Текст книги "Не плачь, Тарзан!"

Автор книги: Катарина Масетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

«Подонок!»

Мне всегда нравилось выходить в свет с Шарлоттой дю Рье. По-английски, а иногда и по-французски ее имя звучит как Шарлот. Но никому даже в голову не придет называть ее сокращенно – Лотта.

У Шарлотты новая квартира в центре города, отделанная светлым ясенем на фоне черного и палевого цветов с сиреневыми оттенками. Там много клевых картин. Знаю, знаю, стоит только начать восхищаться сиреневым цветом, и тебя сразу причислят к геям, но втайне-то я могу позволить себе любовь к сиреневому. Многое из обстановки Шарлотта купила в поездках – она работает в верхушке ЕС и за границей бывает не реже, чем в Швеции. Мы выпиваем по коктейлю у нее дома, а потом отправляемся в город. Шарлотта готовит коктейли, как настоящий бармен, у нее дома всегда есть живые цветы и свечи. Мне нравится, что она одевается с претензией, запросто может надеть короткое итальянское платье в обтяжку с открытой спиной, хотя мы всего-навсего собирались поужинать у кого-нибудь из коллег. Ее туфельки являют собой результат последних дизайнерских изысканий, узкие перепутанные ремешки и пряжки. А как она умеет носить эти туфли! У кого еще получится так изящно балансировать на десятисантиметровых каблуках, как у Шарлотты! При ходьбе она идет по прямой линии, уверенно и упруго, словно молодая лань.

Мне нравится болтать с Шарлоттой, сидя в каком-нибудь баре или новом маленьком ресторанчике, который она недавно нашла. Для меня почти уже стало потребностью обсуждать с ней все события, произошедшие на работе за неделю, она слушает внимательно и спокойно, не перебивая, а если в рассказе попадаются какие-то неясные моменты, которые я сам не заметил, она тотчас обращает на это мое внимание. Такая уж у нее профессия: Шарлотта помогает справляться с кризисами на предприятиях, где люди имеют дело с секретной информацией, – в правлениях, на биржах, в политических верхах. Мне никогда не доводилось выслушивать ее рассказы о проблемах на работе, ведь Шарлотта связана обязательством не разглашать служебную тайну. А познакомились мы как раз на профессиональной почве. Наш американский шеф был тот еще козел, но просто так уволить его не получалось. Дело было сразу после того, как мы продали нашу компьютерную фирму американцам, я как раз сколотил пару миллионов и выгодно их разместил. Наверно, поэтому мне хватило наглости пригласить эту женщину, которая блистала острым интеллектом, видела насквозь наши незатейливые помыслы, не говоря уже о том, что она словно сошла с обложки глянцевого журнала. Она старше меня на десять лет.

Ах, Шарлотта… Когда мы занимались любовью, я чувствовал легкий аромат «Ли», а ее волосы всегда были шелковистыми и блестящими. Иногда, рассердившись, я думал, что все ее ужимки заимствованы из рекламы «Л'Ореаль»: «Ведь ты этого достойна!» – упругая походка, колышащаяся при ходьбе прическа пажа, шаловливо-невинный взгляд через плечо…

Не понимаю, почему наши вечерние встречи заканчиваются тем, что мне становится с ней скучно. Почему я никогда не влюбляюсь, ни в Шарлотту, ни в резвых, как маленькие породистые щенята, девушек с работы? Или, к примеру, в моего биржевого маклера, она такая милая, чуть не расплакалась, когда мои акции понизились в цене из-за падения курса…

Наверно, мне не дано. Конечно, иногда у меня бывали влюбленности, короткие, точно оргазм, особенно в начале весны, нередко в девушку из богемных кругов – в красивую актрису или художницу. Мой любимый типаж: глаза огромные, темные и блестящие, как у тюленя; волосы падают на плечи тяжелой копной; стройное тело и длинные ноги. Нахальный высокий бюст – я не из тех, кого волнует, что она туда подложила, меня интересует лишь как он выглядит. Но проходит пара недель, и чувство испаряется, начисто! Я вдруг замечаю, что ее голос звучит в моем автоответчике гораздо чаще, чем мой в ее, она начинает слать мне пошлые девчачьи эсэмэски, украшенные сердечками, и я сразу сникаю, как рассада без полива. Раньше я старался выйти из игры с помощью какого-нибудь шикарного подарка, выжимал из себя речь о том, какой я подонок, дескать, не умею любить по-настоящему, даже такую прекрасную женщину, как она… О том, что нам надо расстаться, потому что такие отношения не для нее… И стоит мне только вздохнуть свободно, как на горизонте появляется новая штучка. Так продолжается уже много лет и вошло в привычку. Старые друзья прозвали меня Дон Ян, порой мне кажется, что я реализую их мечты, вместо того чтобы жить своей собственной жизнью. Иногда, придя домой после очередных разборок, в которых я выгляжу подонком, я стою в прихожей и в слезах возношу пьяные жалобы собственному отражению в зеркале: черт, ну почему я не могу найти настоящую любовь?.. В такие моменты мне ужасно себя жаль.

С недавнего времени я редко появляюсь на публике с одной и той же девушкой больше трех раз, чтобы не осложнять себе жизнь. Никогда не поздно наверстать упущенное, через пару лет можно тряхнуть стариной и хорошенько покрутить жернова старой любовной мельницы, если фишка ляжет… Но с Шарлоттой я чувствую себя как-то уверенней, по крайней мере, мы знаем, что мы друзья, да и в постели нам неплохо.

Последнее время мне стали нравиться женщины, которые раздражают меня: какие-нибудь политиканши, размахивающие руками, эксперты по «межполовым вопросам», всякие… ну да, всякие тетки вроде Тарзан из того дома отдыха.

До сих пор помню ее вкус.

«Актер не обязан ставить оценки зрителям»

За кольцо мне дали семьсот пятьдесят крон, значит, оно стоило в несколько раз больше. Господи, сколько же Мике за него заплатил? Зато оно спасло нас от нужды, каникулы закончились, и первая зарплата не за горами.

Учебный год начался хуже некуда. Учитель рисования не может хорошенько узнать класс, потому что дает там три-четыре урока в неделю, – мой знакомый учитель шведского языка, работавший много лет с одними и теми же учениками, отзывался о них, как о своих юных родственниках, – мне же надо зубрить имена учеников то одной разношерстной группы, то другой сборной солянки с разных потоков, в общей сложности получается почти несколько сот студентов. Кому еще приходится по работе ежедневно иметь дело с сотнями незнакомых людей?! Актерам? Да, но им хотя бы не надо заучивать имена своих зрителей, чтобы потом оценить их творческий потенциал по пятибалльной шкале! А не выучишь имена, будут проблемы. Дети народ изобретательный, они всегда пользуются ситуацией – если я не запомню имен, я даже не смогу узнать, присутствовали они на занятии или нет. Бестолку орать: «Эй ты, в черной кепке, а ну-ка прекрати брейк-данс в классе!» Не говоря уже о том, какое стоит хихиканье, если перепутаешь Оскара и Олле. Я их понимаю, сама помню, как неприятно, когда учитель смотрит тебе в глаза и вместо Марианы называет Марией.

Не успеешь выучить имена, как пора прощаться – иногда администрация так намудрит с расписанием, что занятия заканчиваются посреди учебного года, – и вот уже перед тобой новый поток учеников. Но прежде чем окончательно расстаться, надо поставить оценки и при этом никого не перепутать, вот тут-то и начинаются нравственные терзания. У меня рука не поднимается поставить низкую оценку Веронике, которая рисует как курица лапой, и фантазии у нее не больше, чем у трамвая. Ведь она целый семестр потела над эскизами, рисовала буквы, чертила и фотографировала, делала отпечатки и лепила из глины, старательно высунув язык, все праздники работала над заданием, которое поняла совершенно неправильно, и всякий раз, показывая нам свои унылые творения, она смотрела с таким ожиданием. В том же классе время от времени появлялась Юханна, изредка поглядывавшая в мою сторону из-под черной крашеной челки. Свое тотальное отвращение к происходящему она выражала тихим пофыркиванием, иногда она дремала, веки ее слегка подергивались, словно она видела прекрасные сны. А потом внезапно вскидывала руку в поисках карандаша и делала такой шикарный эскиз афиши, что какая-нибудь рекламная фирма сразу взяла бы ее работу. Или вдруг несколькими движениями лепила из глины карикатуру на Веронику, да такую похожую, что весь класс просто взрывался от смеха. Попробуешь ее похвалить – фыркнет и потопает прочь. И что, ставить ей после этого высокую оценку только за то, что она талантлива от природы? Но с другой стороны, не ставить же хорошие оценки только прилежным и усердным ученикам? А как же таланты? Можно ли наказывать Юханну за то, что в школе ей делать нечего, по крайней мере на уроках рисования?

Была б моя воля, я бы ставила оценки по пятибалльной шкале, снабдив их комментариями длиной с небольшую повесть, чтобы все было по совести, – только при условии, что у меня в классе будут учиться десять человек, а не триста… Но разумеется, всем понятно, что я на глазах всею честного народа лишь немного завышаю оценку Веронике и немного занижаю Юханне, после чего первая в отчаянии рвет в клочья свой последний корявый эскиз, в то время как весь класс дружно негодует оттого, что второй не поставили самую высокую оценку. Эх, быть бы мне учителем математики, там все ошибки очевидны и почти всегда можно научиться найти верный ответ.

Ладно, не будем о грустном, конец семестра еще не скоро.

А пока что я врываюсь в учительскую, пытаясь сделать вид, что спешу на важную встречу. Ну невмоготу мне ворковать, сидя вместе со всеми на диванчике в первую неделю после каникул, когда кругом стоят разговоры о подводном погружении на Мальдивах и гастрономических турах в Тоскану. «А вы, Мариана, как провели отпуск?»

В один прекрасный день я с гордо поднятой головой отвечу, что теплыми вечерами мы жарили сосиски на гриле, а однажды я оказалась в песчаных дюнах рядом с тобой.

«Как дорого быть бедняком»

– Ну не могу я обратиться к такому парню с вопросом, не завалялось ли в его «ламборджини» пары описанных штанов! – сокрушалась Йенни через несколько дней после нашего приключения на побережье. – Хотя в том пакете лежали еще новые полотенца, они бы нам так пригодились…

– Нет проблем, – говорю я. – Давай телефон, он ведь наверняка оставил тебе визитку? А что будем делать с деньгами, которые он одолжил на врача? У тебя как с финансами?

– Я смогу заплатить через три недели, во вторник, – сказала Йенни. – Сейчас делают перерасчет. А потом мне выдадут аванс в счет пособия. Тот парень сунул мне двести пятьдесят крон.

Она выудила из сумки визитную карточку с такими изящными вензелями, что прочесть имя можно было с трудом: тонкие черные и красные линии, имя и адрес напечатаны каким-то модным, совершенно нечитаемым шрифтом в немецком готическом стиле. Ко всему прочему карточку украшали отпечаток накрашенных губ, поскольку ее держали в зубах, и следы абрикосового пюре для детского питания – это уже Йенни постаралась.

Я поглядела на карточку: «Ян Видинг» – и все, только номер мобильного в самом низу. Сто пудов, у него модный телефон с цветным экраном. На таких играют в рулетку, снимают на видео родственников и заполняют декларацию о налогах. Не прерывая беседы.

Я набрала номер и услышала автоответчик: «Это Ян. Я перезвоню вам позже». Затем сработал звуковой сигнал.

«Это Тарзан, помнишь меня? – спросила я. – Моя подруга хотела вернуть тебе деньги и забрать пакет, который забыла у тебя в машине. Если захочешь со мной связаться по поводу ее вещей, звони по номеру пятнадцать ноль восемь тридцать четыре».

Черт, по-моему, это прозвучало как зашифрованное послание наркодельца. Странная кличка, какие-то пакеты и все остальное… Ну и ладно; если он не позвонит, Йенни не придется отдавать ему двести пятьдесят крон, на которые она сможет купить новое полотенце. А он наверняка не позвонит. Люди нашего круга на таких машинах не ездят. Представляю себе его кислую физиономию в тот момент, когда Йенни погрузила туда свои описанные тридцать три несчастья.

Я пошла в детский сад за Беллой и Билли Кидом. Воспитательница встретила меня в дверях. Она смущенно отвела взгляд. Так, все ясно. Черт, опять у Билли проблемы со штанами! Она ведь мне уже не раз говорила.

В детском саду просят приносить про запас несколько чистых трусов – всякое бывает… А с трусами у нас всегда проблемы, в секонд-хенде они не продаются. В магазинах их тоже бесплатно не раздобудешь. Поэтому наш шкафчик чаще всего пустой.

– Да-да, конечно, – извинилась я. – По дороге домой зайду в «Оленс» и куплю целую упаковку. Опять я забыла!

– Носков тоже нет, – пробормотала воспитательница.

Пока я одевала детей, чуть не расплакалась. Дело не в том, что их одежда на несколько лет отстала от моды, это мы переживем. А вот когда не хватает трусов – это уже хуже. У Беллы нет чистых трусиков в мелкий цветочек, а у Билли – щегольских боксерских трусов. Им приходится довольствоваться серыми застиранными штанишками в катышках, которые куплены по три пары в упаковке. Сейчас же зайду в магазин и возьму еще несколько пар. Иногда мне на глаза попадается реклама каких-то фантастических распродаж со складов на окраине города, стоит только там появиться покупателю, его просто забрасывают вещами. Нам это не светит, потому что у нас нет машины. Зато есть двое детей. Поэтому нам остается отовариваться в ближайших дорогих магазинах вместе с богатыми пенсионерами.

В «Оленсе» Белла нашла детское бикини с кроликами. Бикини! Да еще и с кроликами! Мечта педофила? К тому же такое дорогое, как будто сшито из золотой парчи – по крайней мере, если исходить из цены за квадратный метр. Я видела, как ей хочется эти трусики. Все ее маленькое тельце напряглось, только бы не повернуться в мою сторону, только бы не смотреть умоляющим взглядом. Ах, Белла, Беллиссима, Белладонна!

Я купила бикини. И кто я после этого – хорошая мать или никчемное существо? Билли были куплены трусы в упаковке по три штуки и одни красивые, подороже, которые он надел прямо в магазине: мы не успели помешать, он переоделся под прилавком и был так горд, что сделал все сам. Правда, он надел их на джинсы. Еще мы купили носки, после чего в кошельке у меня осталось тринадцать крон.

Вечером мы решили поесть бутербродов, но масло кончилось. Я собралась сгонять на велосипеде в ближайший магазин, это одна секунда. Только денег-то у меня не хватало – чтобы купить упаковку масла, надо было добавить еще три кроны, я уже все карманы вывернула наизнанку.

Пришлось ехать в центр, в палатку, где продается масло в порционных коробочках. Купила две штуки, но стоили они столько же, сколько трехсотграммовая упаковка. Причем масла хватит только на завтра.

Почему никто никогда не говорит о том, как дорого быть бедняком?

«Научи меня петь песенку Пеппи на одной отрыжке!»

Мама купила мне штанишки с кроликами, такие же, как у Аманды. А еще у Аманды есть очки. Она может спеть песенку Пеппи на одной отрыжке. Вот бы мне тоже очки! Старший брат у нее из Кореи или как там ее. А у меня только Билли, он из никакой страны. Да еще и маленький. Иногда он бывает такой противный, в садике ковыряет козявки и вытирает их снизу о подоконник – воспитательница не знает, ей сверху не видно. А вечером, когда мы читали книжку «Тайна четырнадцати крыс». Билли написал в мамину кровать. Сначала мама решила, что он заболел или с ним что-то не так, потому что Билли никогда не писает в кровать, пока мы читаем, тем более что он там лежал. Но я-то знаю, в чем дело. Он не хотел писать в новых трусах, а потом забыл сходить в туалет. Мама сказала: «Черт!»

Папа наверняка приедет к нам летом. Один раз он у нас был позапозапрошлым летом или не помню уже когда, он еще все время кого-то боялся. Говорил: «Белла, скоро они придут, что делать?» Если он приедет, я покажу ему мои новые трусы. А вдруг он научит меня петь песенку Пеппи на одной отрыжке, папа ведь так много умеет! А я почти что научилась стоять на голове. У Аманды так не получится.

Между прочим, наша воспитательница выходит замуж за дяденьку, который работает в кино. Она теперь может ходить в кино когда угодно. Аманда говорит, что тоже может пойти в кино когда угодно, потому что у нее брат из Кореи.

Когда вечером мама ездила за маслом, Билли размазывал козявки за ее зеркальцем на столике, где она хранит помаду и все такое. Мама ничего не заметила.

А потом она позвонила кому-то и сказала: «Привет, это Тарзан!» Интересно, почему она так сказала? Я думала, Тарзан – это такая обезьяна. Сначала мама говорила вежливо, а потом разозлилась и покраснела. Я хотела послушать, о чем она говорит, но она сказала, чтобы я шла к Билли, а зачем мне к нему идти? Уходить я не стала, и мама заговорила с обезьяной таким добрым голосом, она так смеялась, как будто знала какую-то тайну и собиралась сделать сюрприз. Один раз на мой день рождения она испекла торт, на котором была шапка из сахара, я задувала на нем свечи. И как раз когда мама смеялась загадочным смехом, Билли свалился с табуретки и заорал. Мама попрощалась с обезьяной и прибежала на кухню, а там на полу рассыпаны какао и сахар – Билли хотел сделать шоколадную пасту. Он так орал, что мама заплакала и позвонила тете Йенни, а потом взяла одеяло, закутала Билли и посадила его в коляску. А он все орал. Мы пошли к тете Йенни. Мама собралась везти Билли к врачу, а меня оставили спать валетом вместе с этой придурочной Габби, которая писается в кровать. У меня даже пижамы с собой не было и зубной щетки. И вообще, у тети Йенни нет книжки про четырнадцать крыс!

«Таксы и китайские голые собаки»

Беру трубку и вдруг слышу ее голос, голос Тарзан. Честно говоря, я забыл ее настоящее имя: Мария? Марианне? Или что-то в этом роде. Помню только, что у нас был отличный секс на берегу, я и Тарзан визжали, урчали и фыркали от смеха – в детстве мы так же боролись с соседской девчонкой. Точно, так оно и было: мне тогда исполнилось лет десять – двенадцать, я толком не понимал, что происходит у меня в шортах, мне просто хотелось бороться с ней до бесконечности; когда она появлялась, я уже сидел в засаде за кустами смородины. Она всегда требовала, чтобы я ложился сверху и прижимал ее бедрами к земле по тех пор, пока она не крикнет: «Сдаюсь!» После этого она становилась какой-то размякшей и вялой. Она была на несколько лет старше меня, одному Богу известно, что было у нее на уме. Как только она произносила «сдаюсь», я неохотно приподнимался и вставал, как того требовал школьный кодекс чести в обычной драке, но, казалось, ей это совершенно не нравилось, она лишь недовольно вздыхала. Наша возня продолжалась до тех пор, пока однажды ее отец не застал нас – он приподнял меня за загривок так, что я беспомощно затрепыхался в воздухе, и швырнул в надувной бассейн, где плескался ее младший брат. Отец заорал, прибежала мать, девчонка заревела, а младший брат огрел меня ведром по голове. По идее это должно было отвратить меня от женщин, старших по возрасту, на всю оставшуюся жизнь.

Но когда в автоответчике раздался голос Тарзан, ко мне снова вернулось это чувство – словно в трусах у меня поселился зверь, который пытается вырваться на свободу и зажить своей жизнью. Я как раз предавался этим воспоминаниям, когда зазвонил телефон.

– Привет, это Тарзан!

И вдруг я лишился дара речи. Как зовут эту женщину? Она ведь тоже наверняка не знает моего имени, я для нее всего лишь пьяный насильник, у которого есть машина. Что ей от меня надо? Я вообразил, что она хочет подать на меня в суд за нападение, но с какой стати? Насколько я помню, она бросилась на землю и раскинула ноги и руки, будто книга, которая упала на пол и раскрылась на любимом месте.

– Алло! – ответил я наконец. Краткость – сестра таланта.

Она хотела забрать пакет своей подружки. Я давно собирался его выбросить, вся машина пропахла детской мочой. Разумеется, пусть приходит, он лежит у меня в гараже. Не тут-то было! У меня, мол, есть машина, значит, я должен ехать через весь город, чтобы завезти им пакет. Да никогда в жизни!

– Знаешь что, как там тебя зовут? Больше всего мне запомнились твои груди. Они похожи на собачьи уши.

По моим расчетам, после этого она должна была прервать со мной всякие отношения, и тогда мне не придется тащиться черт-те куда. Но оказалось, что Тарзан не из слабонервных.

– Какую породу ты имеешь в виду? – только и спросила она.

– Китайскую голую собаку… – растерянно ответил я. – Во всяком случае, волосы у тебя на груди не растут, уж это я точно помню.

Кажется, она хмыкнула, и, к моему несказанному удивлению, мы вдруг разворковались, как влюбленные голубки. В зеркале в прихожей я увидел, что мои губы растянулись в дурацкой улыбке. Мы обменивались ничего не значащими фразами, а моя рука невольно стала шарить в кармане, где лежали ключи от машины. И тут в трубке раздался дикий вопль. Ребенок орал так, будто в него вонзили нож, затем что-то треснуло и послышался такой сильный хруст, что я отдернул трубку от уха. Наверно, телефон упал на пол. Потом я услышал крики, звуки быстрых шагов и ее голос, кричавший вдалеке: «Билли, миленький, черт бы тебя побрал! Что ты тут делал? Как тебя угораздило?! Не кричи! Билли, вставай!» Затем она вернулась к телефону, ей явно нужно было куда-то позвонить. «Повесь трубку!» – завопила она, раздался щелчок, и связь прервалась. Я положил трубку.

Если мы когда-нибудь встретимся, я ей припомню этот щелчок…

Не нравится мне все это. Хожу теперь и думаю, как бы нам снова встретиться, что я ей скажу.

Притормози, приятель! А вдруг существует мистер Собачьи Уши. Да и стайка сопливых щенков тебе совсем ни к чему.