Текст книги "Чёрный Мустанг"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Сам ты собака, – злобно крикнул Чёрный Мустанг. – Посмотри на мою ногу. Скоро я так тебя пну, что ты взвоешь от боли!

– Ты можешь многое себе позволить, зная, что я не нарушу своего обещания, – спокойно улыбаясь, ответил ему охотник. – Но не переусердствуй! Если ты не успокоишься, то будешь потом сильно жалеть.

– Жалеть? Это слово говорит о твоей слабости. Говори, что хочешь, мне смешны твои угрозы.

Тогда лицо белого охотника стало серьёзным, и он отчетливо произнёс:

– Хорошо, как знаешь! Я сдержу своё обещание, но ни слова, ни полслова сверх того. Ты вскоре узнаешь, что я собираюсь сделать. Я хотел поступить мягче, чем был обязан своим обязательством, но делать этого уже не стану. Мое предостережение исполнится очень скоро, расплата не заставит себя ждать!

Вместо ответа вождь команчей изловчился, подался, несмотря на то что был связан, вперед и плюнул на Олд Шеттерхенда. Тогда Виннету, обычно абсолютно невозмутимый, которого, казалось, ничто не может вывести из равновесия, сжал кулаки и воскликнул:

– Он плюнул на тебя! Кто должен покарать его за это, ты или я?

– Я, конечно, я. Но я поступлю иначе, чем ты думаешь, – ответил его белый друг. – Он не стоит того, чтобы его касалась твоя рука.

Всех остальных тоже до глубины души потрясла неслыханная наглость команча, который, будучи уверен в том, что ему будет сохранена жизнь, дал таким образом выход своей с трудом сдерживаемой злости. Раздались голоса бледнолицых, призывающих к немедленным ответным действиям. Светловолосый Каз качал головой, казалось, его курносый нос стал еще меньше. В его обычно добрых глазах появился какой-то странный блеск, и он решительно предложил:

– Мистер Шеттерхенд, это уже чересчур, этого вы не можете позволить! Разрешите, мы займёмся им!

– Как?

– Мы затянем ему ремень на шее, потом подвесим вон на том дереве, там столько подходящих для этой цели сучьев. Во всяком случае, они давно уже дожидаются этого. А если ему при этом дыхания не хватит, ничем ему помочь не смогу, лучшего он не заслужил. «Кто не хочет слушать, тот долям слушать» – есть у Тимпе такая старая добрая поговорка.

– Спасибо! Если он родился для того, чтобы быть повешенным, то наверняка найдётся для этого и подходящая петля, но совсем не обязательно надеть её ему на шею должны мы.

– В чём дело? – вступил в разговор Хоббл Фрэнк. – Этот краснокожий оскорбил вас и останется безнаказанным? Я этого не вынесу, я не стерплю этого, как собака не терпит, когда её гладят против шерсти! Есть на небосводе юга одно такое место, откуда мерцает закон возмездия. Не каждому дано прочитать его буквы, но среди тех, кто умеет это, я, конечно, в самых первых рядах. И я считаю своим долгом…

– Тут речь может идти о моём долге, но не о твоём, дорогой Фрэнк, – прервал Олд Шеттерхенд этот словесный поток маленького охотника. – Позволь уж, я сам отвечу на наглость этого краснокожего!

– С превеликим удовольствием! Я готов передать вам всю свою власть и полномочия, поскольку заранее знаю, что этот краснокожий вместо блюда из лани получит рисовую кашу с соусом из устриц.

– Не опасайся, Фрэнк! На этот раз я не собираюсь быть снисходительным!

– Правда? Ну, значит, вы наконец-то поумнели. Хотя и поздновато, но всё-таки! Вы действительно придумали для него наказание?

– Да.

– В таком случае я прошу вас о большой милости: назначить меня на роли трагика и субретки в этом спектакле. А вы уж сами решайте, когда занавес должен подняться. Все билеты проданы, и уважаемая публика в нетерпении начинает хлопать в ладоши.

– Хорошо, твоё желание исполнится. Каз и Хаз будут крепко держать вождя, чтобы он не мог шевельнуть головой, а ты своим ножом срежешь полностью его шевелюру, оставишь только одну прядь, к которой мы смогли бы привязать эти два прекрасных восточноазиатских украшения.

С этими словами он извлёк косички двух китайцев – похитителей оружия.

– Ура! Косички Канг-Кенг-Кинг-Конг! Я совсем было уже о них забыл! Ура, ура, прекрасная мысль! Я так доволен, я так рад, словно у меня сегодня день рождения. Идите скорее сюда, господа Тимпе номер один и Тимпе номер два! Внимание, мы начинаем большое представление. Занавес поднимается. Я буду выступать в роли цирюльника из Севильи, но без кисточки и мыльной пены, а команч будет разбойником, с которого содрали кожу. В первой сцене я пропою ему: «Дай мне руку, жизнь моя!» На что он ответит любовной арией из «Роберта и Бетрама». Потом вступит хор мстителей: «Брей, Хоббл, брей! Пора обстригать шевелюру!» А он на это ответит: «Спокойно, спокойно, милый мой Фрэнк, иначе со мною случится удар!» Из «Вольного стрелка», если не ошибаюсь я или не ошибся Вебер. А в конце первого акта терцет: «Князь, прими миллион поздравлений, команч отныне лыс». Когда вскоре после этого занавес снова поднимется, я пропою под аккомпанемент фисгармонии: «Я плачу вместе с ним и слёзы лью печально, осталась у него лишь тоненькая прядь». На это он в сопровождении октета отзовётся: «Без шляпы показаться я не могу отныне. Прошу, о милый Хоббл, мне привязать косички!» Я проделаю это, поскольку этого требует от меня моя роль, а потом несколько актёров и зрителей вместе со всем оркестром приступят к похвальной песне: «Радуйтесь, краснокожие: косички висят на его голове! Ваш вождь вне себя от радости от этого украшения. Ведите его поскорее к жене». На этом комедия окончена, все встают, занавес опускается. Вот таким я представляю себе план этого торжественного мероприятия. А теперь, уважаемые джентльмены, мы можем начинать!

Маленький весёлый человечек был воодушевлён заданием, которое ему выпало. Правда, всю свою шутливую речь он произнёс по-немецки, так что понять могли его только немцы. Но его мимика и жесты были так выразительны, что и остальные бледнолицые смогли догадаться, о чём шла речь. Краснокожие же, казалось, ничего не предчувствовали.

Вождь, несомненно, видел направленные в его сторону взгляды, видел нож, видел косички китайцев, которые Хоббл Фрэнк получил от Олд Шеттерхенда. Он должен был сделать вывод, что все эти предметы имеют к нему какое-то отношение, но не мог догадаться, что собираются с ним сделать. Его охватил страх, который ещё больше усилился, когда по обе стороны от него присели на корточки Каз и Хаз, во взглядах которых можно было прочитать неприкрытую угрозу.

– Что вы хотите? Что со мной будет? – спросил он их.

Но за них ответил Олд Шеттерхенд:

– Ты получишь от меня подарок за то, что был таким милым и вежливым.

– Какой подарок?

– Вы прибыли сюда за скальпами желтолицых, однако не получили их. Китайцы оказались почему-то сильно к ним привязаны. Ты знаешь, как я доброжелателен по отношению к тебе, так что тебе будет понятно, как я тебе сочувствую в том, что ты, вождь, вынужден отказаться от обладания такими скальпами. Поэтому от всего сердца я хочу сделать тебе сюрприз и вручить не одну, а две косички. Я надеюсь, что ты примешь этот подарок с благодарностью.

Токви Кава неуверенно произнёс:

– Уф!

Он не мог дать какого-то определённого ответа, потому что не знал, что кроется за этими милыми словами охотника. А тот продолжал:

– Косички, естественно, носят на голове. И я думаю, что ты будешь очень рад, когда я прикажу их туда привязать, ты будешь, таким образом, носить их в память обо мне.

– Уф, уф! – со злостью ответил поражённый вождь. – Скальпы не вешают на голову, их носят только на поясе. А это даже не скальпы, а одни только волосы этих трусливых желтолицых. Над воином, который бы носил их на себе, смеялись бы даже дети и старухи!

– Но ты будешь их носить, раз я их тебе дарю. Я привык, чтобы к моим подаркам относились с почтением.

– Оставь их себе, мне они не нужны!

– Нужны или нет, я об этом не спрашиваю. Они предназначены для тебя, и я прикажу их сейчас прицепить.

– Не вздумай этого делать! – крикнул краснокожий. – Не забывай, что я вождь!

– Фи! С этого времени ты в моих глазах не больше, чем просто красная рожа, к которой я прицеплю косички китайцев в качестве предостережения твоим воинам, чтобы никто никогда не смел оскорблять ни Виннету, ни Олд Шеттерхенда!

Глаза Токви Кавы остановились, он сжал зубы и процедил:

– Я предупреждаю тебя. Не вздумай нанести оскорблении голове вождя воинов этой дрянью, принадлежавшей Жёлтым Псам!

– Ты хочешь меня испугать? Я ведь раньше тоже тебя предупреждал. Ты меня не послушал. А в результате ты будешь носить эту дрянь, я же постараюсь как можно больше облегчить тебе эту задачу. Длинные волосы и косички – это было бы слишком для твоей головы, поэтому я прикажу сейчас обрезать всю твою шевелюру, чтобы освободить место для волос китайцев.

Токви Кава был смертельно напуган. Глаза у него закатились, черты лица исказила дикая гримаса. Несмотря на то, что он был связан, ему удалось приподняться, и он бешено завопил:

– Ты хочешь обрезать мои волосы? Мои волосы, украшение моей головы, олицетворение силы, место для орлиных перьев, свидетельствующих о моей славе и авторитете! Они, они будут обрезаны?

– Да, и безотлагательно.

– Попробуй только это сделать, только попробуй, если тебе хочется умереть в нечеловеческих муках!

– Фи! Твоя угроза не удержит меня ни на минуту в исполнении того, что я задумал. Положите его и держите крепче!

Это распоряжение относилось к кузенам Тимпе, которые его медлительно исполнили. Они прижали команча к земле и держали так без особых усилий. В этот момент Чёрный Мустанг не оказывал сопротивления, закрыв глаза, он тихо бормотал:

– Нет, он не осмелится, он не может осмелиться, он не сделает этого. Обрезать волосы вождя – такого ещё не было никогда за всё время, что существуют краснокожие воины и белые люди!

– Если этого действительно ещё не было, то будет сейчас, – подтвердил своё решение Олд Шеттерхенд. – Начинай, Фрэнк! Покончим с этим!

– Правильно, – отозвался Хоббл Фрэнк, отложил на время косички и с ножом в руке подошёл к вождю.

Команч услышал шаги, открыл глаза и увидел перед собой маленького охотника. И тогда он понял, что сейчас произойдёт то, что до сих пор казалось ему невозможным. Осознание этого придало ему дополнительные силы, и, хотя руки у него были связаны сзади, изогнувшись всем телом, он сбросил с себя обоих Тимпе. Они, конечно же, сразу снова схватили его и приложили все свои силы, чтобы прижать его к земле. Но возбуждённое состояние, в котором находился вождь, всё ещё придавало ему силы, поэтому на помощь кузенам пришло ещё двое мужчин, им удалось схватить его голову и удерживать так, чтобы можно было приступить к работе.

Хоббл Фрэнк принялся осторожно срезать ножом пряди волос. Едва в его ладони оказалась первая прядь, как всякое сопротивление прекратилось, команч лежал как мёртвый. После необычайного прилива сил им овладело полное бессилие, он смирился с судьбой и больше ни разу не шелохнулся. Он позволял поворачивать свою голову то вправо, то влево, в зависимости от того, что делал с ней Хоббл Фрэнк, так что казалось, что он вообще потерял сознание. Вскоре вся его густая и длинная шевелюра, за исключением тонкой пряди, была сострижена. Тогда Фрэнк поднял вверх две косички и воскликнул:

– А теперь коронация. Внимание, джентльмены, мы приступаем к коронации.

И ловко закрепил две косички на голове Чёрного Мустанга.

То, что произошло после этого, невозможно описать. Со стороны бледнолицых неслись нескончаемые крики «ура» и «виват», краснокожие выли и рычали, пытались разорвать ремни, которыми были связаны, подпрыгивали и катались по земле, несмотря на то что были связаны по двое. Бледнолицым пришлось немало потрудиться, чтобы удержать всех индейцев на земле в одном месте и не дать им раскатиться в разные стороны. Постепенно шум начал стихать. Токви Кава не принимал в нём участия, а по-прежнему лежал без движения. Потом он слегка приподнялся и неестественно спокойным хриплым голосом сказал:

– Вы уже отомстили. Теперь отпустите нас на свободу.

Тогда отозвался молчавший до сих пор Виннету:

– Сперва нам нужно посоветоваться, что мы будем делать с команчами. Спустите их вниз, там у нас будет с ними меньше хлопот.

Чёрный Мустанг в ответ прошипел:

– Вы не должны совещаться, Олд Шеттерхенд обещал сохранить нам жизнь!

– Жизнь! – презрительно бросил Виннету. – Если бы вожди апачей постигло то, что и тебя, у него не было бы желания жить. А ты, будучи опозоренным, скулишь о сохранении жизни, что вам и так было гарантировано.

– Собака, – крикнул команч. – Я не скулю! Я хочу жить только для того, чтобы отомстить вам так, как никогда ещё не мстил краснокожий воин.

– Фи! Сделай это! Даруя вам жизнь, мы хотим показать, насколько презираем тебя и как мало боимся твоей мести.

После этого Виннету отвернулся от него, взял Олд Шеттерхенда за руку и вместе с ним пошёл вниз, не взглянув даже, как выполняется его распоряжение о спуске пленных индейцев вниз.

Можно себе представить, что особо с ними никто не церемонился, старались лишь, чтобы никто не был покалечен, поскольку этого вождь апачей наверняка не желал бы. Внизу – между скалами и пылающим огнём – было достаточно места для размещения пленных. Их уложили парами друг возле друга, после чего железнодорожные рабочие хотели собрать сложенное в ущелье оружие. Олд Шеттерхенд запретил им делать эта сказав:

– Стойте! Пусть оружие пока ещё полежит. Вам ещё не известно, каково будет решение насчёт него.

Рабочие послушались его, но с явной неохотой.

Судьбу команчей должны были решить четыре человека, именно: Олд Шеттерхенд, Виннету и два инженера Рокки-Граунд и Фирвуд-Кемпа, но последний опасался за свою шкуру и больше здесь не появился. Оставшись втроём, все уселись и начали совет. Первым слово взял инженер Сван:

– Абсолютно ясно, что эти пташки должны поплатиться жизнью за свои делишки, а поскольку порох и свинец стоят денег, а ремней у нас вполне достаточно, то я предлагаю повесить всех на деревьях друг возле друга. Я надеюсь, что вы присоединитесь к моему мнению.

По серьёзному лицу апача пробежала лёгкая усмешка, но он не ответил, поскольку привык в подобных случаях предоставлять слово своему бледнолицему другу.

Тот с улыбкой кивнул головой и сказал:

– Хорошо, сэр! Я рад, что вы оценили нас по достоинству. Мы тоже абсолютно уверены, что все они должны умереть… но должны умереть лишь потому, что все мы люди смертные.

– Гм! Что вы этим хотите сказать, мистер Шеттерхенд?

– Они должны умереть, раньше или позже, поскольку все люди смертные, но лишать их жизни мы не имеем права.

– Почему?..

– Потому что мы, то есть Виннету и я, обещали им, что никто из них не будет казнён.

– А вы не слишком поспешно дали такое обещание, сэр?

– Не думаю! Самое лучшее и самое справедливое наказание заключается в том, что лишает преступника возможности повторить его преступление. Значит, мы должны лишить команчей возможности повторного нападения. Так оно и будет, если за планируемое нападение они будут вынуждены заплатить оружием и лошадьми.

– Пожалуй! Это неплохая мысль! Но кто должен получить всё это?

– Вы и ваши рабочие. Пусть это будет наградой за их участие в этом деле.

– Хорошо! А получат ли что-нибудь люди из Фирвуд-Кемпа?

– Только те из них, кто в конце концов присоединился к нам.

– Их так немного, что мы охотно отдадим им их долю. Но вы не учитываете, пожалуй, того, что краснокожие, несмотря на это, всё же попробуют нам отомстить!

– Наверняка. Но сделать это им будет нелегко. Отсюда им придётся возвращаться с позором пешком и босыми, по дороге к своим вигвамам они будут думать лишь о себе. Поскольку у них не будет оружия, они не смогут охотиться, в лучшем случае будут ставить лишь силки, а питаться прежде всего им придётся кореньями, ягодами и дикими плодами, это их надолго задержит в пути. Сюда, к месту своего неслыханного поражения, в любом случае быстро они не вернутся. Но горе нам, в особенности мне и Виннету, если нам не посчастливится и мы попадём к ним в руки!

– И вы не боитесь?

– Бояться? Нам не приходило это в голову. Если на Диком Западе бояться всего, что может случиться, то от страха никогда не удалось бы избавиться. Так всё же вы согласны? Вы присоединяетесь, мистер Сван, к нашему решению?

– Храни вас Бог, – засмеялся тот. – Я вполне удовлетворён. Но что будет со следопытом, который сидит у нас в колодце?

– Задайте ему хорошую порку, а потом отпустите.

– Будет сделано, сэр! Мои люди обрадуются добыче, которая им достанется. Лошади, пожалуй, им не нужны, но если мы отвезём их по железной дороге на несколько станций дальше, то сможем продать за вполне приличную цену.

– Я должен сказать, что ни моим товарищам, ни мне не нужно ничего, кроме двух лошадей, которых я подберу для Фрэнка и Дролля, поскольку их кони никуда не годятся.

– Хорошо! Вы получите самых лучших. Всё равно ведь имеете на них полное право, потому что в том, что мы так легко захватили краснокожих, только ваша заслуга. Я полагаю что наш совет окончен.

– Да, я уведомлю вождя о его результатах. Мы услышим наверняка страшный взрыв негодования, но не будем на это никак реагировать.

После этого все встали и подошли к тому месту, где лежал Токви Кава, рядом с которым сидели оба Тимпе, Дролль и Фрэнк. Любопытный Фрэнк, не дожидаясь, пока что-нибудь услышит, спросил:

– Какое решение принял Парламент, – при этом он указал на Виннету и Олд Шеттерхенда, – вместе с Палатой Представителей? – здесь он указал на инженера.

– Сейчас услышишь, – кратко ответил Олд Шеттерхенд и, повернувшись в сторону Чёрного Мустанга, громко, чтобы слышали все краснокожие, произнёс: – Сыновья команчей заслужили смерть, поскольку хотели убить жителей Фирвуд-Кемпа и снять с них скальпы. Но мы обещали сохранить им жизнь и держим своё слово.

При этих словах вождь сбросил с себя маску равнодушия и воскликнул:

– Уф, уф! Развяжите нас и выпустите, чтобы мы могли уехать!

– У кого нет лошадей, тот не может уехать, – прозвучал по-прежнему спокойный ответ.

– У нас есть лошади! – ответил вождь дерзко, но в то же время несколько неуверенно.

– У вас их уже нет, так как ваши лошади и всё ваше оружие будет принадлежать нам.

– Наши кони и наше оружие?! – крикнул остриженный наголо краснокожий. – Ты хочешь нас ограбить?!

– Замолчи! – оборвал его охотник. – Вы убийцы, а мы победили вас. Несмотря на то что я не хотел поступать с вами жестоко, вы всячески оскорбляли и угрожали нам, хотя я неоднократно предостерегал вас. Ты не верил, что понесёшь за это наказание и продолжал вести себя дерзко. Именно поэтому ты потерял волосы, а кроме того, у вас будут отобраны лошади и оружие. С наступлением дня вы сможете уйти. Я дарую вам жизнь, как и обещал, но всё остальное вы оставите здесь. Я так сказал!

На это вождь команчей злобно прошипел:

– Ты, наверно, смеялся бы от радости, если бы я приехал на моём Чёрном Мустанге! Хотя твоя рука недостойна касаться даже его пены, он стал бы твоей собственностью. Но тебе не достался самый лучший скакун из всех, которые только есть на свете. Я смеюсь над тобой!

– Я же смеюсь над тобой ещё сильнее, – ответил белый охотник. – Ты сам же и сказал, что стоит твоя кляча. Конь, у которого изо рта идёт пена, ничего не стоит. Можешь спокойно оставить себе свою чатло.

Команч хотел разозлить Олд Шеттерхенда и вызвать его зависть. Но вместо этого услышал слово «чатло», означающее «лягушка». Какое неслыханное оскорбление – назвать его славного мустанга лягушкой! И Токви Кава крикнул со злостью:

– У самого у тебя идёт пена изо рта! Злой Маниту сотворил тебя и послал к нам для того, чтобы ты всё портил и превращал в грязь. Ты думаешь, что твой жеребец и скакун Виннету – хорошие лошади? Они и мой Чёрный Мустанг – это всё равно, что два пальца индейца, питающегося только кореньями и падалью, по сравнению с сильной рукой индейского воина!

Олд Шеттерхенд не стал больше продолжать спор и отправился подбирать для Фрэнка и Дролля самых лучших коней. После этого остальные лошади и оружие были поделены между рабочими по жребию, так что никто не мог сказать, что его обделили.

В это время Хоббл Фрэнк оживлённо беседовал со своим кузеном и обоими Тимпе. Он строил грандиозные планы того, что следует предпринять в деле о наследстве, полагающемся Казу и Хазу.

– Моё полное имя Хелиогабалус Морфеус Эдевард Франке, – сказал он, – вы ещё узнаете меня. Мой дом на берегах Эльбы носит название «Вилла Медвежье Сало», поскольку во всей Америке не осталось ни одного медведя, хоть более-менее нагулявшего сала, которому мой винчестер не выписал бы свидетельства о смерти. Все эти медведи по очереди исчезали в моём желудке и…

– Вместе со шкурой и шерстью? – вмешался Каз.

– Не говорите таких глупостей, господин барон Тимпе фон Тимпельсдорф. Вам бы хотелось, чтобы я съедал медведей вместе с шерстью? Вы, что же, думаете, что мой желудок – это меховой магазин или склад шуб, боа и ондатровых воротников? Вы вообще когда-нибудь видели медведей?

– Конечно!

– Конечно! Наверное, на картинке в букваре. А я их убивал!

– Тоже в букваре?

– Вам следует внимательно слушать, когда говорят люди, чьи слова у всех вызывают восторг, и вести себя со мной более почтительно, потому что без моего жертвенного участия вам никогда не получить вашего наследства. Но поскольку судьба оказалась к вам так добра, что вы родились на моей родине, а стало быть, являетесь моими земляками, то я позабочусь о вашей дальнейшей участи с истинно материнским терпением.

– Я вам безгранично за это благодарен.

– Это меня радует. Я займусь вами и вашим наследством и приложу к этому все свои силы, как если бы я был вашим ближайшим родственником. И если вы будете поступать так, как я вам буду советовать, то в скором времени сможете вернуться на свою родину вполне почтенными и уважаемыми людьми!

Скорее всего, он долго бы ещё разглагольствовал в подобном духе, если бы вдруг Виннету неожиданно не вскинул своё Серебряное Ружьё и не выстрелил. Олд Шеттерхенд был в это время всё ещё занят жеребьёвкой. Он резко обернулся, увидел апача с оружием в руках и спросил, быстро взглянув вверх:

– Почему ты выстрелил?

– Кто-то высунулся из-за края скалы.

– Ты попал?

– Нет, голова исчезла, едва я положил палец на спусковой крючок.

– Ты его хорошо видел?

– Да. Это был не бледнолицый.

– Значит, индеец?

– Виннету не знает. Голова была видна лишь какое-то мгновение, которого мне хватило лишь на то, чтобы вскинуть ружьё, а потом она исчезла.

– Гм! Никого из наших людей наверху давно уже нет. Пусть мой краснокожий брат пойдёт туда вместе со мной. Правда, я уверен, что этот человек не будет ждать, пока мы поднимемся. И нужно будет на всякий случай выставить несколько постов, потому что сверху не представляет особого труда застрелить кого-нибудь из нас.

И они начали подниматься по склону, взяв с собой обоих кузенов Тимпе, чтобы те подежурили на вершине горы до утра. Когда спустя некоторое время белый охотник и апач вернулись, Фрэнк в ответ на свой вопрос услышал, что они никого не обнаружили. Наверху было сейчас темно, но поиски следов даже при свете дня не дали бы никаких результатов, поскольку вся территория вокруг ущелья за ночь была затоптана и различить на земле какой-то отдельный след не представлялось возможным.

Впрочем, всё это происходило уже под утро, и вскоре начало светать. Бледнолицые не собирались слишком долго возиться индейцами, но выпускать их слишком близко от Фирвуд-Кемпа не хотели. Правда, команчи были разоружены, но их было так много, а жители этого посёлка так трусливы, что им могла бы грозить серьёзная опасность, если бы индейцы решились напасть на них. Поэтому было решено отвести команчей на порядочное расстояние в глубь прерии, а потом отпускать небольшими группами. Пространство там было открытым, и можно было издали наблюдать за ними. Краснокожим тоже было известно, что они находятся под скрытым наблюдением, и они не осмелились бы предпринимать попытки мести.

Инженер Сван отправился в посёлок, чтобы по телеграфу вызвать поезд, в то время как Олд Шеттерхенд и Виннету давали рабочим необходимые наставления. Индейцам развязали ноги, зато руки сзади связали ещё крепче, после чего каждого привязали к стременам лошади. Потом рабочие сели на коней и опухали вместе со всеми пленниками. Оставшиеся, то есть Олд Шеттерхенд с товарищами, на протяжении получаса провожали их, дойдя до границы леса и прерии, потом вернулись, чтобы встретить поезд.

Теперь появился и инженер Леврет. Когда он узнал, каким образом были наказаны индейцы, то не одобрил мягкости приговора, но протестовать не стал. Вскоре прибыл поезд, всё погрузились в него, не забыв прихватить с собой и новых лошадей Фрэнка и Дролля.

Нужно было подумать ещё и о предстоящем наказании метиса. Особенно волновало это Хоббла Фрэнка. И он обратился к Олд Шеттерхенду:

– Я хочу высказать одну просьбу, в исполнении которой вы не должны мне отказать.

– Что это за просьба?

– Разве вы не говорили, что Ик Сенанде, который называл себя Ято Инда, должна быть задана порка, после которой его можно выпустить на свободу?

– Говорил.

– Но послушайте, этого наказания отнюдь не достаточно для такого подлого изменника! Порют ведь любого школьника, не нужно для этого быть метисом; я думаю, что и вам в своё время доставалось от вашего отца, хотя вы никогда не собирались выдавать команчам такое количество китайцев, да и я, хотя с детства отличался незаурядными способностями, тоже не раз убеждался на собственной шкуре, что есть на свете строгие отцы и ласковые матери, которые чуть что хватаются за розги и дерут своё чадо как сидорову козу, но тем не менее мне никогда и в голову не приходило устроиться в Фирвуд-Кемп следопытом и заодно изменником. Поэтому, уважаемый мистер Шеттерхенд, если в вашем сердце хоть в малой доле есть чувство справедливости, то вы должны признать, что одной только порки для этой дряни слишком мало. У меня есть одно предложение, которое я не вправе держать дольше в своей душе, словно канарейку в клетке, и поэтому я хочу внести его на ваше рассмотрение.

Всех, за исключением Виннету, рассмешила манера, с какой маленький охотник имел привычку выражать свои мысли. Олд Шеттерхенд спросил:

– В чём заключается твоё предложение?

– Собственно говоря, вы и сами должны были бы догадаться о том, что я хочу сказать, поскольку вы человек не глупый. Ведь можно одно и то же наказание привести в исполнение в более или менее деликатной форме; я высказываюсь в данном случае за последнее.

– Ты имеешь в виду толстые розги?

– Речь не об этом. По собственному опыту я могу судить, что порка тонкими розгами даже более болезненна, чем толстыми. Пороть ими удобнее, к тому же, джентльмены, как всем известно, толстые розги оказывают своё действие прежде всего на поверхность тела, в то время как тонкие проникают гораздо глубже. Нет, я имею в виду совсем другое. К наказанию розгами, то есть к физической мере воздействия, мы должны присовокупить ещё одно, обладающее скорее психологическим эффектом, что больше соответствует совершённому метисом преступлению. Эта дрянь ведь сидит в колодце. Мы нальём туда столько воды, что она дойдёт ему до середины лица, так что он с трудом будет ловить ртом воздух. Это вызовет у него настоящий страх перед смертью, хотя от этого и не умирают. Когда он простоит так несколько часов и вымокнет насквозь, мы его вытащим и будем пороть до тех пор, пока он не просохнет. Таким образом, он не простудится и не сможет нас упрекнуть в том, что мы не наверстали того, что упустил его отец в своё время. Он вполне заслужил этого: quod erat demimonstrum! [5]5
  Искажённое Quod erat demonstrandum– что и следовало доказать.


[Закрыть]

Здесь он вынужден был прервать свою речь, потому что раздался такой взрыв смеха, что он не слышал собственного голоса. Он подождал, пока смех стихнет, и сердито крикнул:

– Нет, такого поведения и такой неучтивости я ещё не видел! Стало быть, если так добросовестно продуманный мной план приведения наказания в исполнение вызывает у вас только веселье вместо задуманного устрашения, то я умываю руки. Мистер Шеттерхенд, может, вы объясните мне причину, по которой я должен выслушивать этот сатанинский хохот? Нет, я не могу общаться с людьми, которые высмеивают меня и мои благородные предложения!

И, разгневанный, он отошёл в дальний угол вагона. Хотя огорчение маленького охотника выглядело со стороны так комично, Олд Шеттерхенд не стал долго отмалчиваться и через минуту спросил:

– Дорогой Фрэнк, ты совсем уже отказался от своего предложения?

Саксонец взглянул на него сердито, но в то же время уже и несколько примирительно, и ответил:

– Будьте спокойны! Я уже никогда ничего предлагать не буду!

– Мне очень жаль. Ведь ты знаешь, как высоко я ценю твои советы.

Тогда взгляд Хоббла Фрэнка ещё более смягчился, и, облегчённо вздохнув, он продолжил:

– Вы так говорите только для того, чтобы меня умилостивить. А как вы меня рассердили – меня, своего друга и благодетеля! К таким деликатным людям, как я, нельзя подходить со смычком от контрабаса, с ними нужно обращаться так же нежно, как с гитарой или мандолиной. Я глубоко обижен. Поэтому я остаюсь в моём углу и не позволю стронуть меня с этого места даже течению Миссисипи или Амазонки. У образованного человека тоже должен быть характер.

– Совершенно верно. А у тебя характер есть, и очень даже неплохой, так что я думаю, что ты не будешь сидеть там долго.

Польщённый этими словами, маленький охотник передвинулся ближе и заговорил гораздо более мягким тоном, чем прежде:

– Вы и на самом деле так думаете, мистер Шеттерхенд? Я был бы очень рад, если так оно и есть. Было бы полезно не только для остальных, но и для вас самого, если бы вы поняли и признали, что я отнюдь не самый глупый человек.

– Могу тебя заверить, что я уже давно знаю об этом.

– Правда? – воскликнул Фрэнк, перемещаясь ещё ближе. – В конце концов, я мог ошибаться, полагая, что вы меня недооцениваете. Посему я ещё раз попробую удостовериться, что ваше отношение ко мне соответствует моим ожиданиям.

Он передвинулся ещё ближе, так что расстояние между ним и Олд Шеттерхендом сократилось до одного шага, и с воодушевлением продолжил:

– Так что же будет с моим предложением? Вы склонны одобрить его?

– Да, мой дорогой!

После таких слов совсем растаявший Хоббл уселся рядом со старым Шеттерхендом и с горящим от радости лицом произнёс:

– Любой недотёпа хоть раз в жизни да сделает что-нибудь разумное! Я могу теперь заявить, что считаю, что честь моя нисколько не пострадала. Значит, то, что я предложил, будет принято?

– Скорее всего. Естественно, мы должны принять во внимание то, как метис будет вести себя с нами.

– Совершенно верно! А поскольку я уверен, что поведение его будет соответствовать моему предложению, то нам стоит отбросить всё, что нас разделяет. А если когда-нибудь какой-нибудь неразумный человек воспримет ваши слова с сомнением или вообще попытается вас высмеять, то вы можете без всякого опасения обратиться ко мне. Я ведь такой человек, на которого вы, как мой лучший друг и товарищ, всегда можете рассчитывать.