Текст книги "Через пустыню"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Ничего. А вы?

– Тоже ничего. Может быть, мы поможем друг другу?

– Конечно, если вас это устроит.

– Само собой разумеется! У вас есть квартира?

– Да, уже целых четыре дня.

– А у меня примерно столько же часов.

– Значит, вы еще не устроились. Могу я вас пригласить к себе?

– Конечно. Когда?

– Да прямо сейчас. Идемте! Это недалеко.

Он полез в карман и заплатил своему лодочнику, а потом мы зашагали назад, к гавани. По пути, пока не пришли в одноэтажный домик, разделенный входной дверью на две половины, мы обменялись лишь общими замечаниями. Он открыл правую дверь, и мы вошли в маленькое помещение, единственной мебелью в котором был длинный деревянный помост, прикрытый длинной циновкой.

– Вот моя квартира. Добро пожаловать! Располагайтесь!

Мы еще раз пожали друг другу руки, и я уселся на циновку, тогда как он пошел в соседнюю комнату и открыл стоявший там рундук.

– Для такого гостя я стану беречь эти прелести? – крикнул он мне оттуда. – Смотрите, что я вам подам!

Разумеется, он предложил мне одни изысканные кушанья.

– Вот горшок с апельсиновыми пирожными, только вчера испеченными в кофейной машине. Это самое лучшее, чем можно насладиться в такую жару. Вот два блинчика, выпеченные в банке из-под табака – каждый в отдельности. Вот остаток английского пшеничного хлеба, немножко черствый, но он, конечно, еще сгодится. У вас, как я вижу, хорошие зубы. Тогда вот полпалки бомбейской колбасы – может быть, с небольшим запашком, но это ничего. А в этой бутылке – настоящий старый коньяк. Когда вина нет, это все-таки лучше, чем вода. Стакана у меня нет, да он и не нужен. Потом в этой банке… табак нюхаете?

– К сожалению, нет.

– Жаль. Табачок отличный. Курите?

– Охотно.

– Вот! Здесь только одиннадцать сигар, но мы их разделим: десять вам, а одна мне.

– Или наоборот!

– Не выйдет.

– Давайте обождем с этим. А там, в этой жестяной коробке, что у вас?

– Догадайтесь!

– Покажите-ка!

Он дал мне коробку, и я к ней принюхался.

– Сыр!

– Угадали! К сожалению, нет масла. Теперь угощайтесь! Нож у вас, разумеется, есть, вот вилка.

Мы ели с большим удовольствием.

– Я саксонец, – сказал я ему и назвал свое имя. – Вы родились в Триесте?

– Да. Меня зовут Мартин Албани. Мой отец был сапожником. Я хотел стать кем-нибудь позначительнее, точнее говоря – купцом, однако мне приятнее было общаться со скрипкой, чем с цифрами и всем остальным. Растила меня мачеха. Ну… Вы знаете, как в таких случаях обыкновенно поступают. Отца я очень любил, однако познакомился с компанией арфистов из Прессница [86]86
  Прессниц – город в Рудных горах, позже областной центр в Чехии.


[Закрыть] и присоединился к ним. Мы поехали в Венгрию, Милан, а потом еще южнее, по всей Италии, пока наконец не добрались до Константинополя. Вы знаете людей такого типа?

– Конечно. Такие люди часто странствуют в далеких странах.

– Сначала я играл на скрипке, а потом стал комиком. К сожалению, с нами случилась беда, и я был рад, что нашел место на торговом судне. Так я добрался до Лондона, а оттуда на одном английском корабле отплыл в Индию. В Бомбее я заболел и попал в госпиталь. Заведовал им порядочный человек, конечно, не мастак в счете и письме. Он дал мне работу, когда я выздоровел. Позднее я перешел счетоводом к одному торговцу; тот умер от лихорадки, а я женился на его супруге. Хотя Бог и не послал нам детей, мы жили счастливо до самой ее смерти. А теперь я тоскую по родине…

– Почему вы прямо не едете в Триест?

– Мне надо было привести в порядок кой-какие счета в Маскате и Адене.

– Так вы, значит, все же привыкли к счетоводству?

– Разумеется, – сказал он, смеясь. – А теперь… Дела меня не торопят, я сам себе хозяин… Что случится, если я погляжу на Красное море? Вы же тоже этим заняты!

– Конечно. Как долго вы здесь останетесь?

– Пока не случится подходящей оказии. Вы, верно, думали найти во мне баварца или тирольца, когда услышали мое пение?

– Да, но я не чувствую разочарования… Мы ведь все-таки земляки и радуемся, что встретились.

– Как долго вы здесь останетесь?

– Хм! Мой слуга совершает паломничество в Мекку. Пожалуй, я прожду его с неделю.

– Это меня радует. В таком случае мы сможем побыть вместе подольше.

– Согласен. Но два дня мы все же не будем общаться.

– Почему?

– Мне бы тоже хотелось пойти в Мекку.

– Вам? Я думал, что христианам это запрещено!

– Это так. Но… разве меня узнают?

– Верно. Вы говорите по-арабски?

– Да, насколько это нужно для моей кухни.

– И вы знаете в точности, как вести себя паломнику?

– И это тоже. Каждый примет меня за мусульманина, и я смогу спокойно вернуться.

– Это кажется абсолютно безопасным, и тем не менее путешествие все-таки рискованное. Я читал, что христианин может в крайнем случае приблизиться к священному городу на девять миль.

– Тогда мы не смогли бы находиться в Джидде, если только не подразумеваются английские мили. На пути отсюда до Мекки расположено одиннадцать кофеен. Я буду спокойно заходить во все, вплоть до девятой, и при этом говорить, что я христианин. Времена сильно изменились. Теперь достаточно не позволить христианам входить в город. Однако я попытаюсь войти.

Я настолько настроил себя на такое путешествие, что теперь мое решение посетить Мекку стало твердым. С этой мыслью я заснул и проснулся с ней. Халеф принес мне кофе. Я сдержал слово и дал ему его деньги еще накануне.

– Сиди, когда же ты разрешишь мне отправиться в Мекку? – спросил он меня.

– Ты уже познакомился с Джиддой?

– Еще нет, но я скоро закончу осмотр.

– Как ты поедешь? С каким-нибудь делилем?

– Нет, проводник слишком дорог. Я подожду, пока наберется побольше паломников, а потом двинусь в путь на наемном верблюде.

– Ты можешь отправляться, когда захочешь.

Делили – это особого рода чиновники, которые сопровождают чужеземных паломников и смотрят за тем, чтобы те не нарушили ни одного предписания. Среди паломников бывает очень много женщин и девушек. Но так как незамужним женщинам посещение святынь запрещено, делили извлекают из этого прибыль: за отдельную плату они женятся на свободных паломницах, которых они вывозят из Джидды, сопровождают в Мекку, а потом, по завершении паломничества, дают им свидетельство о разводе.

Едва Халеф ушел из моей комнаты, как я услышал голос снаружи:

– Дома твой хозяин?

– Говори по-арабски! – ответил Халеф на заданный по-немецки вопрос.

– По-арабски? Этого я не могу, мой мальчик! Самое большее – я мог бы сказать несколько турецких слов. Но подожди, я сам сейчас дам знать о себе, потому что твой хозяин точно уж торчит там, за дверью.

Это был Албани. И сразу же раздалось его пение.

Конечно, Халеф застыл от удивления там, снаружи, и если я не отвечал, то произошло это из-за моего слуги: он должен был еще кое-что выслушать. Через очень недолгое время триестинец продолжал, а когда и это нежное воспоминание не возымело успеха, Албани пригрозил:

И вот я новый бей теперь,

Позволь же мне сказать:

Коль сам ты не откроешь дверь —

Придется мне ломать!

Я не мог позволить, чтобы дело зашло так далеко, поднялся и открыл дверь.

– Ага, – сказал он и рассмеялся, – помогло! Я почти был уверен, что вы уже отправились в Мекку.

– Тсс! Мой слуга ничего не должен знать об этом.

– Прошу прощения! Отгадайте сначала, с какой просьбой я пришел?

– С желанием реванша за ваше вчерашнее гостеприимство? Мне очень жаль! В случае необходимости я мог бы поделиться боеприпасами, но не провиантом, по меньшей мере – не такими яствами, какие были в вашем меню.

– Ба! У меня действительно просьба или скорее вопрос.

– Говорите!

– Вчера мы немного побеседовали о ваших приключениях. Отсюда я предположил, что вы уверенно держитесь в седле.

– Разумеется, я немного езжу верхом.

– Только на лошади или на верблюде тоже?

– И на лошади, и на верблюде. И даже на осле, к чему меня как раз вчера вынудили.

– А я еще никогда не ездил на верблюде. И вот сегодня утром я услышал, что совсем близко сдают верблюдов внаем, при этом у меня остается возможность хоть однажды поиграть в бедуина.

– А, вы хотите отважиться на прогулку?

– Именно так!

– С вами случится приступ морской болезни.

– Неважно.

– Против этого даже доза креозота [87]87
  Креозот – имеется в виду креозотовое масло, антисептическое средство.


[Закрыть] не поможет.

– А я загорелся этой идеей. Объехать берега Красного моря и не покататься на верблюде! Могу ли я пригласить вас сопровождать меня?

– Время у меня есть. Куда вы хотите ехать?

– Мне все равно. Может быть, вокруг Джидды?

– Согласен. Кто займется верблюдами? Вы или я?

– Конечно, я. Вы возьмете слугу?

– Как вы распорядитесь. Здесь никогда не знаешь, что случится, а слуга на Востоке, в сущности, никогда не бывает лишним.

– Тогда пусть он едет.

– Когда я должен прийти?

– Через час.

Он ушел. Я произнес перед ним речь умышленно, так как первому выезду новичка на верблюде неизменно сопутствует романтическое настроение.

Когда через три четверти часа я вместе с Халефом вошел в жилище Албани, тот был увешан оружием.

– Идемте. Владелец верблюдов уже ждет. Или вы хотите сначала перекусить? – спросил он меня.

– Нет, я сыт.

– Тогда мы возьмем продукты с собой. Моя сумка забита ими.

– Вы ждете приключений и берете с собой продукты? Бросьте это! Если мы проголодаемся, то разыщем палатки кочевников. Там мы найдем финики, муку, воду, а может быть, и чекир.

– Чекир? Что это такое?

– Пирог, в который запекают молотых кузнечиков.

– Ну и ну!

– Да он изумительно вкусный! Кто-то обожает устриц, виноградных улиток, птичьи гнезда, лягушачьи ляжки и прокисшее молоко с личинками. Такой гурман воспримет саранчу как деликатес. А знаете, кто долгое время питался саранчой с диким медом?

– Я думаю, это какая-нибудь библейская личность.

– Разумеется, и притом очень возвышенный и святой человек. Попона у вас есть?

– Вот.

– Хорошо. Надолго ли вы наняли верблюдов?

– На весь день.

– С проводником?

– Без.

– Это хорошо. Правда, в этом случае вам пришлось оставить залог, зато никто нам не помешает. Пошли!

Владелец верблюдов жил через два дома. Я сразу же узнал в нем турка. Во дворе стояли три верблюда, над судьбой которых можно было бы лить горькие слезы.

– Где твой загон? – спросил я турка.

– Там!

Он указал на стену, разделявшую двор на две части.

– Открой дверь!

– Для чего?

– Потому что я хочу посмотреть, есть ли у тебя верблюды получше.

– Есть там, внутри.

– Покажи-ка их мне!

Видимо, он не очень-то доверял мне, но все же приоткрыл дверь и позволил мне бросить взгляд в отгороженную часть двора. Там лежали восемь прекраснейших верблюдов. Я подошел ближе и рассмотрел их.

– Сколько ты хочешь получить за тех трех верблюдов, что предназначил для нас?

– Пять махбубских цехинов за всех.

– И за такую цену мы получим вьючных животных с израненными ногами! Взгляни, ты можешь смотреть сквозь их бока насквозь! Их губы отвисли, как рваные рукава твоей куртки, а их горбы… о, у них вообще нет горбов! Они проделали длительное путешествие; они истощены и бессильны, так что и седла-то выдержать не смогут. А как выглядят эти седла! Поторопись и дай нам других верблюдов, другие седла и другие попоны!

Он посмотрел на меня со смешанным чувством недоверия и гнева.

– Кто ты такой, чтобы отдавать мне подобные приказы?

– Смотри сюда! Видишь султанский паспорт? Может быть, я должен рассказать ему, что ты обманщик, что ты терзаешь до смерти своих бедных животных? Ну-ка быстрей, седлай вот тех трех хеджинов, бурых справа и серого в углу, иначе руки тебе удлинит мой кнут!

Бедуин немедленно схватился бы за пистолет или нож, но этот человек был турком. Он поспешил исполнить мой приказ, и вскоре три лучших верблюда под очень богатыми седлами лежали перед нами. Я повернулся к Халефу:

– Теперь покажи этому сиди, как надо садиться в седло! Он показал, а потом я встал на сдвинутые передние ноги верблюда, на котором должен был ехать Албани.

– Внимание! Как только вы коснетесь седла, хеджин станет подниматься, причем сначала на передние ноги, так что вы запрокинетесь назад, а потом он выпрямит задние ноги, и вы качнетесь вперед. Оба этих толчка вы должны компенсировать движениями своего тела в противоположную сторону.

– Попытаюсь.

Он набрался сил и взобрался в седло. Животное сразу же поднялось, хотя я не снимал своей ступни с верблюжьих ног. Бравый певец частушек откачнулся назад, но не упал, потому что крепко вцепился в луку седла. Но когда верблюд подбросил вверх свой зад, Албани, все еще не расцепивший рук, вылетел из седла и, перелетев через голову животного, упал на песок.

– Гром и молния! Это совсем не такое легкое дело! – сказал он, поднимаясь и потирая плечи. – Но я все же должен быть в седле. Поставьте верблюда опять на колени!

– Рррээ!

Услышав команду, верблюд снова улегся. Вторая попытка удалась, хотя всадник и испытал два резких толчка. Я же вознамерился устроить еще один выговор хозяину:

– Деведжи [88]88
  Деведжи – погонщик верблюдов; владелец верблюдов (тур.).


[Закрыть], ты сам-то умеешь ездить на джеммеле?

– Да, господин.

– И управлять тоже можешь?

– Да.

– Нет, ты этого не можешь, потому что ты совсем не знаешь, что для управления верблюдом нужен метрек [89]89
  Метрек – палочка-погонялка для лошадей и верблюдов.


[Закрыть].

– Прости, господин.

Он сделал знак слугам, и те принесли погонялки. Теперь и я забрался на верблюда.

Сейчас мы производили совсем другое впечатление, чем оно было бы в том случае, если бы мы удовлетворились жалкими вьючными верблюдами. Наши седла были очень красиво отделаны кистями и пестрым шитьем, а попоны так велики, что полностью закрывали животных. Мы выехали на улицу.

– Куда? – спросил я Албани.

– Выбор я предоставляю вам.

– Хорошо. Значит, через Баб-эль-Медину!

Мой новый знакомый притягивал взгляды всех встречных: его одежда слишком бросалась в глаза. Поэтому я пустился в путь по многочисленным боковым улочкам и после нескольких объездов счастливо выбрался к воротам.

До сих пор Албани сносно держался в седле. Но вот наши верблюды пошли «медвежьей рысью», их обычным аллюром, из-за которого новички получают великолепную возможность познакомиться с морской болезнью, не увидев даже ни одной капли соленой воды. Вначале Албани еще смеялся над самим собой. Он не владел умением смягчать толчки животного собственными движениями. Он клонился то туда, то сюда, то вперед, то назад. Его длинное арабское кремневое ружье мешало ему, а огромная сабля, бряцая, била верблюда по боку.

Вскоре мы оставили за собой небольшую возвышенность, и теперь перед нами открылась широкая равнина. Албани, казалось, все больше и больше осваивался в седле: он уже не жаловался. Так мы преодолели за час, наверное, две немецкие мили, когда перед нами возникла фигура одинокого всадника. Он был примерно в полумиле от нас и ехал, по всей видимости, на отличном верблюде, потому что расстояние между нами буквально таяло, и всего лишь через десять минут мы оказались лицом к лицу.

На всаднике была одежда состоятельного бедуина, а капюшон его бурнуса был глубоко надвинут на лицо. Его верблюд стоил дороже трех наших, вместе взятых.

– Селям алейкум! – приветствовал он меня, обнажая руку, чтобы откинуть капюшон.

– Алейкум! – ответил я. – Куда путь держишь в этой пустыне?

Его голос звучал мягко, почти как голос женщины. Его рука была хотя и загорелой, но маленькой и нежной, а когда он откинул капюшон, я увидел совершенно безбородое лицо, карие глаза живо рассматривали меня… Это была… женщина.

– Мой путь ведет меня всюду! – ответила она. – А куда ведет тебя твой?

– Я еду из Джидды, объезжаю своего верблюда, а потом снова вернусь в город.

Ее лицо помрачнело, а взгляд стал недоверчивым.

– Так ты живешь в городе?

– Нет, я приезжий.

– Ты паломник?

Что я должен был отвечать? У меня были планы выдать здесь себя за магометанина; но когда спросили вот так прямо, я не осмелился ответить ложью.

– Нет, я не хаджи.

– Ты чужой в Джидде и, несмотря на это, приехал сюда не для того, чтобы отправиться в Мекку? Или ты был в священном городе раньше, или ты не правоверный.

– Я еще не был в Мекке, так как моя вера не похожа на вашу.

– Ты еврей?

– Нет, я христианин.

– А эти двое?

– Один христианин, как и я, а другой мусульманин, который собирается отправиться в Мекку.

При этих словах ее лицо внезапно просветлело, и она обратилась к Халефу:

– Где твоя родина, чужестранец?

– На западе, далеко отсюда, за великой пустыней.

– У тебя есть жена?

Халеф почти так же, как я, удивился этому вопросу, высказанному вопреки обычаям Востока. Он ответил:

– Нет.

– Ты друг или слуга этого эфенди?

– Я ему и друг, и слуга.

Тогда она снова обратилась ко мне:

– Сиди, поехали со мной!

– Куда?

– Ты любишь поболтать или просто боишься женщины?

– Ба! Вперед!

Она повернула своего верблюда и поскакала назад, по тому самому следу, который ее животное оставило на песке. Я держался рядом с нею, остальные поотстали.

Женщина была далеко не юной, и лучи пустынного солнца, а также лишения и напряженный труд задубили кожу ее лица и уже изрезали ее морщинами; но когда-то она, конечно, была привлекательной, и это было отчетливо видно по ней. Что привело эту одинокую всадницу в пустыню? Почему она ехала в Джидду, а теперь возвращалась с нами назад? Почему она была явно обрадована, когда услышала, что Халеф собрался в Мекку, и почему она не сказала, куда везет нас? Она была для меня загадкой. При ней было ружье, а на поясе виднелся ятаган; да! – в седельных ремнях верблюда торчал даже дротик, который может быть таким опасным в руке умелого араба. Она производила впечатление свободолюбивой бесстрашной амазонки, и это слово здесь было совершенно уместно, так как подобные воинственные женщины во всех краях Востока встречаются чаще, чем на Западе, где все-таки женщине предоставляется больше свобод.

– Какой это язык? – спросила она меня, услышав ответ Албани.

– Это язык немцев.

– Значит, ты немей?

– Да.

– Немей, должно быть, храбрые люди.

– Почему?

– Самым храбрым человеком был Султан эль-Кебир, Наполеон… и тем не менее его победили немей… шимаклер, северные немей, немси-немлекетлер, то есть австрийцы, и московиты. Почему твои глаза так пристально меня рассматривают?

Значит, она слышала и о Наполеоне, и об исходе европейской войны. Ясно, что у нее было необычное прошлое.

– Прости меня, если мой взгляд тебя оскорбил, – ответил я. – Я не привык в твоей стране встречать таких женщин, как ты.

– Женщин, носящих оружие? Женщин, убивающих мужчин? Женщин, даже управляющих своим племенем? Разве ты не слышал про Галие?

– Галие? – спросил я, вспоминая. – Разве она не из племени бегум?

– Вижу, что ты ее знаешь.

– Она была подлинным шейхом своего племени и разбила в сражении под Тарабой войска Мехмеда Али, которыми командовал Тунсун-бей?

– Да. Теперь ты видишь, что женщина может сравниться с мужчиной?

– Что говорит об этом Коран?

– Коран? – спросила она с выражением пренебрежения. – Коран – это книга; вот у меня ятаган, ружье и дротик. Во что ты веришь? В Книгу или в оружие?

– В оружие. Итак, ты видишь, что меня нельзя назвать гяуром, потому что я думаю то же самое, что и ты.

– Ты тоже веришь в свое оружие?

– Да, но еще больше в священную книгу христиан.

– Я ее не знаю, но твое оружие вижу.

Это был, безусловно, комплимент в мой адрес, потому чтоараб привык судить о человеке по оружию, которое тот носит при себе. Женщина продолжала:

– Кто убил больше врагов – ты или твой друг?

Албани, судя по его оружию, должен был, разумеется, казаться храбрее меня. Однако я был убежден, что добряк-триестинец со своей огромной саблей не был, конечно, опасен еще ни одному человеку. Я ответил уклончиво:

– Мы с ним об этом еще не говорили.

– Как часто ты исполнял кровную месть?

– Еще ни разу в жизни. Моя вера запрещает мне убивать даже врага. Его должен судить закон.

– А если сейчас появится Абузейф и захочет тебя убить?

– Тогда я стану защищаться и в случае необходимости убью его, потому что при самообороне это разрешается… Ты говоришь об Отце Сабли. Ты его знаешь?

– Я его знаю. Ты тоже назвал его прозвище. Ты о нем слышал?

– Я не только слышал об Абузейфе, но и видел его. Она резко повернулась ко мне:

– Видел? Когда?

– Несколько часов назад.

– Где?

– В последний раз на его собственном корабле. Я был его пленником, а вчера убежал от него.

– Где стоит его корабль?

Я указал направление, в котором, как я предполагал, Находилось судно.

– Он стоит вон в той стороне, укрывшись в бухте.

– А сам Абузейф на корабле?

– Нет, он поехал в Мекку, чтобы преподнести подарок великому шерифу.

– Великого шерифа нет в Мекке. Сейчас он находится в Эт-Тайфе. Благодарю тебя за важное известие. Поехали.

Крайне нетерпеливо она погнала своего верблюда и через какое-то время повернула направо, к видневшейся на горизонте гряде холмов. Когда мы к ним приблизились, я заметил, что эти холмы сложены из того же красивого серого гранита, который я позднее видывал в Мекке. В долине с крутыми склонами я увидел палатки. Женщина показала на эти палатки рукой и сказала:

– Там они живут.

– Кто?

– Проклятые люди из племени атейба.

– Я думал, что атейба живут в Эль-Заллале, Тале и вдоль вади Эль-Нобейат.

– И там они тоже живут, но поехали. Ты должен все узнать!

Перед палатками лежали штук с тридцать верблюдов и несколько лошадей, а когда мы приблизились, свора тощих мохнатых собак подняла озлобленный вой, на звук которого появились обитатели палаток. Они схватились за оружие и выглядели очень воинственно.

– Подожди здесь! – приказала повелительница.

Она заставила своего верблюда опуститься на колени, ступила на землю и подошла к мужчинам. Ни Халеф, ни Албани не слышали нашего с нею разговора.

– Сиди, – спросил Халеф, – к какому племени принадлежат эти люди?

– К племени атейба.

– Я слышал об этом племени. К нему причисляют себя самые храбрые люди в этой пустыне. Всякому каравану паломников угрожают их пули. Они – злейшие враги джехеинов, к которым принадлежит Абузейф. Что от нас хочет эта женщина?

– Пока не знаю.

– Так мы еще узнаем об этом. Но держи свое оружие наготове, сиди. Я им не верю, потому что они отвергнуты и прокляты.

– Откуда ты это знаешь?

– А ты разве не знаешь, что все бедуины, живущие в окрестностях Мекки, собирают капли с восковых свечей, пепел от воскурении и пыль с порога Каабы, а потом натирают себе лбы? У этих же людей на лбу ничего нет. Они не могут пойти ни в Мекку, ни к порогу Каабы, потому что они прокляты.

– Почему их отвергли?

– Возможно, это мы узнаем от них.

Тем временем наша знакомая перебросилась парой слов с мужчинами, после чего один из них приблизился к нам. Это был почтенного вида старик.

– Пусть Аллах благословит ваше прибытие! Войдите в наши палатки. Вы будете нашими гостями.

Сие заверение убедило меня в том, что среди атейба нам не угрожает никакая опасность. Если араб однажды произнес слово «гость», ему можно полностью доверять. Мы спустились со своих верблюдов и пошли в палатку, где опустились на серир, низкую, покрытую циновкой деревянную табуретку. Нас угостили скромной пищей.

Пока мы ели, никто не произнес ни слова. Потом каждому из нас протянули по дешевой трубке «бери», и под едкий дым томбакского табака, привезенного то ли из Багдада, то ли из Басры, началась беседа.

Мы получили только по одной «бери» – это было верным признаком бедности этих людей.

В палатке находилось свыше двадцати человек. Слово взял приветствовавший нас старик:

– Я – шейх этого лагеря и буду говорить с тобой, сиди. Обычай запрещает мучить гостя вопросами, но тем не менее я должен тебя спросить кое о чем. Ты позволишь мне это?

– Позволяю.

– Ты принадлежишь к нессара?

– Да, я христианин.

– Что ты делаешь здесь, в стране правоверных?

– Хочу изучить эту страну и ее жителей.

Всем своим видом он выразил сомнение.

– А когда ты все изучишь, что ты будешь делать потом?

– Вернусь к себе на родину.

– Аллах акбар, а мысли нессара неисповедимы! Ты мой гость, и я поверю всему, что ты скажешь. Этот человек твой слуга? – при этом он показал на Халефа.

– Мой слуга и мой друг.

– Мое имя Малик. Ты говорил с дочерью шейха Малика. Она сказала мне, что твой слуга хочет совершить хадж.

– Это так.

– И ты будешь ждать, пока он вернется?

– Да.

– Где?

– Я еще не знаю.

– Ты чужестранец: но ты понимаешь язык правоверных. Знаешь ли ты, что такое делиль?

– Делилем называется проводник, который показывает паломникам святые места и достопримечательности Мекки.

– Это ты знаешь. Однако делиль делает и кое-что другое. Незамужним женщинам запрещено находиться в священном городе. Если девушка хочет попасть в Мекку, она отправляется в Джидду и фиктивно выходит замуж за какого-нибудь делиля. Он везет ее в Мекку как свою жену, там она выполняет положенные священные обряды. Когда хадж кончается, делиль снова дает ей свободу. Она остается девушкой, а делиль получает плату за свой труд.

– И это я знаю.

Пространное введение старого шейха пробудило мое любопытство. Какие такие планы позволили ему связать паломничество Халефа со службой делиля? Это я получил возможность узнать немедленно, потому что шейх безо всякого перехода попросил:

– Разреши своему слуге стать на время хаджа делилем!

– Зачем? – спросил я его.

– Это я скажу тебе после того, как ты дашь разрешение.

– Не знаю, сможет ли он. Ведь делили – чиновники, поставленные властями.

– Кто же запретит ему жениться на девушке, а после паломничества снова освободить ее?

Это верно. Что касается меня, то я охотно дам свое разрешение, если ты думаешь, что оно необходимо. Он – свободный человек. По этому поводу ты можешь сам к нему обратиться.

Было форменным наслаждением наблюдать за лицом моего доброго Халефа. Он был по-настоящему смущен.

– Хочешь ты это сделать? – спросил его старик.

– А девушку я могу прежде увидеть?

Шейх слегка усмехнулся, а потом ответил:

– Почему ты хочешь увидеть ее прежде? Стара она или молода, красива или безобразна – это же безразлично, потому что после хаджа ты ее освободишь.

– Та, которую нельзя видеть, дочь араба или турка?

– Дочерям арабов не пристало прятать свои лица. Ты увидишь девушку.

По его знаку один из присутствующих поднялся и покинул палатку. Вскоре он вернулся с девушкой, очень похожей на ту амазонку, которую я сразу же посчитал матерью этой девушки.

– Вот она. Посмотри на нее! – сказал шейх.

Халеф жадно воспользовался этим разрешением. Кажется, ему понравилась эта, видимо, пятнадцатилетняя, но уже полностью повзрослевшая темноглазая красавица.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Ханне, – ответила она.

– Твой взор блестит подобно лунному свету; твои щеки горят, как цветы; губы пылают, как плод граната, а ресницы тенисты, словно листва акаций. Мое имя звучит Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара. Если смогу, я буду исполнять твои желания.

Глаза моего Халефа тоже светились, но не как лунный, а как солнечный свет; его речь распускалась цветами восточной поэзии. Возможно, он остановился на краю той самой пропасти, в которую рухнули планы его отца и деда, Абулаббаса и Дауда аль-Госсара, – пропасти, в которую их влекли любовь и брачные узы.

Девушка снова удалилась, и шейх спросил Халефа:

– Ну, как же звучит твое решение?

– Спроси моего хозяина. Если он не отсоветует, я выполню твое пожелание.

– Твой хозяин уже сказал, что он дает тебе разрешение.

– Верно! – согласился я. – Но теперь скажи нам, почему эта девушка хочет в Мекку и почему она не отыщет делиля в Джидде?

– Ты знаешь Ахмед-Иззет-пашу?

– Губернатора Мекки?

– Да. Ты должен его знать, потому что каждый чужеземец, посещающий Джидду, обязательно представляется ему ради получения покровительства.

– Значит, он живет в Джидде? Я не был у него. Я не нуждаюсь в покровительстве турка.

– Ты, правда, христианин, но и ты человек. Покровительство паши получают только за высокую цену. Да, он не живет в Мекке, куда, собственно говоря, и назначен; он живет в Джидде, потому что там находится порт. Его жалованье превышает миллион пиастров, но он умеет превысить эту сумму в пять раз. Каждый должен ему платить, даже контрабандисты и пираты, и именно поэтому он живет в Джидде. Мне сказали, что ты видел Абузейфа…

– Я видел его.

– Ну, этот разбойник – хороший знакомый паши.

– Быть того не может!

– Почему же? Что лучше: умертвить вора или оставить его в живых, чтобы постоянно вытягивать из него деньги? Абузейф принадлежит к джехеинам, я – к атейба. Два этих племени живут в смертельной вражде, несмотря на это, он осмелился прокрасться к нашим палаткам и похитить мою дочь. Он вынудил ее стать его женой. Конечно, она сбежала от него и вернулась с дочерью назад. Ты видел обеих: с моей дочерью ты приехал, а ее дочь только что была здесь, в палатке. С того самого времени я ищу его, чтобы с ним рассчитаться. Однажды я нашел его. Это было в серале [90]90
  Сераль – дворец или его покои.


[Закрыть] наместника. Тот стал защищать разбойника и позволил ему ускользнуть, пока я караулил у ворот. Позднее шейх моего племени послал меня с этими вот людьми совершить жертвоприношение в Мекке. Мы стали лагерем недалеко от ворот ар-Рама. Там я увидел Абузейфа с несколькими его людьми. Он намеревался посетить святилище. Гнев овладел мной; я напал на него, хотя вблизи Каабы любая ссора запрещена. Я не хотел его убивать. Я собирался только заставить его последовать за мной, чтобы драться с ним вне городских стен. Он защищался, и его люди помогали ему. Завязалась потасовка, которая кончилась тем, что подоспели евнухи и пленили нас. Но Абузейфу и его людям оставили свободу. Нам же в наказание запретили доступ к святым местам. Все наше племя было проклято и вынуждено было изгнать нас, чтобы освободиться от проклятия. Теперь мы вне закона. Однако мы отомстим за себя и покинем эти края. Ты был пленником Абузейфа?

– Да.

– Расскажи, как это случилось.

Я кратко рассказал ему о своих приключениях.

– Точно ли ты знаешь место, где прячется корабль?

– Я бы нашел его и ночью.

– Проведешь нас туда?

– Вы убьете джехеинов?

– Да.

– В таком случае моя вера запрещает мне быть вашимпроводником.

– Ты не хочешь отомстить за себя?

– Нет, потому что наша религия требует от нас любить всех, даже своих врагов. Только законные власти имеют право наказывать злодеев, а вас никто не уполномочил быть судьями.

– Твоя религия милостива, но мы не христиане, мы наказываем врага, потому что он нашел бы защиту у судьи. Ты описал мне место, и я найду корабль даже без твоей помощи. Только обещай мне, что ты не предупредишь джехеинов.

– Я не буду их предупреждать, потому что у меня нет желания еще раз стать их пленником.

– Так мы договорились. Когда Халеф поедет в Мекку?

– Завтра, если ты мне позволишь, сиди, – ответил слуга вместо меня.

– Ты можешь ехать завтра.

– Тогда пусть он останется с нами, – попросил шейх. – Мы будем сопровождать его до священного города – до тех пор, куда нам можно приблизиться, а потом доставим его тебе.

Здесь мне пришла в голову мысль, и я ее высказал:

– Я мог бы поехать с вами и ожидать его возвращения у вас.