Текст книги "Смерть Артемио Круса"
Автор книги: Карлос Фуэнтес
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Слуга принес смокинг, платок и флакон одеколона. Старик приподнялся и позволил себя одеть, затем развернул платок, который слуга обрызгал ароматической жидкостью. Когда Он засовывал платок в кармашек на груди, их взгляды встретились, слуга опустил глаза. Не надо. К чему думать о том, что мог видеть этот человек?
– Серафин, живо окурки…
Он встал, опираясь обеими руками на кресло. Сделал несколько шагов по направлению к камину, погладил щипцы толедского железа и почувствовал на лице и руках дыхание огня. Потом пошел к дверям, услышав гул голосов – восторженных, восхищенных, – доносившийся из вестибюля. Серафин подбирал последние окурки.
Он приказал усилить огонь, и семья Рэгулес вошла в ту минуту, когда слуга размешивал щипцами угли и огромное пламя взвилось к дымоходу. В дверях столовой показался другой слуга с лакированным подносом в руках. Роберто Рэгулес потянулся за бокалом, а молодожены – Бетина и ее супруг, молодой Себальос, – взявшись за руки, обежали гостиную, восторгаясь старинными картинами, золотыми и гипсовыми статуэтками, роскошной резьбой по дереву, лепными барочными украшениями, точеными балками, многоцветными рострами.
Он стоял спиной к двери, когда раздался звон разбитого стакана – как треск лопнувшего колокола – и прозвучал насмешливый голос Лилии. Старики гости увидели растрепанную женщину, которая заглядывала в гостиную, держась за ручку двери, и выкрикивала:
– Дурак, идиот!.. Это мой Новый год! …Не беспокойся, старикашка, через час я отойду и явлюсь… ни в одном глазу… Я только хотела тебе сказать, что решила провести весь новый год очень приятно, просто даже… ужасно приятно!..
Он направился к ней нетвердой, тяжелой походкой, а она продолжала кричать:
– Мне надоело целые дни смотреть телевизор… У, старикашка!
С каждым его шагом голос Лилии становился все более визгливым.
– Я уже наизусть знаю все истории с ковбоями… бах – бах… Маршал из Аризоны… лагерь краснокожих… бах – бах… Мне уже снятся эти крики… У, старикашка!.. Пейте «пепси»… Одно и тоже… Старикашка… Удобно и спокойно… Страхуй жизнь…
Сучковатые пальцы ударили по лоснящейся от крема щеке, и крашеные локоны упали на глаза Лилии. Она замерла. Повернулась и медленно пошла, схватившись рукою за щеку. Он вернулся к Рэгулесам и Хайме Себальосу. Высоко подняв голову, несколько мгновений пристально смотрел в глаза каждого из них. Рэгулес пил виски, погрузив взор в бокал, Бетина улыбнулась и подошла к хозяину дома с сигаретой в руках, как бы прося огня.
– Где вы достали этот ларец?
Старик отвернулся, а слуга Серафин зажег спичку у самого лица девушки, и ей пришлось отстранить голову от груди старика и отойти. Из холла, где скрылась Лилия, выходили музыканты, закутанные в шарфы, дрожащие от холода. Хайме Себальос защелкал пальцами и повернулся на каблуках, как испанский танцор.
На столе с ножками в форме дельфинов, под бронзовыми канделябрами громоздились куропатки в соусе из свиного сала, бутыли старого вина, мерланы в листьях таррагонской горчицы, дикие утки в апельсиновых корках, разбухшие от икры карпы, каталонское заливное с маслинами, жареные цыплята в вине, фаршированные голуби с пюре из артишоков, розовые лангусты в ожерельях очищенных лимонов, шампиньоны с томатами, байонская ветчина, жаркое в винном соусе, гусиные шеи, начиненные свиным паштетом; пюре из каштанов, подливки из печеных яблок с орехами, соусы – луковые, апельсиновые, чесночные и фисташковые, с миндалем и креветками.
И когда открылась резная дверь – с рогами изобилия и толстозадыми ангелочками, – сделанная в монастыре Керётаро, в глазах старика блеснул неуловимый огонек, а потом всякий раз, когда слуга – под звон вилок и ножей о голубую посуду – подносил дрезденское блюдо к кому – либо из ста приглашенных, у него вырывался резкий хриплый смешок. Хрустальные бокалы тянулись к бутылям в руках лакеев. Он приказал открыть портьеры, которые драпировали витраж, отделявший зал от сада, – за стеклом торчали оголенные и ломкие сливовые деревца, белые статуи из монастырского камня: львы, ангелы, монахи, переселившиеся сюда из дворцов и монастырей времен вице-королевства. Вспыхнул фейерверк: огромный огненный замок на зимнем небосводе, ясном и далеком; белая искрящаяся молния на фоне красной вуали и желтого веера зигзагов, фонтан, забрызгавший ночь кровоточащими ранами; пир монархов, рассыпавших свои золотые ордена на черном сукне тьмы и устремивших свои сверкающие кареты к светилам в ночном трауре. Он засмеялся, не размыкая губ, и смех его походил на рычание.
Опустевшие блюда снова и снова наполнялись дичью, креветками, и крабами, сочными кусками мяса. Голые руки плыли вокруг старика, утонувшего в глубоком старом кресле, роскошно инкрустированном, покрытом замысловатой резьбой. Он улавливал аромат надушенных женщин, смотрел на их округлые декольте, на сбритую тайну подмышек, на отягченные брильянтами мочки ушей, на белые шеи и тонкие талии, от которых взметывались волны шелка, золотой парчи, тафты; вдыхал знакомый запах лаванды и дымящих сигарет, губной помады и пудры, женских туфель и пролитого коньяка, дурного пищеварения и лака для ногтей.
Он поднял бокал и встал; слуга дал ему в руку поводки – псы не расставались с ним весь остаток вечера. Стали провозглашаться новогодние тосты. Бокалы разбивались об пол, а руки обменивались нежными или крепкими пожатиями, вздымались вверх во славу празднества истекшего времени, этого погребения, этого сожжения памяти; во славу новых всходов на почве, удобренной прошлогодними делами… – оркестр в это время исполнял традиционный прощальный вальс «Ласточки», – делами, словами и людьми, умершими вместе с прошлым годом; во славу продления жизни этих ста мужчин и женщин, которые сейчас ни о чем друг друга не спрашивали, а лишь говорили – иногда просто влажными взглядами, – что нельзя упускать время, настоящее время, искусственно продленное в эту минуту вспышкой ракет и звоном колоколов.
Лилия робко погладила ему шею, как бы прося прощения. Он-то знал, конечно, что много разных побуждений, много мелких желаний надо подавить, чтобы иметь возможность в один какой-то момент насладиться полным счастьем, не давая другому ничего, – и она должна быть ему благодарна. Так надо было понимать его невнятное бормотание.
Когда скрипки в зале снова заиграли «Бедный люд Парижа», она с обычной гримаской взяла его под руку, но Он отрицательно качнул белой головой и, сопровождаемый псами, пошел к креслу, где намеревался провести Остаток ночи, глядя на танцующих… Он неплохо развлечется, разглядывая физиономии – фальшивые, сладкие, лукавые, ехидные, тупые, умные, – думая о судьбе, о судьбе их всех и о своей собственной… Лица, тела свободных, как и Он, людей успокаивают его… Эти люди, скользящие в танце по натертому полу под сверкающими канделябрами, побуждают его освободиться от воспоминаний, постараться изгнать воспоминания… заставляют вовсю использовать это двуединство… свободу и власть… Он не один… с ним танцующие… От этой мысли тепло разливается по телу, становится приятнее на душе… Черный карнавальный эскорт могущественной старости, седовласого, подагрического, согбенного существа… Эхо не сходящей с губ хриплой усмешки, которая отражается в запавших зеленых глазах… Короткие родословные, как и у него… иногда еще более короткие… Кружатся и кружатся… Он их знает… промышленники… коммерсанты… шакалы… лизоблюды… биржевики… министры… депутаты… журналисты… жены… невесты… куртизанки… любовницы… Кружатся обрывки фраз… отдельные слова вместе с плывущими парами:
– Да… – Потом пойдем… – …но мой папа… – Люблю тебя… – …свободны?.. – Мне рассказывали… – …времени у нас достаточно… – Тогда, значит… – …так… – …мне хотелось бы… – Где? – …Скажи мне… – …я больше не вернусь… – …тебе нравилось? – …трудно… – Это пропало… – проказница… – чудесный… – исчез… – …так ему и надо… – …гм!..
Гм!.. Он умел угадывать по глазам, по движению губ, плеч… Он мог бы им сказать, что о них думал… Мог бы им сказать, кто они… мог напомнить их настоящие имена… подстроенные банкротства… жульнически использованные денежные девальвации… спекуляции с ценами… банковские махинации… новые латифундии… фальсифицированные публикации… скупки государственного имущества за бесценок… политические инсинуации… разбазаривание отцовского наследия… взяточничество в министерствах… подделанные имена: Артуро Капдевила, Хуан Фелиле Коуто, Себастиан Ибаргуэн, Висенте Кастаньеда, Педро Касо, Хенаро Арриага, Хайме Себальос, Пепито Ибаргуэн, Роберто Рэгулес… А скрипки поют, кружатся юбки и фалды фраков… Они не будут говорить обо всем этом… Они говорят о путешествиях и любви, о домах и автомобилях, об отпусках и праздниках, о драгоценностях и слугах, о болезнях и священниках… Но они тут, тут, перед ним… перед самым могущественным… Можно уничтожить или возвеличить их одной фразой в газете… Можно заставить их терпеть присутствие Лилии… Можно одним магическим словом вынудить их танцевать, есть, пить… Вот они приближаются…
– Я привезла мужа только для того, чтобы он посмотрел на это изображение архангела. Великолепная картина…
– Да, я всегда говорил: только со вкусом дона Артемио…
– Как мы сможем отблагодарить вас?
– Но вы правильно делаете, что не принимаете приглашений…
– Все здесь так грандиозно, я просто немею от восторга, дон Артемио, немею, немею. Какие вина! А эти утки с дивной приправой!
…Отвернуться и сделать вид, что не слышишь… хватит одного шума… не к чему сосредоточиваться… Приятно улавливать только невнятный говор окружающих… звуки, ароматы, запахи, образы… Пусть называют его, хихикая и шушукаясь, мумией из Койоакана… пусть насмехаются исподтишка над Лилией… Все они здесь и пляшут передним…
Он поднял руку – сигнал дирижеру. Музыка смолкла, танец прервался, и пары остановились. Зазвучали гитары – восточное попурри. Гости расступились: в проходе от двери к центру гостиной, плавно покачивая бедрами и руками, двигалась полуголая женщина. Раздались радостные крики. Танцовщица опустилась на колени и стала извиваться под стрекот барабанов: лоснящееся от масел тело, апельсиновые губы, белые веки, синие брови. Она встала и поплыла по кругу, конвульсивно вращая животом, все быстрее и быстрее. Выбрав старого Ибаргуэна, вытащила его за руку на середину, заставила сесть на пол и принять позу бога Вишну. Танец живота продолжался. Ибаргуэн старался имитировать ее телодвижения. Все улыбались. Она приблизилась к Капдевиле, заставила его снять пиджак и плясать вокруг Ибаргуэна. Хозяин дома смеялся, утонув в кресле, обитом шелком, поглаживая собачьи-поводки. Танцовщица вскочила на спину Коуто и призвала женщин последовать ее примеру. Все смеялись до упаду. У амазонок растрепались прически от этой скачки на закорках, залились потом пылающие лица. Юбки – под общий хохот – задрались выше колен, измялись бальные платья. Некоторые молодые люди – под взрывы смеха – давали подножку красным от натуги «коням», которые наскакивали друг на друга возле двух пляшущих стариков и девицы с голыми чреслами.
Он поднял взор кверху – словно вынырнул из воды, освободившись от балласта. Над растрепанными волосами и голыми плечами – светлое небо перекрытий и белых стен, картины XVII века, ангелы на золотом фоне… А в голове будто отдавался глухой топот крысиных полчищ, крыс – черные усики, острые мордочки, – крыс, обитавших на чердаках и в подвалах этого древнего иеронимского монастыря. Порой они без всякого стеснения шныряют по углам зала, а теперь, там, во тьме, над головами и под ногами веселящихся гостей тысячи и тысячи крыс ждут… наверное… ждут, чтобы броситься вдруг на всех этих людей… заразить… заставить их корчиться от жара и головной боли… от тошноты и озноба… от долгой и страшной рези между ног и под мышками… сдыхать от черных пятен на теле… от кровавой рвоты… Если бы махнуть сейчас рукой… чтобы слуги железными засовами заперли двери… все выходы из этого дома с амфорами и кубками… ломберными столиками… кроватями под балдахинами… коваными замками… сундуками и креслами… двойными чугунными дверями… статуями львов и монахов… И весь фарс был бы здесь похоронен… никто не ушел бы с корабля… Облить тела уксусом… зажечь костры из ароматной древесины… повесить себе на шею четки из тимьяна… и тихонько отгонять зеленых жужжащих мух… А вот – приказываешь им танцевать, жить, лакать вина…
Он отыскал глазами Лилию в этом взбаламученном море людском. Она, одинокая и молчаливая, с безмятежной улыбкой на лице что-то пила в своем углу, повернувшись спиной к дикой пляске и «рыцарскому» турниру… Кое-кто из мужчин уже направился к выходу… поднося руку к ширинке… Некоторые женщины уже стали пудрить носы… открыв сумочки… Он жестко усмехнулся… вот – единственный результат безудержного веселья и обжорства… Тихо хрюкнул… представляя себе… их всех и каждого в очереди у двух туалетов в бельэтаже… всех, облегчающихся от чудесных вин… всех, освобождающихся от обеда, который готовился в течение двух суток – скрупулезно, умело, обдуманно… и вот вам печальный конец этих уток и крабов, пюре и подливок… Хе-хе, самый смехотворный трюк этого вечера…
Скоро все устали. Танцовщица кончила танцевать, и ее окружило полное безразличие. Гости снова стали разговаривать, просить шампанского, рассаживаться на мягкие диваны. Кое-кто возвращался из мест не столь отдаленных, застегивая брюки или пряча пудреницы в бальные сумочки. Вот и кончилась… заранее подготовленная недолгая оргия… запланированная вакханалия..; Снова тихо и нараспев стали плестись разговоры… Снова – притворство мексиканского плоскогорья… снова заботы и хлопоты… словно люди хотят искупить эти минуты, это промелькнувшее мгновение…
– …нет, от кортизона у меня появляется сыпь…
– …ты не представляешь себе, как облегчает душу отец Мартинес…
– …скажите, пожалуйста, кто бы о ней подумал такое. Говорят, они были…
– …мне пришлось перенести…
– …Луис так устает, что ему хочется только…
– …нет, Хайме, Он этого не любит…
– …она слишком задается…
– …посмотрела немного телевизор и…
– …теперешняя прислуга просто невыносима…
– …уже лет двадцать, как они близки…
– …неужели дадут право голоса этим грязным индейцам?
– …а жена одна дома; никогда…
– …это вопросы высокой политики; мы уже знаем…
– …что ПРИ [70]70
Конституционно-революционная партия (Партидо революсионарио институсиональ) – правящая партия в Мексике.
[Закрыть]с трудом выплывает; пора ей…
– …приказ сеньора президента в палате…
– …да, я осмелюсь…
– …Лаура, кажется, ее зовут Лаура…
– …поработаем вместе…
– …если разговор опять пойдет об «income tax». [71]71
Подоходный налог (англ.).
[Закрыть]
– …для тридцати миллионов бездельников…
– …я тут же размещу свои сбережения в Швейцарии…
– …коммунисты только и знают, что…
– …нет, Хайме, не надо его беспокоить… – …Это будет сказочное дельце…
– …по-идиотски…
– …надо вложить сто миллионов…
– …это превосходный Дали…
– …и мы всё с лихвой окупим в два года…
– …мне прислали его агенты для моей галереи…
– …или, по меньшей мере…
– …в Нью-Йорке…
– …много лет жила во Франции. Говорят… разочарование…
– …давайте соберемся – только одни дамы…
– …Париж – это просто блеск…
– …повеселимся без мужчин…
– …если хочешь, поедем завтра в Акапулько…
– …смех, да и только, – колеса швейцарской промышленности…
– …мне позвонил американский посол, чтобы предупредить…
– …крутятся на десяти миллиардах долларов…
– …Лаура, Лаура Ривьер, она там снова вышла замуж…
– …в авионетке…
– …которые мы, латиноамериканцы, там разместили.
– …ни одна страна не может уберечься от подрывной деятельности.
– …как же, как же, я сам читал в «Эксельсиоре»…
– …говорю тебе: танцует чудесно…
– …Рим – это, конечно, вечный город…
– …но не имеет за душой и пятака…
– …я трудился в поте лица, чтобы реализовать всю свою шерсть…
– …гляди: сидит и боится шевельнуться, как божество в яичной скорлупе…
– …и почему же я должен еще платить налоги этому нищенскому правительству?:.
– …его называют мумией, мумией из Койоакана…
– …просто чудесный портной, милочка…
– …кредиты для сельского хозяйства?..
– …говорю тебе – лучшё не ввязывайся…
– …бедная Каталина…
– …и потом – от кого зависит засуха или морозы?..
– …никуда не денешься без американских капиталовложений…
– …говорят, это была его большая любовь, но…
– …Мадрид – божествен, Севилья – прелестна…
– …мы никогда не вылезем из болота…
– …но такая, как Мексика…
– …они могли дать больше? Ты узнавал?..
– …да, хозяйка дома, если бы не…
– …я получил по сорок сентаво на каждый песо…
– …дают нам свои деньги и свои «know-how»… [72]72
Технические знания (англ.).
[Закрыть]
– …еще до того, как дал…
– …а мы еще жалуемся…
– …лет двадцать тому назад…
– …согласен: касики, продажные лидеры и всё, что хочешь…
– …представляешь себе – сплошь белое с золотом. Изумительно!..
– ...но хороший политик не старается изменить действительность.
– …сеньор президент удостоил меня своей дружбой…
– …а стремится использовать ее и работать сообразно с нею…
– …из-за тех дел, которые у него с Хуаном Фелипе. И не скрывая…
– …и он делает столько добра, но никогда об этом не говорит…
– …я ему сказал: незачем…
– …все мы должны делать добро, не правда ли?..
– …сколько бы я дал, чтобы бросить это!..
– …право, жаль ее. Бедная Каталина!
– …перепродал им, но выручил не меньше десяти тысяч долларов…
– …Лаура, мне кажется, ее звали Лаура; она была очень красива…
– …но что ты хочешь: это участь слабых женщин…
Они то набегали, то откатывались – волны разговоров и танцующих. Но вот девушка с открытой улыбкой и светлыми волосами присела на корточки около старика и, покачивая бокалом шампанского, облокотилась на ручку его кресла… А молодой человек спросил, не помешает ли он хозяину, на что старик ответил:
– Вы весь вечер только это и делаете, сеньор Себальос…
…Даже не взглянул на юношу… и продолжал пристально смотреть в гущу танцующих… Неписаное правило… Гости не должны приближаться к нему – разве только для того, чтобы в кратких словах похвалить дом и ужин… Следует соблюдать расстояние… Можно поблагодарить за гостеприимство и развлечения… Сцена и партер… Юный Хайме Себальос, наверное, не отдавал себе отчета… – «Вы знаете? Я вами восхищаюсь…»
Он пошарил в кармане смокинга и достал смятую пачку сигарет… не спеша закурил… не глядя на юношу, который говорил ему, что только король мог смотреть с таким презрением, с каким Он смотрел на них, когда… А Он спросил, не в первый ли раз молодой Себальос присутствует на… Юноша ответил, что да… – И ваш тесть вам ничего, не?.. – «Как же, конечно…» – Следовательно… – «Эти правила придумали, не посоветовавшись со мною, дон Артемио…» Он не удержался… поднял усталые глаза… за кольцами дыма… повернул лицо к Хайме, а тот, не моргая, глядел на него… Во взгляде лукавство… подрагивают губы и желваки на щеках… у старика… у юноши… Он узнал в нем себя, ох… Этот парень вывел его из душевного равновесия, ох… – Значит, так, сеньор Себальос?.. Вот чем пришлось пожертвовать… – «Я вас не понимаю…»
Ах, не понимает, говорит, что не понимает… Он насмешливо фыркнул… Трудно изменять себе, но придется. – Известно ли, вам, юноша, с кем вы разговариваете? Или вам кажется, я неправильно поступаю?..
Хайме протянул ему пепельницу… Да, переправились через реку на лошадях в то утро… – …в свое оправдание?.. Наблюдал, никому не мешая… – Наверное, ваш тесть и другие ваши знакомые… переехали реку в то утро… – …что под наше богатство не подкопаться, что мы потрудились, чтобы его заработать… – наше вознаграждение, не так ли?., сын спросил, поедут ли они вместе к морю… – Знаете ли вы, почему я выше всех этих людишек… и держу их в руках?.. – Хайме протянул ему пепельницу; Он стряхнул пепел… переехал реку, сняв рубашку… – Да, вы подошли, а я ведь вас не звал… Хайме сощурил глаза и пригубил шампанское… – Вы теряете свои иллюзии?., она повторяла: «Боже мой, я этого не заслужила», поднимая к лицу зеркало и спрашивая себя: неужели сын увидит ее такою, когда вернется?.. Бедная Каталина… Да, я поступаю правильно… они увидят на том берегу все цвета земли, все цвета, да… – Как вам нравится этот вечер?., «…покрутимся, повертимся, чудесно, ча-ча-ча!..» Пахло бананами. Кокуйя… Мне все равно… сын пришпорил коня, обернулся и засмеялся. – …моими картинами, моими винами, моей мебелью я владею так же, как вами… – «Вам так кажется?..» Ты вспоминал свою молодость, глядя, на него и на те места…
– Власть хороша сама по себе, об этом нечего говорить, и надо сделать все, чтобы взять ее… но Ты не хотел тогда сказать, как много она значила для тебя, чтобы не потерять любовь сына… – …так сделал это Я, и ваш тесть, и все те, кто танцует перед нами… тем утром Я ждал его с радостью… – так должны будете сделать и вы, если захотите… – «Работать с вами, дон Артемио; хорошо бы в одном из ваших предприятий, если бы вы…» поднятая рука сына указывала на восток, туда, где восходит солнце, на лагуну… – Хм, обычно это делается иначе… лошади неторопливо трусили, раздвигая высокие травы, потряхивая гривами, раскидывая морскую пену… – …тесть мне звонит и намекает, что зять… они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись… – Но вы видите, у меня другие идеалы… в море, в открытое море, туда, куда ринулся Лоренсо, прямо на волны, плещущие вокруг него… Ему все виделось без прикрас, я он понимал действительность… – «Вот именно. Точь-в-точь, как вы, дон Артемио…» Сын спросил тогда, какова земля там, за морем; ведь земля, наверное, всюду одинакова и только море разное… Точь – в-точь, как я!.. Он сказал ему, что есть острова… боролся за революцию, рисковал своей шкурой, чуть было не расстреляли?.. у моря был вкус горького пива, запах дыни, айвы, земляники… – А?.. – Нет… я… через десять дней отходит судно. Я уже взял билет… – Вы пришли к концу банкета, приятель. Спешите подобрать крошки… – Разве ты не сделал бы то же самое, папа?.. – …сорок лет вверх и вверх, потому что нас крестили в славе… – Да… – а вы, юноша? Вы думаете, что это передается по наследству? Какими делами вы продолжите?.. – Существует этот фронт. Сейчас, наверное, это единственный фронт… – Да… – …наша власть?.. – Я поеду туда… – «Вы учили нас, как…» – Да, вы пришли поздно, говорю вам… тем утром я ждал его с радостью… – Пусть другие пытаются обмануть меня; я никогда себя не обманывал. Поэтому я здесь… переправились через реку на лошадях… – …спешите… насыщайтесь… потому что вам дают… спросил его, поедут ли они вместе к морю… – Какое мне дело… море оберегали низко парящие чайки… – Я умру, смешно подумать… море лениво лизало берег… – …смешно подумать… прямо в волны, бурлившие вокруг него… – …поддерживать в мире жизнь для тех, кто ничего не значит…
Старик склонил голову к уху Себальоса… море, имеющее вкус горького пива… – Хотите, я открою вам один секрет?., море, пахнущее дыней и гуаябой… Он ткнул указательным пальцем в бокал молодого человека… рыбаки, тащившие сети по песку… – …подлинную силу рождает мятежный дух… верю ли я в Бога? Не знаю. Ты привез меня сюда, обучил всем этим вещам… – А в вас… в вас… протянет, лицом к морю, растопыренные пальцы рук к сумрачному небу… – а в вас, молодой человек, уже нет того, что нужно…
Он снова стал смотреть в зал.
– Но, – пробормотал Хайме, – могу я все же зайти к вам… на этих днях?
– Поговорите с Падильей. Спокойной ночи.
Часы пробили три раза. Старик вздохнул и подергал за поводки; задремавшие псы навострили уши и встали. Он с усилием поднялся, опираясь на ручки кресла. Музыка умолкла.
Он пересек гостиную под Шепот гостей, благодаривших, склонявших перед ним головы. Лилия пробралась к нему. – Разрешите… – и взяла негнущуюся руку. Они шли сквозь живой коридор расступившихся гостей: Он с высоко поднятой головой (Лаура, Лаура), она – с опущенными глазами, искоса поглядывая по сторонам. Они шли мимо роскошных скульптур, великолепных инкрустаций, золотых и гипсовых статуэток, костяных и черепаховых шкатулок, узорных задвижек и ручек, сундуков с филенками и железными кольцами, скамей из душистой древесины аякауите, старинных стульев, барочных лепных украшений, изогнутых кресельных спинок, многоцветных ростров, медных гвоздиков, выделанных шкур, мебели на гнутых ножках, тканных серебром гобеленов, обитых шелком кресел, обтянутых бархатом оттоманок, кубков и амфор, ломберных столиков, потрескавшихся картин; шли по пушистым коврам, подрезными балками и перекрытиями красного дерева, под хрустальными канделябрами.
У первой ступеньки лестницы Он погладил руку Лилии, а она взяла его под локоть и повела наверх, согнувшись от напряжения.
– Ты не очень устал? – спросила с улыбкой.
Он покачал головой и снова ласково погладил ей руку.