Текст книги "Адмирал Канарис"

Автор книги: Карл Абжаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Летом 1938 г. Канарис не ограничился тем, что предостерег генералов и адмиралов. Он преодолел свое личное отвращение к Риббентропу и попытался также довести до сознания министра иностранных дел Германии опасность войны в Европе, которая должна была вспыхнуть в ответ на открытую агрессию против Чехословакии. Он усилил свои контакты с государственным секретарем фон Вайцзеккером, с которым привык обмениваться мнениями с самого начала своей деятельности в разведке, когда тот еще был посланником в Берне. Первые попытки установить контакты были облегчены тем, что Вайцзеккер в молодые годы тоже был морским офицером. В общении с ним Канарису не приходилось ретушировать свои сообщения и оперативные сводки. Они оба привыкли одинаково оценивать ситуацию и теперь ломали голову над тем, как в выгодном свете изложить свою точку зрения Гитлеру и Риббентропу.

Канарис применил с согласия Вайцзекера также свои зарубежные связи, специально в Италии и Венгрии, для мирного решения судетского кризиса. С руководителями венгерской военной разведки Канарис завязал личные отношения вскоре после начала своей деятельности в должности начальника немецкой разведки; с течением лет эти отношения становились все более тесными и были очень благоприятны для делового сотрудничества обеих служб. Начальником венгерской службы разведки был в то время полковник фон Геньей. Его и Канариса связывали отношения дружбы. Канарис ясно понял роль, которую Венгрия в качестве ключа к юго-востоку Европы играла для мирного расширения экономического и политического влияния Германии в этом направлении, и в противоположность Гитлеру он испытывал к Венгрии чувства глубокой симпатии. Хорошо зная мадьяр, Канарис считал правильным играть со своими венгерскими партнерами совершенно открыто. Результатом этого явилось безграничное доверие к нему с венгерской стороны.

Сотрудничество обеих разведок включало также наблюдение за Чехословакией, Восточной и Юго-Восточной Европой. В личных же контактах между Канарисом и венгерскими военачальниками свободно обсуждались и более важные проблемы мировой политики. Так, к примеру, венгерские партнеры в связи с традиционными симпатиями венгерского правительства к Англии живо интересовались тем, как Канарис оценивает германо-британские отношения; его мнение, основанное на реалистической оценке соотношения сил, что путь к мирному подъему Германии ведет через честную договоренность с Великобританией, было одобрительно принято в Будапеште. Также в тех областях, в которых обе разведки практически сотрудничали, имелось полное совпадение во мнениях.

Канарис был высокого мнения о работе венгерской разведслужбы, особенно когда речь шла о Балканах. В отношении Польши он хорошо понимал, что между Варшавой и Будапештом существовали дружеские отношения, основанные на старой традиции и совместных интересах, и потому в беседах с венгерскими военнослужащими и политиками, которые велись в годы, предшествующие войне, он часто намекал на то, что хотел бы использовать эти хорошие отношения для честного сближения между Германией и Польшей. Потому что он глубоко сознавал, что соглашение 1934 г. между Германией и Польшей не помогло преодолеть недоверие обеих сторон друг к другу. Полное совпадение мнений было с самого начала между Канарисом и его венгерскими друзьями в оценке способности Советского Союза к сопротивлению. Венгерские военачальники уже тогда – в период между 1935 и 1938 гг. могли констатировать, что Советский Союз не сломается в случае нападения Германии, что ошибочно считать его колоссом на глиняных ногах. Конечно, позже, когда этот вопрос приобрел конкретное значение, Канарис не скрывал от них, что его мнение по этому вопросу не разделяли высокие политические и военные инстанции в Германии.

Личные связи Канариса в Венгрии вскоре вышли за рамки военной сферы в политическую. К лицам, с которыми у Канариса были доверительные отношения, относился также министр иностранных дел фон Канья, с которым Канарис полностью сходился в резком осуждении авантюристической и экспансионистской политики Риббентропа. Накануне судетского кризиса осенью 1938 г. Канарис вместе с полковником генерального штаба фон Типпельскирхом, возглавлявшим в те годы отдел «Иностранные армии», появился в Будапеште, чтобы предостеречь Венгрию от участия в так называемом «широком решении» чехословацкого вопроса, то есть ликвидации Чехословакии силой оружия. По сообщениям из влиятельных венгерских кругов, оба немецких офицера высказали по этому поводу совершенно открыто свое мнение о том, что политика Гитлера и Риббентропа нацелена на то, чтобы втянуть неподготовленные и недостаточно оснащенные войска в предприятие, которое, по мнению Канариса, несомненно, должно привести к началу Второй мировой войны. Этот визит немецких офицеров в Венгрию, где к ним отнеслись с полным доверием, способствовал тому, что Венгрия укрепилась в уже принятом ею решении избежать участия в войне. Подобным образом Канарис попытался, правда, безрезультатно воспрепятствовать весной 1939 г. насилию по отношению к Чехословакии.

В своих беседах с венгерскими друзьями Канарис еще в предвоенные годы неуклонно считал, что Германия хотя бы из инстинкта самосохранения не должна пускаться в военные авантюры. Любая война таит в себе опасность разрастись в мировой конфликт, а в нем Германия не имеет шансов остаться победителем. Именно здесь можно заметить, что на одного из венгерских друзей Канариса глубокое впечатление произвели слова, сказанные им во время визита в Венгрию осенью 1939 года после окончания войны с Польшей: «Знаешь, мы уже проиграли войну».

Точно так же в Венгрии Канарис в период судетского кризиса обратился, как уже говорилось, к своим итальянским друзьям, чтобы поддержать усилия Вайцзеккера, направленные на достижение мирного решения. Мы, пожалуй, можем здесь отметить, что при всем единодушии Канариса и Остера по принципиальным вопросам акцент все же делался на разные аспекты совместно проводимой ими политики. Оба хотели сохранить мир и оба желали, чтобы преступная система исчезла. Но в то время как у Остера на первом месте во всех его планах стояла жгучая ненависть к Гитлеру и национал-социализму, Канарис в первую очередь заботился о предотвращении войны.

Подробности заговора, который в летние месяцы 1938 г. принял четкие формы, стали настолько известны из судебного разбирательства перед Международным военным трибуналом против главных военных преступников, из так называемого процесса на Вильгельмштрассе, из заседаний комиссии по денацификации в процессе против генерал-полковника Гальдера и из многочисленных публикаций внутри страны и за рубежом, что нет необходимости их здесь повторять. Канарис в эти недели и месяцы был предельно занят. Разведка создавала мозговой центр, из которого протягивались нити во все стороны: к генеральному штабу, к генералу фон Вицлебену, командующему Берлинским военным округом, войска которого должны были нанести удар, к Шахту и Герделеру, к Беку, который, правда, держался в стороне из-за лояльности к Гальдеру, к Вайцзеккеру и группе дипломатов, находившихся под прикрытием последнего, которые за границей специально через братьев Кордт вели в Лондоне переговоры с сэром Робертом Вэнзиттартом, целью которого было поставить Гитлера перед однозначной позицией Британии (и тем самым вынудить его отступить) или разоблачить его агрессивные намерения перед немецким народом. Известно также, что многообещающая попытка свергнуть Гитлера силами немцев и тем самым раз и навсегда положить конец опасности, угрожающей Германии и Европе со стороны национал-социализма, в последнюю минуту была задержана в результате визита Чемберлена в Берхтесгаден и затем окончательно сведена на нет Мюнхенским соглашением.

Как и его товарищи по заговору, Канарис был убежден, что Мюнхенское соглашение по вопросу судетских немцев было лишь «вторым по качеству» решением. Мир был еще раз сохранен, но внутри верховного главнокомандования вскоре выяснилось, что Гитлер не был удовлетворен, получив область судетских немцев. Также полная покорность нового чехословацкого правительства не могла удовлетворить его жажду власти. Его фантазии не хватило, чтобы представить себе Чехословакию в непосредственном соседстве с Германией и с собственным правительством.

Хотя Канарис, как и остальные участники заговора, был разочарован уступчивой позицией Чемберлена в сентябре 1938 г., он, однако, из всего этого не сделал заключения, что Великобритания и дальше будет безропотно при всех обстоятельствах соглашаться с захватническими планами Гитлера. Вооружение, которое началось в Англии сразу после Мюнхенского соглашения, каким бы оно ни было скромным по сравнению с лихорадочным темпом подготовки к войне в Германии, доказало ему, что приближается момент, когда Британская империя со всей своей мощью выступит против Гитлера. Он не улыбался, когда его знакомые, вернувшиеся из Англии, рассказывали ему о призывах в широких кругах британского населения выступить крестовым походом против Гитлера, в котором люди начинали видеть антихриста.

В противоположность большинству руководящих политиков и военных в Германии Канарис имел очень четкое и в основном правильное представление о характерных качествах, физической и моральной стойкости и выдержке английского народа. Он достаточно хорошо знал британскую историю, чтобы понимать, что военная мощь Британии всегда заключалась не в совершенной подготовке, а в неслыханной стойкости в сочетании со способностью к импровизации.

Весной 1939 г. он обсуждал с одним знакомым, который выполнял поручение в Британии, целый ряд сообщений политического характера, которые поступили к нему в последнее время из Лондона. Из них следовало, что во влиятельных кругах Англии обсуждают «теорию молниеносной войны», нашедшую широкое распространение среди немецких военнослужащих. Они повсеместно осознали, что на Великобританию на первых этапах войны (а она может длиться годами) огромная немецкая военная машина обрушит тяжелые удары. Однако эти удары никогда не принесут Германии победу. Потому что у Англии имеется большое преимущество в отношении стратегического положения, которое заключается не в том, что Англия лежит на острове, а в том, что неизмеримы энергетические источники империи, не говоря уже о Соединенных Штатах, которые находятся совершенно за пределами досягаемости немецкой военной техники, в то время как ни одно из жизненно важных сооружений в германском рейхе нельзя будет продолжительное время беречь от британских бомб. Медленно, но неуклонно британский военный потенциал вместе с военным потенциалом союзных держав преодолеет немецкий и через несколько лет Германия будет повергнута. Канарис заявил, что его мнение в основном совпадает с этими британскими аргументами и он попытается довести их до Кейтеля и руководства в армии и флоте. «Но, – добавил он с кривой усмешкой, – мне не повезет».

Когда состоялась эта беседа, вторжение в Прагу стало уже свершившимся фактом. Канарис смотрел на все происходившее с некоторым фатализмом. Он заранее отлично понимал, что вскоре после успеха Гитлера в судетском вопросе ни один генерал не отважится участвовать в восстании. Он также заранее знал, что западные державы хоть и поднимут большой шум, но практически не сделают из присоединения Чехословакии никаких непосредственных выводов, во всяком случае, не предпримут никаких военных мер. Уж если ради Бенеша не допустили начала военных действий, то ради Гахи наверняка ничего не предпримут, тем более что – Канарис хорошо это знал – британское вооружение, в частности, противовоздушная оборона, не слишком далеко продвинулось по сравнению с прошлой осенью. Несмотря на это он не сомневался, что эта новая военная прогулка будет иметь для дальнейших планов Гитлера печальные последствия. В действительности фюрер ведь некоторое время воображал, что его проделка с Чехословакией через несколько недель будет забыта.

16 марта Канарис сам прибыл в Прагу, чтобы там присутствовать при передаче ему так называемого второго бюро чехословацкого генерального штаба (это было, как и во Франции, названием секретной службы связи, т. е. разведки). Его сопровождали два бывших офицера австрийского генерального штаба, один из которых был последним австрийским военным атташе в Праге. Ехали в автомобиле через покрытые снегом горы в Богемию. Во время поездки Канарис и его сопровождающие по-разному отметили недостатки в моторизации введенных немецких войск. Канарис был в плохом настроении. Он снова стал осуждать чехов за то, что они не оказали Гитлеру никакого сопротивления.

Заявления о помощи, которую предлагали Чехословакии Англия и Польша вскоре после введения германских войск в Прагу, укрепили Канариса в его мнении, что чаша терпения в Лондоне наполнилась до краев и что при следующем акте насилия она переполнится.

Начало переговоров между западными державами и Советским Союзом о гарантии безопасности для Польши он воспринял как следующий знак предостережения. По случаю доклада у Гитлера в мае он смог констатировать, что и Гитлер убедился в том, что присоединение Чехии не скоро забудется; одновременно создалось впечатление, что Гитлер затевает какие-то совершенно новые планы, о том что речь идет о сближении со Сталиным, ему не сразу могло прийти в голову.

Сразу после возвращения из Праги Канарис возобновил свои попытки убедить генералов в необходимости сопротивления дальнейшим авантюрам. Наступившее вскоре обострение отношений с Польшей показало ему, что опасность надвигается. У нас есть запись из его дневника, которая была типична для формы его изложения и которую мы поэтому приводим слово в слово. Она датирована 17 августа 1939 г., то есть была сделана за несколько недель до того, как стало известно о большом ударе Гитлера – о переговорах с Советским Союзом. (Хотя Канарис знал через свои связи с министерством иностранных дел, что действия, направленные на то, чтобы нейтрализовать Советский Союз, идут полным ходом, он, однако, в тот момент еще не был убежден в том, что переговоры будут успешными.)

Запись в дневнике сообщает следующее: «Беседа с генерал-полковником Кейтелем 17.VIII.1939: Я сообщаю Кейтелю о моих переговорах с Йостом [12]12
  Йост был высокопоставленным чиновником СД, который передал Канарису требование достать польские униформы для описанного ниже «предприятия Гиммлера».


[Закрыть]. Он говорит, что не может сам позаботиться об этом деле, так как фюрер его не проинструктировал, а только передал ему, что мы должны предоставить в распоряжение Гейдриха польские униформы. Он согласен с тем, чтобы я проинформировал генеральный штаб. Он говорит, что не слишком доверяет подобным предприятиям, но что, мол, ничего не поделаешь, раз это приказ фюрера. Он не может спросить фюрера, как он мыслит выполнение этого спецзадания. В отношении Диршау он решил, что предприятие может проводиться только силами армии [13]13
  Описанное в этом абзаце дневника дело будет более подробно рассматриваться в следующей главе.


[Закрыть].

Тогда я сообщил ему о моем разговоре с Роаттой [14]14
  Бывший начальник итальянской службы разведки, с которым Канарис с периода гражданской войны в Испании был в дружеских отношениях, служил теперь в качестве военного атташе в Берлине.


[Закрыть]. Он мне сказал, что будет рад, если Муссолини прямо и ясно скажет Гитлеру, что он не будет участвовать в войне. Он (Кейтель. – Прим. авт.) говорил, что он считает, что Муссолини все же согласится. Я ответил ему, что, на мой взгляд, это исключено. Так я считаю после разговора Чиано с Риббентропом, о котором я еще раз подробно ему сообщил. Он (Кейтель. – Прим. авт.) говорил, что фюрер сказал ему противоположное. Итак, я прихожу к выводу, что фюрер ему – Кейтелю – говорит не все. Я говорю ему даже, что от графа Мароньи я узнал: король Италии Альфонс сказал несколько дней назад, что он ни при каких обстоятельствах не поставит свою подпись, если Муссолини предъявит ему ордер о мобилизации.

В ответ на это Кейтель сказал, что интересно было бы обнаружить, что даже народ, который, как и вся Италия, находится под властью диктатора, весьма капризен в отношении войны. Гораздо хуже обстоит дело в демократических странах. Он (Кейтель. – Прим. авт.) убежден в том, что англичане не станут вмешиваться. Я пытаюсь опровергнуть это мнение и говорю, что англичане наверняка начнут блокаду и разобьют наш торговый флот. Кейтель говорит, что это не так уж важно, потому что мы получаем нефть из Румынии. Я отвечаю, что это не существенно, и мы не выдержим длительной блокады, и что Англия все силы бросит на борьбу с нами, если мы совершим агрессию против Польши и дело дойдет до кровопролития. Я пытаюсь представить Кейтелю последствия торговой войны для Германии и говорю ему, что мы сможем бороться против нее только малыми силами. Только что я узнал, что мы сможем послать в Атлантику только десять подводных лодок.

Кейтель считает, что после захвата Польши будет легко принудить Румынию отдать свою нефть. Я пытаюсь пояснить ему, что англичане наверняка уже все подготовили на Балканах на этот случай. Болгария не может быть полезной как союзник, так как на нее могут сразу напасть Румыния и Турция».

Такова эта запись в дневнике. Она так ясно говорит сама за себя, что не нуждается в комментарии. Потрясающей, но все еще распространенной является ограниченность, которая видна в каждой записанной в дневнике фразы человека, носившего высокопарный титул начальника верховного командования вермахта, каждое слово выдает в нем просто связного по передаче приказов.

10 августа, то есть непосредственно накануне упомянутых в дневнике переговоров Риббентропа с Чиано (тот с 11 по 13 августа находился с визитом в Берхтесгадене и Зальцбурге), Канарис вместе с Кейтелем полетел в Зальцбург. В то время как начальник штаба вермахта находился на Оберзальцберге, Канарис вместе с одним сопровождающим обедал в кругу семьи Риббентропа в замке Фушл. Министр иностранных дел Германии по такому случаю в хвастливых тонах подчеркнул значение военного союза с Италией, который он заключил в мае этого года. Риббентроп тогда был еще глубоко убежден в том, что Италия в предстоящем конфликте немедленно встанет на сторону Германии. С другой стороны, Риббентроп, который был штатским человеком, счел целесообразным заявить адмиралу и бывшему командиру подводной лодки Канарису о стратегическом значении вмешательства итальянского флота в британские позиции в Средиземном море и заявил, что итальянцы с их 100 подводными лодками блокируют Гибралтарский пролив и закроют англичанам путь. Канарис без возражений слушал тирады Риббентропа. Он явно считал бесполезным пускаться с таким невеждой в дискуссию по вопросам ведения войны на море. Однако на обратном пути к аэродрому он ядовито сказал своему спутнику: «Слушайте, когда начнется большое сражение в Средиземном море, мы со своего парома посмотрим, как англичане сделают из итальянцев бифштекс».

Через пять дней после беседы с Кейтелем Канарис в полной мере осознал опасность, навстречу которой неслась Германия явно без шансов на спасение. Он был участником встречи в Берхтесгадене 22 августа, на которую Гитлер пригласил руководство вермахта. В многочасовых выступлениях с перерывом только на завтрак фюрер сообщил собравшимся военным свои взгляды на международное положение, описал свои внешнеполитические целеустановки и объявил о начале военных действий против Польши 26 августа. Относительно содержания выступления Гитлера на судебном процессе против главных военных преступников были представлены три документа, основывающиеся на записях участников этой встречи. Они в основном совпадают друг с другом, но в них записаны лишь отрывки того, что Гитлер действительно говорил собравшимся военным. Канарис во время речи Гитлера сознательно держался на заднем плане и несмотря на запрещение делать записи записал всю речь. После возвращения он, находясь еще совершенно под впечатлением безумных планов Гитлера, прочел своим доверенным в управлении разведки важнейшие отрывки из речи. Он записал копию конспекта в своем дневнике. То, что и эта часть дневника считается безвозвратно исчезнувшей, является невосполнимой потерей для истории нашего времени.

Несчастье, приближение которого Канарис так давно чувствовал и против которого он всеми силами боролся, похоже, наступало. Риббентроп вернулся из Москвы как триумфатор с подписанным германо-советским договором о ненападении. В то время как немецкий народ верил, что гениальный шахматный ход фюрера вновь отодвинул грозящую опасность войны в Европе, диктатор совершал последние приготовления, чтобы 26 августа согласно плану начать нападение на Польшу. Еще раз возникло впечатление, что мир в последнюю секунду будет спасен. Заявление Муссолини, что Италия не будет участвовать в войне, а также известие о подписании Британией гарантий помощи Польше, принудили Гитлера забрать назад уже отданный приказ о нападении. Об этом событии сообщает запись Канариса, которую он сделал в своем дневнике после своей беседы с Роаттой. Снова начались лихорадочные дипломатические переговоры. Но даже предостережения, содержащиеся в письме Муссолини и в британском договоре о гарантиях не смогли исцелить Гитлера от его ослепления. 31 августа он дал окончательный приказ о нападении на Польшу. Вермахт послушался. Борьба за мир была проиграна. Война началась, роковая судьба Германии начала свой неумолимый бег.