сих пор ничего не заметили. Фермитракс стал еще сильнее, чем прежде, но нисколько не изменился, если не считать жара, исходившего от его тела. Теперь старый добродушный Фермитракс, несмотря на беспокойство о судьбе своего народа и ненависть к Сету, наслаждался необычайным вниманием со стороны царских подданных. Ему льстили их бесконечные вопросы, робкие касания и почтение, написанное у них на лицах. Все они слышали о каменных венецианских львах, в том числе о тех немногих, которые умели летать. Но этот лев умел говорить да еще излучал сияние, как икона у них на родине, вот что было для них в диковинку.

Юнипа отказалась от предложенного Андреем супа, но Мерле позволила наполнить свою миску. Три дня их кормили только жестким вяленым мясом, и теперь жидкая похлебка показалась ей лакомством.

– Вы не бойтесь. – Андрей ложно истолковал тот факт, что они уселись в углу, подальше от всех остальных. – Сфинксы нас не найдут. Мы здесь уже почти шесть месяцев, но они даже не заметили нашего присутствия.

– И вас это не удивляет? – спросила Мерле.

Андрей тихо рассмеялся.

– Мы тысячу раз спрашивали себя об этом. Сфинксы – очень древний народ, испокон веков их считают прозорливыми и мудрыми. Может, они наблюдают за нами. А может, просто терпят. Или подкидывают нам ложную информацию. Или им все равно. Ведь у нас нет никакой возможности передать наши сведения домой.

– Я думала, у вас есть почтовые голуби.

– Были. Но сколько голубей можно незаметно содержать в таком месте? Мы использовали птиц уже в первые недели, а раздобыть новых невозможно. Поэтому мы храним все в голове, а не на бумаге, ничего не записываем. Скоро нас отправят обратно на родину. Спасибо Бабе-Яге.

Он ободряюще улыбнулся девочкам и вернулся к остальным, понимая, что они хотят остаться вдвоем.

– Он удивительный, правда? – сказала Юнипа.

– Вежливый, – сказала Мерле.

– Да, но не только. Он понимающий, чуткий. Этого совсем не ожидаешь от человека, который тайно ездит по всему свету и полгода скрывается в крепости врага.

Мерле пожала плечами.

Может быть, его миссия помогает ему сохранять здравый смысл. Наверное, он видел страшные вещи. – Она кивком указала на остальных шпионов. – Как и все они.

Юнипа поглядела на Сета, сидящего у зеркальной стены недалеко от входа. В связанных руках жрец держал пустую чашу для питья. Ноги его тоже были связаны. Если бы Андрей знал, кто такой его пленник, то, наверное, не долго думая отрубил бы ему голову. Фермитракса это вполне устроило бы. Но Мерле думала иначе. Может, жрец и заслуживал такой казни, но она надеялась, что Сет еще может им пригодиться. И Королева Флюирия была с ней полностью согласна.

– Ты хочешь попробовать еще раз? – спросила Юнипа, увидев, что кончиками пальцев Мерле касается уже не ободка зеркала, а его поверхности.

Мерле кивнула и закрыла глаза.

Ее пальцы легонько касались тепловатой воды, не погружаясь в нее, как будто бы лежали на стекле. Призрачная тень молочного цвета, двигаясь по поверхности, задевала подушечки ее пальцев. Мерле не открывала глаз, но ощущала ее быстрые, лихорадочные метания на воде.

Она услышала шепот, искаженный и слишком далекий, чтобы разобрать слова. Нужно как-то притянуть к себе этого призрака. Притягивает же магнит кусочек железа.

– Слово, – прошептала она Юнипе. – Ты помнишь слово?

– Какое слово?

– Его открыл нам Арчимбольдо, когда мы ловили для него таких призраков в магические зеркала.

Тогда в Венеции их старый учитель открыл им ворота в одно из своих зеркал. Они проникли в волшебный мир Зазеркалья и встретили в нем призраков. Существа из другого мира, желавшие перейти в мир Мерле и Юнипы, обитали как бестелесные тени в колдовских зеркалах Арчимбольдо. В лабиринтах Зазеркалья они двигались почти незаметно, оставляя лишь легкую рябь на стекле, но возвращение в телесное бытие было закрыто для них навсегда. Девочки привораживали их с помощью магического слова и возвращали Мастеру, а тот отпускал их в отражения на воде венецианских каналов.

– Хм, слово, – задумчиво пробормотала Юнипа. – Начинается вроде на «интера…» или «интеро…»…

– Интрабилибус или что-то в этом роде.

– Да, похоже. Интерабилитапетрифакс…

– Детская чушь, – сердито фыркнула Королева Флюирия.

– Интрабалибуспустуленц, – сказала Мерле.

– Интеропетерусбилибикс.

– Интерумпетерфиксбилбулус.

– Инторапетерусбилирис.

Мерле вздохнула.

– Инторапети…

– Постой-ка, скажи еще раз!

– Что?

– То, что ты сказала последний раз.

Юнипа немного подумала.

– Инторапетерусбилирис.

Мерле ликовала.

– Почти! Сейчас я скажу точно: инторабилиуспетерус! – Она произнесла это так громко, что в другом конце комнаты на несколько секунд смолкла болтовня Фермитракса и царских шпионов.

– Сет смотрит на нас, – прошептала Юнипа.

Но Мерле не заботилась больше ни о жреце Хоруса, ни о предупреждении Юнипы. Она нетерпеливо повторила заклинание и сразу почувствовала жжение, поднимавшееся от кисти к локтю.

– Мерле! – В голосе Юнипы послышалась тревога.

Мерле подмигнула и посмотрела на зеркало. Призрак обволакивал ее пальцы, как полоска тумана.

– Сработало, – сказала Королева Флюирия. Однако в ее голосе звучало беспокойство, словно ей не понравилось, что Мерле установила контакт с призраком.

– Эй, ты там? – беззвучно спросила Мерле.

– Брбрлбрлбрлбрл, – пробормотал призрак.

– Привет!

– Пррр… привет.

От волнения сердце Мерле учащенно забилось.

– Ты слышишь меня?

– Конечно, – пробормотал призрак. Это ты меня не слышала. – Голос звучал с вызовом и совсем не призрачно.

– Он что-нибудь говорит? – спросила Юнипа, и Мерле поняла, что ее подруга не слышит призрака, как и все остальные.

Шпионы снова начали болтать, не обращая внимания на Мерле. И только Сет не спускал с нее глаз. У Мерле даже мурашки пробежали по спине.

– Ты ужасно долго тянула, – сказал призрак сквозь ее кончики пальцев.

Его слова в отличие от заявлений Королевы Флюирии звучали в голове Мерле все еще как бы издалека и немного неразборчиво, но теперь она его отлично понимала. Голос был молодой и наверняка мужской.

– Ты мне поможешь? – спросила она напрямик.

Для перебранок у нее не было времени. В любую секунду их мог позвать Андрей, чтобы обсудить ситуацию.

– Я давно уже спрашивал себя, когда же ты до этого додумаешься? – съязвил призрак.

– Ты мне поможешь?

Он вздохнул, как упрямый мальчишка. Может, он и был мальчишкой, прежде чем стать призраком.

– Ты хочешь знать, что там, за зеркалом, не так ли? – спросил он.

– Да.

– Твоя подруга была права. Если кого-то называют женщиной, а иногда женщиной с львиными ногами, а иногда сфинксом, значит, это сфинкс.

Мерле не поняла ни слова.

– Нельзя ли пояснить?

Призрак снова вздохнул.

– Женщина с другой стороны сфинкс. И она действительно твоя мать.

Мерле чуть не задохнулась. А он добавил:

– Во всяком случае, мне так кажется. Ну что, ты довольна?

– Что он там говорит? – возбужденно прошептала Юнипа. – Рассказывай!

Сердце Мерле бешено колотилось.

– Он говорит, что моя мать сфинкс.

– Он говорит, что моя мать сфинкс, – передразнил Мерле призрак. – Ты хочешь узнать еще что-нибудь?

– Он просто невежа и сопляк, – вмешалась Королева Флюирия.

Казалось, призрак не мог ее слышать, поскольку никак не ответил на ее слова.

– Да, – сказала Мерле дрожащим голосом. – Да, конечно. Где она сейчас? Ты можешь ее видеть?

– Нет. У нее ведь нет такого замечательного зеркала, в которое ты меня поймала.

– Поймала? Ты же сам сюда запрыгнул!

– Потому что иначе со мной произошло бы то же, что с другими.

– Ты ее знал?

– Они все были из моего мира. Но знал я только своего дядю. Он не хотел брать меня с собой, но однажды ночью я пробрался в его кабинет и прыгнул сквозь зеркало вслед за ним. Он выглядел довольно глупо, когда это заметил. – Призрак хихикнул. – Ну да, а потом глупо выглядел я, когда заметил, что из этого вышло.

– Глупости, – сказала Королева. – Дурацкая болтовня.

– Поговорим снова о моей матери, хорошо?

– Ладно, – сказал призрак. – Как угодно.

– Где она теперь?

– Последний раз я видел ее сидящей на мертвой ведьме посреди моря. – Он рассказывал об этом, как о чем-то обыденном, как будто застал ее за приготовлением обеда.

– В море? – спросила Мерле. – Ты уверен?

– Я знаю, как выглядит море, – съехидничал он.

– Да… да, конечно. Я хотела сказать, что она там делала?

– Держала руку в воде и сооружала магическое зеркало. Чтобы подержать тебя за руку. Вспоминаешь?

Мерле совсем запуталась.

– Значит, ты можешь видеть ее только тогда, когда она опускает руку в воду?

– Так же как и тебя.

– И ты ее слышишь?

– Вас обеих.

– Но тогда почему я не могу ее слышать?

– Можем поменяться местами в любой момент, – насмешливо сказал призрак.

Мерле задумалась.

– Расскажи мне, что она говорит. Она умеет с тобой разговаривать?

– Она довольно быстро сообразила, что за зеркалом кроме ее доченьки есть кое-кто еще. И она была так вежлива, что сначала спросила, как меня зовут.

– Ой… как же тебя зовут?

– Я забыл.

– Но как…

– Я сказал, что она спросила. Я не сказал, что смог ей ответить.

– Как можно вдруг забыть свое имя?

– А как можно внезапно превратиться в грязное пятно на зеркале? Не знаю. Единственное, о чем я могу вспомнить, так это о последних секундах в дядиной комнате. Все, что было раньше, забыл. Но чувствую, что постепенно все возвращается. Иногда вспоминаю разные мелочи, лица, даже мелодии. Может быть, просижу в твоем душном кармане еще пару лет, и тогда…

– Послушай, – прервала его Мерле. – Мне жаль, что с тобой такое случилось. Но я не виновата. Никто не вынуждал тебя следовать за дядей. Ну, так как, хочешь помочь мне или нет?

– Да, да, да, – протянул он.

– Если ты умеешь говорить с… – Мерле запнулась, – …с моей матерью, то сможешь передать ей, что я скажу. И наоборот.

– Что-то вроде перевода, так?

– Точно.

Наконец-то он понял, подумала она, и даже Королева с облегчением вздохнула где-то в глубине ее мыслей.

– Я думаю, у меня запросто получится, заявил призрак.

– Ты очень меня обяжешь.

– А ты будешь вынимать меня иногда из кармана?

– Если мы выберемся отсюда целыми и невредимыми, то, может быть, найдем способ вытащить тебя из этого зеркала.

– Не бросайся обещаниями, которые ты едва ли сможешь выполнить, – сказала Королева.

– Ничего не выйдет. – Голос призрака стал вдруг печальным. – Я не смогу обрести тело в твоем мире. Все это говорят.

– Может быть, не тело. Но зеркало побольше. Как насчет моря?

– Тогда я стану вроде как моряк?

– Ну да.

– Что ж, договорились. – И он, сильно фальшивя, затянул: – Пятнадцать человек на сундук мертвеца…

Какая дурацкая песня, подумала Мерле.

– Мы попытаемся, – сказала она торопливо, лишь бы прекратить его вопли. – Обещаю.

– Мерле… – Его голос стал снова серьезным.

– Да?

– Мерле…

Ее дыхание участилось.

– Ну, говори же!

– Она снова здесь. Твоя мать, Мерле… она здесь, у меня.

– Какого черта она там делает? – Дарио с мрачным видом переминался с ноги на ногу.

Снег скрипел под его сапогами, и Серафин подумал, что вскоре услышит точно такой же звук, когда Дарио заскрипит зубами от ярости, если Лалапея не встанет и они не двинутся дальше.

Сфинкс сидела скорчившись на берегу замерзшего Нила среди ледяных торосов. Мальчики укрылись неподалеку, в вымерзшей пальмовой роще. Верхушки пальм не выдержали веса снега и сломались, осталось только несколько искривленных стволов, торчавших как столбы посреди белой, заснеженной пустыни. С воздуха они представляли собой отличную мишень. Унка стояла внизу рядом со Лалапеей и озабоченно смотрела на нее.

Серафин не выдержал.

– Я иду к ним.

Он в последний раз взглянул на Железное Око, невообразимо высокое чудовище, вставшее перед ними серой стеной. Оно было бы похоже на высокую гору, если бы не было таким гладким и не выросло так внезапно из снежной равнины. Сумерки скрывали истинный облик крепости.

Где-то за снежными облаками заходило солнце. По крайней мере, теперь им не придется опасаться солнечных лодок. Но наверняка здесь, снаружи, у подножия Железного Ока, есть еще какая-то стража. Стража быстрая и смертоносная даже ночью.

Дарио что-то пробурчал, когда Серафин начал спускаться вниз, но не сделал попытки последовать за ним. Серафину это было на руку. Он хотел один поговорить с Ункой и сфинксом.

Но когда он заглянул Лалапее за плечо и увидел наконец, что она делала, все слова застряли у него в горле.

Во льду у берега зияла дыра. Казалось, ее раскопал когтями какой-то хищный зверь.

Здесь, совсем рядом с крепостью, лед был тоньше, чем там, где застряла подводная лодка. Тридцать сантиметров, не больше, подумал Серафин. Должно быть, от крепости исходило тепло. Жаль, что они его не чувствовали. Точно, стало теплее, но температура все равно еще была очень низкой.

Лалапея сидела на корточках в снегу, закатав рукав мехового плаща, наклонившись вперед и погрузив неподвижную руку по локоть в ледяную воду. Ее обнаженное предплечье постепенно приобретало синий цвет. Тем не менее она не пыталась вытащить руку из проруби. Только теперь Серафин заметил, что она что-то шепчет. Но слишком тихо. Он не мог разобрать слов.

Он растерянно посмотрел на Унку;

– Что она делает?

– Говорит кое с кем.

– Она отморозит себе руку.

– Наверное, уже отморозила.

– Но…

– Она знает, что делает.

– Нет, – сказал он гневно. – Похоже, что не знает! Как мы ее, полуживую, потащим за собой в крепость? – Он протянул было руку, чтобы взять Лалапею за плечо и увести прочь от воды.

Но Унка удержала его, прошипев так, что Серафин вздрогнул:

– Это важно, очень важно.

Серафин отпрянул.

– Она сошла с ума. Вы обе сошли с ума.

Он хотел повернуться и уйти к остальным.

Но Унка снова удержала его.

– Серафин, – сказала русалка с мольбой в голосе. Она разговаривает с Мерле.

Он ошеломленно уставился на нее:

– Откуда ты знаешь?

– Вода помогает ей.

Унка отвела Серафина в сторону, и там, на берегу замерзшего Нила, Серафин узнал, каким образом этот разговор связан с водяным зеркалом Мерле.

Он скрестил руки под меховым плащом и начал растирать себе плечи. Скорее от волнения, чем от холода.

– Неужели это правда? – спросил он, хмуря лоб. – Я хочу сказать, ты это серьезно?