Текст книги "Добрые слуги дьявола"

Автор книги: Кармен Посадас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

3. ЧЕТЫРЕ СООБЩЕНИЯ, ФАКС И ТРИ ЭЛЕКТРОННЫХ ПИСЬМА

Часть удовольствия от получения корреспонденции доставляет предвкушение ее открытия. Как голодный ребенок, только что стянувший яйцо, не спешит выпить его, оттягивая удовольствие, как влюбленный не торопится разорвать конверт с любовным письмом, придумывая себе множество других дел, чтобы отсрочить приятный момент, так и Инес сейчас провела тряпкой по своему новому монитору в ожидании, пока активируется программа. «Как можно было не использовать это чудо раньше?» – спросила она себя, в то время как на мониторе появились первые снимки Исабель Альсуа. Это серия из 24 крошечных фотограмм, на которых невозможно ясно различить ни губ той женщины, ни выражения подвижного лица, уже стершегося из памяти Инес, хотя они расстались всего пару часов назад. Она начала открывать фотографии, щелкая мышью, но пока это не более чем повторяющиеся сцены, словно безобидные отражения в миниатюрной зеркальной галерее.

Инес решила отобрать сначала серию из шести фотографий, просмотреть, увеличить понравившиеся и обработать. Уже открыла папку, чтобы сохранить в ней фотографии, но внезапно ее охватило любопытство. Кто ей звонил? Может, что-то случилось? Сегодня намного больше сообщений, чем она получает обычно за вечер. И тогда, как хитрящий сам с собой влюбленный, позволяющий себе отогнуть уголок (всего лишь уголок!) любовного письма, чтобы приглушить нетерпение, Инес решила, что, пока она работает мышью, другой рукой вполне можно открыть какое-нибудь сообщение. Одной рукой, Инес? Что за глупости, для работы тебе нужны обе руки! Хотя… почему бы и нет? Делать несколько вещей одновременно вполне возможно, в этом нет ничего сложного. Она где-то читала, что одно из различий между мужчинами и женщинами заключается в том, что мужчины последовательны и могут концентрироваться лишь на одном занятии, а женщины мультиактивны, так же как их далекие предшественницы из пещер, одновременно готовившие еду, следившие за ребенком и охранявшие вход от диких зверей.

«Как бороться с самовлюбленным мужчиной» – такова тема первого электронного письма. Инес открыла его, просмотрела и закрыла, а потом сделала то же самое со вторым и третьим. «Почему наступает такое время, когда все наши самые близкие друзья живут внутри компьютера, а не в соседней квартире?» – размышляла она, одновременно увеличивая на другом мониторе фотографию. Не очень удачный снимок. Ну, первый блин всегда комом, посмотрим, что еще у нас есть. Инес открыла другую серию фотографий, улучшила цвет, уменьшила резкость. Да, не помешало бы немного электронной хирургии, чтобы разгладить морщины, но это займет много времени. Ее же сейчас интересовало другое: где снимки рук? Спокойно, они должны быть где-то здесь.

Инес решила передохнуть и прочитать полученный факс. Она прекрасно знала, от кого он, и даже догадывалась о содержании по нарисованным над текстом человечкам.

«Мужчины не богаты на выдумки, – подумала Инес, – и как же они повторяются! Не могут даже придумать другого способа, чтобы сделать женщине больно!» В письме говорилось:

Dear Watson,

убрать сайт(Посылая факс, чтобы отменить долгожданное свидание, Игнасио де Хуан всегда рисует в заголовке письма фигурки из «Пляшущих человечков», любимого рассказа Инес про Шерлока Холмса. Неужели он думает, что это мизерное великодушие способно смягчить удар?)

Dear Watson,

I deeply regret to inform you that I am unable to keep our appointment as planned. Please excuse all inconveniences.

Yours,

Sherlock Holmes [4] 4
  Дорогой Ватсон, с искренним сожалением сообщаю вам, что я вынужден отменить запланированную нами встречу. Прошу великодушно извинить меня. Ваш Шерлок Холмс.


[Закрыть].

Дура, не нужно было этого читать… Теперь Инес уже не в силах удержаться от того, чтобы не высказать свою досаду, всегда вызываемую в ней появлением пляшущих человечков.

– Ну и сиди со своей женой и оставь меня в покое, идиот, я тебя ненавижу, – произнесла она вслух, обращаясь к одному из танцующих человечков, как будто это он был виноват в ее неудачных отношениях с Игнасио де Хуаном, продолжавшихся уже более трех лет. Она уже много, слишком много раз клялась себе порвать с этим человеком, покончить с игрой в детективов, записочками по-английски и торопливыми любовными свиданиями, проходящими в страхе внезапного появления леди де Хуан, как Игнасио именует свою жену.

– Леди де Хуан! Что за пошлость! – вскрикнула Инес, и так громко, что даже на секунду испугалась: вдруг кто-нибудь услышит это и догадается о ее несчастливой личной жизни. – Ты много воображаешь о себе, Игнасио де Хуан, но единственное, что в тебе есть от англичанина, – так это туфли «Черч», которые ты купил, когда преподавал испанскую литературу в Суссексе, в колледже для девочек. А это было сто лет назад, задолго до того, как ты стал именитым писателем, лауреатом международных премий и женился на поклоннице твоего таланта, позволяющей тебе играть в детективов с такими дурочками, как я. Такими набитыми дурами, которые сгорают от желания побыть с тобой хоть немного, выпить бокал «Бейлиза» и послушать, как ты разглагольствуешь о своем всемирном успехе. Эгоист, тиран, бессердечный нарцисс!.. Почему ты не любишь меня хоть самую малость, черт побери?

Ругань вернула Инес к реальности, и она обнаружила, что, продолжая автоматически щелкать мышью, сделала фотографию женщины с красными ногтями такой огромной, что ее голова казалась скульптурным украшением кафедрального собора. О Боже! А ну-ка уменьшим ее немного, вот так-то лучше…

Сейчас Инес обязана была выкинуть из головы любовные свидания, игры в детективов и пляшущих человечков, потому что иначе она закончит работу лишь к утру, а ей нужно обязательно поспать, особенно после вчерашнего… «Да, да, дорогая, ты уже не помнишь, что было вчера? Давай, соберись и заканчивай работу. – Инес открыла другую серию фотографий, на которых Исабель Альсуа Гарсия была снята средним планом. – Довольно сносные, пошлю в журнал эти, Майре они понравятся». Почти не задумываясь, Инес вырезала фотографии, даже не увеличивая: какая по большому счету разница, они все похожи, пускай сами выберут подходящую. Ей хотелось поскорее найти другие. «Где-то здесь, здесь должны быть фотографии рук», – думала Инес и опять вспомнила о непрочитанных сообщениях. Вдруг там какая-нибудь хорошая новость или потрясающее предложение о работе? Может, звонил кто-нибудь интересный? «Хватит, Инес, продолжай работать. Хоть раз в жизни постарайся вести себя как мужчина и не хвататься за двадцать дел одновременно, – строго сказала она себе. – Делай, как они, и не совмещай с работой ничего более сложного, чем чашка кофе или сигарета: так будет лучше». Однако Инес не любила кофе и не курила. К тому же предпочитала ничего не оставлять «на потом». Ладно-ладно, ведь это займет лишь минуту. Да и с фотографиями за это время ничего не случится, это не раньше, когда приходилось проявлять в ванночке, техника совершенствуется… Что тут у нас? Инес меняет мышь на сотовый телефон, нажимает «Меню», затем «Сообщения» —> «выбрать» —> «журнал звонков» —>.

Она прижала телефон к уху плечом, одна ее рука возвратилась к клавиатуре, а другая потянулась обратно к мыши. Из телефона донеслось:

«Радость моя, золотце! Это мамочка. Как у тебя дела? Я сейчас на Сицилии с Ферди: еда просто потрясающая, теплоход комфортабельный, только вот греческие руины все похожи одна на другую… А, кстати, как твоя личная жизнь?»

В другой серии фотографий рук тоже нет, и на шести-семи снимках лицо едва различимо. Инес, увеличив один из них, вздохнула: «Скоро – нравится тебе это или нет – придется носить очки». Ужасно здесь получилась эта женщина: она ведь примерно того же возраста, что и Беатрис, мать Инес, но лифтинг ей сделали намного хуже – настоящая ведьма из сказки про Белоснежку! Ужасные фотографии, ни к черту не годятся… Что ж, посмотрим другие.

«Рррааадость моя, с днем рождения! (Браво, мамуля… он был три дня назад). Я так очарована Италией, что, думаю, еще не скоро вернусь в Мадрид (хихиканье, прерывистое дыхание, потом Беатрис снова начала говорить, стараясь придать своему голосу материнский оттенок). Ты все еще встречаешься с тем невыносимым типом, тем идиотом? Кстати, я купила тебе божественный столовый сервиз на день рождения, и у меня для тебя есть еще один потрясающий подарок, но это сюрприз (опять неуместный шум). Ах да, Ферди передает тебе tanti, tanti baci [5]5
  Тысячу поцелуев (ит.).


[Закрыть]. Береги себя».

Если бы Инес купила себе хорошие очки, а не довольствовалась теми, что продают в аптеках (она их то и дело теряла), ей не приходилось бы сейчас отбирать фотографии вслепую. Эх, Инес… Что толку с того, что у тебя сверхмощный монитор, если ты ни черта на нем не видишь? Уж конечно, у Анны Менке нет этих дурацких комплексов, и она не пытается убедить себя, будто у нее зрение молоденькой девочки. Ладно, сдаюсь, где этот протез? Инес бросилась на поиски и нашла свои очки без дужки.

Tanti baci, ну и кретин, – произнесла она вслух, пытаясь вспомнить приятеля Беатрис – теперешнегоприятеля, хотя на самом деле очень трудно отличать их друг от друга: они всегда очень молодые, светлоглазые, подозрительно похожие на Тони Кёртиса и обычно богатые… «Где она их берет? – задумалась Инес. – А у меня ведь даже нет рядом друзей, кому можно было бы рассказать о ее успехах и моих неудачах».

Слава Богу, новая серия фотографий была просто великолепна. Инес отобрала еще полдюжины снимков, которые тоже должны понравиться главному редактору. Несколько фотографий в фас и в полный рост. А что делать с ногами-колоннами? На секунду Инес захотелось поддаться искушению сделать мелкую пакость и увеличить несколько фотографий, на которых юбка Исабель Альсуа была поддернута так высоко, что сразу бросался в глаза контраст между квадратными лодыжками и округлыми ляжками, отчего ноги казались колоннами уже не дорического, а ионического ордера. Ладно-ладно, никаких пакостей: Инес уменьшила и закрыла фотографии. Выберем снимки, где она вышла получше… Так-так… вот здесь она великолепна. Пошлю эти фото – и дело с концом, пусть Майра сама выбирает. Есть ли еще фотографии крупным планом? Нет, кажется, дальше будут лишь руки – множество пальцев, ногтей, вен, сухожилий…

Какие глупости она делает – это все от усталости, изображение на супермониторе TFT уже так и пляшет перед глазами. Скоро ей будут мерещиться привидения, как ее виртуальной подруге из Веллингтона («Му screen is full of leprechouns, Help!» [6]6
  Мой экран полон эльфов! Помоги! (англ.)


[Закрыть]). Экран же Инес полон сейчас не эльфов, а рук. Смотри-смотри! Вот они! Хорошо, а зачем тебе все это, глупая? Руки, так же как и лицо, – всего лишь часть тела человека, их многие фотографируют – что тут особенного? А эти снимки не сгодятся даже для второсортной художественной коллекции, ты зря потратила время, Инес, не в твоем возрасте так развлекаться…

«Инесита-Инес, это мамочка!»

Инес Руано с детства предпочитала, чтобы мать говорила с ней тоном светской львицы, роковой женщины, а не этим наигранно-материнским голоском, доносившимся сейчас из аппарата. Она хотела отключить автоответчик мобильного, но не стала: ногти, снятые крупным планом, приковали все ее внимание.

Инес увеличивала фотографии рук: лучшие из них – те, где на заднем плане видно и лицо их обладательницы. Женщина на фотографии что-то говорила, и Инес почти догадывалась, что именно,хотя не по форме губ, а по красноречивому жесту хищных рук – разрывающих и терзающих нечто невидимое.

«Инесита-Инес, я только что сказала Ферди, что мы возвращаемся в Мадрид, потому что моя девочка уже несколько месяцев не видела свою мамочку».

Инес разглядывала одну фотографию за другой: великолепные, великолепные руки, и они теперь в ее полном распоряжении – она может делать с ними все, что захочет, даже показать на ближайшей выставке в Женеве. Что ж, почему бы и нет? Правда, подобная тема не нова, но в этих фотографиях явно было что-то особенное. Инес снова просмотрела снимки, где на заднем плане видно лицо женщины: несомненно, эти фото самые экспрессивные. Конечно, в таком виде их нельзя использовать, это должны быть неизвестно чьи, анонимные руки, но, в общем, сделать их такими несложно: select-paste-new image-cut.

«Привет, малышка, мамочка приготовила к твоему сорокапятилетию подарок, который уж точно изменит твою жизнь. Слушай…»

Инес на секунду отвлеклась от фотографий, чтобы заставить автоответчик замолчать. Двойной писк телефона оповестил, что только что – в 19.30 – поступило новое сообщение. Ну и ну, когда же Беатрис (кто же еще?) опять успела позвонить – так, что она не заметила? До чего не везет сегодня! Инес раздраженно выбрала клавишу «Стереть» на своем телефоне. «Нажать на кнопку» – наверное, самое распространенное у людей желание. Если можно было бы менять жизнь с помощью этого несложного действия, никто не смог бы удержаться от искушения, и таким образом мы убивали бы и уничтожали все, что мешает нам жить.

– Эх, если бы заставить человека исчезнуть было так же просто, как нажать на кнопку: раз – и прощай, мамочка, – сказала Инес.

А если это сообщение не от матери? Вдруг в качестве компенсации за весь этот телефонный стресс судьба решила подарить ей нечто особенное – например, новое предложение о работе? Инес взглянула на автоответчик.

Новых сообщений: 1.

Совершить магическое действие было вполне в ее власти, однако вместо «стереть» Инес нажала «play», и из мобильного телефона раздалась речь с уругвайским акцентом:

«Здравствуйте, это Мильтон Васкас (кто такой Мильтон Васкас?). Я звоню вам по поручению Грейдона Картера, редактора «Вэнити фейр». Нам с Грейдоном очень понравились ваши работы в летнем номере испанского «Вог», и мы хотели бы предложить вам сотрудничество».

На этом месте сообщение заглушило бульканье, словно прекрасная новость добралась до Инес вплавь с другого берега Атлантического океана. Как бы то ни было, она решила, что у Мильтона Васкаса самый красивый и мужественный голос, который она когда-либо слышала в своей жизни. Как только закончилось бульканье, голос зазвучал вновь.

Потянувшись за листочком бумаги, чтобы записать то, что собирался сказать ей Мильтон Васкас, Инес обнаружила, что ее рука до сих пор на мыши и, машинально покручивая колесико, она до безобразия увеличила изображение Исабель Альсуа.

«Завтра в США нерабочий день, но на следующей неделе мы вам позвоним. На всякий случай оставляю вам наш номер в Нью-Йорке. Записывайте: 1212546… («Мужчины конкретны, а женщины мультиактивны, – усмехнулась Инес, – смотри, глупая, ты не можешь сконцентрироваться на чем-то одном, даже получив такое сногсшибательное известие».)…6754 или 755 («Так-так, выбираем левую часть, отрезаем ей голову, туловище и щелкаем здесь… cut»).Также я оставляю вам номер своего сотового: 01…»

Инес записывала телефон и так внимательно его проверяла, что не заметила протянувшихся с экрана огромных рук с ярко-красными ногтями, обрезанных на уровне запястий.

«…или 356 на конце. Сеньорита Руано, записали?»

4. НЕСКОЛЬКИМИ ДНЯМИ РАНЬШЕ, МАРТИН ОБЕС

Музыкальный автомат в любом баре играл в жизни Мартина Обеса роль своего рода прустовского печенья. Всегда повторялось одно и то же: начинала звучать мелодия, слышался звон падающих монет, и тотчас, как будто под влиянием магии «печенья, которое тетушка Леонсия подавала мне смоченным в чае каждое воскресное утро», начинался настоящий парад воспоминаний, несмотря на то что от этого несчастного прошлого Мартина отделяло много лет и расстояние в одиннадцать тысяч километров. Говорят, будто картины прошлого блекнут с годами и от частого обращения к ним теряют свою силу, но у Мартина Обеса все было наоборот. Его воспоминания не только не хотели сдаваться, но откровенно издевались над ним: они сидели на барной стойке, как озорные дети на заборе, болтая ножками и крича: «Вот они, мы!»

Видения были различными в зависимости от ситуации или, вернее, от содержимого стакана или чашки, стоявшей перед Мартином. Так, утренний кофе обычно воскрешал в нем болезненное детское впечатление: вечер, они идут мимо открытых окон казино «Сан-Рафаэль», мать – такая красивая – держит его за руку, и ветер играет юбкой, то открывая, то закрывая ей ноги. У этого воспоминания нет головы – лишь туловище и конечности, потому что в то время Мартин смотрел на мир с высоты четырехлетнего ребенка. «Осторожно с мороженым, дуралей, ты что, не видишь, что можешь запачкать маме юбку?» – раздается голос его сестры Флоренсии, но поздно: липкая ручонка уже схватилась за красивую мамину юбку. «Мамочка, ты только посмотри на Мартина, смотри, что он натворил!» И с тех пор на Мартина с ужасом смотрела вся семья: он пристрастился к наркотикам в пятнадцать лет, вылетал из одного колледжа за другим, так же как потом – из университетов… и всегда пытался схватиться за юбку матери, всегда грязными руками.

Еще хуже было с послеполуденным пивом: оно, вкупе с магическим действием музыкального автомата, вызывало в Мартине другое, еще более мучительное воспоминание. Он видел себя в Стамбуле, где реальность так призрачна, что ее можно окончательно затуманить дымком кальяна или растворить в поцелуях Хельги. Где, интересно, она сейчас? Наверное, где-нибудь в Баварии, с их общим ребенком, которого Мартин никогда не увидит, – она поклялась ему в этом, когда малыш был еще не больше крошки гашиша. Воспоминания сменяли друг друга, ни на мгновение не прекращая своего шествия, вино за обедом и послеобеденный кофе вызывали все новые и новые картины прошлого, а капуччино в половине шестого напоминал богемную жизнь в Париже, где Мартин изображал из себя гитариста и встречался с пятидесятилетними дамочками, чтобы оплачивать свое проживание в мансарде. Вслед за этим являлись еще менее приятные воспоминания – например, о периоде жизни в Лондоне, когда Мартин стал надеяться, что наконец-то станет актером, получив крошечную роль в фильме Монти Пайтон, где он играл голого сумасшедшего в палестинской пустыне. В следующий раз, вопреки чаяниям Мартина ему удалось сыграть лишь самца в «Двух горячих шведках». Так он прожил несколько лет, думая, что удача вот-вот улыбнется ему. Теперь же, потягивая в половине восьмого виски, Мартин вспоминал свою неудавшуюся артистическую карьеру и приходившие некогда спасительные извещения о денежных переводах из Уругвая (мать его баловала, да и отец тоже – исключительно из любви к ней). И в конце концов уже не звяканье монет в музыкальном автомате, а похожий звон льда в бокале вызывал в его памяти голос Флоренсии: «Мама умерла, возвращайся».

Однако это было еще не самое ужасное: по-настоящему мучительно было думать о том, что он не только не вернулся домой, но и почти забыл о собственном отце. Том после всех финансовых катастроф жил в съемной квартирке в компании с портретом покойной жены. Однако это последнее было уже не воспоминание, а реальность, и такая горькая, что Мартин не осмеливался глядеть ей в лицо. Ему легче было выносить воспоминания, сидящие на барной стойке, – ведь они были совсем крошечные и вели себя вызывающе лишь тогда, когда кто-нибудь из посетителей бара бросал монеты в музыкальный автомат. Плачевное же положение отца было действительностью, и очень жестокой.

Однако не стоит думать, что Мартин был человеком безответственным или сентиментальным. Все знавшие его сходились на том, что он был необыкновенно красивым мужчиной. Правда, теперь, когда Мартину исполнилось тридцать четыре, девчонки при виде его не останавливаются уже как вкопанные посреди улицы, но он до сих пор сохранил ту небесную красоту, обладателю которой прощается все, по крайней мере на начальной стадии знакомства, пока безусловная симпатия не уступила еще место зависти. «Умение нравиться» или «умение расположить к себе» – так называла Флоренсия это качество, которым, кстати, сама не обладала. Но, несмотря на то что у тебя оно есть или именно поэтому, тебя нужно было бы назвать Кандидом, простофиля. Ты думаешь: все к лучшему в этом лучшем из миров, так что живи и радуйся! А разве опыт не научил тебя, недотепа, что расположить к себе – это лишь первый шаг, а все самое трудное – потом?

Но, несмотря ни на что, Мартин продолжал верить в свою счастливую звезду, потому что иллюзии, порождаемые красотой, столь же обманчивы и намного более упрямы, чем миражи в пустыне. Единственное, чему его научили неудачи, – по возможности использовать свой «дар». Или по крайней мере разумно его употреблять. Мартин знал, например, как с помощью своего обаяния добиться, чтобы служащая – или даже служащий – отдела иммиграции подготовила его документы для рассмотрения в первую очередь, но он интуитивно чувствовал, что не следует злоупотреблять этим даром для отсрочки платежа за мансарду (несмотря на то что его квартирной хозяйкой была чувствительная пятидесятилетняя дама). В последнем случае обаяние должно было быть лишь приправой к добрососедским отношениям. «Донья Тересита, может, подремонтировать вам полотенцесушитель? По-моему, он чуть-чуть покосился». И донья Тересита позволяла Мартину делать все, что угодно ради возможности лицезреть его лопатки. «…Такие загорелые, ты не представляешь, дорогая… это бог, настоящий Аполлон, как говорит Ракель… А волосы! Ах, какие у него белокурые волосы», – сообщала она по телефону своей невестке, скользя взглядом по каждому мускулу, каждому изгибу прекрасного тела Мартина.

Благодаря добрососедским отношениям у Мартина довольно часто появлялась возможность подработать, чтобы кое-как перебиваться в периоды между звонками из модельного агентства, куда он поступил, приехав в Мадрид несколько месяцев назад. Предложения были ничтожными, потому что тридцатичетырехлетний бог не может соперничать с целым легионом восемнадцатилетних смертных, какой бы небесной красотой он ни обладал. К тому же, как сказал Мартину однажды один человек, оказавшийся нечувствительным к его обаянию (это случилось как раз в этом баре, за бокалом виски в половине восьмого): «А ты что думал, блондинчик, что ты здесь всех покоришь своей красотой? Испанцы теперь не низенькие и не бровастые, как раньше. Теперь у нас все парни ростом метр девяносто и похожи на голливудских звезд, ты что, не видишь?»

Мартину Обесу нравились праздные разговоры со случайными знакомыми – приезжими, иностранцами (они наводняли эту часть Мадрида, пограничную с Растро) и постоянными жителями города – коренными мадридцами, сенегальцами, марокканцами, китайцами, потомками экстремадурцев во втором поколении, индийцами, хорватами и такими же, как он сам, латиноамериканцами. Однако Мартин изливал душу случайным знакомым лишь потому, что, хотя он уже несколько месяцев жил в сырой мансарде на улице Ампаро, друзей у него еще не было и он продолжал оказывать соседям мелкие услуги, чтобы те приняли его за своего, в особенности мужчины. С раннего возраста (хотя его сестра была убеждена в обратном) Мартин Обес знал, что, добившись расположения, необходимо еще быть принятым обществом, но в этом случае красота уже не помощник, потому что она помогает открывать, главным образом, не двери, а окна.

Так обстояли дела. И вот однажды, когда Мартин занимался починкой стиральной машины доньи Тереситы, в доме и парикмахерской которой (как и у ее подруг) в последнее время стал орудовать какой-то полтергейст, выводивший из строя всю бытовую технику, ему позвонили из агентства. Мартин всегда держал телефон под рукой, в кармане брюк – скорее на всякий случай, чем из реальной необходимости, но в тот самый момент, когда раздался звонок, стиральная машина доньи Тереситы затряслась в таких невиданных конвульсиях, словно ее кто-то нарочно вывел из строя. Лишь несколько позднее, за вечерней чашкой кофе, Мартин прослушал на автоответчике сообщение Пепы, секретарши из модельного агентства. Какую-то крутую, по ее словам, фирму заинтересовала его фотография, и ему предлагали работу. Да, да, именно так: его приглашали не на какие-то там пробы, а сразу на собеседование с хозяйками фирмы. «Можешь даже не волноваться, они хотят тебя, и только тебя, потому что, – Пепа особенно выделила эти слова, – похоже, ты просто создан для этой роли. Так что записывай, красавчик: «Гуадиана Феникс филмз», улица Ареналь, дом тринадцать, вторая дверь налево, в двенадцать тридцать, спросишь Карину или Роберту. У тебя все получится, не сомневайся. Целую».

Мартин Обес взглянул на барную стойку, где обычно сидели, как озорные дети на заборе, его воспоминания, и увидел, что все они болтают своими ножками.