355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карл Фридрих Май » Через пустыню » Текст книги (страница 7)
Через пустыню
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 10:25

Текст книги "Через пустыню"


Автор книги: Карл Фридрих Май



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Глава 5
АБУЗЕЙФ

За спиной осталась земля Осириса и Исиды, страна сфинкса и пирамид, страна, в которой народ божий нес ярмо рабства и таскал на себе скалы Мокаттама, возводя одно из чудес света, которое еще и сегодня вызывает восхищение путешествующих по Нилу. Там, в тростниках издревле почитаемой реки, царская дочь нашла мальчонку, призванного освободить свой народ от рабства и дать ему Закон в десяти божественных заповедях, которые еще и тысячелетия спустя составляют основу всех законов и уложений.

У ног моих в жгучем сиянии солнца искрились воды Арабского залива [68]68
  Арабский залив – одно из старых названий Суэцкого залива.


[Закрыть]
. Эти воды когда-то, повинуясь голосу Иеговы-Саваофа, образовали две стены, между которыми порабощенный народ страны Гесем нашел путь к свободе, тогда как армия их угнетателей и преследователей обрела ужасную гибель. Это были те самые воды, в которых в более позднюю эпоху чуть не погиб «великий султан» Наполеон Бонапарт.

Желая добраться до Красного моря, я шел из Каира до Суэца необычным путем. Пространство, лежащее между этими городами, уже давно не заслуживает названия «пустыня». Прежде она устрашала как полным отсутствием воды, так и разбойниками-бедуинами, которые занимались своим ремеслом в глухих урочищах. Теперь положение изменилось; это и стало причиной моего уклонения к югу. Скачка по пустошам была для меня много интереснее путешествия по проторенной дороге. Поэтому я и теперь намеревался миновать Суэц, который мог предложить мне только уже виденное мною, уже известное.

Мы поскакали, и вскоре перед нами появились голые высотки Джеком и Даад, а когда справа стал виден высоченный Джебель-Гариб, мы поняли, что Гроб Фараона остался позади. Слева от нас море образовало бухту, в которой стоял на якоре корабль.

Это была одна из тех барок, которые на Красном море называют самбук. Матросы покинули корабль. Они сидели или лежали на мелководье, окунувшись в теплую морскую воду. Несколько в стороне, на мате, сидел в важной позе капитан или владелец судна. Я сразу же увидел, что это был турок. Самбук нес султанскую символику, а команда была одета в турецкую военную форму.

Когда мы приблизились, ни один из моряков не сдвинулся с места. Я подъехал чуть не вплотную к предводителю, поднял правую руку к груди и намеренно приветствовал его не по-турецки, а по-арабски.

– Аллах да сохранит тебя! Ты капитан этого судна?

Он поднял на меня гордый взор, обстоятельно и долго меня разглядывал и наконец ответил:

– Я.

– Куда направляется твой самбук?

– Во все концы.

– Чем ты загружен?

– Разными грузами.

– Не возьмешь ли пассажира?

– Этого я не знаю.

Такой ответ уже не назовешь неразговорчивостью – это была грубость. Я покачал головой и сказал сочувственно:

– Ты, видно, келле [69]69
  Келле – несчастный (араб.).


[Закрыть]
. Коран призывает правоверных проявлять сострадание к таким людям. Мне жаль тебя!

Он посмотрел на меня с гневом и изумлением.

– Ты меня жалеешь? Ты называешь меня несчастным?

– Аллах наградил твои уста даром речи, но душа твоя нема. Обратись к Мекке и проси Аллаха, чтобы он возвратил твоей душе язык, иначе она не сможет попасть в рай!

Он презрительно засмеялся и положил руку на пояс, за который были засунуты два внушительных размеров пистолета.

– Молчать лучше, чем болтать. Ты болтун, но верги-баши Myрад Ибрахим предпочитает молчать.

– Верги-баши? Старший сборщик таможенных налогов? Значит, ты очень важный человек, во всяком случае, известный. Несмотря на это, ты должен отвечать мне, когда я тебя спрашиваю.

– Ты намерен угрожать мне? Оказывается, я верно предположил, что ты из племени джехеинов.

Арабы из этого племени известны на Красном море как контрабандисты и разбойники. Сборщик таможенных податей посчитал меня одним из них. В этом была причина его неприязни ко мне.

– А ты боишься бени-джехеин? – спросил я его.

– Myрад Ибрахим еще никогда не боялся!

Какой надменностью засветились при этих словах его глаза! Однако в лице его проявилось нечто заставлявшее сомневаться в его храбрости.

– А если бы я действительно был джехеином?

– Я бы тебя не испугался.

– Конечно. С тобой двенадцать моряков и восемь слуг, а со мной только трое. Но никакой я не джехеин. Я никогда не принадлежал к бени-араб, я приехал из стран заката.

– Из стран заката? Но на тебе же одежда бедуина, и говоришь ты по-арабски!

– Разве это запрещено?

– Нет. Ты франсез или ингли?

– Я принадлежу к немей.

– Немей! – сказал он пренебрежительно. – Так ты бостанджи [70]70
  Бостанджи – огородник (тур. ); автор использует это слово и в значении «садовник».


[Закрыть]
или безирган [71]71
  Безирган – купец, торговец (устар. тур.).


[Закрыть]
?

– Ни тот ни другой. Я – язмакджи [72]72
  Язмакджи – писатель (тур.).


[Закрыть]
.

– Писатель? Вай-вай! А я-то принял тебя за храброго бедуина! Что такое писатель? Это не мужчина: он только грызет перья и пьет чернила. У писателя нет ни крови, ни сердца, ни мужества, ни…

– Остановись, – прервал его мой слуга. – Мурад Ибрахим, ты видишь, что у меня в руке?

Халеф спустился с лошади и стоял перед турком с бегемотовой плеткой в руках. Тот нахмурился, но ответил:

– Плетка.

– Чудесно. Меня зовут Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара. Этот сиди – Кара бен Немей. Он никого не боится. Мы пересекли Сахару и весь Египет, совершили много героических дел. О нас говорят во всех кофейнях и на всех кладбищах мира. И если ты осмелишься сказать еще хотя бы одно слово, которое не понравится моему эфенди, ты отведаешь вот этой плетки, хотя ты и верги-баши, а при тебе состоит множество людей!

Угроза возымела исключительно быстрое действие. Оба бедуина, бывшие до сих пор моими провожатыми, отскочили на несколько шагов – как будто увидели изготовившегося к укусу скорпиона. Матросы и другие спутники турка вскочили и рванулись к оружию, сам же верги-баши поднялся с поразительной легкостью. Он схватился за свой пистолет, но Халеф уже приставил к его груди ствол своего собственного ружья.

– Хватайте его! – приказал верги-баши, в то время как сам он осторожно опускал свой пистолет.

Храбрецы сохранили, правда, угрожающее выражение на своих лицах, но ни один не осмелился дотронуться до Халефа.

– Угрожать плетью верги-баши? Знаешь ли ты, что это означает? – спросил турок.

– Знаю, – ответил Халеф. – Угроза плетью означает, что верги-баши отведает ее, если осмелится и дальше говорить в прежнем тоне. Ты – турок, государев раб, я же – свободный араб!

Я заставил своего верблюда опуститься на колени, сошел на землю и вытащил свой паспорт.

– Мурад Ибрахим, ты видишь, что вас мы боимся меньше, чем вы нас. Ты сделал очень большую ошибку, оскорбив эфенди, который находится под покровительством падишаха!

– Под покровительством падишаха, да благословит его Аллах? Кого ты имеешь в виду?

– Себя.

– Себя. Ты немей, стало быть, гяур…

– Опять ты меня оскорбляешь, – прервал я его.

– Ты – неверный, а о гяурах в Коране сказано: «О вы, которые уверовали! Не берите себе близких друзей, кроме вас самих. Они не преминут вам вредить, они хотели бы того, чтобы вы попали в беду». Как же может неверный быть под покровительством государя, являющегося защитником правоверных?

– Знаю я слова, которые ты говоришь. Они содержатся в третьей суре Корана, в суре Имран. Но раскрой свои глаза и склонись в смирении перед паспортом, данным падишахом. Вот он.

Верги-баши взял пергамент, прижал его ко лбу, глазам, груди, отдал земной поклон и прочел. Потом он вернул мне паспорт.

– Почему ты мне не сказал сразу, что ты аркадаш [73]73
  Аркадаш – товарищ, друг, приятель (тур.).


[Закрыть]
султана, то есть находишься под его опекой? Я бы не назвал тебя гяуром, хотя ты и принадлежишь к неверным. Добро пожаловать, эфенди!

– Ты приветствуешь меня и, не переводя дыхания, позоришь мою веру! Мы, христиане, знаем законы вежливости и гостеприимства лучше вас: мы не называем вас гяурами, потому что наш Бог един с тем, кого вы зовете Аллахом.

– Ты – эфенди, а образованный господин всегда сможет найти основания и доказательства, даже если он не прав… Откуда ты прибыл?

– Из страны Гипт [74]74
  Гипт – Египет (тур.).


[Закрыть]
, там, на западе.

– А куда ты направляешься?

– В Эт-Тур.

– А потом?

– В монастырь на Джебель-Синай.

– Так тебе надо переправиться через море?

– Да. Куда идет твой корабль?

– Тоже в Эт-Тур.

– Не возьмешь ли меня с собой?

– Если ты хорошо заплатишь и позаботишься о том, чтобы мы не осквернились от тебя.

– Об этом не заботься. Сколько ты за это хочешь?

– За всех четверых да еще за животных?

– Только за меня и моего слугу Хаджи Халефа. Эти двое мужчин вернутся со своими животными назад.

– Чем ты будешь платить? Деньгами или чем другим?

– Деньгами.

– Еда наша?

– Нет. Вы дадите нам только воды.

– В таком случае ты заплатишь за себя десять, а за своего Хаджи Халефа восемнадцать мисри [75]75
  Мисри – мелкая египетская монета.


[Закрыть]
.

Я рассмеялся бравому малому в лицо. Это было чисто по-турецки: за короткий переезд и несколько глотков воды потребовать восемнадцать мисри, то есть почти тридцать четыре талера.

– За день ты дойдешь примерно до бухты Наязат, где твое судно станет на ночь на якорь? – спросил я.

– Да.

– Значит, к полудню мы будем в Эт-Туре?

– Да. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что за такую короткую поездку я не дам восемнадцати мисри.

– Тогда ты останешься здесь и будешь вынужден плыть с каким-нибудь другим капитаном, который запросит еще больше.

– Я не останусь здесь и не поплыву с другим. Я отправлюсь с тобой.

– Тогда ты дашь ту сумму, которую я назначил.

– Слушай, что я тебе скажу! Эти двое проводников дали мне своих верблюдов и сопровождали меня пешком от Каира всего за четыре талера Марии-Терезии. Во время хаджа каждый паломник перебирается через море всего за один талер. Я дам тебе за себя и за слугу три талера – этого достаточно.

– Тогда ты останешься здесь. Мой самбук – не торговое судно – он принадлежит султану. Я взимаю закат [76]76
  3акат – налог.


[Закрыть]
и не могу брать на борт пассажиров.

– Как раз потому, что твой самбук принадлежит султану, ты и должен меня взять. Посмотри-ка еще раз в мой паспорт! Здесь написано: «Оказывать любую помощь, даже бесплатно, заботиться о безопасности». Ты понял? Частному лицу я должен был бы заплатить, сколько он потребует. Слуге же султана мне платить не надо. Я добровольно даю тебе эти три талера. Если ты еще не понял, то я сделаю так, что ты возьмешь меня даром.

Ему стало ясно, что я загнал его в угол, и он несколько умерил свои требования. Наконец, после долгого спора он протянул мне руку.

– Пусть будет так. Ты находишься под покровительством падишаха, и я возьму тебя с собой за три талера. Давай их!

– Я заплачу их, сходя с корабля в Эт-Туре.

– Эфенди, все ли христиане такие жадные, как ты?

– Они не жадные, они предусмотрительные. Позволь мне пройти на борт. Я хочу спать на корабле, а не на берегу.

Я расплатился с проводниками, которые, получив еще и бакшиш, немедленно взобрались на своих верблюдов и, несмотря на поздний час, отправились в обратный путь. Потом мы с Халефом поднялись на борт. Палатки у меня с собой не было. Странствующие по пустыне страдают как от полуденной жары, так и от сравнительно резкой ночной прохлады. Тот, кто беден и не наскребет на палатку, чтобы согреться, прижимается ночью к своему верблюду или к своей лошади. Сейчас со мной больше не было животных, и я вынужден был искать убежища за перегородкой на корме самбука.

Крик с суши прервал мой отдых. Турок призывал своих людей к вечерней молитве.

Но едва стихла молитва, как я услышал другой голос. Он раздавался за скалой, закрывавшей вид на север.

– В Аллахе находим мы полное удовлетворение; и великолепен Он, Милостивый! Нет никакой власти, никакой силы, кроме той, что от Бога, Высочайшего, Великого. О Господи наш, йа-Аллах, о Охотно Прощающий, о Всемогущий! Йа-Аллах, Аллах-ху!

Эти слова были произнесены глубоким басом, однако имя Аллаха молящийся каждый раз произносил на квинту выше. Я узнал эти слова и эти восклицания: так привыкли молиться воющие дервиши. Турки поднялись и посмотрели в том направлении, откуда раздавался голос. Вскоре появился маленький плот, на котором стоял на коленях человек, работающий коротким веслом и в такт гребкам приговаривавший молитву. Вокруг его красного тарбуша был обмотан белый тюрбан. Белой была и вся остальная одежда. Это свидетельствовало о принадлежности к дервишскому ордену кадирийя, состоявшему по большей части из рыбаков и моряков и учрежденному Абд-аль-Кадером аль-Джилани. Увидев самбук, гребец на мгновение насторожился, а потом закричал:

– Ля-илла иль-Аллах!

– Иль-Аллах! – ответили хором остальные.

Он держал курс на судно, подогнал плот к самому борту и поднялся на палубу. Мы, то есть Халеф и я, не одни находились на борту: за нами на судно проследовал рулевой. К нему-то и обратился дервиш:

– Аллах тебя храни!

– Меня и тебя! – гласил ответ.

– Как ты себя чувствуешь?

– Так же хорошо, как и ты.

– Кому принадлежит этот самбук?

– Его величеству султану, любимцу Аллаха.

– А кто ведет его?

– Наш эфенди, верги-баши Мурад Ибрахим.

– Чем вы загружены?

– У нас нет фрахта. Мы направляемся от одного места к другому, собирая закат, предписанный великим шерифом Мекки.

– Много подают правоверные?

– Ни один не отказывается, потому что тому, кто подает милостыню, Аллах отплатит вдвойне.

– Куда вы направляетесь?

– В Эт-Тур.

– Завтра вы туда не попадете.

– Мы заночуем у Рас-Наязат. Куда ты хочешь попасть?

– В Джидду.

– На этом плоту?

– Да. Я дал обет добраться до Мекки на коленях.

– Но подумай про банки, рифы, отмели, свирепые ветры, которые то и дело здесь дуют, про акул, которые стаями будут окружать твой плот!

– Аллах – единственная сила. Он меня защитит. Кто эти люди?

– Гя… Немей со своим слугой.

– Неверный? Куда он едет?

– В Эт-Тур.

– Разреши-ка мне здесь поесть фиников; потом я отправлюсь дальше.

– А тебе не хотелось бы остаться на ночь у нас?

– Я должен плыть дальше.

– Но ведь это очень опасно.

– Правоверному нечего бояться. Его жизнь и ее конец отмечены в Книге судеб.

Он сел и вытащил пригоршню фиников.

Вход за перегородку я нашел запертым на задвижку. Мы отошли на край палубы, и я перевесился через фальшборт. Оба собеседника были на приличном удалении от меня, а я очень пристально смотрел на воду, и они могли подумать, что я не понимаю их разговор. Дервиш спросил:

– Это немей? Он богат?

– Нет.

– Откуда ты это знаешь?

– Он дал только шестую часть суммы, затребованной нами. Но у него есть государев паспорт.

– В таком случае, он, безусловно, очень важный человек. Много у него багажа при себе?

– Совсем никакого багажа. Правда, много оружия.

– Он будет носить оружие, чтобы только пощеголять. Ну, вот я и управился с едой. Теперь мне надо отправляться дальше. Поблагодари своего хозяина за то, что он позволил ступить на свой корабль бедному факиру [77]77
  Факир – зд.: нищий.


[Закрыть]
!

Несколько мгновений спустя он уже опять стоял на коленях на своем плоту. Он схватил весло, заработал им в такт, подпевая при этом своим «Ля-Аллах, Аллах-ху!».

Этот человек произвел на меня странное впечатление. Почему он забрался на судно, а не пристал к берегу? Почему он спрашивал, богат ли я, а во все время разговора буквально обшаривал палубу взглядом, остроту которого так и не смог скрыть. Внешне у меня не было ни малейшей причины для опасений, и тем не менее этот человек показался мне подозрительным. Я готов был поклясться, что он не был дервишем.

Когда он уже больше не мог меня видеть невооруженным глазом, я направил на него подзорную трубу. Хотя в тех краях сумерки очень короткие, все-таки еще было достаточно светло, чтобы различить его в окуляре. Он уже не стоял на коленях, как это предписывал бы дервишу взятый им обет, а удобно уселся и, наполовину развернув свой плот, греб к противоположному берегу. Да, что-то было «неладно в датском королевстве».

Халеф стоял возле меня и наблюдал за мной. Он, казалось, занимался тем, что пытался проникнуть в мои мысли.

– Ты еще видишь его, сиди? – спросил он меня.

– Да.

– Он думает, что мы больше не можем наблюдать за ним, и гребет к берегу?

– Это так. Каким образом ты об этом догадался?

– Только Аллах всеведущ, но и у Халефа глаза еще зоркие.

– И что видели эти глаза?

– Что этот человек не дервиш и не факир.

– Да?!

– Да, сиди. Или ты когда-нибудь видел и слышал, чтобы человек из ордена кадирийя говорил и пел причитания воющих дервишей?

– Верно. Однако почему он выдает себя за дервиша?

– Это надо попытаться отгадать, эфенди. Он сказал, что будет грести и ночью. Почему он этого не сделал?

Здесь наш разговор прервал рулевой. Он подошел и спросил:

– Где ты будешь спать, эфенди?

– Я лягу за загородкой.

– Не пойдет.

– Почему?

– Потому что там хранятся деньги.

– Тогда ты принесешь нам ковры, чтобы мы могли в них завернуться. Мы будем спать на палубе.

– Ты получишь ковры, сиди. А что бы ты стал делать, если бы на наше судно напали враги?

– Каких врагов ты имеешь в виду?

– Разбойников.

– А что, здесь есть разбойники?

– Поблизости живут джехеины. Они повсюду известны как самые большие мошенники, и ни одно судно, ни один человек не защищены от них.

– Я думал, что ваш хозяин, верги-баши Мурад Ибрахим, герой, отчаянный человек, что он никого не боится: ни разбойников, ни джехеинов.

– Да, таков он и есть. Однако разве он один может справиться с разбойниками, что мы все сможем предпринять против Абузейфа, Отца Сабли, который опаснее и ужаснее льва в горах или акулы в море?

– Абузейф? Я его не знаю. Я никогда еще о нем не слышал.

– Это потому, что ты чужестранец. Джехеины пригоняют свои стада на выпас на острове Либна и Джебель-Хасан, оставляют с ними очень немного пастухов, а остальные отправляются грабить и воровать. Они нападают на барки и либо забирают все, что там найдут, либо вымогают большой выкуп. А предводительствует этими разбойниками Абузейф.

– И что делает против них правительство?

– Какое?

– Разве вы не находитесь под защитой падишаха?

– Она не распространяется на джехеинов. Это свободные арабы, которым покровительствует великий шериф Мекки.

– Так помогите себе сами! Поймайте разбойников!

– Эфенди, ты говоришь как франк, который не понимает сути дела. Кто может поймать и убить Абузейфа?

– Он всего лишь человек.

– Ему помогает шайтан. Абузейф может сделаться невидимым. Он может летать по воздуху и ходить по морю. Абузейфа не ранит ни сабля, ни нож, ни пуля, а его собственная сабля заколдована. Он проникает сквозь двери и стены. Одним ударом он разъединяет душу и тело у сотни врагов, и даже больше.

– Хотел бы я его увидеть!

– Вай-вай, не желай этого, эфенди! Черт скажет ему, что ты хочешь его видеть, и тогда можешь быть уверен, что он придет. Схожу-ка за коврами для вас, а ты потом ложись спать, но прежде моли своего Бога, чтобы он охранил тебя от всех грозящих тебе опасностей.

– Благодарю за совет, но я молюсь обычно перед сном.

Он принес нам легкие коврики, в которые мы и закутались. Очень скоро мы заснули, потому что очень устали с дороги.

Ночью несколько матросов охраняли на суше спящих товарищей, а на борту – деньги. Утром все собрались на судне. Подняли якорь, подтянули снасти, развернули парус, и самбук направился на юг.

Мы шли под парусами примерно три четверти часа, когда заметили лодку, шедшую перед нами в том же направлении, но на веслах. Когда мы подошли поближе, то увидели в лодке двух мужчин и двух полностью закутанных в покрывала женщин.

Лодка вскоре остановилась, и мужчины дали знак, что намерены переговорить с самбуком. Рулевой приказал опустить парус и тем самым снизил скорость нашего судна. Один из гребцов поднялся в лодке и крикнул:

– Самбук, куда?

– В Эт-Тур.

– Мы тоже туда. Не возьмете ли нас?

– Заплатите?

– Охотно.

– Тогда давайте на борт.

Корабль лег в дрейф, и четыре человека поднялись на борт, а лодку взяли на буксир, после чего самбук продолжил плавание.

Верги-баши отправился в каюту – конечно, для того, чтобы устроить места женщинам. Вскоре они скрылись от взглядов мужчин. Женщины должны были пройти мимо меня. Мне, европейцу, не надо было отворачиваться, и, к своему удивлению, я заметил, что их вовсе не окружает аромат духов. Женщины стран солнечного восхода привыкли так умащивать себя благовониями, что запах чувствуется уже на значительном расстоянии. Впрочем, запах меня поразил – запах, который, словно невидимый шлейф, тянулся за ними, тот самый запах, что знаком каждому на Востоке: наполовину верблюжий, наполовину табачный – неочищенного табака, который привыкли курить многие бедуины. У меня было впечатление, как будто мимо меня прошли два погонщика верблюдов.

Поэтому я очень внимательно посмотрел им вслед, пока они не исчезли за дверью перегородки, но ничего особенного больше не смог заметить. Может быть, они совершили долгое путешествие на верблюдах, так что испарения «корабля пустыни» еще задержались в их одеждах.

Оба их спутника сначала долго говорили с рулевым и баши; потом один из них подошел ко мне.

Не дав ему опомниться, я схватил его, развернул в нужном направлении и дал такого пинка, что он далеко отлетел по палубе. Но в тот же момент он был уже опять на ногах.

– Горе тебе, ты оскорбил правоверного! Ты умрешь!

Он вытащил свой ханджар [78]78
  Ханджар – кинжал.


[Закрыть]
и бросился на меня. Его спутник последовал за ним, тоже с обнаженным оружием.

Я быстро выхватил из-за пояса у Халефа бегемотовую плеть, чтобы отделать ею нападающих. Но делу не суждено было зайти так далеко, потому что в этот момент открылась дверь в перегородке и появилась одна из женщин. Она молча подняла руку, а потом отступила. Оба араба сдержали свои шаги и, не говоря ни слова, отошли в сторону. Но, уловив их взгляды, я понял, что хорошего мне от них ждать нечего.

Турки с поразительным равнодушием взирали на происходящее. Если бы кого-то на судне убили, они бы посчитали, что это совершился его кисмет – и ничего больше.

– Сиди, – сказал Халеф, не отходивший от меня ни на шаг, – ты ее видел?

– Кого? Или что?

– Бороду?

– Бороду! Какую бороду?

– Ту, которая была у…

– Женщины? У женщины была борода?

– На ней была чадра, но не двойная, как раньше, а простая, и тогда я увидел растительность.

– Усы?

– Нет, бороду. Это вовсе не женщина, а мужчина. Сказать об этом баши?

– Да, но так, чтобы этого никто не слышал.

Он ушел. В любом случае он не ошибался. Поскольку я знал, что вполне можно довериться его зорким глазам, то невольно связал это новое обстоятельство с появлением дервиша. Я видел, как Халеф говорит с баши. Тот покачал головой и рассмеялся – он явно не верил. При этом Халеф с крайне возмущенным выражением на лице отвернулся от него и вернулся ко мне.

– Сиди, этот баши так глуп, что даже меня посчитал ненормальным.

– Как так?

– А тебя еще ненормальнее.

– Так…

– Он сказал, что у женщин никогда не бывает бороды, а мужчина никогда не напялит женскую одежду. Сиди, что ты думаешь об этих женщинах, которые носят бороды? Может быть, это джехеины?

– Именно так я и считаю.

– Тогда мы должны держать глаза открытыми, сиди.

– Это единственное, что мы можем сделать. К тому же самое главное заключается в том, что мы должны попытаться спрятать свое недоверие и свою настороженность. Держись от меня в стороне, но так, чтобы мы в любой момент могли соединиться.

Он удалился на порядочное расстояние, а я улегся на ковер. Потом я занялся записью наблюдений в дневник, однако при этом сохранял в поле зрения как перегородку перед каютой, так и обоих арабов. Мне казалось, что в любой момент надо ждать неприятностей. Однако день прошел, а ничего внушающего опасения не случилось.

Уже темнело, когда мы бросили якорь в маленькой бухте, образованной подковообразным изгибом Джебель-Наязат, частицы крупного скалистого блока Синая.

Я охотно бы осмотрел несколько ближайших трещин и расселин, но, к сожалению, прежде, чем турки сошли на берег, чтобы разжечь, как обычно, костер, уже наступил вечер.

Обе вечерние молитвы, одна через час после другой, торжественно прозвучали в окружении крутых скалистых склонов. Если здесь кто-то прятался, то наверняка услышал о нашем присутствии, даже не увидев нашего костра. Как и накануне, я предпочел провести ночь на судне. Мы договорились с Халефом попеременно дежурить. Позднее несколько матросов вернулись на борт, чтобы сменить вахтенных, и тогда из-за перегородки вышли обе женщины – насладиться на палубе свежим вечерним воздухом. Они снова укутались в двойные покрывала. Это я заметил, потому что южные звезды светили так ярко, что было нетрудно осмотреть всю палубу. Но вскоре женщины вернулись в свою каюту, за дверью которой я мог наблюдать, хотя и лег на этот раз на баке.

Халеф спал шагах с пяти от меня. Когда наступила полночь, я украдкой разбудил его и прошептал:

– Выспался?

– Да, сиди. Теперь ты спи!

– Могу я на тебя положиться?

– Как на себя самого!

– При малейшем подозрении буди меня!

– Будет исполнено, сиди!

Я тщательно завернулся в ковер и закрыл глаза. Я хотел спать, но мне никак не удавалось заснуть. Я стал повторять в уме таблицу умножения – и это не помогло. Тогда я вспомнил про средство, всегда помогавшее мне заснуть. Я закрыл глаза и так закатил их, что зрачки были направлены вертикально вверх, а потом попытался ни о чем не думать. Подступила дремота и… Стоп, что это было?

Я высунул голову из-под ковра и внимательно посмотрел в сторону Халефа. Он тоже насторожился, потому что вытянулся, как бы прислушиваясь к звукам на судне. Теперь я ничего не слышал, но только опять приложил ухо к палубе, звукопроводность которой была лучше, чем воздух, как снова услышал странный шорох, прогнавший мою дремоту, хотя и был он чрезвычайно тихим.

– Халеф, ты что-нибудь слышишь? – прошептал я.

– Да, сиди. Что это такое?

– Не знаю.

– Я тоже. Слушай!

Едва уловимый ухом всплеск донесся теперь с кормы. Огонь на берегу потух.

– Халеф, я схожу на несколько минут на корму. Стереги мое оружие и одежду.

Из тех троих, что вернулись на борт, двое уже спали, улегшись прямо на палубу. Третий присел на корточки… и тоже спал. Возможно, за мной наблюдали из каюты, поэтому мне надо было проявлять величайшую осторожность. Я отложил ружье и штуцер, а также снял тюрбан и бедуинский плащ хаик, которые могли меня выдать своим белым цветом. Потом, пригибаясь к палубе, я добрался до борта и медленно пополз, пока не достиг того места, где вдоль бакборта хлипкое сооружение, что-то вроде куриного насеста, вело на крышу перегородки и к рулю. Я медленно, как кошка, полез наверх – необходимо было соблюдать осторожность.

Мой план удался, и тогда я пополз вниз, в гребной отсек. Разъяснился и странный шорох. Лодка, доставившая женщин и взятая самбуком на буксир, была привязана так плотно, что находилась прямо под люком в широкой корме корабля. Из этого-то люка в тот самый момент, когда я осторожно подсматривал сверху, спустили на линьке маленький, но нелегкий предмет. Трение линька о край люка и вызывало слабенький шорох, который, правда, можно было различить только тогда, когда ухо прижималось к доскам палубы. Внизу, в лодке, находились трое мужчин; они приняли неизвестный предмет, а потом подождали, пока линь снова пошел вверх и с корабля смайнали [79]79
  Майнать – опускать {мор.).


[Закрыть]
вторую посылку.

Мне все сразу стало ясным. В лодку перегружали золото верги-баши, то есть тот налог, который он собрал, и… Для дальнейших предположений у меня не было времени.

– Взгляните наверх – нас предали! – крикнул низкий голос с высокого берега, откуда можно было видеть всю палубу; одновременно хлопнул выстрел, и пуля вонзилась в доску рядом со мной.

Второй выстрел раздался сверху. Пули, по счастью, летели мимо, но я не мог дальше рисковать. Я только успел увидеть, как линь снизу обрубили, а лодку отогнали; потом я спрыгнул с надстройки на палубу.

В этот же самый момент открылась дверь каюты, и я заметил, что в задней стенке не хватает двух досок и через это отверстие бесшумно поднимаются несколько человек. Женщин я не увидел, но человек девять набросились на меня.

– Халеф, сюда! – громко крикнул я.

Вытащить оружие я не успел. Трое нападавших схватили меня и позаботились о том, чтобы я не смог дотянуться до пояса. Трое прыгнули навстречу Халефу, а остальные повисли у меня на руках, когда я попытался защищаться. На берегу раздались выстрелы, зазвучали проклятия, крики о помощи. Временами густой бас, знакомый мне с недавних пор, отдавал команды. Это был голос дервиша.

– Это немей. Не убивайте его, а только свяжите! – приказал один из тех, что держали меня в своих объятиях.

Я попытался освободиться, но это не удалось. Шестеро против одного! Где-то недалеко от меня сухо щелкнул пистолетный выстрел.

– На помощь, сиди, я ранен! – крикнул Халеф.

Мощным толчком я отбросил державших меня на несколько шагов.

– Оглушите его! – раздался задыхающийся голос.

Меня опять схватили – еще крепче, и я, несмотря на отчаянное сопротивление, получил несколько ударов по голове, повергнувших меня на палубу. В моих ушах словно шумел морской прибой. Посреди этого гула я слышал, как щелкали ружья и звучали голоса. Потом мне показалось, что меня стянули по рукам и ногам шнуром и поволокли. Потом я уже совершенно ничего не ощущал.

Когда я очнулся, то почувствовал жгучую пульсирующую боль в затылке. Вокруг меня было полностью темно, но громкое внятное бульканье позволило мне предположить, что я нахожусь в трюме быстро идущего корабля. Мои руки и ноги были так крепко связаны, что я не мог пошевелить ими. Правда, путы не врезались в тело, тому что связали меня не веревками или ремнями, а тряпками, но они все равно мешали отгонять судовых крыс, очень тщательно обследовавших меня.

Прошло много времени, а в моем положении ничего не менялось. Наконец я услышал шум шагов, однако не смог ничего увидеть. Мои путы развязали, и чей-то голос приказал мне: «Вставай, пойдем с нами!»

Я поднялся. Меня вывели из трюма через полутемную среднюю палубу наверх. По пути я осмотрел свою одежду и обнаружил – как к своему удивлению, так и успокоению, – что ни малейшей вещи, кроме оружия, у меня не отобрали.

Выйдя на палубу, я заметил, что нахожусь на маленьком барке со строгими очертаниями, несшем два треугольных паруса и один трапециевидный. Такой такелаж на этом обильном штормами, шквалами, рифами и мелями море требовал от капитана хорошего разумения своего дела, мужества и хладнокровия. Команды на корабле было по меньшей мере втрое больше, чем нужно, а на носу стояла пушка, так замаскированная ящиками, тюками и бочками, что ее нельзя было заметить с другого судна. Команда состояла из шумных обветренных матросов, каждый из которых нашпиговал свой пояс стреляющим, ударным и колющим оружием. На корме сидел мужчина в красных штанах, зеленом тюрбане и голубом кафтане. Его длинный жилет был богато украшен золотом, а в служившей ему поясом сотканной в Басре шали сверкало дорогое оружие. Я сразу же узнал в нем дервиша.

Возле него стоял араб, которого я на самбуке повалил на палубу. Меня подвели к ним. Араб разглядывал меня мстительно, дервиш – презрительно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю