Текст книги "Семейная могила"

Автор книги: Катарина Масетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

42. Бенни

Как-то раз она пришла с работы позже, чем обычно, и я сразу почувствовал: что-то неладно. Она была бледной, рассеянной и не смотрела мне в глаза.

В тот день я, как назло, был на взводе: в садике мне устроили выволочку за то, что, видите ли, на детских носках и варежках не было меток с именами. Они что, вообразили, что я должен засесть за вышивку в перерывах между дойкой?!

– Это вы моей жене скажите! – отрезал я и повез детей к Вайолет. Она, конечно, не сильно обрадовалась, да я и сам был не рад, но пришлось – не мог же я взять их с собой в коровник. Дезире просто сообщила, что задержится, и бросила трубку, прежде чем я успел спросить почему. Вайолет принялась ворчать, что у Нильса сопли и он может заразить Курта-Ингвара, но я сделал вид, будто не слышу, выскочил к машине и помчался домой доить. Навозный сток замерз, был собачий холод, и мне пришлось скалывать лед. Так что когда я приперся на кухню прямо в грязных сапогах – назло не стал снимать, – я был зол, как черт. А она сидит на диване, сложив руки на коленях, и смотрит прямо перед собой. Ни еды тебе на плите, ничего – даже детей не забрала! Я уже открыл было рот, чтобы все ей высказать, но вовремя закрыл варежку и пристально посмотрел на нее:

– Черт, Дезире! Что случилось?

По-моему, она меня даже не слышала. Все разглаживала складку на скатерти и пялилась во тьму за окном.

– Ты хоть понимаешь, что нужно забрать детей? У меня тут еще дел полно! Думал кусок перехватить, да, видать, нечего! И с Арвидом сегодня никто не занимался, а ему надо ногу разрабатывать, и у детей метки на носках не пришиты – не могу же я все сам делать!

Тут я запоздало услышал, как это прозвучало со стороны.

Она медленно повернула голову, словно марионетка.

– Ну видишь, как хорошо, что у нас не будет еще одного ребенка, о котором нужно заботиться.

– Какого еще ребенка? Это что за новости? Ты о чем?

И тут она мне все выложила. Пока она рассказывала, слезы катились по ее щекам. Я не знал, что сказать, поэтому решил промолчать. Все это было, прямо скажем, паршиво, но не я же, в конце концов, в этом виноват?!

– Ты прекрасно знаешь, что я только за, – пробормотал я наконец. Ведь я от нее этого не требовал.

Она бросила на меня такой взгляд, что мне захотелось спрятаться за диван. Затем она пошла наверх и легла, а я остался сидеть, уронив руки, пока не позвонила злая как собака Вайолет, поинтересовавшись, не собираемся ли мы забирать детей. Я ответил, что Дезире заболела, и Бенгт-Йоран привез их домой на тракторе. Потом я приготовил им кашу из пакетика, сменил памперсы и уложил спать – все это заняло столько времени, что я не успел расчистить замерзший водопровод в коровнике, поилка оказалась пустой, и коровы устроили дикий рев. Я носился туда-сюда, как заводной, хотя с самого утра ничего не ел. Когда я около одиннадцати завалился в постель, Дезире лежала на спине, уставясь в потолок, и не произнесла ни слова – ну и я промолчал – да и что я мог сказать?

Впоследствии я не раз вспоминал тот вечер и жалел, что даже не попытался что-нибудь предпринять. Потому что тогда-то все и началось, какой-то механизм дал сбой, и с каждым витком все шло лишь больше и больше наперекосяк. Дезире пару раз об этом заговаривала, рассказывала, как все было, как она лежала на каталке, а медсестры орали через ее голову: «Тут еще одна на добровольное прерывание!» – но я просто не мог ответить, будто в голове переклинило какое-то реле и я лишился дара речи. Мне казалось, что она пытается переложить вину на меня, а этого я допустить не мог, даже ради нее.

К тому же мне и без того было несладко: каждый раз, когда приходилось давать задний ход на тракторе, у меня сосало под ложечкой, и это было невыносимо, потому что во время весеннего сева без этого не обойтись. В мае Дезире взяла пару недель отпуска и уехала к Мэрте с детьми, и мне немного полегчало, – по крайней мере, я был уверен, что не задавлю никого из близких. Я извернулся и нанял в помощь соседского мальчишку, ну и Бенгт-Йоран, как всегда, подставил плечо.

И все равно я снова чувствовал себя холостяком. Только хуже. Потому что теперь я знал, что теряю.

43. Дезире

Если бы кто-то мне сказал об этом в день нашей свадьбы, я бы рассмеялась ему в лицо. Да чтобы мы с Бенни?!.

Чтобы мы стали друг другу совершенно чужими людьми?

Мы, прошедшие огонь, воду и медные трубы, перепрыгнувшие через столько канав, преодолевшие столько заборов! Мы, изучившие друг друга, как свои пять пальцев, которые столько смеялись вместе и растили двух обожаемых детей? Мы, которые чуть было друг друга не потеряли и поняли, что жизнь порознь лишена всякого смысла?!

Сейчас же, уложив детей, мы молча усаживались на диван смотреть какую-нибудь дребедень, обычно скучную, по крайней мере, для одного из нас – я тупо пялилась в экран во время его хоккейных матчей и детективов, а он клевал носом под все остальное. В конце концов один из нас начинал зевать и со словами: «Ну что ж, пора и на боковую» – брел в ванную чистить зубы. Спать мы не перестали, но все происходило поспешно и неловко, как правило, ближе к утру, когда мы случайно натыкались друг на друга в постели.

Представить себе, что когда-то мы сидели долгими пятничными вечерами и хихикали над «Рябиновым листком», было сложно. Нам даже не о чем было поговорить. Мне казалось, я уже сто раз слышала все его местные байки, а его вечное нытье и жалобы на правительство и руководство Евросоюза нагоняли на меня скуку. Одно упоминание слова «крестьяне» вызывало у меня рвотный рефлекс. «Крестьяне у нас всегда между молотом и наковальней!» «А расплачиваться-то за это крестьянам!» «Вечно все на крестьян валят!» «И куда только смотрит Союз работников сельского хозяйства?!» При этом не то чтобы я с ним не соглашалась, но меня раздражало, что я служила ему бачком, куда он сливал все свое недовольство, даже не задумываясь, в силах ли я это выслушивать или нет. Просто принимал это как должное.

Бенни мог часами трепаться про то, как понизилась окупаемость и как скоро все полетит к чертям, хотя на самом деле и мысли такой не допускал. Я же, считавшая, что через двадцать лет шведские фермеры исчезнут как класс, даже заикнуться об этом не смела, это была запретная тема.

В те же редкие разы, когда я пыталась пожаловаться на свою работу – например, после очередной стычки с Лилиан, – он тут же начинал зевать, косился на спортивный раздел в газете и отделывался ничего не значащими замечаниями вроде: «Ну ты ей там покажи!»

Так что со временем я привыкла звонить Мэрте, когда мне хотелось выговориться. Бенни же все это время с кислой миной ходил кругами вокруг телефона и шипел: «Сколько можно трепаться, а вдруг нам кто-то пытается дозвониться?!» Он считал, что я должна предоставить свои уши в его распоряжение, заняв привычное место в углу дивана, вместо того чтобы трепаться с другими.

Заинтересовать его какими-либо вычитанными, услышанными или увиденными событиями культурной жизни было немыслимо. В такие моменты он строил из себя тупого фермера: «Нурен? Нурен? Это кто-то из Управления сельского хозяйства, да?»

Иногда ко мне забегала Вайолет с толстенной пачкой прочитанных женских журналов – в знак благодарности за то, что время от времени я приносила ей детские книжки для Курта-Ингвара. Из писем читательниц следовало, что большинство женщин жалуются на своих мужей по одному и тому же поводу. Он рассказывает о своих делах – она слушает и сочувствует. Она пытается заговорить о своих – он идет в гараж. Но до чего же неприятно осознавать себя частью общего социокультурного феномена! Ведь у нас с Бенни все должно быть по-другому!

В сентябре мы пошли на крайние меры – видимо, слишком устали от одиночества и испугались, что теряем друг друга. Решили провести четырехдневный отпуск без детей после осенней страды. Нильса мы оставили на Бенгта-Йорана с Вайолет, а Арвида – с Мэртой и Магнусом. Бенни смотался в город и приобрел по дешевке турпутевку на солнечный берег Испании. Его, видимо, подкупили слова «солнечный берег», хотя рассчитывать на солнце в Европе в конце октября не приходится. Первые два дня шел проливной дождь, а оставшиеся два стоял непроглядный туман. Мы пытались гулять по побережью в наших летних нарядах, с опаской пробуя воду пальцами ног, а испанцы пробегали мимо в куртках, окидывая нас недоуменными взглядами. И вообще курорт Коста-дель-Соль показался мне довольно тоскливым местом, каким-то засиженным и захоженным многолетними толпами туристов.

В последний вечер мы сидели в нашем высотном гостиничном гетто с коктейлями, из которых торчали бумажные зонтики. Несмотря на погоду, мы все равно уселись на открытой террасе ресторана, вытащив туда два стула. Вокруг не было ни души. И вдруг опять ливанул дождь. Волосы Бенни мгновенно намокли, я машинально протянула руку и убрала их с его лба. Раньше я и не замечала, какие у него появились залысины!

– Да уж, Дезире! Вдобавок ко всему твой мужик еще и лысеет! – сказал он. И такая горечь послышалась в этих словах, что у меня внутри все перевернулось.

– Я всегда считала, что лысина украшает мужчину! – слукавила я. – Я где-то читала, будто она свидетельствует о переизбытке тестостерона и чаще всего встречается у самых сильных представителей мужского пола.

Он посмотрел на меня с подозрением.

– А поцелуй в лысину?! – продолжала я. – Это же так эротично! Жду не дождусь!

На этот раз он чуть улыбнулся:

– Да ну, ты это небось всем парням говоришь!

Мы посмотрели друг на друга и вдруг расхохотались. Дождь все лил, наши коктейли превратились в подслащенную водичку, промокли мы до нитки, но все смеялись и никак не могли остановиться. А потом вернулись в наш номер, стащили друг с друга мокрую одежду, залезли в душ и занялись любовью, как раньше.

Так появилась Клара.

ГОД ШЕСТОЙ
ОБЛАЧНО С ПРОЯСНЕНИЯМИ

44. Бенни

Ну надо же, еще один! Прямо в яблочко, хоть и ненароком.

Может, хоть на этот раз будет девчушка в платочке? Эдакая бледно-розовая креветочка со светлой головкой Дезире и с моими… хм… с моими мускулистыми икрами? Говорят, они у меня ничего.

Когда мы вернулись домой из Испании, встреченные с распростертыми объятьями нашими сорванцами, жизнь как-то снова наладилась. Я, бывало, расхаживал по коровнику с улыбкой от уха до уха, такие они были забавные. Арвиду привелось увидеть свой первый в жизни отел, вот уж радости было. Когда теленок родился и, мокрый и дрожащий, улегся в своем боксе, мальчонка тут же снова встал позади коровы и стал терпеливо ждать – должно быть, решил, что сейчас оттуда еще телята посыплются.

Осенний забой он перенес спокойно, хотя прекрасно понимал, что к чему. Этой осенью мы забили Улле, бычка, к которому он особенно привязался. Мы, конечно, провернули это дело ночью, когда он спал, но на следующее утро на колоде все еще оставались следы крови и обрезки мяса. Арвид только грустно покачал головой и произнес: «Нету больше бедного У-улле…» Но, как истинный крестьянский ребенок, он не стал вдаваться в философские рассуждения, что такое смерть, вроде той тягомотины, которую с ними разводят в садике. Сначала читают слезливую детскую книжку про какую-нибудь бабульку, отбросившую коньки, а потом давай рассуждать, что значит «умереть». Арвид только фыркал и пожимал плечами, когда к нему приставали. «Подумаешь, как помрут – подвесить их и съесть!» – только и отвечал он. Он небось думал, что и с бабушками поступают так же…

Но где-то в глубине души меня грызло беспокойство. Я знал, что так продолжаться не может. В сельском хозяйстве без окупаемости никуда, один фермер с тридцатью коровами долго не протянет, повсюду то и дело закрывались фермы, цены все время падали – и куда при таком раскладе прикажете деваться? Отец, бывало, ходил на собрания Союза молочных предприятий и возвращался оттуда с новыми силами, высказав правлению все, что думал. Ну а сейчас-то что делать, когда молокозавод расположен на другом конце страны, а в правлении сидят одни бюрократы и решают, не инвестировать ли им в Англию или Данию, даже не спросив моего мнения, хотя налоги-то плачу именно я?!

Мне стоило, наверное, вложить шесть-семь миллионов в бесстойловое содержание и купить роботов-дояров, но, черт побери, я ведь единственный оставшийся фермер во всей округе, а ну как они перестанут гонять сюда молоковоз – и останусь я со своими роботами по уши в долгах! А что до мясного хозяйства… Да, стадо из ста пятидесяти мясных коров, которых не надо доить, возможно, спасло бы мое колено, но первое время на это не проживешь – и чем же мне тогда на жизнь зарабатывать? Расфасовывать коровье дерьмо по аккуратным ведеркам и развозить по загородным участкам? Расчищать снег для… хм, тех немногочисленных соседей, которые у меня есть? Торговать телом, предлагая себя дачникам? Уж можете мне поверить, я перебрал все варианты! Свиньи? Тогда нужно заводить сразу штук пятьсот, чтобы они окупились. Пятьсот свиней, черт побери! Чтобы хозяйство приносило прибыль, во всем нужен размах – и, положа руку на сердце, если б мы с Дезире работали на пару, я бы, может, и подумал об инвестициях. Но этому не бывать, сколько бы она ни помогала мне по коровнику. Потому что она делает это нехотя и через силу, я же не дурак, что я, не понимаю, что ли? А я не могу ждать десять – пятнадцать лет, пока Арвид вырастет и, может быть, проявит желание.

Так что я все откладывал решение о новых инвестициях и старался, как мог, продержаться на плаву. Я – человек старого времени, когда крестьяне всегда протягивали друг другу руку помощи, устраивали демонстрации протеста, сообща являлись реальной силой и контролировали все этапы производства. А тут я на днях прочитал в газете, что взаимопомощь среди крестьян практически исчезла, во всем нужен рыночный подход! За все нужно брать деньги! Требовать поденную плату за стравливание участка скотом. Оно, может, и верно, да только не по мне все это. И ни к чему нам, крестьянам, собственная техника, слишком уж это дорого, нужно устраивать коллективное хозяйство! А я бы, может, и рад был объединиться с местными крестьянами, да только где их взять – или прикажете делить пресс-подборщик с Бергстремами из Норрбюна? И мотаться туда-сюда за десятки миль в разгар сенокоса?

А еще они нудят, что нужно предоставить всем желающим открытый доступ к нашим землям, устраивать экскурсии для школ и детсадов, развлекать туристов, – и это говорят люди, которые жалуются на высокие цены на молоко и в то же время не задумываясь выкладывают в два раза больше за подслащенную газированную водичку, черт их подери!

45. Дезире

Бенни все время беспокоился, что у нас так мало денег, особенно сейчас, когда дети стали подрастать. Арвид хотел настоящий велосипед с боковыми колесиками, как у остальных детей в садике. Нам он это сообщил, воинственно выпятив челюсть, из чего мы сделали вывод, что на успех он особо не рассчитывал. Нильс хотел трехколесный велик. Старый велосипед Арвида мы одолжили моей сослуживице, а она щедрой рукой взяла и отдала его кому-то, а кому – забыла. Ни я, ни Бенни вот уже несколько лет не были у зубного.

Короче, сводить концы с концами было нелегко. Даже по мобильному лишний раз не позвонишь – я старалась по возможности звонить с работы и таскала домой газеты из библиотеки, хотя сама раньше косилась на коллег, которые так делали. Парикмахерская нам тоже была не по карману, поэтому пришлось мне самой стричь все семейство, при этом видок у Бенни и детей был такой, словно по их головам прошлись тупой газонокосилкой, – парикмахерское дело было явно не моим призванием. Правда, себя саму я еще стричь не научилась. Тогда Бенни взял ножницы и сообщил, что всю свою жизнь подстригает коровьи хвосты и уж как-никак справится и с моей прической. Я решила, что терять мне все равно нечего, и согласилась.

Что ж, стричь коровьи хвосты Бенни и правда умел. Когда он закончил, голова моя выглядела будто обстриженный коровий хвост. После этого я отрастила волосы и где-то раз в два месяца подравнивала их, как могла. Не сказать, чтобы это было очень красиво, но зато я экономила на стрижке пару сотен в месяц, а в нашей семье каждая крона была на счету.

Хуже было то, что у нас не имелось никаких сбережений на крайний случай. Не мог же Бенни перестать покупать коровам корм, он и так уже сократил все свои расходы до минимума. Да и у меня возможности подзаработать не было, при моей-то специальности. Сверхурочную работу я взять не могла – не привязывать же детей к мебели, а я что-то не слышала, чтобы библиотекари выдавали книжки из-под полы халтуры ради. Была бы я врачом, может, смогла бы сделать лишнюю операцию или открыть частную практику после работы. Была бы учителем – могла бы давать вечерние уроки после того, как Бенни закончит дойку. Однако на что я-то годилась?

Встречались среди местных и такие умелицы, которые проводили вечера за вязанием прихваток и игрушек из остатков пряжи, а потом продавали их на базаре. Но: а) это были в основном пенсионерки, которым нужно было как-то убить время, и б) деньги они жертвовали в какой-нибудь эстонский детский дом. Даже умей я вязать крючком, было бы по меньшей мере странно, если б я вдруг заявила: вы там отправляйте свои деньги нуждающимся детям, а я, пожалуй, оставлю свои на коронку для Бенни. Да и потом, сколько уж они там зарабатывали – полагаю, жалкие гроши по сравнению с тем, сколько тратили их мужья, каждый год меняя машину.

Так мы и жили – вечно на грани, то и дело рискуя очутиться за чертой. Забытый счет за электричество, повлекший за собой немалый штраф, серьезно подорвал наш семейный бюджет – пришлось на полгода забыть о французских десертных сырах. Когда же Бенни заявился домой без трех зубов, выбитых отскочившим рычагом, катастрофа стала фактом. Нужно было делать мост, а это стоило целое состояние.

Вдобавок ко всему умер старик Бренлюнд, который все эти годы покупал у нас бычков на откорм, и мы потеряли важную точку сбыта – все местные бойни давно позакрывались, лишние несколько миль за парой телят никто не поедет, а о том, чтобы откармливать их самим, и речи быть не могло – даже если б мы нашли, где их разместить, это принесло бы сплошные убытки.

Так что наш семейный бюджет трещал по швам. Мы экономили, на чем могли, разглядывая цены под увеличительным стеклом, а это неминуемо приводит к тому, что рано или поздно ты оказываешься жертвой всяческих надувательств. Как в тот раз, когда мы купили здоровенную упаковку «шампуня для всей семьи» на сельскохозяйственной ярмарке, – по всей видимости, продавец просто разлил обезжиривающее средство для тракторов по пластиковым флаконам и переклеил этикетки. Выглядели мы после этого, как одуванчики, волосы стояли дыбом и стреляли электричеством, стоило нам приблизиться друг к другу, – страшно вспомнить! Правда, нам редко удавалось закупить что-то впрок – мы и так сосали лапу, особенно ближе к концу месяца. Да, бедность тоже дорого обходится! Я уже и не знала, плакать мне или смеяться: порой вся морозилка была забита лосиным мясом или говядиной с прошлого забоя, в то время как у нас не хватало денег, даже чтобы купить рыбные палочки для разнообразия… Зато в доме всегда водились молоко, картошка и мясо, тут мы нужды не знали, хотя иногда я с тоской вспоминала мои девичьи годы, когда я запросто могла купить целое блюдо экзотических фруктов или наесться до отвала голландской спаржи! Я, конечно, пыталась выращивать овощи, но, судя по всему, руки у меня росли не из того места. Морковь была тощей, как спички, и к тому же на четырех ногах, улитки добирались до салата куда быстрее, чем я, а зеленый лук то рос анорексично хилым, а то вдруг зацветал буйным цветом. Единственное, что мне удавалось, так это редиска! Вот она у меня была потрясающей – правда, одной редиской семью не прокормишь.

Походы в магазин занимали все больше и больше времени. Теперь я ходила и сравнивала цены буквально на все – от маринованных огурцов до стирального порошка, причем обычно кто-нибудь из детей в это время елозил по продуктовой тележке, громогласно требуя конфет.

А тут еще и третье чадо на подходе…

46. Бенни

Не стану отрицать, что я давно уже ждал кризиса среднего возраста. В марте мне должно было стукнуть сорок, и я начал втихаря проглядывать объявления о всяких там средствах от облысения, при помощи которых мне удалось бы сохранить свои волосья хоть еще на пару лет. Неужели нельзя что-нибудь придумать? Вон, в сельском хозяйстве то и дело изобретают всякие штуки – удлиняют, учащают и ускоряют рост шерстяного покрова, как хотят! А иногда я с опаской ощупывал бока, проверяя, не становятся ли они похожи на грушу. Что-то вроде я слегка поднабрал…

Я пытался себе представить, когда и как он нагрянет, этот кризис. Это что же, значит, проснусь я в один прекрасный день, сменю трактор на мотоцикл, повяжу бандану и помчусь навстречу закату в поисках утраченной молодости? Говорят, такое случается. Желательно с какой-нибудь девицей на заднем сиденье. Я и Креветке так сказал:

– Чую я, того и гляди, кризис накатит! Хорошо бы до весенней страды управиться, там-то у меня времени не будет! Может, составишь мне компанию, чтоб лишний раз кого нового не искать?

– Ну вот еще! – решительно возразила Креветка. – У меня тут собственный кризис назревает: Что Я Сделала Со Своей Жизнью и все такое. Мне еще твоего не хватало! Может, приурочишь свой к периоду непослушания у Нильса, чтобы уж сразу всем отстреляться и вздохнуть спокойно?

Но, по правде говоря, никакого особого кризиса я не чувствовал. После нашего примирения под проливным дождем в Торремолиносе я был совершенно доволен существованием, по крайней мере, пока не садился за счета. Мне казалось, что я неплохо распорядился своей жизнью. Ферма еще не обанкротилась, одно это чего стоило! Как подумаю, что мог бы сидеть бобылем ни Креветки, ни пацанов, на одних сосисках из микроволновки да растворимом кофе, залитом водой из-под крана, с порнухой по кабельному заместо компании!.. Каждый раз, когда я заходил в коровник с Арвидом, таскающимся за мной по пятам со своей игрушечной тележкой, или засыпал, положив руку Креветке на живот, я думал, как мне все-таки повезло. И тут же начинал думать о чем-то другом, не веря своему счастью, словно боялся, что в любой момент могу проснуться.

А ведь мог бы остаться с Анитой… Я тут недавно встретил ее в городе, когда заходил в налоговую. Она только коротко кивнула и попыталась было пройти мимо, но я загородил ей дорогу и завел светский разговор. Причем, как последний идиот, пригласил ее на свое сорокалетие, затеянное Дезире вроде бы по секрету. Так Анита лишь зыркнула на меня. «Что, посуду мыть некому?» – прошипела она, отпихнув меня в сторону.

А день-то удался на славу. Проснулся я от такого грохота, будто крыша обрушилась, – я так и подскочил. Оказалось, что под домом собралась вся моя охотничья команда и устроила салют в мою честь. Потом они зашли выпить кофе, Креветка приготовила бутербродный торт, бегала, смеялась, одаривала всех улыбками, и все в один голос шутили, что мне теперь пора дарить виагру или еще чего для улучшения потенции. А Креветка им на это: только чек не забудьте приложить, чтобы сдать можно было, моему мужику ваше средство без надобности! Разве что вы его промеж собой поделите! Я только горделиво улыбался, пока они ржали и похлопывали ее по спине, умеет она все же иногда ввернуть что-нибудь этакое!

Потом пришли Бенгт-Йоран с Вайолет. Он взял отгул и подменил меня в коровнике, а Вайолет с Креветкой выставили меня из кухни. Я взял причесанных, умытых мальчишек и повел их гулять на весеннем солнцепеке. У меня аж сердце екнуло, когда я вдруг сообразил, что такое у нас впервые. Днем приехали Мэрта с Магнусом и Консуэлой на своей инвалидной машине. И что они там затеяли? Креветка только выдала мне корзину с едой, велев посидеть пока с мальцами где-нибудь на солнышке. В дом меня даже не впустили.

Часов около пяти меня наконец позвали. Кухня была заставлена корзинами и пакетами с едой, наготовленной за целый день. Креветка затолкала меня в душ, а когда я вышел, выложила чистую одежду – потрясный кожаный пиджак, который она откопала в каком-то секонд-хэнде, и ковбойскую шляпу! Потом мы направились в местный клуб со всеми нашими баулами, и на ступеньках нас встретили буквально все, кого я знаю, – все как один в ковбойских нарядах! Приглашенная группа заиграла кантри – и тут пошло веселье: и тебе контрданс, и кадриль, и полька, и все, вместе взятое, со всякими там буги-вуги… Креветка со своим пузом отплясывала в широком клетчатом платье с воланами и в деревянных башмаках. Скинувшись всей деревней, они вручили мне в подарок увеличенную фотографию Рябиновой усадьбы с высоты птичьего полета – в золотой рамочке, все дела, я чуть не прослезился.

Еда была – пальчики оближешь, видать, Вайолет, как заправский командир, взяла дело в свои руки, только под конец обиделась на Бенгта-Йорана, когда тот при виде нарезки из копченого оленьего сердца спросил: «Ну ты даешь, кровяной пудинг – и на праздничный стол?!» То-то она рассердилась.