Текст книги "Поцелуй вечности "
Автор книги: Кассандра Клэр
Соавторы: Рэйчел Кейн,Мария Снайдер,Келли Армстронг,Мелисса де ла Круз,Сара Риз Бреннан,Холли Блэк,Либба Брэй,Карен Махони,Сесил Кастеллучи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
ЛИЛИТ СЭЙНТКРОУ
Амбиции
«Я могу изменить тебя». Он наклонился вперед, и его губы заскользили по моим; дыхание распространяло аромат мяты и вожделения, а волосы были цвета шоколада и меди. Потом он прижался своим лбом к моему.
Временами я задумываюсь: что бы произошло, если бы я сказала «нет»? Но он приник ко мне, обнял рукой за плечи; наши головы соприкасались, а мысли унеслись куда-то очень далеко. Он был великолепен и обращался со мной, будто я ему принадлежала. То, что стоял невыносимый холод, всю меня парализовал страх и в горле словно горел бензин, значения не имело. Важно одно: он выбрал меня.
Меня!
И я сказала «да».
А какая девушка не сказала бы?
– Боже! – Гвинет лежала на скамейке; пышные волны ее золотистых волос касались дерева, покрытого пятнами тени. Здесь, под смоковницами, было одно из самых желанных мест для обеденного перерыва. – Это никогда не кончится! Я останусь в ловушке до конца жизни.
– Можно не ходить на пятый урок. – Я крепко обхватила свои голые коленки. Под ними ощущалась приятная тяжесть школьной сумки – способ избавиться от неприличного желания проникнуть на бал в юбке. Сдвоенные струпья – следствие катания на роликах – были грубо залеплены кусочками пластыря. Быстрым боковым движением колена я сдвинула вверх свои очки. – Домашнее задание у меня сделано. Так что мы сможем появиться там в удобное время.
– Но я должна переодеться. – Голубые глаза-васильки поморгали. Вытянув руку, она оглядела свой французский маникюр. – И я не могу идти вот с этим.
– Школьница всегда с этим.
Кроме того, у меня нет ничего, во что можно переодеться. Я изо всех сил старалась не пресмыкаться. Но иногда мне приходилось уговаривать Гвин сделать даже то, чего она хотела сама.
– С извращениями. – Она снова вытянула руку. – Давай прокосим и четвертый. У тебя ведь и это домашнее задание тоже выполнено, верно?
Она имела в виду: есть ли у меня что-нибудь, что мы могли бы сдать обе? Было. Однако существовала одна проблема.
– Сегодня опрос.
Я сгорбилась, плечи превратились в острые выступы. Тень – это хорошо. Ветер, налетавший со стороны поля для игры в лакросс [37]37
Lacrosse (англ.) —игра в мяч индейского происхождения: две команды – каждая по 10 человек – пытаются забросить мяч в ворота противника с помощью клюшки (crosse). Проводится на травяном поле, популярна среди женщин. – Здесь и далее – прим. перев.
[Закрыть], приносил острый запах воды из поливальной установки, насыщенной химическими удобрениями. Молли Фенуик, Триша Брент и вся честная компания сидели на освещенных солнцем скамейках, сняв куртки и настолько расстегнув блузки с круглыми отложными воротниками, что обнаженная часть тела выглядела вызывающе. Митци Холленвейдер что-то рассказывала, а слушатели оживленно жестикулировали и выкрикивали фразы типа «Боже мой!», совершенно не задумываясь о том, слышат ли их высказывания преподаватели.
Украшенная вышивкой эмблема на моей куртке царапнула меня, когда я потерлась подбородком о неповрежденную часть правого колена. Шпильки, удерживающие сзади туго закрученные волосы, вызывали боль. Одно из правил Сент-Криспина: каждая пуговка застегнута, выбившийся волосок приглажен. Локонам Гвин подходило такое обращение: они послушно укладывались именно так, как она хотела. А мои всклокоченные темные лохмы всегда находили способ вырваться на волю, что бы я ни применяла для их укрощения. И я всегда уходила бы домой с замечаниями по этому поводу, если бы не умела расположить к себе преподавателей.
Я им нравилась. Взрослые обычно любят меня.
– Черт побери! – Она опять потянулась. – Значит, мы проходим опрос и сваливаем, так?
– Ловко.
Оно так и было. Брат Боб – он хотел, чтобы его так называли, – притворялся, что не любит мальчишек. Большая игра: он сделал соответствующее заявление директрисе и епископу, которые принимали все важные решения. По слухам, он застрял в женской школе, потому что ему нравились свойства других детей. Как раз мальчиков. Другой католической плоти.
Вы можете подумать, что у нас было о чем посудачить с Братом Бобом. Но он «работал» полицейским осведомителем, и его стремление усвоить максимальное количество сленга роли не играло.
– Хорошо. Что будем делать? – Она уже начала беспокоиться.
– Что-нибудь придумаем. Мы же всегда находим выход. – Ветер шевелил мои волосы, скользил по коленям. – Вероятно, нам повезет.
Раздался звонок: второй завтрак подошел к концу и свобода закончилась. Все зашевелились. Митци, поглядывая на нас, завершила свой рассказ. Ей всегда хотелось ходить на четвертый урок вместе с Гвин. И момент реализации этого желания, возможно, приближался, поскольку я очень долго – начиная со второго класса – считалась лучшей подругой Гвин. Это становилось утомительным, и Митци предвкушала, как она переманит ее в свою многочисленную компанию. Если сумеет избавиться от меня.
Гвин встала на ноги с таким стоном, будто прожила на свете не шестнадцать лет, а все сорок. Колени у нее были гладкими, волосы легли на место после нескольких энергичных движений головой, и теперь она балансировала на одной ноге, а другую поставила на скамейку, чтобы смахнуть воображаемую пыль со своих блестящих туфелек «Мэри Джейнс» [38]38
«Магу Janes» – детские или женские туфли с ремешком-перемычкой (по названию торговой марки).
[Закрыть]. Они всегда были отполированы.
Я приподнялась со скамейки и почувствовала в животе что-то вроде судороги. Гвин схватила свой пакет для завтраков и туго его свернула. А там еще оставалась половина сэндвича.
– Мы придумаем что-нибудь, – повторила я.
– Гвинет! – окликнула ее Митци. – Эй, Гвинет!
– Боже! – полушепотом произнесла Гвин. – Ее голос сверлит мне мозг. – Постережешь мое место на четвертом, ладно?
Можно подумать, кто-то другой захочет сесть рядом со мной.
– Конечно. Приятного развлечения.
– Да, хорошо. Пойду узнаю, что надо этой чувихе.
Одарив меня широкой хитроватой улыбкой, Гвин вышла на освещенное солнцем пространство. Ее волосы поймали свет и заблестели; длинные, стройные ноги вышагивали танцующей походкой. При этом она размахивала взад-вперед сумкой. Я вздохнула и чуть не свалилась, попытавшись встать со скамейки. Слава богу, юбка не задралась! Когда я стала приводить в порядок учебники в сумке, снова почувствовала судорогу – на этот раз в боку.
В Сент-Криспине регламентируются даже виды школьных сумок, которые можно покупать. Правда, тем, кто вроде меня получает стипендию, при покупке делают большие скидки. Недостаточные, конечно, но все же.
Отвратительно высокие звуки голоса Митци по-прежнему били по ушам. Я взглянула в ее направлении, натягивая на себя блейзер. Как это понять: мы находимся в солнечной Калифорнии, а они заставляют нас носить одежду из шерстяных тканей?!
Солнце освещало шумную ватагу хохочущих девиц, оттуда доносился визгливый и гнусавый смех. Однако я была уверена, что Гвин смеялась не вместе с ними, а над ними. Повесив на плечо сумку, я отправилась на четвертый урок и оглянулась всего один раз. Гвин стояла там, как и все остальные, под лучами солнца, высвечивавшего их лоснящиеся волосы, холеную кожу, сверкающие искорки золотых украшений – шариков, колечек, изготовленных, разумеется, из чистого золота, как рекомендовано в Сент-Криспине.
Грудь у меня болела, в животе раздавалось урчание, говорившее о том, что я голодна. Но я не обращала на это внимания. Школьные двери проглотили меня. В нос ударил запах линолеума, масла, крошек мела, крепких моющих средств уборщиц, а также дурной запах, исходящий от этих несчастных девчушек в грубой, шершавой одежде, поглощенных зубрежкой. А снаружи ждал целый мир! Все это сомкнулось над моей головой. Я протиснулась к своему классу, и никто не окликнул меня по имени.
Они опоздали к началу четвертого урока на пару минут, но и Брат Боб по какой-то причине задержался. То, что он не появился в классе точно к началу урока, было редкостью. Я достала и открыла свой подержанный, но еще вполне приличного вида учебник.
Гвинет проскользнула на свое место и села рядом со мной. Митци, откинув назад косички, смерила меня взглядом, преисполненным сожаления. Я плюхнулась на стул.
– Сегодня будет вечеринка, – шепнула Гвин. Она где-то раздобыла жвачку, и в нос мне ударил аромат «Джуси Свит». – На Холмах. Пойдешь?
– Я думала, что мы…
– Да брось ты! – прервала она меня с улыбкой.
В этот момент Брат Боб, тяжело ступая, появился в дверях. На его круглом покрасневшем лице виднелась испарина. Воротник, как всегда, врезался в морщинистую шею. Гвин называла это зрелище «шея придушенного индюка», и я с ней соглашалась.
– Но там же не будет ни одного знакомого. – Я пробормотала это еле слышно, потому что класс уже затих.
Черные глаза Брата Боба, маленькие и влажные, внимательно оглядели наши ряды. Митци заерзала. Триша затолкала сумку под стул и стала поправлять ленту, стягивающую волосы.
– Боже мой, просто скажи «да». – Гвинет устремила взгляд вперед, к классной доске, при этом ее голубые глаза сузились.
Брат Боб глотнул воздуху и встал прямо. Свежевымытая доска блестела.
– Да, – сказала я.
– Девочки, утихомирьтесь! – строго произнес Боб.
Вдруг раздался сигнал пожарной тревоги. Слава богу, тревога оказалась учебной. Мы с Гвин посмотрели друг на друга, схватили свои сумки и вышли из школы. Судя по всему, нам было предначертано закосить четвертый урок.
Мы заскочили домой к Гвин. Ее папа был на работе, мама тоже ушла куда-то. Дома находилась домработница Мариса, которая лишь поцокала языком, когда мы, хохоча, влетели в квартиру.
– Ты видела это, да? – Гвин начала икать от смеха.
Было удивительно, что она могла водить машину. От Сент-Криспина до ее дома – двенадцать минут езды, если светофоры не тормозят движение. Сегодня сплошь загорался красный, но нам везло.
Ездить с Гвинет – все равно что играть в рулетку: рано или поздно ожидает проигрыш. Иногда она становилась рассеянной и катила, не глядя на светофоры, забывая о встречном движении. Порой она будто вовсе не видела красных огней, пока я не извещала ее о них воплем «Господи боже!», хватаясь за приборную панель.
Гвин чуть не охватила истерика, когда мы проехали мимо полицейского на красный, вместо того чтобы остановиться и ждать своей очереди на проезд. Полицейский даже не посмотрел в нашу сторону и не переключил сигнал светофора. Он просто сидел у пульта.
В истерику впала я, поскольку в нас чуть не врезалась огромная красная «эскалада» [39]39
«Эскалада»(Cadillac Escalade) – полноразмерный автомобиль-внедорожник класса люкс.
[Закрыть]. Разумеется, с моей стороны. Поскольку с мисс Лакипантс [40]40
Luckypants (англ.) —дословно: «счастливые (удачные) штанишки». Фирменное название нижнего белья от Бьерна Борга, в прошлом выдающегося шведского теннисиста, чемпиона мира.
[Закрыть]никогда ничего не может случиться. Но я ехала с ней дальше и еще смеялась. Тусоваться с ней всегда было не скучно, начиная со второго класса, когда она в спортзале свалилась со шведской стенки прямо на меня. А после ночи, проведенной в доме ее родителей – шикарном особняке, привлекавшем взгляд обилием стекла и белоснежной штукатурки, – я временами закрываю глаза и отчетливо представляю себе, что это я живу там, а в гости заходит кто-то другой.
Гвин бросила сумку на табурет возле столика для завтрака и пригладила рукой волосы.
– Как дела, Мариса? – Она попыталась сделать серьезное лицо, но у нее ничего не вышло.
– Привет, Мариса. – Я помахала ей рукой, поправила висящую на плече сумку.
Она фыркнула на нас обеих, однако открыла дверцу холодильника. Меньше чем через минуту на столике появились тарелка с домашним сахарным печеньем и два больших стакана молока. Словно по волшебству. С округлыми плечами, круглыми глазами на круглом лице, она была одета в черное, напоминавшее униформу платье. На чистом, накрахмаленном белом переднике, как обычно, ни единого пятнышка.
Я взяла сахарное печенье. Она улыбнулась мне своей обычной скуповатой улыбкой, которая никогда не смягчала строгого взгляда черных глаз.
Наш смех улетучился. Гвинет плюхнулась на табуретку, а Мариса подвинула тарелку чуть ближе ко мне. Я отхлебнула молока, и в животе у меня слегка полегчало.
– Пронеслись мимо него впритык, – хихикнула Гвин, и мы снова будто вернулись на дорогу.
Прошло немало времени, прежде чем мы затихли, главным образом благодаря Марисе, которая подкладывала на тарелку печенье и подливала в стаканы молоко.
– Чего хочет Митци, кроме того, чтобы пригласить тебя на самую шумную тусовку этой недели? – Мне удалось произнести эти слова как бы между прочим.
– Ой, да фигня все это! Понимаешь, она не может существовать без восхищения окружающих. Извращение какое-то! Стоять кучкой и превозносить друг друга.
Ну да.
– А тебе действительно хочется пойти на это сборище? – Я имела в виду – вместе со мной.
Гвин искоса посмотрела на меня долгим, лучистым взглядом. Она выглядела такой жизнерадостной, и на ее щеках словно расцвели две розы. Я вытащила все шпильки из своих волос и почувствовала себя какой-то засаленной. Школьная форма не спасала.
– Если хочешь, одолжу тебе свою черную шелковую блузку.
Не могу сказать, чтобы она обхаживала меня. Но шелковая блузка была ее любимой обновкой. Возможно, она ее еще ни разу не надевала.
– Ха! Ты можешь просто забросить меня домой. Я не хочу идти туда.
– Ты опять хочешь пойти в старое скучное «Блю».
Ведь именно туда и ты хотела пойти, за пять минут до того, как Митци снизошла со своих высот и пригласила тебя!
– Нет, мне нужно делать домашние задания.
– Ну пожалуйста. Ведь ты сделаешь эти свои задания буквально за пять минут. Я сяду за руль, и ты поедешь со мной. Ты должна! Я не смогу одна сладить с оравой вопящих идиоток.
Тогда зачем туда идти? Но я сдалась. Какое-то время делала вид, что идти туда не собираюсь, но лишь до тех пор, пока Гвин не возмутилась и не запустила в меня печеньем. Мариса вздохнула и убрала со столика тарелку. Я допила молоко и подобрала упавшее печенье. Правда, есть его не стала – какая-никакая гордость у меня имеется!
– Хорошо. Пойду. Боже мой! – сказала я наконец.
Гвин снова засияла. Она всегда светится, если добивается своего.
Дом какого-то парня наверху, на Холмах. Там было много пива, громыхала музыка и то и дело раздавались оживленные крики. Чьи-то родители уехали, – думаю, вон тот парень с крысиной физиономией, стоящий в углу среди группы прыщеватых подростков и щелкающий фотокамерой, был хозяином сегодняшней вечеринки. Так ли это на самом деле, узнать не пришлось. Вечер выдался теплый, ветер едва ощущался. Полная луна, как огромный диск вареного сыра, вставала над берегом, над изломанными складками Холмов. Этот прекрасный вид открывался через стеклянные стены дома.
Как только мы пришли, Гвин отправилась за пивом. Я, оставшись в одиночестве около входных дверей, рассматривала незнакомых парней и девчат. В углу я увидела Митци, которая, заметив меня, вся как-то напряглась. Когда я говорю «напряглась», то имею в виду, что она напыжилась, словно лягушка, готовая плюнуть ядом. Это зрелище испортило мне настроение.
Плохое настроение не проходило. Гвин я обнаружила на кухне, по блеску ее золотистых волос; рядом стояла Триша Брент. Они над чем-то хихикали, и моя голова начала слегка кружиться. Всего здесь находилось, должно быть, не менее сотни человек. Проходя мимо широко распахнутых стеклянных дверей, ведущих во внутренний двор, я заметила, что какой-то пацан начал блевать прямо в бассейн. Я выглянула наружу: земляничные деревья, растущие на склонах холмов, плавно раскачивались под ветром, пролетавшим мимо. Здорово. Мне захотелось выйти во двор, но вид рыгающего паренька несколько подпортил впечатление. Так я стояла, прислонившись к створке открытых дверей, когда почувствовала чье-то приближение.
Оглянувшись, я увидела Скотта Холдера.
Половина девчонок Сент-Криспина была влюблена в этого парня. Голубые глаза. Свободно ниспадающие белокурые волосы. Приверженец эмо [41]41
Эмо– эмо-кор, эмоциональный хард-кор (разновидность панк-музыки).
[Закрыть]. Играет в футбол и учится в Академии Святого Игнатия, которая близка нашей школе. Танцевальные вечера, посвященные окончанию учебного года, объединяют игнатианцев и криспинианок, за которыми на этих вечерах зорко, словно ястребы за добычей, следит персонал обоих учебных заведений. Думаю, они заботятся о соблюдении заповедей католицизма.
Он что-то говорил, и его точеные губы двигались. Я уставилась на него. Он все еще был одет в форму, которую в Игнатии, согласно правилам, носили учащиеся подготовительного класса, хотя уже где-то бросил свою куртку и расстегнул рубашку. Его кулон – перехваченный в верхней части золотой проволочкой собачий зуб, висящий на пеньковом шнурке, – правилами явно не предусматривался. Он улыбался мне, демонстрируя свои ослепительно-белые зубы.
– Что? – почти выкрикнула я на фоне громыхающей музыки.
Он произнес мое имя:
– Правильно? Ты ходишь в Криспи?
Я кивнула:
– А какого черта тебе надо?
– Хочешь, давай уйдем отсюда.
Он был слишком загорелым и совершенным, чтобы воспринимать его как реальность. На какое-то мгновение я подумала, что он и вправду хочет, чтобы я ушла отсюда вместе с ним, и в голове вдруг возникла причудливая «парная» греза: Скотт Холдер забирает меня из Сент-Криспина на своем темно-красном «вольво» – меня, бросающую свою школьную сумку на заднее сиденье и садящуюся на переднее, а Митци и ее компания стоят сбоку и с завистью наблюдают за происходящим.
В следующий момент я очнулась и вернулась к реальности.
Глянув поверх его плеча, я увидела Митци и Гвин, стоявших рядом. Своим видом Митци напоминала кошку, проглотившую канарейку, а рот Гвин принял форму буквы «О». Они обе уставились прямо на меня, и я поняла, что означает выражение лица моей единственной подруги.
Точно такое же выражение на ее лице было в апреле, в День дурака. Нельзя сказать, чтобы Гвин страдала избытком утонченности. Митци что-то шептала ей на ухо, приложив к нему руку и выкатив свои хорошенькие, алчные, голубенькие, как шарики жевательной резинки, глазки. А улыбка Скотта становилась похожей на перевернутую букву «V», поскольку его брови поползли кверху.
Видимо, он был уверен, что я следом за ним выйду через двери во внутренний двор, где пацан уже перестал блевать и прополаскивал горло. Вокруг него то и дело раздавался громкий смех.
В голове у меня все встало на свои места. Такого рода вещи каждый день происходят в школах по всей Америке. Некто делает свой выбор и тусуется с кем-то другим, чтобы протрезветь.
Я рванулась назад мимо Скотта, сильно толкнув его плечом. Он отшатнулся. Протискиваясь сквозь толпу, я почувствовала, что в животе начинает крутить. По-моему, я услышала, как Гвинет пару раз окликнула меня, но никак не отреагировала на зов. В гостиной было полно ребят, все скакали вокруг под какой-то хип-хо-повый хит. Пока я пробиралась в вестибюль, меня то и дело тыкали потными локтями и пинали ногами. В воздухе плавал дымок от марихуаны.
В нормальной обстановке мы с Гвин отыскали бы местечко, где можно сесть и наблюдать за происходящим, прихлебывая пиво или попыхивая сигареткой с марихуаной, отпуская язвительные замечания в адрес каждого из гостей. Однако на этот раз я потихоньку выбралась из дома через входные двери и пошла по роскошным ступенькам, ведущим вниз.
Порывы ветра усиливались. Они несли запах сухости и чего-то горящего, обжигающего, но не настолько, как заполнившие мои глаза слезы. Они капали на черный шелк, и мне чертовски захотелось не возвращать Гвен дурацкую блузку.
Участники вечеринки гурьбой высыпали из входных дверей наружу. Разделившись на группы, они стояли вокруг, болтали и смеялись. Шеренга блестящих новеньких автомобилей вытянулась вдоль подъездной аллеи, спускавшейся по склону холма. Я продолжала идти, мои «Мэри Джейнс» громко топали по вымощенной плитами дороге. Она была извилистой и огороженной по обеим сторонам поребриками, за которыми находились кюветы; далее покачивались на ветру и шелестели ветвями земляничные деревья. Выше и ниже по склону холма виднелись огоньки в окнах домов, стоявших достаточно далеко друг от друга, чтобы не стеснять соседей.
Пришлось еще немного пройти, пока я не добралась до маленькой красной «миаты» [42]42
Автомобиль «Мазда МХ-5 Миата» – двухместный кабриолет (со складывающейся крышей).
[Закрыть]. Гвин оставила дверцу машины незапертой, так что я открыла багажник и достала оттуда свою сумку и блейзер. Если я правильно помнила, внизу, у подножия холма, находился перекресток с конечной остановкой автобуса – на случай, если у кого-то из обитателей этой богатой части города вдруг не хватит спиртного или печенья «Твинкиз» [43]43
Twinkies (англ.) —товарный знак печенья с кремовой начинкой производства компании «Интерстейт бейкериз».
[Закрыть].
Прогулка обещала стать долгой. Ветер что-то нашептывал и пофыркивал.
Гвинет прокричала мое имя. Донесшийся до меня звук был слабым, едва слышным, будто она стояла на платформе вокзала, а я находилась в отъезжающем поезде.
Я повернулась, поправила на плече свою «регламентированную» сумку и зашагала по дороге.
Поймать такси не удалось, но меня подобрал автобус, идущий в центр города. Я вошла, приложила проездной к считывающему устройству и села в кресло позади водителя. Ночью – это самое безопасное место, особенно когда ты плачешь. Мне пришлось порыться в сумке, чтобы отыскать что-нибудь вроде бумажного носового платка. Увы, ничего подобного не нашлось. В конце концов я вытерла лицо своей белой блузкой от школьной формы – ее все равно пора было стирать.
Поездка заняла не меньше часа, хотя автобус остановился лишь на одной остановке, и то без явных причин. А ведь я могла остаться там, на вечеринке, и обниматься со Скоттом, делая из себя круглую дуру. Может, у них на уме было еще что-то? Кто знает…
Мы спустились в долину, объехали вокруг промышленной зоны и оказались на въезде в центральную часть города. По правде сказать, я дернула за шнур сигнала об остановке прежде, чем сообразила, что делаю, и вышла из автобуса прямо перед «Блю». Был поздний вечер, начало одиннадцатого. Сообщение на табло клуба о сегодняшней вечеринке для посетителей любого возраста служило единственным оправданием тому, что этот центр развлечений уже горел огнями, как новогодняя елка. Перед клубом тусовалась шумная толпа молодежи: одни курили, другие просто стояли, прислонившись к стене и стараясь выглядеть круто. Множество подведенных глаз, взлохмаченных волос, некриспинские девушки в клетчатых юбочках и «мэри-джейнсах» на платформе. Из группировок в этот вечер преобладали готы.
Заплатив два доллара десяти– и пятицентовыми монетами и получив на ладонь светящийся штампик, я протиснулась в темноту зала, где работал кондиционер и мелькали кружащиеся вспышки света под низкие ритмичные звуки музыки. Моя сумка отправилась на стойку-хранилище. Я засунула жетон в маленький потайной кармашек юбки и ступила на танцпол. Играли некий индустриальный хлам, правда весьма ритмичный. Эта музыка несколько встряхнула меня. Несмотря на работающий кондиционер, все потели, и теплая соленая влага на моих щеках соприкасалась с теми крошечными холодными участками кожи, на которых она уже испарилась.
Танцуя, теряешь ощущение времени. Все исчезает и останавливается. Будто становишься каплей воды в океане с температурой человеческого тела; никаких острых граней. Когда скопище людей уплотняется и на загривке выступает пот, когда ты скачешь или машешь руками, а к тебе со всех сторон легонько жмутся другие человеческие тела, начинает казаться, что ты не так уж и одинок.
Я ткнулась в него, наверное, раз пять, прежде чем осознала, что он со мной танцует: копна вьющихся темных волос, белая рубашка, модные потрепанные джинсы и туфли. Лет семнадцати на вид, с черными глазами и высокими скулами. Музыка стала громче, ее ритм буквально оглушал, а он наклонился ко мне, и я ощутила исходящий от него запах мяты и чистого, здорового молодого тела. Совсем не такой, как от дорогого одеколона Скотта Холдера. Это было что-то другое. Сердце у меня забилось чаще, и я попыталась отстраниться, но на площадке было слишком тесно. Он находился позади меня, его руки скользили по мне, и вдруг к моим глазам подступили горячие слезы. Я отклонилась назад, в объятия этих безымянных рук, и оставалась там на протяжении по меньшей мере двух музыкальных номеров. Мы стали неподвижной точкой, вокруг которой кружилась масса остальных танцующих – этакий калейдоскоп глаз, губ, разряженных и раскрашенных ребят.
Плотная масса толпы распалась, и я сделала рывок, чтобы освободиться. Руки меня отпустили, и, пройдя мимо бара (только крем-сода и вода по весьма завышенной цене: для любого возраста – ничего горячительного) и через турникет, я вышла на улицу. Остановилась, подставила лицо ветру, и мои щеки высохли, а волосы взъерошились. Следом за мной на улицу гурьбой высыпали ребята – наступило время перекура. Все кричали и смеялись. Проходя мимо, они толкали меня, я пошатывалась из стороны в сторону и ждала, что вышибала заорет, чтобы я не загораживала двери.
– Привет! – сказал кто-то. Прямо мне в ухо.
Я невольно отшатнулась. Вышибала, косящий под военного толстяк, который, наверное, не смог найти работу в более солидном клубе, все-таки заорал. Но не на меня. Я открыла глаза и взглянула вверх. Это был он. Если бы он был слишком хорошеньким, я не стала бы тут задерживаться. Но он смотрелся почти нормально. А эти свои джинсы, наверное, нашел в секонд-хенде. И как-то забавно уставился на меня. Между бровями пролегла вертикальная морщинка, губы напряженно сжаты.
Я сердито хлопнула себя по щекам. У меня болели ноги, и я потеряла на этом целых два доллара. Чего ради?
– Привет.
– Джонни. – Он протянул руку. – Здорово!
Я посмотрела на его ладонь, потом вверх – на лицо, и самоуверенная улыбка голубоглазого Скотта Холдера промелькнула в моей памяти. Но я пожала ему руку.
– Здорово!
Рука у него была теплая, но не потная, как моя, и кожа на ощупь не такая.
После единственного слабого рукопожатия я повернулась, чтобы уйти. Мои голые икры онемели от ветра, дующего вдоль улицы и трущегося об углы домов, словно кот.
– Таинственная леди. – Его взгляд прошелся по мне сверху донизу, охватив и шелковую блузку, и юбку, и белые носки, и «мэри-джейнс». – Я видел тебя здесь прежде. С такой блондинистой девушкой.
– Сегодня этой девушки здесь нет, – быстро сообщила я, и она тут же перестала его интересовать.
– Это хорошо. Трудно разговаривать с двумя девушками сразу, особенно если они подруги. А вы, девчата, специально такое подстраиваете. – Он слегка улыбнулся, и кончики его зубов высунулись наружу. – Хочешь сигарету?
Я уставилась на него. Моим глазам стало горячо и сухо, и я почувствовала, как все лицо вспыхнуло и покрылось пятнами.
– Нет, спасибо.
– Ладно. Может, тогда немного потанцуем, а? Ведь еще не поздно.
Он слегка сгорбился и засунул руки в карманы брюк. Его волосы были совсем как мои, только вились сами, без завивки. Он выглядел очень уверенным в себе. Но что-то во всем этом было не так.
Нельзя сказать, что он не был привлекательным, – скорее наоборот. Однако он казался очень самоуверенным. Вы никогда не встретите парнишку-тинейджера, который выглядел бы человеком, имеющим обо всем определенное мнение. Ну а если встретите, это будет притворщик. Но этот действительно так выглядел… Что странно.
– Мне надо идти.
– Но ты ведь только что пришла.
«Откуда, черт побери, тебе это известно?» Я пожала плечами, полирнула одну «мэри-джейнс» о тыльную сторону носка на другой ноге. Лодыжки у меня ныли – я прошла немалый путь по склону холма до автобусной остановки и, наверное, натерла ноги до волдырей.
– Ну скажи «да». – Он перестал улыбаться и выглядел вполне серьезным. Весьма серьезным. Его взгляд был очень проницательным. – Мы должны объединиться, ты и я.
Что сказать? Я же совсем не знаю тебя, парень.
– Это почему же?
– Потому что в противном случае они съедят нас заживо. Пошли танцевать. – Он снова протянул мне руку, ладонью вверх.
Допускаю, что это была правда. И я заплатила свои два бакса. Он не улыбался, только смотрел на меня, будто дело было весьма серьезным и мне следовало об этом знать. А ветер продолжал дуть, издавая низкие воющие звуки.
В общем, я пошла с ним. Мы вернулись, пройдя мимо вышибалы, который внимательно на нас посмотрел, но ничего не сказал. Джонни все время держал меня за руку, пока мы шли к танцполу, где растворились в общей массе танцующих. Вместе с тем мы находились в своем маленьком пространстве, которое принадлежало только нам двоим.
Когда в субботу утром я открыла глаза, раннее солнце разукрасило лучами мою постель, а будильник, вместо того чтобы звенеть, издавал какие-то хриплые звуки. Моим первым ощущением стала чертовская боль в ногах. В следующий момент я поняла, что наш трейлер пуст. Но может, папа спит.
Несколько минут я лежала, наслаждаясь ощущением солнца. В трейлере что-то похрустывало, так, как это всегда происходило с ним по утрам, – так похрустывает в приемнике кухонного комбайна бекон, когда с него снимается шкурка. Мои лодыжки болели, но зато носки были чистые – позавчера я устроила стирку.
Я встала. Сливное отверстие в полу ванной комнаты следило за мной, пока я приводила себя в порядок. Вода была негорячей, но и на улице сегодня стояла вполне теплая погода. Так что все нормально. Покрытое пятнами зеркало над раковиной нагоняло на меня тоску, поэтому я лишь, мельком глянула в него, чтобы собрать волосы и перехватить их лентой.
Пройдя в кухню, я поняла, почему отец ушел.
«Сегодня работаю в булочной. Получил твою ведомость – сплошные „А" [44]44
«А»(отлично) – высшая отметка по пятибалльной системе A – F, принятой в учебных заведениях США.
[Закрыть]. Славная девочка. Оплати счет за электричество!»
Буквы были нацарапаны на обратной стороне полученного из Сент-Криспина конверта из плотной светло-коричневой бумаги. С лицевой стороны конверта на гербе и готическом шрифте расплылось пятно от пролитого кофе.
Слава богу, у него есть работа. По крайней мере на какое-то время. Я открыла конверт с ведомостью, увидела на ней четкий ряд оценок «А» и с облегчением вздохнула: в прошлом семестре я едва не завалила тригонометрию, но судьба и Брат Боб оказались ко мне благосклонны.
Итак, стипендия – в сохранности. Я была уверена, что мне выставят такие оценки. Кого колышет, что себе думают эти богатенькие сучки или насколько они недоброжелательны и злобны?
Но Гвинет… Вот она сидит рядом со мной на скамейке в летнем домике ее родителей, болтает ногами и жует трубочку с мороженым. И поглядывает в окошко – не покажется ли там возвращающийся домой отец, а мы с Марисой в это время играем в шашки. Или стоит рядом со мной в хоре, и мы подталкиваем друг друга, когда начинается песня с неким забавным подтекстом, понятным только нам двоим.
Еще в конверте лежали деньги. Предполагалось, что я пойду и оплачу счет за электричество. Дешевые тюлевые занавески слегка шевелились. Отец оставил окно в кухне открытым, наверное, чтобы выветрился запах сигаретного дыма. Три банки из-под пива и сковородка со следами яичницы и разогретой фасоли на дне. Я открыла кран с разбрызгивателем и вылила в раковину немного средства для мытья посуды.
Щеки у меня были мокрые. Ветер слегка подвывал. Теперь этот звук, дополненный шуршанием поднятой ветром пыли, трущейся об острые углы, будет постоянным. Так происходит каждую осень.
Если бы мы не пошли на вечеринку, сейчас я проснулась бы в спальне Гвин, учуяла бы запах кофе и жареного бекона и услышала бы отдаленное, доносящееся из кухни мурлыканье какой-нибудь мелодии в исполнении Марисы. А поскольку сегодня суббота, родители могли быть дома и Гвин стремилась бы уйти, прежде чем ее бледная, худосочная мамаша произнесет свое обычное: «Ты завтра собираешься пойти в церковь?» Мы бы с ней прошлись по магазинам и, в то время как Гвин делала бы покупки, передразнивали бы окружающих, прыская смехом в сложенные пригоршнями ладони.
