Текст книги "Кулинарная книга каннибала"

Автор книги: Карлос Бальмаседа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

33

В тот мартовский понедельник, как это и было всегда, Беттина весь день работала со счетами таверны: она улыбалась и напевала прилипчивые песенки своей родной Италии, складывая и вычитая цифры, добавляя свежие записи в тетрадь, которой пользовалась как подсказкой всякий раз, когда разговаривала с бухгалтером ресторана, она подшивала финансовые документы, разбиралась в налогах и банковских обязательствах, платежах поставщикам, начисляла зарплаты, упорядочивала квитанции о покупках, списки продуктов и товаров, купленных для «Альмасена». Понедельник, как то издавна повелось, был единственным днем, когда таверна не открывалась для посетителей. В этот день у служащих был выходной, Рафаэль до вечера занимался закупками и различными делами. Цезарь уходил погулять по Мар-дель-Плате, а Беттина, как мы уже сказали, посвящала себя административным заботам. Незадолго до ужина все трое собрались вместе, Цезарь приготовил овощи с дальневосточными травами, креветки, перемолотые с чесноком и заправленные маслом, а на десерт – новинка: фаршированные коричневым сахаром груши, вымоченные в коньяке и облитые взбитыми с медом флердоранжа сливками. Рафаэль был заметно молчалив, ел с аппетитом осужденного на смерть преступника: он водил столовыми приборами по тарелке, не отправляя в рот почти ни кусочка, только пригубил вино, бокал нерешительно застыл напротив его глаз, как если бы Рафаэль вычитывал какие-то тайны в рубиновых отблесках, которые рассеивало стекло. Что-то разъедало его мысли – столь уж неожиданным было исчезновение его друга Пабло Марцолло, о котором не было никаких известий – ни дурных, ни хороших – с той самой пятницы, когда он как сквозь землю провалился. Беттина спросила мужа, что случилось, но тот ответил с улыбкой на лице: ничего, как если бы хотел успокоить ее или сгладить свое подавленное состояние. Цезарь почти не говорил, разве что спросил о рецептах, о комбинациях ингредиентов и приправ, о том, каковы они на вкус, поинтересовался фактурой продуктов, температурой каждого блюда; все это он записывал в маленькую тетрадь, которую всегда носил с собой, куда бы он ни пошел.

После полуночи Беттина почувствовала, что кожу ее охватил жар, сердце бешено забилось, она осторожно поднялась, убедилась, что муж ее, развалившись на кровати и выдавая длинные и глубокие рулады, крепко спит, и вышла из комнаты. Пересекла коридор и вошла в комнату племянника, который читал «Поваренную книгу южных морей» и что-то записывал в свою тетрадь. Она неотразимо чувственно улыбнулась ему, запечатлела на его губах долгий поцелуй, разделась и залезла под простыни. Цезарь тут же сбросил на пол книгу вместе со всем остальным и погасил свет.

Беттина сидела верхом на Цезаре, руки сироты тискали ее груди, ласкали соски, гладили губы и щеки, сжимали ее бедра и ягодицы. Женщина что-то нежно нашептывала, произносила итальянские слова и дрожала от удовольствия.

Вдруг – вспыхнул свет, и когда они оба подняли глаза, то увидели прямо перед собой Рафаэля – тот стоял рядом с кроватью, с перекошенным от ужаса лицом, глаза навыкате, рот открыт, зубы обнажены, губы напряжены, а в руках огромный нож. Но булочник слишком долго пребывал в нерешительности, у него даже не было времени извергнуть проклятия или выплюнуть свою жестокую обиду: Беттина сильно ударила его рукой, Рафаэль покачнулся, нож у бедняги выскользнул, а когда он очухался, то супруга уже всадила нож ему в живот, ударила несколько раз и била, пока жизнь не оставила тело, выйдя наружу вместе с теплой кровью, бившей из ужасных ран.

Рафаэль лежал на полу, а Беттина пришла в себя, вскрикнула, схватилась за голову и зарыдала, согнувшись над истерзанным трупом. Цезарь встал, обнял ее и поцеловал, сказал, чтобы она ни о чем не беспокоилась, потому что он все уладит. Женщина испуганно посмотрела на него, но плакать перестала, нервно улыбнулась и забормотала, заикаясь, что ей невыносима мысль отправиться в тюрьму и не иметь возможности видеть его, любить его, но она не сделает ничего, что сможет навредить ему, потому что она его любит больше всего на свете. Они снова поцеловались, и Цезарь повторил, что беспокоиться не надо, он прекрасно знает, что нужно предпринять, чтобы никто не узнал о случившемся. Беттина нахмурилась, но тут же в знак согласия качнула головой, медленно поднялась и, не говоря ни слова, пошла в свою комнату.

Цезарь остался один, дышал он спокойно, губами поджимал слегка высунутый язык. Он бросил взгляд на лежавшее на полу бесполезное и комичное тело, а затем посмотрел на наручные часы: они показывали немногим более двух часов ночи. Он прикинул в уме и понял, что до рассвета управится. И негромко, как если бы хотел, чтобы его услышали призраки и неприкаянные души, которые бесцельно бродили по «Альмасену», произнес:

– Сегодня вечером в таверне будет незабываемый кулинарный праздник.

34

Нужно ли подробно рассказывать, что сделал Цезарь Ломброзо с телом Рафаэля Гарофало? Скажем только, что он завернул продырявленное ножом тело своего дяди в простыни, чтобы оно не оставляло кровавых следов, и оттащил его на кухню. Здесь он повторил ту же самую процедуру, что он выполнил с телом Пабло Марцолло: уложил его на самый большой кухонный стол, раздел, разрезая одежду ножом и ножницами, аккуратно спустил кровь и снова заставил громыхать мясорубку, электрический блендер, комбайн, мельницу, миксер и опять же с хирургической ловкостью воспользовался кухонными ножницами, ножами для снятия мяса с костей, ножом с зубчатой режущей кромкой, заполнил кастрюли и прочие емкости кусками разделанного булочника, выбросил остатки в мешок для патологических отходов, кроме того, сжег одежду, простыни и прочие органические отходы, смешав их с ресторанным мусором.

Цезарь не ошибся: к рассвету он уже закончил и работу на кухне, и тщательную уборку своей комнаты; он принял душ и снова улегся в постель, уставший, но приятно возбужденный лихорадочной ночью, о которой мечтал десятки раз. Беттина, накачавшись снотворным, спала в своей спальне.

На висящей на кухне доске красовалась выведенная зеленым мелом надпись: «Меню на сегодняшний вечер – праздник итальянской кухни. Блюда: Saltimbocca romana, Maccheroni Pompadour, Maiale fiorentino».

35

Таверна открылась во вторник, все столики задолго до открытия были забронированы на весь вечер, блистательный анонс о «празднике итальянской кухни» на доске объявлений «Альмасена» – там, где Цезарь имел обыкновение писать о самых лучших блюдах дня, – эхом разнесся по всей округе, и уже утром свободных мест не осталось. Молодой гастроном быстро добился признания в Мар-дель-Плате. И не только благодаря великолепному сочетанию собственных рецептов и кулинарных формул, внушенных ему духом «Поваренной книги южных морей», но и благодаря тому, что гастрономические праздники, которые устраивал Цезарь, обходились посетителям таверны в полцены, а еда подавалась без конца, пока едоки полностью не утоляли свой аппетит. Это был своеобразный способ пробудить интерес к новым блюдам и увеличить число преданных приверженцев ресторана.

А теперь взглянем-ка на гостей таверны в этот вечер: четыре столика оказались занятыми высокопоставленными членами политического общества «Парфенон», самой главной головой гидры был новый глава муниципалитета Мар-дель-Платы, воспользовавшийся праздником, чтобы оценить уже успевшее прославиться меню вместе с десятком своих преданных друзей и сподвижников: сенаторов и депутатов, упоенных величием власти и неожиданным везением, переполненных тщеславием чиновников, обремененных глупыми устремлениями советников, честолюбивых членов муниципалитета, алчущих популярности. Они приехали на новеньких авто, на шикарных японских и немецких джипах, которые припарковали под густыми липами на соседней улице, и вошли в таверну, давясь голодной слюной, громко поздоровались с несколькими священнослужителями, ожидавшими своей очереди с терпением буддистов, и шумно, кривляясь, словно клоуны, расселись за столиками. За столиком возле главной лестницы расположились пятеро синдикалистов, в ожидании блюд основного меню они пробовали в качестве аперитива чилийские сильные вина с маленькими кубиками швейцарского и испанского сыра; они сверкали безупречными рубашками, вздутыми от ежедневного обжорства животами, напыщенно смеялись, голосищи их были закалены речами на политических баррикадах. Другой столик: молодые люди, управляющие телеканалов, загоревшие на пляжах Карибских островов и Бразилии, одетые в привезенную из Парижа одежду, обутые в итальянские ботинки, купленные в Майами, источающие ароматы французского парфюма, прически у них короткие, волосы уложены гелем; они болтали, преувеличенно гримасничая, оттого что были уже заправлены кокаином, разговоры их только о рекламном бизнесе и осточертевших всем долларовых прибылях. В другом уголке зала, недалеко от главной лестницы, две пары, празднующие какую-то романтическую годовщину; они попросили поставить в центр стола канделябр с белыми свечами. Они строят планы поехать в Рио-де-Жанейро на Страстной неделе, зимой думают отправиться покататься на лыжах в уникальные чилийские горы, они пьют шампанское за здоровье всех влюбленных и, как нечестивый Дориан Грей, [38]38
  Дориан Грей– главный герой романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея».


[Закрыть]мечтают наслаждаться вечной молодостью и богатством. Глянем же на другой столик, тот, что в центре зала: шесть элегантных и утонченных женщин, всем около сорока, безупречные прически, идеальный макияж, золотые кольца и браслеты с драгоценными камнями: они беседуют о своих прошлых мужьях и женихах, ядовито прохаживаются на их счет, вещают об их адюльтерах и собственных изменах, кое-кто из них вспоминает услады с очередным любовником, романтические бегства средь бела дня, невероятные предлоги, тайные подарки. За столиком рядом с окном два молодых самодовольных и неумных прокурора совращают своими умными речами двух белокурых адвокатш с аппетитными телами, рассказывают им о своих приключениях в здании суда, о связях, которые им приходится пускать в ход, когда дело принимает нежелательный оборот, о контактах в полицейских кругах, дружбе с политиками, которую они прозорливо поддерживают; девицы же восхищенно улыбаются, сдержанно потягивают розовое вино, чувственно затягиваются сигаретами в ожидании кушаний.

Политическое руководство страны превратилось в плотоядную касту. История показывает, что достаточно немногих мазков, дабы нарисовать гастрономические стили и манеры той или иной эпохи, – в конечном итоге каждое время оставляет свой кулинарный след, вкус и аромат пищи никогда не остаются чуждыми духу едоков – разве зачастую желудок не говорит лучше и яснее, чем голова? Способ потреблять пищу безошибочно отражает мании и страхи, пристрастия и недостатки, горе и радости, фобии и страсти, добродетели и несчастья.

Существует порочный закон, написанный кровавыми буквами: чрезмерно обильные пиршества во времена диктатур могут накормить лишь малое число приглашенных; когда у власти диктатор, удел народного большинства – голод и воздержание, в самых же простых домах хлеб делится с той же тихой печалью, с какой Иисус делил трапезу на Тайной Вечере, а вино с тех давних пор являет собой кровь, пролитую Иисусом на кресте.

Меню, составленное Цезарем Ломброзо.

Великолепная Saltimbocca romana,которую с аппетитом вкушали восторженные посетители «Альмасена», состояла из тонких ломтиков мяса несчастного Рафаэля Гарофало, посоленных и приправленных ямайским перцем, листьев шалфея и кусочков обвалянной в муке ветчины. Блюдо готовилось в масле на сильном огне и затем выкладывалось на поднос, и там сирота кропил его ароматическим коктейлем из красного сладкого вина, тимьяна и розового перца. A Maccheroni Pompadour? Великолепие гастрономического таланта Цезаря: для начинки он взял свиной бульон с маленькими кубиками мяса расчлененного тела Рафаэля, кусочками печени и белыми трюфелями. К блюду он добавил соус из очищенных артишоков, сваренных в соленой воде, порезанный чеснок, подрумяненный на масле, и в довершение посыпал их крошевом петрушки и лука. Третье блюдо – Maiale fiorentino,сочная комбинация мясных обрезков с тела Рафаэля, порезанных на тонкие ломтики, облагороженных молотым розовым чесноком, шалфеем и розмарином. А потом – в духовку на медленный огонь и перед тем, как подать на стол, посыпать укропом.

А где была Беттина во время праздника итальянской кухни? Сидела на кассе, как и во всякий вечер, когда таверна открывала свои двери посетителям. Цезарь убедил ее, что она нужна, он боязливо намекнул, что ее неожиданное отсутствие может вызвать подозрения у клиентов. Женщина согласилась, но не задержалась надолго после того, как «Альмасен» закрылся: как только она разобралась с бумагами, сверила счета и цифры, она устало сказала «до свидания» и отправилась спать в свою комнату. Цезарь легким поцелуем попрощался с ней и сел ужинать со своими помощниками по кухне. Через несколько минут последние порции тела того, кто при жизни был Рафаэлем Гарофало, исчезли в желудках сироты и его сподручных.

36

Утром 31 марта 1996 года в «Альмасене» звонит телефон, Беттина отчетливо слышит на том конце провода голос инспектора Франко Лусарди, спрашивающий Рафаэля Гарофало.

Она заикается от овладевшего ею страха, у нее нет, чтобы избежать ненужного любопытства полицейского, заранее заготовленного ответа, а даже если ответ и есть, она вдруг чувствует себя крайне неуверенно, чтобы спокойно ответить, и потому отвечает двусмысленно, говорит, что муж непредвиденно вышел по делам, что она не знает, куда он отправился и когда вернется. Франко Лусарди удивляют столь неуверенные слова, женский голос с сильным иностранным акцентом дрожит – и видано ли, чтобы жена не знала, куда отправился ее муж? Но инспектор продолжает разговор и сообщает ей, используя немногочисленные глаголы и существительные, что поиски Пабло Марцолло ни к чему не привели. Женщина сожалеет, не сумев при этом сдержать сдавленного вздоха, и дрожащим голосом уверяет офицера, что, когда муж вернется, она сообщит ему эту грустную новость. Офицер прощается, но в заключение добавляет, что перезвонит через несколько дней, возможно, к тому времени Рафаэль Гарофало объявится дома.

Беттина кладет трубку, она напугана, все внутри у нее сжимается, сердце учащенно бьется, она чувствует, словно влажные чешуйки облепили все тело. И тут же леденящая душу искра пробивает память: она вспоминает, что Рафаэль попросил этого полицейского установить местонахождение Пабло, и возможно, он звонил лишь по этому поводу, и ни по какому другому, несомненно, он хотел довести до сведения информацию и закрыть дело. Но страхи один за другим порождают отравляющие жизнь вопросы, на которые у нее нет ответов: а не идет ли этот офицер, у которого голос человека, явно что-то скрывающего, по другому, более важному следу? А если он нашел убийцу Рафаэля и пытается выследить его с осторожной расчетливостью тигра-людоеда? И ей неожиданно становится страшно от того, что следы дикого преступления, которые Цезарь полагал, что уничтожил с безупречным мастерством, вдруг попали в поле зрения следователей: вот следы, а вот еще, предъявленные как неопровержимые доказательства ее вины, – это как с занесенным песками мусором, который является взгляду, как только ветер на побережье задует посильнее. Беттина – это лепесток, дрожащий под порывами морского ветра, она закрывает лицо руками, начинает реветь, ее стенания слабнут под все уничтожающим страхом, охватившим ее, и тогда она думает, что беда никогда не приходит одна.

Беттина рассказала о странном звонке полицейского Цезарю, сирота сурово посмотрел на нее, попросил слово в слово передать краткий разговор с полицейским, в конце концов суровость на его лице сменилась дежурной улыбкой, он сказал, чтобы она успокоилась, потому что нет никакого повода для тревоги. Никакого? «А то, что я убила ножом Рафаэля, не является ли достаточным поводом, чтобы оказаться в тюрьме?» – причитала женщина, но Цезарь настаивал: он решит все проблемы, которые ее беспокоят, в конце концов, если нет тела, то нет и преступления, шептал он на ухо Беттине, чтобы успокоить ее. Беттина испуганно посмотрела на него глазами, полными первобытного ужаса, она опасалась, что раскроется то, что стало с телом ее мужа. «Не будет ли лучше сказать, что я убила в целях самообороны?» – не раз думала она. Но Беттина знала, что уже поздно отступать, все, что сделано, зафиксировано временем. Рафаэль убит, а Цезарь, ее племянник и любовник, хорошо позаботился о том, чтобы никто не раскрыл тайны неожиданного исчезновения старого булочника.

Нам стоит узнать кое-что занимательное: инспектор Франко Лусарди не имел ни единой правдоподобной версии странного исчезновения Пабло Марцолло, он даже не особо занимался этим делом. Когда к нему пришел Рафаэль Гарофало, он записал особые приметы внезапно испарившегося повара, его возраст, внешность, отличительные черты – все, что может позволить выделить его из человеческого моря, ежедневно заливающего городские улицы. А затем положил заявление, как он это имел обыкновение делать с заявлениями о пропаже человека, в ящик своего стола, где мертвым грузом они и лежат до тех пор, пока по прошествии нескольких месяцев бюрократического бездействия не перекочевывают без всякого разбирательства в папку с делами, закрытыми по причине недостатка информации.

Однако полицейского кое-что удивило: через три или четыре дня после звонка он неспешно прогуливался по улице Ривадавиа в сторону комиссариата и, проходя мимо «Альмасена» и увидев объявление о «празднике итальянской кухни», сообразил, что там жил Рафаэль Гарофало. Он остановился, поскольку не одно это вызвало его любопытство: Лусарди вспомнил, что именно там много лет назад нашли ребенка, который чудом выжил, питаясь мясом своей собственной умершей матери. Он попытался восстановить в памяти подробности – хоть и прошло уже пятнадцать лет или даже больше, но дело было столь странным, что он его не забыл окончательно. Он неспешно пересек улицу, подошел к ресторану, остановился перед доской объявлений и вгляделся в подпись повара. И воспоминания нахлынули на него: он снова увидел фотографии, заключение судмедэкспертизы, слова уборщицы, нашедшей тела младенца и матери, решение суда по делам несовершеннолетних. Не оставалось никаких сомнений: это было то самое имя – Цезарь Ломброзо. Лусарди почесал подбородок, поискал сигарету и закурил, с огромным наслаждением втянул дым и двинулся дальше по усаженной липами улице. Свежий осенний ветерок, недавно захвативший курортный город, наполнил его отравленные никотином легкие.

Утром 3 апреля офицер Франко Лусарди решил посетить «Альмасен», чтобы получше разобраться во взаимоотношениях супругов Гарофало и молодого повара. Он оставил свой автомобиль на углу возле ресторана, позвонил в домофон главного входа, отозвалась Беттина, полицейский назвал свое имя и с наигранной учтивостью спросил, может ли он сейчас поговорить с ней. Женщина открыла дверь и встретила полицейского дипломатичной улыбкой. Она пригласила его войти, выпить с ней чашечку чая с восточными травами или свежемолотого кофе. Лусарди, заинтригованный женским радушием, согласился на кофе и сел за один из столиков, на который Беттина указала жестом. Пока Беттина собирала на стол, он внимательно осмотрел место: главная лестница, закрытые большие окна, накрытые белыми скатертями столы, тщательно расставленные стулья из кедра, старинные и красивые буфеты из орехового дерева, на стенах картины маслом. Он закурил, услышал глухой шум уличного движения, и вдруг до него донеслись из кухни запахи еды. Это были тонкие ароматы, легкие, словно морской бриз, те едва уловимые запахи, что тревожат чувства и возбуждают аппетит. Беттина вернулась в зал, села напротив Лусарди, поставив перед ним кофе в чашечке из белого фарфора, маленькие пирожные с экзотическими специями и тонкие ломтики яблочного пирога с имбирем. Франко Лусарди неспешно пил и ел, пока между ними шла свободная беседа, оба задавали простые дежурные вопросы, как то делают малознакомые люди, недоверчиво присматривающиеся друг к другу. Полицейский внимательно разглядывал Беттину: он видел красивую женщину, белая, цвета алебастра кожа, ниспадающие на лицо вьющиеся волосы, аппетитные груди, обильные бедра, и вдруг ему в голову приходит фривольная мысль: что же делал старый Рафаэль Гарофало, чтобы ублажить свою красавицу жену? Инстинкт охотника подсказал Лусарди, что пора говорить и о муже. На этот раз страх не выдал Беттину, подбадривающие слова Цезаря вернули ей самообладание, она ответила полицейскому, что очень жаль, но ее супруг ушел от нее, у них была счастливая семейная жизнь, в самом деле жаль, но таковы мужчины во всем мире, нет таких жен, которые насытят их страсть, медленно разъедающую душу и тело мужчин, возможно, он сбежал от семейного очага к какой-нибудь другой женщине, ее муж всегда заглядывался на других, так что не стоит и думать, что он снова окажется здесь, потому что она, несомненно, выпрет его под зад коленкой из «Альмасена», если только он сюда заявится. Она сказала все это твердым голосом, но как-то торопливо, словно слова громоздились в тесноте ее глотки, и, закончив говорить, нервно улыбнулась. Франко Лусарди ответил холодной улыбкой, Беттина уставилась ему прямо в глаза, чтобы понять, проняла ли полицейского ее роль обиженной жены. Полицейский клюнул: он сказал, что Рафаэль, без сомнения, человек очень глупый, если бросил такую женщину, как она, но мужья зачастую не умеют ценить свое и зарятся на чужое. И хотя Франко Лусарди пленило необычное кокетство женщины, он был все-таки офицером дотошным и хорошо понимал, что разговор пока что ничего ему не давал, это были реки бессодержательных фраз, не имеющие какой-либо ценности сведения. И так продолжалось, пока он не спросил про Цезаря Ломброзо: это был словно удар саблей, Беттина замолчала, сжала губы, лицо у нее окаменело, покраснело, гримаса исказила рот. Полицейский понял, что происходит что-то необычное: отчего такая резкая перемена? Но замешательство женщины длилось недолго, она тут же совладала с собой и ответила, что у ее племянника свободный день, сегодня вечером ресторан закрыт и ничего не задерживало его в таверне. Офицер сказал, что ему необходимо поговорить с Цезарем и задать ему несколько вопросов, есть кое-какие вещи, которые затрудняют расследование, а молодой повар, возможно, смог бы прояснить их и помочь раскрыть дело исчезновения Пабло Марцолло. Беттина согласно кивнула головой, ответила, что сегодня же переговорит с Цезарем, и инстинктивно посмотрела на наручные часы. Полицейский тоже взглянул на часы, поблагодарил за радушие, поднялся и направился к выходу. На пороге он на секунду остановился, Беттина открыла дверь и попрощалась с полицейским, подав ему руку, тот одарил ее холодной улыбкой.

На следующий день Цезарь позвонил в комиссариат, несколько минут он говорил с Франко Лусарди – любезные, но пустые по сути слова: полицейский пытался освежить память молодого повара вопросами о Пабло Марцолло и Рафаэле, о странных совпадениях в исчезновениях одного и другого, возможных причинах отсутствия повара и дяди, видит ли он что-то общее в обеих ситуациях, как его тетя восприняла неожиданный уход мужа, каким образом таверна работает без двоих мужчин. Но Цезарь отвечал расплывчато, воспоминания смутные, информация неточная, его мир – это кухня, и все, что случается вне ее, его на самом деле не интересует, так что сказать что-либо важного он не может.

Закончив краткий и бесполезный разговор, офицер Лусарди отыскал в кармане рубашки сигареты и закурил, он смотрел в пустоту, пока белый дым, поднимаясь вверх, заполнял пространство конторы, и понимал, что интуиция упорно подсказывает ему: происходит что-то очень странное, а он не знает, как на это реагировать.

Через три дня Франко Лусарди получил служебное письмо со странной информацией, от которой стыла кровь: Управление расследований полиции Мар-дель-Платы случайно обнаружило мешок для патологоанатомических отходов, в котором находились пучки волос, несколько зубов и полуразложившаяся жировая ткань. Эксперты-криминалисты проанализировали найденное и установили, что это человеческие останки, возможно, все это принадлежало мужчине от сорока до пятидесяти лет. В мешке были также и другие важные улики: маленькие кусочки кожи и удостоверение личности, которое восстановить, к сожалению, не удалось.

Для офицера Лусарди забрезжил луч света в темном тоннеле: Рафаэль Гарофало убил Пабло Марцолло и затем исчез сам. Не трудно домыслить мотив преступления: однажды старый булочник понял, что его красивая и молодая жена изменяет ему с шеф-поваром. Он затаил злобу, которая разъедала его изнутри, постепенно злоба породила жажду мести, у булочника созрел план, чтобы наказать полюбовника своей жены: он убил его, а затем исчез и сам, так что оба они, жертва и убийца, превратились в тайну. Еще один факт дополнил гипотезу Лусарди: чтобы сбить с толку следствие, сам убийца и заявил в полицию – своеобразный способ отвести от себя подозрения. Главное, что теперь интересовало полицейского, – знали ли что-либо жена и племянник? Женщине было что скрывать, она, конечно, не станет признаваться в измене, но она, без сомнений, не будет отрицать свою неверность при условии снятия с себя подозрения в совершении преступления. Лучший способ удостовериться во всем – снова посетить «Альмасен»; тот, кому есть, что скрывать, обязательно выдаст себя, если смотреть ему прямо в глаза.

Предположения Франко Лусарди были слишком поспешными и хрупкими. Если бы офицер сомневался в своей интуиции, то не пошел бы неверным путем, а если бы он доверился не своему инстинкту охотника, а опыту сыщика, тогда бы он никогда не сделал того, что сделал в тот день 7 апреля: отправился в «Альмасен» и сказал Беттине, что у него есть очень важные для нее новости.