Текст книги "Не плачь, Тарзан!"

Автор книги: Катарина Масетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

«Первоклассный астронавт»

Иногда мне кажется, что из меня мог получиться отличный военный летчик. Я прошла бы конкурсный отбор на курсы астронавтов в НАСА – мне нет равных по части непрерывного бодрствования и умения делать десять дел одновременно. Все матери-одиночки приобретают такие качества по мере взросления деток. За всем не уследишь, приходится вертеться, как белка в колесе, и всегда быть начеку. Нельзя целиком погрузиться в книгу, как бы тебе этого ни хотелось, – одним глазом надо присматривать за младшим ребенком, который, возможно, сейчас преспокойно стоит и нюхает пеларгонию, стоящую на подоконнике, а в следующий момент уже ревет на полу с цветочным горшком на голове. А иногда у детей вообще просыпаются прямо-таки суицидальные наклонности – так было с Беллой, которая засунула две вязальные спицы в розетку. Одному Богу известно, как ее не убило током, мы сидели в больнице, сердце у нее несколько часов стучало в три раза быстрее, но в остальном она никак не пострадала. С тех пор я впадаю в панику, когда смотрю рекламный ролик про две дырки в стене.

Или, например, сегодня вечером. Я болтала по телефону, охмуряла того парня с «ламборджини» – вот уж дался он мне! – и вдруг Билли, прижав к груди пакет с сахаром, упал на пол почти с двухметровой высоты. «Боже мой! Мике!» – пронеслось у меня в голове, и перед моим мысленным взором предстали страницы из «Книги о детских болезнях», которую я выучила почти наизусть. Легкое сотрясение мозга. Тяжелое сотрясение мозга. Ребенок в состоянии отвечать на вопросы? Может говорить? Бледен? Можно ли его транспортировать? Не сломан ли шейный позвонок? Всхлипывая и проклиная все на свете, я в конце концов разбудила несчастную Йенни, которая пришла с вечерней смены и едва угомонила детей. Закутала в одеяло Билли, который орал не переставая, и каждый его крик все глубже проникал в мою центральную нервную систему, где воцарился полный хаос. Автобусы уже не ходили, Билли вопил, денег на такси не было, мне пришлось взять с собой обоих детей, чтобы оставить Беллу у Йенни – слава Богу, она живет неподалеку. А потом Йенни уговорила своего брата отвезти нас в больницу.

Он притащился на своем новеньком «вольво» и принялся с постной миной читать нотацию о родительской ответственности.

– А отец ребенка? Вы поставили его в известность о случившемся? – спросил он презрительным тоном, в котором прозвучало следующее: а) ты небось и не знаешь, кто отец твоих детей; или б) ты чокнутая властолюбивая мамаша, которая держит отца в неведении. И попробовала бы я что-то сказать в свою защиту, не буду же я ругаться с единственным человеком, который согласился отвезти тяжелобольного ребенка в больницу… Но если я когда-нибудь заболею смертельно опасной атипичной пневмонией, то из последних сил приволокусь к нему домой и накашляю ему в лицо!

У врачей времени читать нотацию не было, они сразу повезли Билли в рентгеновский кабинет. Нам пришлось подождать пару часов, пока они проявят снимок, и Билли заснул, держа меня за руку и всхлипывая. А вдруг он не заснул, а потерял сознание? Или впал в кому?

– Разбудите его! – гаркнула медсестра, пробегавшая мимо. – Спросите, он понимает, где он!

Я сделала, как она велела.

– Билли, ты понимаешь, где мы? – рыдая, спросила я.

– Не-ет… – едва слышно произнес Билли на выдохе.

Я окончательно пала духом.

– Даже не догадываешься?

– Не-е-ет… – пропищал Билли.

– Билли, мы дома? – попыталась я зайти с другого конца. Неужели у него сотрясение мозга?

Билли фыркнул:

– Дома? Мам, ты что, с ума сошла? Разве это похоже на наш дом? Это же больница! Только не пойму, где мы – у ухогорлоноса или у Йенни в роддоме?

Мы с Билли ездили в больницу два раза, один раз – когда у него было воспаление уха, а другой – когда навешали Йенни в родильном отделении. Да, сотрясение мозга отпадает. От облегчения я зарыдала в три ручья. Врачи решили оставить Билли на ночь для обследования, а мне разрешили поспать в кресле в той же комнате. Билли с большим удовольствием съел бутерброды и заснул крепким сном. А я даже вздремнуть не смогла, потому что в животе у меня громко урчало – ведь мамам еда не полагается, а кафетерий был закрыт.

Когда утром я выкатилась из больницы, держа за руку беззаботно щебечущего Билли, никто бы не догадался, что пациентом был он. В тот день мне пришлось пропустить работу, а это значит, что у меня вычтут зарплату за два дня. В следующем месяце нам придется потуже затянуть ремешки.

«Шафрановые медальоны с трюфелями или гамбургер?»

– Куда бы нам отправиться вечером? – спросила Шарлотта. – Может быть, в «Каса Алигьери»? У них в этом месяце новое меню.

– Тебе виднее, – ответил я. – Ты живешь здесь гораздо меньше, чем я, но в ресторанах разбираешься лучше. Я бы просто завалился в какое-нибудь местечко со старым меню!

Шарлотта надула губки. Наверно, она уловила в моем тоне язвительность, но предпочла пропустить ее мимо ушей.

– Понятно, мы сегодня не в духе, – только и сказала она. – Нам бы чего-нибудь попроще. Может быть, «Бургер Кинг»?

Если честно, мне абсолютно наплевать, что мы едим. В этих ресторанах перед едой всегда подают изысканный хлеб домашней выпечки со стружками масла и глоток вина. На закуску замысловатое трехэтажное кушанье с веточкой тимьяна наверху. Главное блюдо – какая-нибудь вычурная комбинация почек, фаршированных сыром «Шевре», под медовым соусом с колой и коньяком. Вкусно. И все-таки «Бургер Кинг» – это что-то новенькое. Шарлотта, удиви же меня!

Мы пошли в «Каса Алигьери». Сделали заказ, уже принесли аперитив, как вдруг Шарлотта заметила, что с прошлого месяца меню не изменилось. Она стала отчитывать официанта. Я пытался прикинуться ветошью и изо всех сил пялился в окно – в девятом классе мы с этим парнем вместе учились.

– Если вы заявляете, что у вас новое меню, значит, посетители ждут блюд, которых раньше в нем не было, а не просто новых соусов вместо старых! – выговаривала ему Шарлотта. Что поделаешь, от этой женщины даже у европейских директоров высшего звена дрожат колени.

– Извините, но нам пришлось отложить изменения в меню, потому что шеф-повар сломал запястье, – заикаясь ответил мой старый приятель Кеннет. – А кроме него, больше никто не умеет готовить такие…

– Меня это не волнует! Это ваша проблема! Я требую, чтобы вы снизили цену!

Как я уже говорил, у Шарлотты высокая планка, большую часть времени она находится за границей и имеет весьма слабое представление о том, что собой представляет приличная еда в этом городе. Между тем все было очень вкусно, хотя меню с прошлого месяца не изменилось, но это к делу не относится, сказала Шарлотта. Когда она увидела пятна на вилке, то просто-напросто встала и направилась к выходу, предварительно высказав все, что она думает по поводу здешнего обслуживания. Кеннет так и остался стоять с отвисшей челюстью – он не из тех, кто осмелится возразить. А я оказался перед выбором. Потащиться вслед на ней, как волна во время прибоя, или… Она даже не обернулась посмотреть, пойду ли я следом, – просто молча ушла.

В меня словно бес вселился. Я протянул Кеннету пятисотенную, выразив надежду, что этого хватит расплатиться за еду, которую мы заказали. Выйдя на улицу, я увидел Шарлотту, которая нервно курила «Галуаз» и нетерпеливо смотрела на меня.

– Ну что, пошли в «Бургер Кинг»? – ласково спросил я.

Она улыбнулась, решив, что это шутка. Мы шли по главной улице, Шарлотта продолжала разглагольствовать о шведских ресторанах. Возле «Бургер Кинга» я остановился, распахнув перед ней дверь. Пара наштукатуренных девушек с пирсингом на всех выступающих частях тела проскользнула внутрь. Шарлота уставилась на меня с недоумением и покачала головой.

– Понятно, друг мой, сегодня ты решил быть оригиналом, – сказала она. – Только я тебе в этом деле не помощник. Пойду ловить такси. – И удалилась.

Я пожал плечами и вошел внутрь, поскольку успел изрядно проголодаться, да так и остался стоять возле дверей. В помещении висел чад от кипящего во фритюрнице масла, можно было просто подержать в воздухе сырую картофелину, и за несколько минут она наверняка превратилась бы в картофель фри. Только я развернулся, чтобы уйти, как мой взгляд случайно упал на небольшую компанию за столиком в углу. Это была Тарзан со своими детьми. Она тут же заметила меня. Тарзан помахала рукой, я подошел и сел к ним за столик.

Старший ребенок – судя по заколкам на волосах, девочка – уставилась на меня без всякого стеснения.

– Мама, это же тот дядя, на которого ты тогда спрыгнула!

– Меня зовут Янне, – ответил я. – Мне двадцать девять лет, я больше не сержусь.

Девочка кивнула, и заколки качнулись в такт.

Младший ребенок молчал и в мою сторону даже не обернулся. Он во все глаза смотрел на порцию картошки фри, жирный чизбургер и стакан кока-колы, который по величине не уступал ему самому. Он глядел на все это, молитвенно сложив руки, словно ему только что было явлено откровение свыше, – глаза у него стали, точно чайные блюдца. Сразу видно, этому парню чизбургеры перепадают не каждый день. А вдруг у них вся семейка вегетарианцы, все может быть.

Тарзан перевела взгляд с детей на меня.

– Вот, решили отпраздновать! – сообщила она. – Отпраздновать то, что мы живы, особенно Билли Кид. Мне пришлось продать фамильные драгоценности, чтобы оплатить этот ужин.

На столе перед ней никакого бургера не было, только чашка кофе. Тарзан криво улыбнулась своей шутке. А может, это вовсе не шутка?

– Примете меня в компанию? – спросил я, поддавшись внезапному порыву. – Пойду куплю себе бургер. Вам что-нибудь взять? Я угощаю!

– Купи мне такое мороженое с карамелью! – крикнула девочка, и я кивнул.

На лице Тарзан отобразилась внутренняя борьба. Помолчав, она сказала:

– Может быть, я тоже что-нибудь съем, раз уж на то пошло. Например, куриный бургер, – прибавила она смущенно, будто чувствовала себя виноватой.

За едой мы поболтали немного о том о сем. Мальчишка уписывал за обе щеки гору картошки фри. Бургер был вкусный, хотя к нему и не прилагались обжаренные в масле артишоки с шафрановыми медальонами и трюфелями. Тарзан разрешила завезти пакет с вещами подруги к ней домой и дала мне свой адрес.

Ночью я не мог уснуть, мне казалось, что все мои внутренности обволокло прогорклым жиром, и я решил, что завтра же сделаю лишний круг на велотренажере. Я думал, почему она выбрала именно «Бургер Кинг» для своего праздника – сам-то я пошел туда, потому что мне обрыдли эти шикарные рестораны. Все это очень странно, гораздо проще представить ее с тарелкой чечевичной похлебки в какой-нибудь вегетарианской столовой.

Потом я подумал, что весь наш праздничный ужин на четверых в «Бургер Кинге» наверняка стоил не больше стакана вина, которое подают в «Каса Алигьери» в качестве аперитива.

«Женщина в расцвете сил принимает на дому»

И вот опять наступил кризис. Первой зарплаты хватило лишь на то, чтобы залатать летние дыры и щели, и, если мне не удастся в течение недели сделать из воздуха четыреста тридцать две кроны, мне отключат телефон. Тогда порвется последняя ниточка, связывающая меня с Мике. Мы не видели его два года, но ведь он где-то живет, иногда звонит нам, в самое неподходящее время и с непредсказуемыми промежутками. Одно время он скрывался на даче у друзей – непонятно только от кого. В другой раз его положили в психиатрическую больницу – я почти уверена в этом, потому что в трубке раздавалось эхо, как из больничного коридора, а сам Мике говорил о каком-то докторе. После этих звонков я по нескольку дней не могла прийти в себя. Обычно Мике с нездоровым воодушевлением без умолку болтал о каких-то посторонних вещах, а когда я пыталась рассказать ему о детях, он выказывал вежливую рассеянность, словно забыл, что они у него есть.

Я хотела завести автоопределитель номера, чтобы вычислять, где он находится, но звонил он не чаще, чем раз в полгода. С его семьей я отношений не поддерживала. Однажды, когда Белла только появилась на свет, мы съездили к его родителям, но они недвусмысленно дали понять, что в таком родстве не заинтересованы. Тем более что только отец приходился Мике родным. Склонившись над коляской, в которой спала Белла, мачеха пробормотала:

– Мике, а ты уверен, что это твоя дочь?

– Конечно, уверен! Я заплатил за нее по всем счетам и теперь являюсь ее единоличным владельцем! – ответил Мике, глядя на мачеху в упор. Та лишь пожала плечами. Больше мы к ним не ездили. А уж денег занять у них и подавно было нельзя.

У своей матери я тоже занять не могла. Как только я переступала порог ее дома, она тут же начинала сыпать жалобами, как все нынче подорожало и какая у нее маленькая пенсия. Временами мне казалось, что мать просто хочет предупредить мои просьбы дать в долг, хотя вообще-то она говорила правду. С деньгами у нее туговато. Я занимаю у нее только в самых критических ситуациях, и каждую крону она сопровождает проповедью о том, что предупреждала меня насчет Мике: он просто болван. Кроме того, сразу я отдать не могу, и в течение всего этого времени мне приходится выслушивать ее нытье. Нет, только не мама.

У Йенни я не могу взять в долг по той простой причине, что в последнее время она сама у меня пытается занять: у них сломался телевизор и Йенни купила новый в рассрочку, на выплату которой ей не хватает денег. Помимо этого под надзором судебного исполнителя Йенни гасит долги, которые числятся на ее кредитной карточке еще со времен бурной молодости. В минуты уныния, когда нестерпимо хочется полакомиться тортом со взбитыми сливками, а денег едва хватает на корочку хлеба, мы с Йенни задумываемся об открытии домашнего борделя. Мы могли бы обслуживать клиентов по очереди, чтобы было кому следить за детьми в другой комнате. Правда, есть риск столкнуться со своими завсегдатаями в бассейне или на родительском собрании в детском саду. Но самая большая проблема – это оплата труда! Большинство мужчин считает, что матери-одиночки должны предоставлять такие услуги бесплатно, да еще и благодарить за оказанную им милость – это мы поняли после нескольких походов в бары и на дискотеки. Ведь не выставишь же им счет.

Напялить колготки в сеточку и отправиться на улицу красных фонарей теперь нельзя по причине убийственной конкуренции со стороны бедняжек, понаехавших из стран Восточной Европы. Ладно, я пошутила – ведь придется еще и хорошенько заправиться кокаином и водкой, поскольку этот бизнес чреват травматизмом на рабочих местах. Одним термосом с самопальной «Маргаритой» здесь не обойдешься.

Делайте со мной, что хотите, но на полный рабочий день я никогда не соглашусь, даже если мне предложат такую возможность. Было время, когда мне приходилось так работать – нам грозила опись имущества за долги, оставленные Мике. В половине седьмого утра я с великим трудом вытаскивала из постели детей, натягивала на них одежду, хотя они толком еще не проснулись, и под жалобные стоны выволакивала из дома на холод; потом мне предстояло с двухместной коляской идти три километра пешком до детского сада – на тот момент места были только там; спихнув детей в сад, я садилась на велосипед, оставленный на ближайшей стоянке, – если только за ночь его не украли. Дальше мне надо было успеть в две, а иногда и в три разные школы, где я весной замешала учителя рисования и расписание уроков всегда составлялось так, что вторая половина дня была занята. В пять я отправлялась домой, чтобы пройти тот же маршрут в обратном порядке. Я шла в магазин с двумя изможденными плаксами, которые клянчили сахарозу и быстрорастворимые углеводы, благодаря детскому телеканалу мне удавалось спокойно приготовить ужин, потом я читала детям сказку, купала их и укладывала спать. А сама принималась стирать, убираться и пришивать проклятые нескончаемые метки с именами на носки, варежки и трусы – так требовали в детском саду. К тому же мне надо было готовиться к урокам для сотни строптивых угреватых подростков. Нет, так жить нельзя!

Сейчас стало гораздо лучше, хотя нам едва хватает на еду. В этом семестре у меня две трети ставки в одной школе, и, разумеется, какой-то кретин из администрации составил расписание так, что мне нужно было каждый день находиться в школе с восьми до пяти, и тогда в первый и последний раз я воспользовалась тем, что я женщина: разрыдалась перед ним в три ручья, сетуя на то, что отказалась от полной ставки, чтобы больше времени проводить со своими детьми. Не могу же я бегать к ним в промежутках между уроками! Он отечески погладил меня по спине, сотрясавшейся от рыданий, а я готова была грохнуться на колени, уткнувшись ему в пах, после чего он переделал расписание. Так что теперь три раза в неделю я забираю детей из сада после обеда, а два оставшихся дня работаю допоздна – наконец-то мы с детьми зажили нормальной жизнью.

Сколько это будет продолжаться – неизвестно, потому что, как только школа найдет человека, который согласится работать на полную ставку, мне снова придется быть заместителем и мотаться туда-сюда на велосипеде.

Эй, ребята, кто хочет купить абонемент для свиданий с женщиной в расцвете сил? Принимаю на дому после одиннадцати вечера. Минимальная цена сеанса – пятьсот крон, не считая налогов. Конфиденциальность гарантирую!

А может быть, Янне? Похоже, деньги у него есть!

«Дядя с мороженым был педофилом»

Я взял двумя пальцами вонючую сумку с детскими штанами и, подложив под нее полиэтиленовый пакет, кинул на сиденье. И как они это терпят? У меня никогда не возникало желания окружить себя сворой человеческих щенков, мне совершенно не интересно наблюдать за новыми комбинациями своих генов или высматривать свои черты в пухлых детских мордашках. Мой род на мне и закончится. Буду последним из могикан. Даже собака мне не нужна.

Приехал на другой конец города и стал петлять между ободранными многоэтажками Эппельгордена.[2]2
  Яблоневый сад (швед.).


[Закрыть] Никогда не бывал в этой дыре, но такое красивое название любого введет в заблуждение! Воображение рисует маленькую идиллию: эдакий экологически чистый рай. Три четверти района – это проезжая часть, стоянки и свалки. Кое-где остатки запущенных детских площадок с заржавевшими качелями. Детям есть где разгуляться и всласть поорать. Им все нипочем.

Отыскав дом 19 J, поднимаюсь в вонючем лифте на седьмой этаж, к табличке «М. Манфельдт». Ни дать ни взять – финский фельдмаршал. А что, в Тарзан и вправду есть что-то от полководца, запросто представляю себе, как она морщит темные брови, всматриваясь в бинокль, а рукой делает жест «в атаку!». А там, под военной кожанкой, прячутся теплые уши маленькой таксы. И загорелый живот с узкими белыми полосками. Тарзан сказала, что они есть у всех рожавших женщин, – тут уж ей виднее, я с такими женщинами близко незнаком.

Секунду поколебавшись, я позвонил в дверь. Тишина. Только я собрался повесить сумку со штанами на дверную ручку, как щель для писем приоткрылась и в ней показался любопытный глаз. Кто-то повозился с замком, дверь распахнулась, и я увидел ту девочку с заколками – она просто сияла от счастья. У нее за спиной стоял карапуз, одетый в рубашку и кофту, но с голой попой.

Из ноздри у него свисала длинная зеленая сопля.

– Мама сказала никому не открывать! – заявила девчонка. – Но тебя-то мы знаем, ты нам мороженое покупал!

– Мороженое! – подтвердил карапуз.

– А где мама?

– Ушла по делам. В банкомат. Скоро придет.

– А ты мороженое принес? – спросил мальчишка, покосившись на сумку.

И тут я снова поддался порыву. Будь они прокляты, эти порывы, надо найти хорошего психоаналитика и избавиться от этой проблемы! Вечно у меня от них сложности.

– Не принес, но если ты найдешь штаны и ботинки для брата, мы сможем пойти в киоск и купить его, – сказал я девочке. – На улице отличная погода, вам надо прогуляться! – На мгновение я почувствовал себя взрослым, ответственным человеком, как моя собственная мать.

Они мигом вытащили из шкафа какие-то штаны для мальчишки, девочка нацепила на него сандалии – разумеется, перепутав правую и левую ноги. Моя ответственность в тот день не знала границ, восковым мелком я написал Тарзан записку на обороте какого-то счета: «Мы с детьми едим мороженое и греемся на солнце внизу у киоска. Янне».

Они целую вечность не могли выбрать мороженое, а потом мы уселись возле дороги и стали есть. Скоро им захотелось еще по штучке, и я купил. Я казался себе настоящим Санта-Клаусом, пока мальчишка не сказал, что ему плохо. Он умудрился слопать два гигантских «Дайма». А девочка заявила, что хочет писать.

– Тогда пошли домой! – сказал я.

Все было отлично, пока мы не оказались перед закрытой дверью. Я позвонил. Тишина. Я похолодел от смутного предчувствия.

– Белла, у тебя ведь есть ключи?

Девочка энергично помотала головой. Конечно нет.

– У меня есть ключ! – просияв, сказал Билли. Н-да, странно.

– Правда? Вот здорово! Дай мне его, пожалуйста.

Билли порылся в кармане и извлек оттуда большой потемневший ключ. Я вставил его в замочную скважину – точнее, попытался вставить.

– Но… ключ сюда не подходит, – растерянно сказал я.

– Не-а.

– Тогда от какой он двери?

– Не знаю.

– Он этот ключ возле супермаркета нашел, – деловито заметила Белла.

Ситуация обострилась до предела. Я стоял на лестничной клетке в компании совершенно чужих детей, за которых был в ответе, потому что выманил их на улицу. И что теперь?

Вдруг меня осенило.

– Белла, ты знаешь номер маминого мобильного?

– А что это?

– Ну ведь у мамы наверняка есть мобильник? Такой маленький телефончик. – Я показал ей свой.

– Не-а, такого у нее нет.

У меня была последняя модель, крошечный легкий телефон – наверно, у нее другой.

– А какой есть? Может быть, побольше?

– Не-а. Я хочу писать!

– У меня живот боли-и-ит!

– А ты знаешь телефон к ней на работу? – зашел я с другой стороны, все больше отчаиваясь.

– Нет.

– Где она работает?

– В школе.

– В какой школе?

– В обычной, неужели не ясно! Я скоро описаюсь!

Окончательно растерявшись, я позвонил в ближайшую дверь. Тишина. Все на работе.

Тогда я стал звонить во все квартиры по очереди, а дети, не переставая скулить, шли за мной по пятам. Наконец какая-то женщина с четвертого этажа впустила нас и разрешила Белле сходить в туалет, но потом началось самое неприятное.

– Вы их отец?

– Нет, я их дядя, – соврал я. Зачем пускаться в сложные объяснения.

– А вот и нет! – фыркнула Белла. – Просто мама на тебя нечаянно спрыгнула.

– Спрыгнула? – удивилась женщина. – Скажи мне, малышка, так вы не знаете этого дядю?

– Не-а… он нам только мороженое купил.

Могу себе представить, что подумала эта женщина. Педофил угощает детей мороженым. Надо срочно звонить в полицию!

– Может быть, дети побудут у вас, пока их мать не вернется домой? – предложил я, не давая ей опомниться. – Кажется, они забыли ключ от квартиры, а мне как раз надо идти!

Женщина подозрительно посмотрела на меня. Куда это ты заспешил?

– Как вас зовут? – спросила она.

Я дал ей свою визитку. Она взяла ее так осторожно, словно боялась, что визитка выпрыгнет из руки и укусит.

– Я не могу остаться с детьми, – ответила она. – Мне пора на работу!

Тарзан в поле зрения не наблюдалась. Господи, куда она могла запропаститься? А если ее задавило автобусом, мне придется оставить детей у себя? Стану приемным отцом поневоле? Я решил взять инициативу в свои руки.

– Мне ничего не остается, кроме как отвезти детей в полицию, – авторитетно сказал я. – Меня ждут в другом месте, с собой я их взять не могу. Может быть, вы объясните ситуацию полицейским, и они попытаются разыскать мать! – Не так давно я называл эту мать «дорогая»…

– Я? С какой стати? Идите в полицию сами! Только не знаю, где вы найдете полицейский участок, поблизости их нет! И имейте в виду, если с детьми что-то случится, я дам на вас исчерпывающие показания!

Кажется, дети просекли, в чем дело. И заревели в один голос.