Текст книги "Азбука жизни "

Автор книги: Катя Метелица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Селёдка

Когда я училась классе так в пятом-в шестом… Господи, отчего эти непременные воспоминания детства? Но все равно, начала уж, так доскажу. Классе в пятом-шестом моя подруга со сказочным именем Милена сказала важно и веско: «– Когда я выйду замуж, клянусь, я никогда, ни за что на свете не буду делать две вещи». Тут она выдержала торжественную паузу, а я приготовилась слушать и запоминать, потому что Милену неизменно ставили мне в пример как человека не по годам умного, в отличие от меня. И не по годам же целеустремленного, а я даже плохо понимала, что означает это понятие. Но главное, заинтриговал сам посыл: когда выйду замуж… клянусь… две вещи…

"– Не буду: потрошить курицу – раз. И чистить селедку – два. Вот так!"

А мне тогда уже несколько раз поручали почистить селедку. На газетке. И в тот момент я почувствовала, что как бы нарушила свою чистоту, потеряла девственную разборчивость. Трогала руками противную, пропитанную рассолом газету, разрезала селедкино брюшко. Анатомические подробности. Бр-р. А затем – затем сама же ее и ела. С удовольствием. Хвостик.

Потому что не есть селедку – нельзя.

Свой первый в жизни Новый год, как мне рассказали, я встречала на кухне в коммуналке на Писцовой улице. Одной рукой зажимала черную горбушку, другой – хвост селедки, и все было замечательно. Сжевала и то и другое и заснула одновременно со всем празднующим народом, после чего навсегда перепутала день с ночью.

Потом были воскресные семейные трапезы. Я спала до двенадцати и еще пыталась притворяться, что сплю. Наконец родители не выдерживали: картошка стынет. Ну а к ней, ясное дело, селедка. И, чтоб я не ныла, почему не дали толком выспаться, черный кофе, варенный в турке. Словом, праздник. Я, правда, норовила проявить девичью томность и жевать, давясь, замоченные с вечера овсяные хлопья, как бы воротила нос от общих радостей, но хвостик – хвостик просила мне оставить. На попозже. Ну и, так и быть, еще пару кусочков.

Бывала еще, конечно, селедка общепитовская: детсадовская, школьная, домотдыховая, столовская, грубо шваркнутая в холодное пюре, в коже, с торчащими устрашающими костями. Эту любить было тяжело. Она напоминала о миленкиной торжественной клятве.

"– Ну как, ты замужем не делаешь эти две вещи – помнишь?" – она ничего не помнила. Даже так и не смогла припомнить, о чем это я говорю. Неужели, говорит, клялась? Загрустила. Сморщилась. Потом подумала и сказала: вообще-то я селедку люблю.

Конечно. А как ее не любить? Селедка не оставляет выбора. Селедка – она как родина. Есть, и все тут.

Но только вот что: селедка должна быть не любая, а правильная. А правильная – это та, к которой мы привыкли сызмальства.

Известно, например, что есть сельдь голландская, в уксусе, также английская копченая селедка, скандинавские изысканно-розовые кусочки в винном соусе тоже именуются сельдью и соблазняют безусловно приятным вкусом, да. У осетрины, допустим, тоже по-своему неплохой вкус. А уж та рыба-меч, которой угощал когда-то знакомый таможенник в Севастополе, объясняя, что это браконьеры коптили для себя, – та, признаться, просто как-то ошеломила. Но сказать, что я ее, копченую рыбу-меч, люблю? Не могу я так сказать. Или вот эту, в винном соусе? Кушать люблю, а так не-а. Сказано народом, и сказано точно.

Потому что любовь – не вздохи на скамейке и не прогулки при луне, в винном соусе, с тщательно вынутыми умной машиной косточками. Любовь – это трудное, а главное комплексное чувство. Она невозможна без толики грубости, без чуточки брезгливости, без капельки горечи, без тени сожаления.

Селедка – идеальный любовный объект. Она брутальна и одновременно неотразима. Пресыщение ею вызывает жажду, а жажда – что? Вожделение.

А селедка под шубой? В этом сверхъестественно прекрасном блюде селедку сопровождают компоненты всенародно любимого винегрета (картошка, морковка, свекла) и, будто этого мало, – еще более любимого праздничного оливье (те же картошка, морковка плюс яйца и майонез). Украшено горошком и имеет форму пирога. И ощущение праздничного салюта. Каждый раз, когда в Москве салют, первое, что вспоминаю, – вкус селедки под шубой.

Можно бы еще добавить, что в этом блюде слились в экстазе русские, еврейские, французские (точнее псевдофранцузские) и советские (московские коммунальные) традиции. Лучшие ли это традиции? Гармонично ли это слияние? С точки зрения гурманов и пуристов, как я знаю, – нет, нет и еще раз категорическое нет. Гурманы и пуристы, чуть зайдет речь о селедке, начинают твердить о тонкостях пряного посола. Еще они любят закатить эдак глаза и пропеть: за-а-лом! За-а-лом! Ты слышала о заломе?!

Я слышала о заломе. Я читала о заломе в художественной и мемуарной литературе. О муаровых переливах кожицы, о несравненном вкусе. Люблю ли я залом? Читать о нем – люблю, а кушать – черт его знает.

Сердце

Орган тела, которому теплокровные существа склонны придавать преувеличенное, мистическое значение. Болит живот – фигня; болит голова – завяжи и лежи, или: голова не может болеть, это же кость; колет слева в груди – надо вызвать «скорую».

Сердце символизирует любовь. Каноническое изображение сердца соответствует перевернутому изображению попы.

Серебро и золото

Серебро считается всего лишь полублагородным металлом, вроде как кроличий мех – лишь полублагородной пушниной. Однако вне ювелирно-банковских сфер серебро зачастую воспринимается как нечто более ценное, нежели золото. Значительность седин – и глупые желтые кудри. В золоте всегда отчего-то подозревается лишь позолота. Серебро воспринимается как нечто истинное.

Смерть

См. СОН

Снобизм

«– Кожу пусть шОферы носят. Мы, Марь Иосифовна, будем носить замшу!»

Лучшее определение снобизма есть у Кортасара в "Игре в классики":

"– Если бы я ехала третьим классом, она бы не пришла меня провожать".

«Соки, воды»

Соки – в трех разноцветных, сужающихся книзу конусах. Бледно-янтарные яблочный и виноградный (можно было гадать, какой именно), подозрительно мутный сливовый – наименее популярный. Еще – томатный, для которого на прилавке специально стояла влажной, с розоватыми комками, соли и прилагалась алюминиевая ложка для размешивания. Считалось удачей, если продавщица при тебе открывала трехлитровую банку и атлетическим движением выливала сок в конус, – значит неразбавленный.

Солено-горькая минеральная вода почиталась чем-то чрезвычайно невкусным, что способны пить только отъявленные чудаки.

Зачем я все это вспоминаю? Просто так, чтобы помнить.

Сон

А такая важнейшая сфера человеческой деятельности, как сон, полностью пущена на самотек. То есть поспал – ладно.

Да только нет, не ладно. Неуклюжий, бездарный, невкусный сон ничего не дает ни душе, ни организму. Спать нужно уметь. Нужно научиться извлекать из сна максимальное наслаждение. И не одно, самое очевидное, наслаждение – наслаждение отдыхом, а много разных наслаждений, каждое из которых по-своему чудесно.

Ладно, так и быть. Сейчас настоящий профессионал покажет вам, как это делается.

Итак, начали, записывайте.

Спать нужно только с аппетитом. Сон по часам, через не хочу, по режиму – это как мертвый час в детском саду. Просто вычеркнутое время жизни. Такой сон не приносит никакого удовольствия и, более того, это прямой путь к хронической бессоннице, бессмысленному считанию овец, тазепаму и утренней умственной тупости. "Встать не с той ноги" или "встать с тяжелой головой" – состояние сродни алкогольному похмелью. Не уметь спать – это все равно, что не уметь пить.

К засыпанию нужно подводить себя постепенно, любовно, чутко прислушиваясь к состоянию любимого (своего, разумеется) тела, трепетного разума и нежной души. Возможны вспомогательные средства – вроде чесания пяток посредством специальной девки, как любил покойный муж помещицы Коробочки. (Литературоведы до сих пор спорят: эвфемизм ли это, или именно что имеется в виду чесание пяток? Зная Гоголя можно предположить, что именно чесание.) За неимением девки, готовой чесать пятки, приходится довольствоваться липовым чаем, тепленьким душем, праздной прогулкой по интернету. Лично я всему предпочитаю книжку. Но только не любую первую попавшуюся, упаси бог. Здесь важно все: от стиля и сюжета, до формата, шрифта и фактуры бумаги. Идеальны детские приключенческие романы, изданные лет пятьдесят-сорок назад, на бумаге припахивающей ванилью… Но они вообще идеальны. Вообще лучше не читать что-то новое, а перечитывать. Когда накатит первая волна предзабытья, не должно возникнуть соблазна прогнать ее, чтобы выяснить, женится ли Сан-Хосе на Марселине. Хотя… Иногда можно потрясти головой и проглотить еще пару-тройку главок, готовясь встретить новый накат сна, еще сладостней, еще приятней… Но это уже изыски, доступные лишь истинным мастерам, да и то только когда они в хорошей форме. Удовольствие небезопасное – экспериментируя подобным образом, можно спугнуть сон. И тогда Олле Лукойе… Ну, вы знаете.

Закрыть книжку, погасить свет, умоститься на подушке и уснуть за сто с чем-то секунд – вот он, высший пилотаж. Некоторые любят еще сон после секса – уснуть в объятиях любимого, как пишут в романах о Сан-Хосе и Марселине, (или же примем нескромную версию о покойном муже почтенной госпожи Коробочки). Что сказать об этом? Конечно, неплохо. Но как-то немного девальвирует и то и другое – и прелюдию, и следствие. Снижая одно – до прелюдии, другое – до следствия. А ведь это две самоценные вещи. Мне так кажется.

Ничто не должно отвлекать нас от наслаждения сном, ни чувства, ни мысли, ни – даже! – сновидения. Это не парадокс. Некоторые как будто засыпают единственно с целью увидеть что-нибудь цветное, многозначительное и интересненькое. Это ложный путь, поверьте. За интересненьким лучше ходить в кино или куда-то там еще. Спать нужно ради самого сна.

Итак, мы в постели. На правом или левом боку, подушка под щекой – но не под плечом! – ноги слегка согнуты. Постельное белье предельно гладкое и нежное, но не из шелка. Ночная одежда, разумеется, только по фасону Мерилин Монро – то есть капелька Chanel № 5 или там какой-нибудь body lotion. В комнате тепло (вечером), но не душно, а к утру желательно, чтобы стало несколько прохладнее. Некоторые любят, впрочем, во сне слегка запотеть, а некоторые – пустить на подушку струйку слюны. Это не возбраняется (вспомним, что истинные гурманы предпочитают в особых случаях есть руками). Удачный сон – это лакомство, равного которому нет в мире. Даже, если он, сон, – последний, – тем слаще, слаще…

Спеллер (Speller)

Говорят, Набоков, когда писал по-английски, то, желая создать некий эквивалент своему русскому стилю, листал словарь Вебстера и выбирал из синонимических рядов слова с пометкой «устаревшее», «редко употребимое» и так далее. С этой же целью можно использовать компьютерную функцию speller. Если в тексте совсем нет слов, подчеркнутых спеллером, значит это скорее всего какая-то дрянь или деловое письмо. Можно считать, что спеллер – это внутренний корректор писателя. Но при определенном душевном настрое он воспринимается как внутренний редактор или внутренний цензор. Между писателем и спеллером неизбежно устанавливаются отношения «ученик – учитель» (понятно кто есть кто). Ученик постоянно готов к бунту: а я, мол, все равно не сотру это слово, не сотру, не сотру!

Можно составить отдельный текст в тексте – из слов, которые подчёркнуты спеллером.

Интересно, что в данном написанном мною отрывке красная волнистая линия появилась лишь под одним малоинтересным словом «употребимое», да и то, я думаю, по какой-то ошибке, поскольку спеллер предлагает заменить его либо на весьма сомнительное «употребимте» либо на "употреби мое" (мое – что?).

Значит, следуя собственной логике, я должна выбросить эту заметку на помойку: наличие в ней слова «употребимое» многого не стоит, определенно.

Ну да ладно, не пропадать же добру.

Попробовала слова «потребное», "употребленное" – все нормально, никаких красных подчёркиваний. Зато сейчас спеллеру не понравилось слово «подчёркивания». Впрочем, нет, как оказалось, в именительном падеже оно его устраивает. Поди знай, что он хочет.

Видимо, после слов "поди знай…" я последний раз сохранилась, а потом отошла к телефону, свет мигнул, сейчас смотрю – пары абзацев как не бывало. О чем писала, не помню, хоть убей. По телефону говорила с Курицыным, а он говорил, что про некоего знатного боди-билдера по фамилии, кажется, Александр Невский, написали в спортивной газете, что он какой-то неправильный боди-билдер и настоящая фамилия его не Александр Невский, а просто Курицын. Кстати, вот интересно: что ему не нравится «боди».

Так. Пока я это набивала, то все думала, как приятно, кстати, пахнет едой из кухни. А потом чувствую: запах приятный, но какой-то навязчивый. Пошла посмотреть – поздно: вместе с долмой из магазина «Армения» сгорела любимая кастрюля. А она между, прочим, была чужая. Французская пароварка, приданное Камий Кайоль, осталась пожить на время. Камий Кайоль ему не нравится, понятно, но ведь и пароварка не нравится, и долма не нравится. Хотя в «Армении» на ценнике тоже, я вспомнила, писалось «толма», попробую так. Нет, и толма не нравится, и боди-билдер, само собой, а вот Курицын, я заметила, нравится. Нравится ему Курицын, он его не подчеркивает.

У него вообще странное отношение к фамилиям. Метелицу он не подчеркивает, но это понятно почему. Михайлов, Иванов, Петров, Орлов, Сирин, Воронов, Воробьев, Уткин, Лебедев, Гусев, Петухов – Петухова подчеркнул! Клянусь. Он меня удивляет сегодня. Он или феминистка (курица важнее петуха, это бесспорно), или он знает и уважает Славу Курицына, что не исключено, я думаю. Проверим на Пелевине. Не… Подумал и подчеркнул. Непонятно.

Иногда спеллер ужасно раздражает. Можно, наверное, – то есть наверняка! – просто отключить эту функцию, но я не умею. Да и ладно, прощу его навязчивость, с ним как-то уютнее. Вроде как ты не одна сидишь долбишь по клавишам, а рядом с кем-то тихим, но внимательным. Он, конечно, соглядатай, да. Но не доносчик, как я надеюсь. Надеюсь, что он никому не доложит, что слово «компьютер» я норовлю писать через два «о» и неизменно делаю ошибку в слове «москвоский», вот именно так, даже он не может меня отучить.

Я думаю, для праздного и неленивого человека это должно быть сильным соблазном – вступить со своим спеллером в отношения, вроде как некоторые любят звонить по телефону «100» или разговаривать с ведущими теленовостей. «Теленовостей» он подчеркивает, зануда. Получи: винтовое ружье, электрический поезд, открытое письмо, группа продленного дня.

Причем, если вдуматься, это общение было бы куда более виртуально (не по определению, а по экзистенциальной сути), нежели интернетовское общение. Ну, это уже проверено: Internet он приемлет только на языке оригинала, никаких варваризмов. А вот его собственное наименование, пожалуйста, пусть идет по-русски – спеллер спеллеру глаз не выклюет, как курицын курицыну. Тьфу, понятно, это же притяжательное местоимение. Как грустно быть ботаничкой, никаких не остается в жизни тайн. Ботаник, ботаником, быть ботаником. Все нормально. А я еще думала, он феминистка. Да он мужская шовинистическая свинья. Не подчеркивает, значит согласен, признает свою вину.

Вспомнила тот кусок, который стерся, это было вот о чем. О том, что так вот, слово за слово, можно написать целый роман. Роман об отношениях писателя со спеллером, который должен, по идее, кончится сумасшествием первого. Какой-нибудь дневниковой записью от тридцать крутретьего мартобря, не лейте мне на голову холодную воду, Мисюсь, где ты?.. Или, если это будет «розовая» литература, то пусть в финале случится помолвка романистки и автора программы – должен же быть автор программы. Или там коллектив авторов? Ну, ничего, даже интересней. Если чуть напрячься, можно построить и детективный сюжет. А уж в жанре ciber-punk – вообще раздолье, масса возможностей. Подчеркнул ciber. Опять подчеркнул. Требует поменять «Мисюсь» на «мирюсь» и еще предлагает cider и fiber. Не знаю, в самом деле. Может он и прав.

Сыр

О нем трудно говорить спокойно.

"Расскажем о сыре, о его замечательных достоинствах и разнообразнейшем ассортименте, о тончайшем его вкусовом и ароматическом букете", – когда речь заходит о сыре, сдержанный слог моей любимой "Книги о вкусной и здоровой пище" неожиданно обретает плавно-упругий ритм менуэта. Лютневые переливы. А интонация! Я слышу здесь нежное удивление менестреля, который сам не может до конца поверить, что объект его страсти столь несравненно прекрасен. Какая рифма: "ассортименте – ароматическом букете"! Что это – дольник? Амфибрахий? И эпический, сказовый зачин: "Расскажем о сыре…"

В молодых овечьих, козьих сырах есть что-то библейское, трогательно ангельское, авелево. Чувствуешь себя едва ли не пастушкой на горном лугу. Пейзанкой в деревянных сабо. Ах, сыграйте мне тирольскую песенку, а я потанцую, оборками кружа! И выпьем кружку красного вина, отчего бы не выпить. Мягкий белый сыр – с маслинами, с травами, с деревенским пеклеванным хлебом – самая веселая трапеза. Cheese – синоним улыбки. (Набросок сюжета рекламного ролика на три с минусом, почти что удовлетворительно.)

Но продолжим о сыре.

Твердые, зрелые сорта, напротив, солидны, даже, я рискнула бы сказать, буржуазны. Они незаменимы не только с кулинарной точки зрения – они, на мой, лично, взгляд, незаменимы для познания человеческой натуры.

Пуд соли все же тяжело съесть вместе в наше мобильное время. Пуд сыра – вполне, вполне.

Взять, например, бутерброд с сыром: что бы ни говорили жрецы культа раздельного питания, это прелестнейшая еда и, я уверена, нет ничего лучше, если нужно перекусить на ходу. Но некоторые, даже только что плотно пообедав, едят сыр исключительно на толстом, ровно отрезанном куске хлеба, со сливочным маслом, а то и какой-нибудь «рамой». Такие люди отличаются не только очевидной скупостью, но и неразборчивостью в средствах и – более того – даже в целях.

Те, кто предпочитают сыр с фруктами на десерт, в убеждениях своих обычно склоняются к либерализму и западничеству. Свободолюбивые натуры презирают разложенные на тарелочке вялые ломтики, предварительно нарезанные заботливой хозяйкой. Они предпочитают сами отрезать от большого куска и тут же поедать, смакуя, тончайшие кусочки. Но – тут проявляется весь человек, каков он в отношении к себе подобным.

Поясню. Один мой знакомый, к примеру, предпочитал корки, подсохшие края. Мы, допустим, корок не любим, но это, в конце концов, его право. Бесспорно. Беда в том, что он, отрезая корки со всех сторон, чудовищно замусоливал весь кусок. Конечно, вскоре не оставалось уже никаких сомнений: совместная жизнь с таким человеком невозможна.

Другой мой знакомый вовсе – не успеешь оглянуться, как проделывал в килограммовой головке ножом дыру наподобие мышиной норы, после чего остатки оставалось облить слезами и выбросить. Но блестящие личные качества этого человека (назовем его имя – Дмитрий Волчек), его прелесть и талантливость заставляли окружающих простить это вопиющее пренебрежение их удобствами. Простить – но не забыть. Но все же – простить.

А еще бывают взрослые люди, которые предпочитают нормальному сыру пресные плавленые брусочки. Сколько я ни сталкивалась с ними в жизни: всегда и во всем они выбирают самый очевидный и легкий путь. Любительницы плавленых сырков ценят в мужчинах рост и красят волосы перекисью водорода. Их идеал – нордическая красотка с коробки «Виолы». В любви такие люди, как представляется, напористы и незамысловаты.

Иное дело истомленные своей изысканностью интеллектуалы – томные ценители рокфора и декаданса, деликатесной плесени и камамбера, зеленых цветов зла, интимнейшего устричного аромата… А дырки, дырки!

Есть гениальный мультик англичанина Ника Парка про человека и собаку, у которых дома неожиданно вышел весь сыр. И вот они не ленятся построить космический корабль, чтобы слетать на Луну нормально закусить и немного пополнить запасы. (Луна сделана из сыра, это все знают).

Что интересно: этот их поступок воспринимается как высоко одухотворенный, исполненный большого смысла.

Вечер, домашнее тепло, размеренный быт. Кресло, камин, консервативный журнал, чай, галеты, – все на месте, но чего-то не хватает… Нет сыра! Как же так? Поздно, магазины закрыты. Нестабильность, дефицит, дефолт! Так вот: мы соорудим бумажный космический кораблик, мы преодолеем все ужасы турбулентности (с четвертого раза удалось угодить спеллеру), преодолеем все опасности, но сыр мы добудем, и все тут.

Если бы они летели на Луну за хлебом, это было бы недопустимо пафосно. За виски, водкой, травой, героином – карикатурно. А вот за сыром на Луну – это нормально. Очень даже нормально.

Что важно: никакой космической романтики, никакого голубого шарика Земли на ладони, никакого счастья полета. Полет это только вынужденная необходимость. Лунный пейзаж незамысловат, но приятен. Поверхность сырной головки, не более того. Но и не менее!