Текст книги "Легенды мировой истории"

В келье горело сразу три свечи, и тень человека на сводчатом потолке была огромной. Тень принадлежала иноку Нестору – худому, с большими светлыми глазами, тонким чуть длинноватым носом и аккуратной русой бородой.

Он отложил потрепанное гусиное перо и вдруг чихнул, едва не загасив свечи, и почти пригнулся к полу, чтобы не попасть ненароком на лежавший перед ним, закрепленный для письма пергамент. Утерев нос ветошкой, инок перекрестился и слегка простуженным голосом прочитал вслух только что написанное:

«И сказал Олег Аскольду и Диру: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода», и показал Игоря: «А это сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира, отнесли на гору и погребли Аскольда на горе, которая называется ныне Угорской <…>, а Дирова могила – за церковью Святой Ирины. И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: «Да будет это мать городам русским». И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью»[115]

И летописец Нестор опять чихнул и пробормотал древнюю примету: «Видать, правда…»

Время викингов кончится, как кончается весеннее половодье. Они успокоятся, угомонятся, станут христианами и растворятся среди других народов. На севере Англии викинги смешаются с англами, саксами и шотландцами и примут их язык и культуру. Наследник Карла Лысого отдаст последнему яростному викингу Роллону почти весь север Франции, который назовут Нормандией. Здесь люди норе станут говорить по-французски и понимать толк в тонких винах. Они пристрастятся к рыцарским турнирам, строительству крепостей на насыпных валах и к литературе. Их станут называть нормандцами. Зов воинственных предков покинет их последними. Но море они забудут: воевать станут уже не на драккарах, а создадут лучшую в Европе конницу, с которой и завоюют Англию.

А на Руси язык, боги и судьба россов станут для викингов их языком, их богами и их судьбой.

Пройдет несколько столетий. Константинополь разрушат крестоносцы, начнется упадок Византии. Русь запылает в огне княжеских раздоров, потом – падет под ударами монголов. А где воюют – там не до торговли.

Европа между тем станет строить более тяжелые корабли, которые не потащишь волоком, и купцы найдут другие пути на восток и на юг. Опустеет, обмелеет, зарастет осокой и забудется великий некогда торговый Путь из Варяг в Греки.

Пройдут еще столетия, и во Франции, Англии, и Голландии – там, где врезались когда-то в берега корабли с наводящими ужас головами драконов и звенели мечи викингов, их расселившиеся по Европе потомки построят чистенькие домики и заведут на подоконниках цветы. И застроят такими же красивыми аккуратными домиками свою Скандинавию. И все будет вроде бы хорошо, вот только детей станет рождаться здесь уже намного меньше.

Ибо время гасит огонь в крови и самых страстных любовников, и самых ярых завоевателей, и поборников веры, и строителей великих империй. И тогда на смену им приходят другие, такие же ярые. До поры…

А Рюрик?.. Ни скандинавы, ни россы не сложат о нем ни саг, ни песен. Для первых он будет уже россом, для вторых – слишком скандинавом, с таким-то неславянским именем. И постановят наконец ученейшие мужи, что летописцы, записывавшие древние устные предания о русском конунге Рюрике, что-то не так поняли, или что-то не так расслышали, или вообще все это просто сочинили, и неопровержимо всем докажут, что все было в девятом веке совсем-совсем не так, и даже никогда никакого скандинава Рюрика на Руси не было.

Викинг Рагнар у стен города (гравюра XIX века)

Но, честно-то говоря, что было, а чего не было тем 862 годом в Невгороде, не может сейчас знать никто. Только северный ветер над Волховом, Ладогой да затопленным теперь Рустрингеном.

Может, и вправду не было Рюрика. А может, и был… Только до сих пор, говорят, проходит ладожскими туманами его призрак-драккар о двух крашеных драконьих головах. Ибо оставил он в земле россов свою кровь. Да и любил он в этой земле. А когда любишь, всегда возвращаешься…

МАРКО ПОЛО,

ВЕЛИКИЙ И БЛАГОРОДНЫЙ ВЕНЕЦИАНЕЦ

Одни говорят, что он раздвинул границы изведанного мира и считают его положительным героем. Другие называют вралем, «венецианским бароном Мюнхгаузеном». Как бы то ни было, один генуэзский мальчишка в пятнадцатом веке проводил над его книгой ночи – до поголубевшего рассветного неба и оплывшей до самого основания свечи. Потрясение от прочитанного определило дальнейшую судьбу мальчишки: он вырос и попытался открыть морской путь в Индию, но не учел размеров земного шара – и бросил якорь своей каравеллы в песок нового континента. Америки. Зачитанная до дыр книга Марко Поло была с Колумбом во всех его странствиях.

Историю Марко Поло, великого и благородного венецианца[116], знают все. Или, по крайней мере, думают, что знают. Все ведь так ясно! Юный Марко отправляется в торговую экспедицию с отцом и дядей – почтенными венецианскими купцами. Одними из первых европейцев они добираются до далекого, почти мифического Китая. Потом чуть ли не два десятилетия проводят на службе у правителя Хубилай-хана, который осыпает их почестями и назначает Марко правителем одной из своих провинций. Для беспрепятственного передвижения по Китаю Хубилай дает братьям и Марко золотые таблички с приказом оказывать им всяческое содействие.

Но не может Марко забыть родину ни за какие блага хана – и возвращается в родную Венецию. Обнимает заждавшихся родных, одаряет их привезенными из странствий драгоценностями… И попутно знакомит соотечественников с удивительным кулинарным новшеством – макаронными изделиями, совершая тем самым революцию в итальянской кухне.

Пример Марко Поло, подкрепленный красочным описанием далеких земель, откуда он вернулся живым и невредимым, неопровержимо доказывает венецианским купцам, что регулярный доступ к несметным сокровищам Востока для них вполне реален.

И даже потом наш герой не успокаивается, а становится капитаном галеры. И в морском бою у берегов Хорватии попадает в плен к генуэзцам. В плену он диктует товарищу по несчастью, некоему писателю Рустикелло, свои воспоминания о жизни в далеких краях. Тот их литературно обрабатывает и – выходит произведение, которое раскупается мгновенно. Первый бестселлер!

Умирает Марко Поло благообразным седобородым старцем, окруженный обожающей семьей, в почете, богатстве и славе. Уходит в мир иной великим гражданином благодарной Венеции…

Всё. Хеппи-энд.

Однако более близкое знакомство с материалами о жизни хрестоматийного Марко Поло поселяет сомнения, и становится все яснее, что ни один факт его биографии не может считаться достоверным. Даже место рождения – то есть был ли он венецианцем? Вокруг этой истории до сих пор кипят страсти. Хорваты, например, уверены, что Марко был хорватом, и родина его – хорватский остров Корчула, и фамилия его не Поло вовсе, а Пилич – Марко Пилич. На острове Корчула даже быстренько «сообразили» небольшой дом-музей, тут же нашлись «потомки» великого путешественника, и, пока исследователи судят да рядят (был ли, не был ли?)[117], Марко отлично служит делу развития корчульского туризма – подобно динозавру Несси в Шотландии.

Нельзя даже достоверно сказать, привез ли он в Италию макароны. Может быть, и привез.

Если, конечно, вообще куда-нибудь ездил!..

А книга его называлась «Описание мира», но острословы-современники сразу же нарекли ее «И Millione» – «Миллион баек», то есть собрание историй не совсем правдивых. Даже выражение появилось в Венеции: «давать Марко Поло», – то есть попросту – врать.

«Почему это он, – вопрошают скептики теперь уже, когда путешествия в Китай стали делом привычным, – почему это он ни Китайской стены не заметил, ни чайных церемоний, ни акупунктуры, ни свитых ног у женщин?

Поло утверждал, что управлял провинцией, но в китайских архивах (а китайцы архивировали все тщательнейшим образом с незапамятных времен!) не нашли никакого такого наместника Марко Поло. Нет, был, конечно, один По Ло, но – явно местного, розлива»…» «Да потому, – отвечают они себе же, – что никуда дальше своего дома в крымской Солдайе[118] он не ездил, а ходил по постоялым дворам да караван-сараям, слушая и записывая россказни персидских купцов. Оттого и все китайские названия даны у него в персидском варианте!» Однако никто из них не объясняет такого весьма странного для купца тринадцатого века поведения. А также и того, почему Марко упоминает о существовании Японии, о которой персы не знали.

Появляются и вопросы, ставящие под сомнение хрестоматийные факты его биографии: почему в отчетах венецианской Инквизиции (весьма опасного тогда учреждения) проскальзывает упоминание о каком-то «наблюдении» за Марко Поло, безобидным купцом-пу-тешественником? Почему сорокалетний, очень обеспеченный человек после долгих лет странствий по Азии, вместо того чтобы наслаждаться заслуженным отдыхом в кругу семьи, оказывается на галере в морском бою при Курзоле?

После смерти Марко среди его личных вещей нашли золотые таблички Хубилая, но скептики уже не могут остановиться и заявляют, что он мог украсть их у кого-то, кто действительно был в Китае. Мало того что лгун, так еще и воришка! А может, и похуже: откуда в фундаменте его дома оказались останки женщины, найденные не так давно в процессе реставрации и датируемые XIII веком? И почему, наконец, мраморная гробница «славнейшего и знаменитейшего сына благодарной Венеции» из церкви Сан-Лоренцо изчезла куда-то при невыясненных обстоятельствах и бесследно?

Чем больше знакомишься с героями растиражированной истории Марко Поло, тем больше всплывает любопытных и не всегда объяснимых подробностей… Но начнем по порядку.

Его Венеция

Добро пожаловать в Венецию, господа! Вот – рынок, Риальто. Здесь мерно и громко уже который век пульсирует ее сердце. Осторожно, не поскользнитесь, деревянные тротуары улиц скользкие: ночью прошел дождь. Впрочем, уже начинает припекать солнце, а лужи быстро высыхают, так что осмотреться – самое время!

Витторе Карпаччио «Исцеление безумного» (1494)

…Венецию всегда называли городом, где «ничего не растет, но всего в изобилии». И увидеть это изобилие воочию можно здесь, на Риальто: редкий китайский шелк, индийские специи и драгоценные камни, каспийская икра, балканские кожи и серебро, фламандские ткани, английская шерсть, воск и меха из Московии, мед, вино и оливковое масло из Греции, ковры из армянской Киликии, сахар и хлопок с Кипра и из Египта, клинки самой лучшей стали из Дамаска и Толедо… Если чего-то нет в Венеции, этого просто нет на земле!

Издавна торговали здесь и «живым товаром». Рабов везли с берегов ЧернрТо моря, из Далмации, из Африки.

Вот плывут по Большому каналу[119] роскошные гондолы знати и богатых купцов с гребцами в бархатных ливреях. Из богато убранных драгоценными тканями кают-feltze доносятся звуки мандолины, смех, звон бокалов.

Снует, как кефаль, многочисленная лодочная мелочь. Канал быстро заполняется судами; только посередине остается еще полоса зеленой воды – а суда все прибывают и прибывают. Будет хороший торговый день!

Один за другим подходят иностранные торговые корабли и к таможне Пунта Догана – бьют на палубах барабаны, задавая ритм гребцам, свищут плети, рвут луженые глотки разноязыкие боцманы. Венецианские таможенники чуткими носами «обнюхивают» каждый корабельный закуток. Один английский путешественник оставил нам о них такую запись: «Даже обыскав корабль и не найдя ничего, что можно было бы обложить налогом, они все равно не уйдут, не получив мзду хотя бы на выпивку»[120].

Пахнет специями, просмоленной древесиной, гнилыми водорослями, из таверн доносятся ароматы чеснока и жареной рыбы. Бродят обвешанные медными чарками продавцы воды: «А вот – вода, холодная вода!..» Торговцы сладкими орешками и изюмом привычно отмахиваются от туч назойливых мух. Под холщовыми навесами и в арках рынка, где идет торговля, постепенно становится жарко. Проклинают жару и отирают фартуками вспотевшие лбы пожилые горничные. Квохчут куры, крякают в корзинах утки.

Риальто – рынок-полиглот. Купцы в одеяниях своих земель с легкостью переходят с языка на язык: греческий, турецкий, армянский, фарси, английский, датский, немецкий, французский, арабский, полдюжины итальянских наречий. Но чаще всего, конечно, слышен венецианский диалект.

Те иностранные «гости», которые местного наречия не изучили, нанимают зазывал – часто из бродячих комедиантов. Зазывалы орут во всю глотку: «А вот подходи, мыло из ширазских роз, попробуй на нюх – какой товар! Им и шах персидский моется, покупает только у меня!» – и уморительно изображают, как намыливает подмышки и причинные места толстый неповоротливый «шах». Вокруг лавки собирается хохочущая толпа, тянутся руки с монетами. Купец доволен.

У лавки кожевника рыдает пожилая женщина в простом, аккуратно заштопанном траурном платье. «Только что ведь был у пояса кошелек, а хватилась – срезан!» Ее успокаивает нестарый еще хозяин – а сам зорко следит за своими бойко торгующими мальчишками-подмастерьями.

Около церкви Сан-Джакомо испитой августинский монах в дырявой грязной рясе неожиданно сильным, зычным голосом проклинает сарацин, все удерживающих в нечестивых руках Святую землю, и призывает венецианцев, погрязших в суетности и плотских грехах, использовать последнюю возможность избежать геенны огненной, став рыцарями Креста и вернув Иерусалим Господу. На него мало кто обращает внимания: религиозным рвением торговый люд Риальто никогда не отличался. На Крестовые походы здесь вдохновляются только тогда, когда можно хорошо поживиться – как, например, более пол века назад в Константинополе, теперь, увы, для венецианцев опять потерянном! Да и в большинстве мусульманских стран, куда более платежеспособных по сравнению с европейскими партнерами, у венецианцев давно налажены надежные торговые связи. Так что зря дерет горло монах на Риальто. Вот в испанском Сантьяго-де-Компостела[121], где монах проповедовал до этого, его слушали бы с куда большим энтузиазмом.

Небольшими группками бродят по рынку разноязыкие паломники, ожидая отплытия галер в Святую землю.

В лавку картографов неподалеку заходят серьезные капитаны с продубленными лицами, и старый картограф ведет с ними неспешную беседу за рюмкой доброй густой мальвазии, то и дело гоняя подмастерьев за свитками новых, пахнущих клеем и кожей карт.

Риальто – царство рук. Их тысячи: руки розовато-бе-лые с веснушками и рыжей растительностью; руки черные, словно мокрые спины косаток; руки цвета золотистого меда… Они трогают ткани, показывают товар, звенят дукатами, зазывают, приветствуют, хватают за одежду, пытаясь удержать, скрепляют пожатиями сделки, взлетают отчаянно, отмахиваются разочарованно. И, наконец, бережно, с благоговением принимают плату.

Получив от покупателя венецианский дукат – валюту самую твердую и ходовую как на Средиземноморье, так и за его пределами, – негоциант пробует его на зуб. Потом монета тяжело падает в кожаный кошель, и тот туго, в три-четыре оборота, перевязывается тесемкой.

И ради этого единственного момента – вся суматоха, весь шум, весь этот Риальто!

Чуть подальше от моста бурлят другие страсти. Здесь – рынок рабов. Одни плачут и просят пить, другие лопочут что-то на своем языке, да никто их не понимает и не слушает… Есть и такие, что впали в мнимое безразличие ко всему происходящему, и эти-то – самые опасные: чуть не углядишь – бросаются в канал, а это – убыток.

Перед торгом девушкам и детям придают «товарный вид» – неплохо кормят, вдоволь дают пить и, раздав гребни, заставляют вычесывать друг другу из волос паразитов. Одежды на них немного – чтобы покупатель не подумал, что товар с изъяном. На девственниц – особо высокая цена, и горе тому торговцу, который обманет покупателя!

Грустными еврейскими глазами смотрят на мир ростовщики из темных лавок у канала, и качают головами в своих красных конических шапках, предписанных сенатом к обязательному ношению, и шепчут, шепчут что-то на своем древнем языке – то ли молятся за этот пропащий мир, то ли проклинают его, то ли выручку подсчитывают вслух. А может, и то, и другое, и третье… Юристы в лавках рядом с ростовщиками подслеповато зарывают морщинистые пергаментные лица в огромные кодексы на кипарисовых подставках и составляют прошения, контракты, завещания. И дают советы по тяжбам.

У входа в таверну спят вповалку на скользкой от блевотины деревянной мостовой широкоплечие коротконогие галерные гребцы, от души повеселившиеся вчера на берегу. Через распростертые тела осторожно, бросая по сторонам нервные взгляды, переступает почтенный господин. Можно побиться об заклад: он направляется в злачный Кастеллето – бордель-резервацию, где живут венецианские проститутки, известные своим искусством по всей Европе, да и за ее пределами. Многие из них попутно «работают» и на Инквизицию, ибо в постелях Кастеллето языки развязываются сами собой. К вечеру ручеек клиентов превратится в шумную многоязыкую реку.

В обычные звуки рынка то и дело врываются вопли потасовок. Торговый бизнес – дело серьезное: в случае особенно резкого расхождения во мнениях даже кинжалы идут в ход. Обманутые покупатели проклинают торговцев, давая волю чувствам, а порой даже поджигают их корабли. И все это – несмотря на надпись справа от алтаря в старой церкви Сан-Джакомо: «Вокруг этого храма да будет купеческий закон справедлив, меры весов верны, а договоры – честны»[122].

Время от времени народ всем скопом, опрокидывая хлипкие лотки зеленщиков, бросается за очередным карманником… Счастье вору, если он успеет добежать до ступеней Сан-Джакомо: тут уж кидай украденный кошель в толпу, падай у входа в храм – тогда не убьют. По крайней мере не здесь и не сейчас – таков неписаный обычай Риальто.

А на причальной дубовой тумбе слепой мальчишка поет на венецианском диалекте о купце, что уходит в долгое плавание в далекие земли, и вернется ли к возлюбленной – неизвестно. Бель! глаза маленького слепца на загорелом лице. Его высокий, чистый, неожиданно красивый голос гармонично вплетается в какофонию рынка и пронизывает, связывает воедино все звуки Риальто – плеск воды в канале, бой барабанов, перебор мандолин, речитатив зазывал, перекличку гондольеров, вопли чаек, говор многоязыкой толпы… Круглолицая, с потрескавшимися от солнца губами, веснушчатая дочка греческого торговца медом, не понимая в песне ни слова, украдкой смахивает слезу и бросает в пустую шапку певца мелкую монету.

Жестокая, шумная, сумасшедшая, вонючая, пьяная, распутная, благоухающая специями, расчетливая, полная жизни Венеция!

Похождения семейства Поло

1204 год. Как только пришла весть о захвате венецианцами Константинополя, возликовали купцы на Риальто. Ну, может, и чувствовали некоторые – легкие конечно – уколы совести: ведь пошли Крестовым походом на христианский город, многое разрушили и многих убили под горячую руку. Но, имея во владении такую торговую базу, расположенную на удобнейшем перекрестке между Востоком и Западом, товарооборот на Риальто можно увеличить в десятки раз!

Дедушка нашего героя, мессир Андреа Поло, не тратил времени на рефлексию, а перенес «головной офис» своей «торговой фирмы» в Константинополь. Семья его росла, торговля шла отлично, и постепенно за будущее своего бизнеса Андреа стал спокоен: во всех делах ему помогали теперь сыновья, ставшие весьма толковыми купцами: старший Марко, средний Никколо и младший Матфео. Торговали Поло драгоценными камнями и ювелирными изделиями.

В те времена драгоценные камни, специи, золото, серебро, шелк, парчу и другие восточные товары на Риальто привозили купцы, входившие в таинственный каирский «орден» – «карими». Они были связаны клятвой взаимопомощи и ревностно охраняли свою монополию. Караваны «карими» сопровождали целые наемные армии, ибо поставка товаров на рынки XIII века была делом крайне опасным: караваны подстерегали в пути разбойники и любители поживы всех мастей. А если удавалось отбить нападение или откупиться, оставался весьма реальный риск умереть по целому ряду других причин – путь пролегал через раскаленные безводные пустыни, заснеженные перевалы и ущелья, через земли, охваченные племенными войнами, через деревни, в которых население выкашивали проказа, дизентерия, лихорадка, холера, чума. Сколько купцов погибло в пути, сколько сгинуло караванов… Но игра стоила свеч, ибо за то, что привозилось, можно было требовать практически любую цену!

Несмотря на явный соблазн, европейские купцы отправляться так далеко на Восток в массовом порядке опасались. Прибыль – прибылью, но всерьез рассказывали, что живут в тех краях люди с головами собак (cynosephali), люди с лицами на груди (blemmyae) и, наконец, люди с одной огромной ногой (sciopods), которую они используют не только для удивительно быстрого бега, но и в качестве укрытия от палящего солнца (прикрываются ею, лежа на земле, словно пальмовым листом). Кто знает – чего можно от них ожидать? И почему-то многим казалось – ничего хорошего… Кто сочинял эти истории и кто встречался с этими существами – неизвестно. Может, сами «карими» их и сочиняли, дабы поселить опасения и неуверенность в душах потенциальных конкурентов?

Неизвестно, когда и почему появилась у братьев Поло идея путешествия на Восток[123]. Однако что поразит в этой истории любого, так это их способность в самых опасных обстоятельствах выходить сухими из воды.

В 1261 году правитель Никеи Михаил Палеолог при активной поддержке генуэзцев (между прочим, заклятых конкурентов Венеции) наконец-то изгнал из Константинополя венецианских захватчиков. Толпа, одержимая жаждой мщения, побивала венецианцев камнями, выкалывала им глаза, громила и жгла их лавки и дома. В общем, око за око: те ведь при захвате города почти шестьдесят лет назад тоже не слишком церемонились.

И вот незадолго до этих событий купцы Поло, проявив великолепное чутье, распродают всю свою недвижимость в Константинополе, покупают на вырученное «портативный товар» – драгоценные камни – и отбывают в Судак, где их и нагоняют вести о константинопольских погромах. Недаром названы будут они в книге Марко «людьми, выдающимися своей мудростью и даром предвидения»!

Впрочем, последующие события заставляют думать, что тут не только дар предвидения: братья Поло просто в рубашке родились.

А в это время на Европу надвигается монгольская угроза. На Западе монголов именуют «тартары» – по названию одного из их племен и ассоциации с Тартаром, адом греческой мифологии. И как исчадия этого ада, посланные за грехи, налетают они на спящие города – полчища всадников в остроконечных шапках. У них – нечеловеческая способность переносить лишения: они могут без остановок преодолевать огромные расстояния, утоляя голод и жажду только живой конской кровью (надрезают вену, а после зашивают рану «жильной ниткой»). Врага монголы берут в огромное кольцо, будто охотясь на степных волков, а потом кольцо постепенно сжимают… Многотысячное войско действует так слаженно, будто представляет собою единый организм. За короткий срок монголы завоевали значительную часть Евразии, и их дальнейшее продвижение на Запад, кажется, не сдержать уже ничем. На Востоке вал кочевников не смогла остановить даже Великая Китайская стена, которую с этой целью и строили, – ужасная армия, освоившая стенобитные машины и осадные башни, просто обратила в руины большую часть этого невиданного многокилометрового укрепления[124]. Об этом мало что знали в Европе, но венецианцы, как и генуэзцы, с давних пор имели торговые дома, склады и собственность в крымской Солдайе – удобной перевалочной базе между Востоком и Западом. Поэтому они были лучше осведомлены о ситуации и начинали опасаться, что если дело пойдет так, то дымы костров монгольских военных становищ скоро можно будет, не приведи Господь, увидеть с колокольни Святого Марка!

Услышав о приближении монгольского войска, почти все европейские купцы в Солдайе стали спешно сворачивать свою деятельность, эвакуировать семьи, вывозить все, что можно. А что же делают в это время братья Поло? Прикупают еще драгоценностей и отправляются прямо в Золотую Орду – торговать с наводящими ужас кочевниками![125] Смелость? Да. Безрассудная? Если судить по их уже проявившемуся ранее в Константинополе поразительному инстинкту самосохранения – вряд ли. У обоих в Венеции оставались семьи. У Никколо Поло – жена и шестилетний сын Марко.

Упорные венецианцы невредимыми добираются до самой Волги. А здесь идет междоусобная войны между ханами Берке и Хулагу. Два европейца с седельными сумками, полными драгоценных камней, – в эпицентре военных действий двух татарских армий, и – никакой особенной охраны! И опять они умудряются уцелеть! И даже добраться живыми до Бухары, где находится резиденция хана Хулагу. В Бухаре они застревают на три года, но времени не теряют, а становятся для бухарского повелителя абсолютно своими людьми. Что помогло им завоевать расположение хана? Щедро отсыпанные драгоценные камни? Но купцы и так были в его власти, включая их седельные сумки. Природная харизма? Политический талант?

Но дальше – самое изумительное совпадение. Через Бухару проезжают – совершенно случайно, по каким-то своим монгольским делам – послы хана Хубилая, что правит своей необозримой империей из завоеванного Пекина. И Хулагу не только рад их представить друг другу, но и дает венецианцам Поло самые прекрасные рекомендации. После чего послы уже настоятельно приглашают братьев ко двору самого великого Хубилая, который якобы никогда еще (живых?) европейцев не видел и очень заинтересован на них взглянуть. Вот так, отчасти в качестве любопытных живых экспонатов, братьев Поло доставляют к хану…

Хубилай был правителем просвещенным и любознательным. Он желал узнать о Европейском Западе как можно больше. Конечно, обаятельные Поло с легкостью завоевали расположение и самого Хана всех ханов. Он делает венецианцев своими доверенными лицами и советуется с ними по многим вопросам. Впрочем, ханские симпатии к «латинянам» имели, скорее всего, политическое объяснение: Хубилай доверял своим западным советникам намного больше, чем китайским, потому что для последних он был варваром и «проклятым завоевателем». Может быть, для того, чтобы иметь в Китае «буфер» из европейцев, он и надиктовал Поло письма к папе римскому, требуя прислать в Китай для проповеднической деятельности 100 христианских миссионеров! Письма эти братья должны были передать понтифику лично.

Хубилай-хан

А по возвращении поручалось им привезти для хана также лампадное масло из церкви Гроба Господня в Иерусалиме[126] – хан слышал о его чудодейственных свойствах. Братьям дают «пайцзу» – охранные таблички, на которых по чистому золоту выгравировано: «Силами Вечного Неба да свято будет имя Хана! И да пребудет вечное благоговение всех перед его посланникам». С тем они и отбывают.

По всему ханству (расстояния огромные!) действует прекрасно организованная система «ям»[127] – станций для перемены лошадей, но на дорогу в Святую землю у братьев все же уходит три долгих года. Наконец Поло прибывают в Акру[128] – последний в Святой земле оплот христианства. Масло-то они достали, а вот с доставкой писем получилась загвоздка: папа Климент IV, которому они были адресованы, только что умер. В Акре братья обратились за советом к местному епископу Теобальдо Висконти. Тот развел руками: ничем, мол, помочь не могу, нету папы и в скором времени не предвидится, ибо выборы обещают быть долгими и трудными. Теобальдо хорошо знал, о чем говорил: нового папу не могли избрать еще два года. Но не возвращаться же к Хубилаю, не выполнив поручения? Не ровен час осерчает… Значит, оставалось братьям только одно: вернуться в Венецию и ждать, пока в Риме не определятся с новым понтификом.