Текст книги "Кровавая любовь (ЛП)"
Автор книги: Карина Халле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Глава 6
Ленор
Все происходит как в замедленной съемке, хотя темп движений Солона совсем не замедляется.
Пока он смотрит на меня сверху вниз с печалью и страхом, в моей голове звучит его предупреждение «Беги! Беги, Ленор!» Его зрачки становятся ярко-красными, а затем увеличиваются, все шире и шире, пока не поглощают синеву радужек и белков глаз, пока те не становятся блестящими, ненавистно-красными.
Затем трансформация распространяется дальше.
Начинается в середине его груди. Там, где находится сердце, появляется чернота, которая расплывается, как чернильное пятно. Она проникает в его кожу с каждым движением, превращая гладкую бледную текстуру в нечто грубое и кожистое, темное, как оникс, от плеч по рукам, окутывая все тело.
Я слишком напугана, чтобы кричать, и слишком потрясена, чтобы бежать. Такое случалось только однажды, это ужасное превращение, которого так боялся Солон, и тоже во время секса. Но я никогда не видела, как это происходит целиком. Видела лишь, что случилось с его руками, наблюдала, как появились когти, чувствовала, как он увеличивается во мне, продолжая трахать, но зверь оставался загадкой.
Я не убежала тогда.
И не собираюсь убегать сейчас.
Этот зверь принадлежит мне так же, как Солон.
Я не боюсь.
– Солон, – зову его, затаив дыхание от благоговейного трепета, глядя вверх, когда темнота опускается на его лицо, и все меняется.
Всё.
Если раньше время словно замедлилось и было лишь чернильное пятно, то теперь все происходит так быстро, что я даже не могу сосредоточиться. В один момент Солон все еще тот, кого я знаю, мужчина, вампир, а в следующий – в два раза больше, везде.
Я вскрикиваю, чувствуя, как его член увеличивается и удлиняется внутри меня. Чувствую острую боль, затем теряюсь в ужасе, когда зверь обретает форму. Лицо Солона больше не принадлежит ему. Оно принадлежит совершенно другому существу из ночного кошмара. Чему-то настолько черному и мрачному, что мои глаза не могут различить черты, за исключением теперь оскаленных и щелкающих длинных белых зубов и кроваво-красных глаз, сияющих, как багровые дыры. Его плечи выступают вперед, как покрытые кожей доспехи, волосы превращаются в гриву, как у гиены, которая спускается до середины позвоночника, руки становятся размером со ствол дерева, торс – широкое пространство жилистых мышц. Его огромные когти впиваются в спинку кровати позади меня, и я слышу треск ломающегося дерева.
О боже.
О боже.
Я не знаю, что делать.
Несмотря на это, зверь все еще внутри меня, его бедра прижимаются к моим, черная жесткая кожа шершава и царапает мою бледную нежную плоть. Он кусает и щелкает зубами в воздухе, издавая животные звуки, от которых у любого застыла бы кровь в жилах, любой почувствовал бы себя добычей. Прямо сейчас Солон настоящий хищник, и он ни на йоту не сбавляет темп.
И это приятно.
Это лучше, чем приятно.
Такого не должно быть. Я не испугалась, но это не значит, что я не в шоке. И все же при каждом движении его гигантского члена чувствую, что вот-вот кончу, наполненная и растянутая до предела в полнейшем экстазе. Если Солон вообще контролирует себя – а он, наверное, немного контролирует, – то не позволяет себе слишком увлекаться. Пока что он не причинил мне боли, просто хочет трахнуть меня, как дикое животное, коим и является.
И я хочу, чтобы он это сделал.
– Солон, – повторяю, надеясь, что он сможет меня понять. Зверь наклоняет голову, смотрит на меня бездонными красными глазами. И я всеми силами пытаюсь не обращать внимание на холодную дрожь в затылке. – Все в порядке, – заверяю его. Протягиваю руку и хватаю его за бедра, пальцами впиваясь в его шершавую кожу. – Все хорошо.
Я говорю это, хотя не до конца верю.
Меня реально трахает зверь.
Как это может быть нормально?
Он рычит на меня в ответ, вжимается бедрами глубже, выбивая воздух из моих легких.
И тогда я чувствую это.
Что-то едва касается моей задницы.
Словно проверяет.
О, господи боже мой, что это, нахрен, такое?
Только не говорите мне, что у него два члена.
«Нет», – думаю про себя. – «Нет, члены не двигаются с таким контролем. Что бы это ни было, оно цепкое, управляемое».
Я опускаю взгляд, наблюдая, как он продолжает входить в меня. Быстро провожу руками по его грубым бедрам, по пояснице, по заднице, а затем…
О мой БОГ.
Я чувствую это. Горбинка.
Это гребаный хвост.
Конечно, у зверя есть гребаный хвост. У какого зверя его нет?
И, видимо, у хвоста тоже есть влечение к сексу, потому что он тычется в мою задницу, как будто хочет войти. Это не тощий, слабый отросток, а нечто длинное, толстое и твердое, примерно такого же обхвата, как его член, но конец тупой, и кто знает, какой длины.
Святое. Дерьмо.
Затем зверь начинает вколачиваться в меня быстрее. Кровать скрипит так, словно вот-вот сломается. Хвост двигается назад, и я просто смотрю на него, пока он кружит там, где его член исчезает внутри меня. Слишком темно, чтобы как следует разглядеть, но затем тот скользит по моему клитору, кожа ребристая и шершавая там, где я такая скользкая, влажная и…
– Блядь! – вскрикиваю, кончая жестко и быстро, мое тело отрывается от кровати. Я извиваюсь, пока хвост скользит взад и вперед по моему клитору, снова и снова. И кончаю, и кончаю. Я не могу обрести контроль. Не могу набрать воздуха. Я просто уничтожена и затем его хвост скользит вниз по моей заднице.
Скользкий от моего оргазма.
И толкается в меня.
– Солон! – кричу, ногтями впиваясь в его кожистую спину. Его член и хвост одновременно погружаются в меня, внутрь и наружу, сильнее, глубже, жестче, ритмично трахая. И, о боже, о боже, я никогда не чувствовала себя такой наполненной, такой чудесно-мучительно полной. Каждая часть моего тела растянута и наполнена, гладкая шероховатость его хвоста трахает мою задницу так же глубоко, как и его член. Жестокий, карающий ритм, заполняющий все пространство. И остаюсь лишь я, Солон, это чудовище, и… проклятье.
Кончаю так чертовски сильно, что, кажется, будто мне оторвали голову. Я просто тело, бескостное, содрогающееся в конвульсиях, а остальная часть меня рассеяна по вселенной и никогда больше не соберется воедино.
– О боже, – удается вымолвить мне, когда я понимаю, что зверь все еще трахает меня. – Солон.
В моей голове все перепуталось. Я почти ничего больше не чувствую.
Но Солон, или то, что раньше было им, продолжает.
За исключением того, что его толчки становятся все жестче, грубее.
Насильственнее.
А потом у меня за спиной ломается изголовье, и кровать с грохотом падает на пол, матрас чуть не соскальзывает.
– Черт, – ругаюсь я, пытаясь вернуться в стабильное положение, но зверь злобно рычит на меня. И когда смотрю в его глаза, в эти красные блестящие омуты, они пустые. Я больше не вижу его глубоко внутри, вообще ничего не вижу. На самом деле, все время, пока он трахал меня, было ощущение, что Солон еще где-то там, немного контролирует ситуацию. Зверь ведь сначала смазал хвост, прежде чем засунуть в меня, потому что каким-то образом знал, что делать.
Но сейчас я его совсем не чувствую. Не чувствую его запаха.
Лишь едкий запах серы, корня танниса, вонь чего-то злого. И вот теперь, теперь я начинаю бояться.
– Солон, – зову я снова, на этот раз тверже, но это имя ничего не значит для зверя. Пытаюсь отстраниться от него, перевернуться, каким-то образом мне удается отодвинуться назад, и его член выскальзывает из меня.
Ему это не нравится.
Он громко воет, ужасный пронзительный звук, от которого у меня разрываются барабанные перепонки. И теперь я паникую и пытаюсь отползти, убежать подальше. Зверь ревет и проводит когтями по моей спине, всего лишь царапает, но этого достаточно, чтобы перевернуть меня.
Я вскрикиваю от боли и смотрю на него снизу вверх, он открывает рот, демонстрируя ряд острых, как кинжалы, зубов.
О боже.
Зверь ведь может убить меня.
– Солон! – кричу я срывающимся голосом. – Остановись! Пожалуйста! Это я, Ленор!
Он рычит, а затем ударяет меня другой рукой прямо по середине груди.
Боль на мгновение оглушает.
Я не могу дышать, не могу пошевелиться.
Моргаю, уставившись на его когти, на то, как моя плоть свисает с его когтей рваными клочьями.
О боже. О боже.
Медленно воспоминание возвращается в мой мозг, то, где я видела его глазами, когда Солон превратился в зверя и убил свою любимую. У меня есть это воспоминание, и я понимаю, что стану новым.
Солон вспомнит потом, что сделал со мной.
А что он сделал?
Мне удается опустить подбородок, чтобы посмотреть на свою грудь и…
Я вижу свои ребра. Вижу белые кости сквозь слои крови и разодранной кожи. О боже, он только что вскрыл мою грудь, почти обнажив все еще бьющееся сердце.
Резко мои легкие начинают наполняться жидкостью. Я захлебываюсь собственной кровью, а затем чувствую, как она растекается по кровати.
Смотрю на зверя, задаваясь вопросом, понимает ли он, что натворил.
Но зверь просто щелкает на меня челюстями, готовый броситься, готовый оторвать мне голову. И я знаю, что ему все равно, что он прикончит меня, разорвет на части.
Его мускулы напрягаются, он надвигается на меня, а я вскидываю руки вверх, чтобы защититься, задыхаясь от крика, закрываю глаза и готовлюсь умереть.
Но рычание только усиливается. Я чувствую капли жидкости на своих руках. Мне так страшно открывать глаза. Но когда делаю это, то вижу его в полуметре от себя. Моя рука вытянута вперёд, и кажется, что он не может подойти, словно застрял на месте, клацая зубами и брызжа слюной.
И вот тогда я чувствую это, в крови, наполняющей легкие, под обнаженными ребрами и бесконечной болью – силу. Чувствую, как она исходит из моих ладоней, гудит, движется вперед, как пульсирующие радиоволны.
Это моя сила.
Именно она сдерживает зверя.
Возможно, спасает мне жизнь.
Я держу ладони поднятыми, продолжаю концентрироваться, пытаясь понять, что делать дальше. Если моя сила сохранится, и это не какой-то мимолетный невидимый щит, возможно, я смогу выиграть достаточно времени для исцеления.
Но когда смотрю вниз на свою грудь, на глубокие рваные борозды, оставленные острыми когтями размером с велоцираптора, на белые кости и разорванные мышцы, я не вижу, что заживаю так, как должно. Моя кожа кажется мертвой, как будто даже не пытается исцелиться.
О боже. Что, если я не вылечусь? Истеку кровью прямо здесь.
– Помогите, – пытаюсь закричать, но захлебываюсь словом и обильно кашляю кровью, она стекает по моим губам на кровать.
Переворачиваюсь, пытаясь пошевелиться, держа одну руку нацеленной на рычащего зверя, но я так слаба, и каждое движение причиняет боль, поэтому падаю на пол. Прижимаюсь к краю кровати и снова пытаюсь позвать на помощь.
Не могу.
Не могу вымолвить ни слова. И умру здесь, пока зверь наблюдает за мной, ожидая момента, когда я потеряю бдительность.
«Помогите», – пытаюсь снова, закрываю глаза, держу руки вытянутыми, ладонями к монстру. Сила все еще течет, но теперь она слабеет, так же, как и я сама. У меня мало времени.
«Помогите, кто-нибудь, помогите мне. Солон, если ты меня слышишь, если ты все еще там, пожалуйста, помоги мне. Вульф. Аметист. Эзра. Мама. Папа! Пожалуйста, кто-нибудь, помогите, помогите. Мамочка, папочка. Вы нужны мне, пожалуйста, мне нужна ваша помощь!»
Слезы текут по моему лицу, каждый влажный вдох дается с трудом. В конце концов, я захлебнусь кровью.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Кто-нибудь, услышьте меня, кто-нибудь, помогите».
Что-то легкое касается руки.
Я распахиваю глаза и вижу мотылька. Того самого мотылька, которого видела прошлым утром, сидящего на кончиках моих пальцев.
«Ты здесь, чтобы помочь?» – спрашиваю я, удивляясь, насколько сошла с ума, что прошу мотылька о помощи.
Мотылек поворачивает ко мне голову и пристально смотрит, а я гляжу в ответ на него и думаю, может, вот так и умру, а потом он улетает.
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, как он движется к окну, и, О БОЖЕ.
В чертовом окне гребаное лицо.
На пятом этаже.
У меня даже нет сил, чтобы закричать.
Просто смотрю на белое лицо и темные глаза, вглядывающиеся в меня, и теперь я знаю, как умру. Не от того, что мне разорвали грудь, не от игры в гляделки с мотыльком, а от страха, потому что там чертов призрак или не знаю, что за хрень, за окном пятого этажа.
Затем окно открывается.
И человек просто вплывает в комнату.
Я смотрю на силуэт. От усталости и потери крови у меня кружится голова, хочется закрыть глаза. И все же я не могу отвести взгляд от незнакомца, который только что, черт побери, влетел в спальню.
Кроме того, я совершенно голая и к тому же умираю.
Он приземляется прямо передо мной. Я замечаю черные ботинки, которые кажутся вполне нормальными, похожими на человеческие. И все же, когда поднимаю голову, чтобы рассмотреть остальное, не понимаю, на что смотрю.
Оно определенно имеет форму человека, как мужчина, одетый в длинный черный плащ и черную одежду под ним. Но лицо странное. Я не могу полностью сосредоточиться, как будто его черты постоянно меняются. Глаза – единственная неизменная деталь, глубоко посаженные, а остальная часть лица – нос, подбородок, рот, брови, оттенок кожи – все это постоянно меняется, размывается.
Я открываю рот, чтобы заговорить, но выходит только кровь.
«Кто ты?» – умудряюсь спросить про себя, надеясь, что он услышит.
– Ты не знаешь? – спрашивает очень глубокий мужской голос. Континентальный акцент, как у богатых с Восточного побережья. – «Ты звала меня».
«Я не…» – начинаю я. Ведь и правда звала кого-то, и это мог быть кто угодно. Я что попало наговорила.
– Ты звала своего отца, – добавляет он.
У меня чуть глаза не вылезают из орбит.
– Что? – удается произнести мне, а потом я снова кашляю, и, черт возьми. Мой отец? Это не мой отец.
– Это я, – утверждает он. – И если бы ты попросила меня раньше, могла бы избежать всей этой неразберихи. Тебе нужно беречь свою энергию, если хочешь выжить. – Он машет на зверя рукой. И внезапно тот просто падает на пол с громким стуком, от которого сотрясается вся комната, и лежит там бесформенной кучей, как мертвый.
– Нет! – кричу я, но снова начинаю задыхаться. «Стой! Это Солон!»
Мужчина бросает на меня хмурый взгляд.
– Пока что он просто спит. Скажи спасибо, что я позволяю ему жить. Давно хотел уничтожить этого вампира.
Я пока ни за что не буду его благодарить.
«Ты знаешь Солона?»
Он натянуто улыбается, его губы меняются от толстых к тонким, от старых к молодым и обратно.
– Я знаю всех. И все знают меня. Очевидно, кроме тебя. Я Джеремайс. Твой настоящий отец, Ленор.
Я смотрю на него, не веря своим глазам, затем его изображение становится размытым. Вся комната становится размытой. Это мой отец? Злой колдун-чернокнижник, который только что влетел в спальню, одним взмахом руки заставил чудовище потерять сознание, и чье лицо меняется каждые пять секунд?
– Боюсь, у нас нет времени на то, чтобы как следует познакомиться, – продолжает он, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть меня. Я могу только смотреть в его черные глаза-бусинки, от всего остального мой мозг словно плавится. Он осматривает мои раны. – Не залечивается. Если бы я не появился, ты бы умерла.
– Но я вампир, – удается произнести мне.
Его губы презрительно кривятся при этих словах.
– Только наполовину. И даже в другом случае, эта рана убила бы тебя. Прелестный маленький подарок, который Скарде сделал своему первому ребенку, не так ли? Способность калечить и убивать других вампиров взмахом когтей, оставляя смертельные раны у бессмертных.
«Боже, Солон вообще знает об этом?» – думаю я.
– Может, знает, а может, и нет, – отвечает Джеремайс, наклоняя голову и глядя на меня. – Сейчас это наименьшая из твоих забот. Я могу тебя вылечить, если ты позволишь.
«Как?»
Он одаривает меня хладнокровной улыбкой.
– Тебе придется пойти со мной.
«Куда?»
– Никуда конкретно, – говорит он, обходя сломанную кровать, мимо спящего чудовища и направляясь в ванную. Когда тот возвращается, в руках у него черный шелковый халат Солона, и я снова осознаю, что остаюсь голой перед совершенно незнакомым мужчиной, даже если он мой отец.
Он присаживается на корточки и довольно нежно накидывает мне на плечи халат большого размера, укрывая. Затем вглядывается внимательнее.
– Знаю, мы только что познакомились, дорогая доченька, но мне не хочется тебя терять. Я нужен тебе, и, осмелюсь сказать, ты нужна мне.
Сглатываю кровь.
Я знаю, что у меня осталось не так много времени.
Нет выбора.
Медленно киваю, не в силах прогнать страх из своего сердца.
– Хорошая девочка, – говорит мне Джеремайс. Затем машет рукой перед моим лицом. – А теперь спи.
И все погружается во тьму.
Глава 7
Ленор
Не могу дышать.
Просыпаюсь, распахиваю глаза и вижу над собой бесконечное ночное звездное небо. Я знаю, что Яник со мной, чувствую безошибочную силу его зла, бесконечную тьму и абсолютное безумие.
Он убьет меня, он убьет меня.
– Успокойся, Ленор, – говорит голос, прорезающий темноту. – У тебя приступ паники.
Голос знакомый, но это не Яник.
И не принадлежит вампиру.
Но зло и тьма остаются, как будто текут черными венами под землей, пронизывая мир изнутри.
– Ленор, – снова произносит голос, и внезапно звезды на небе исчезают, как будто их накрывает черный плащ. – С тобой все в порядке. Ты потеряла много крови. Просто не двигайся и медленно приходи в себя.
Кровь?
И затем воспоминания всплывают в голове.
Солон.
Зверь.
Пустые красные глаза.
Фантомное ощущение, как пять изогнутых когтей размером с нож вонзаются в мою грудь, от ключицы до грудины, разрывая мышцы, жир, хрящи и кости.
Я снова хватаю ртом воздух, сажусь и смотрю на свою грудь.
На мне черный шелковый халат Солона, под ним я голая, и моя грудь – одна большая зияющая рана. Боль, страх, безмерный ужас пронизывают насквозь, кровь холодеет. Я близка к обмороку, потому что как все еще могу быть жива, если мое тело почти разорвано надвое? Эта рана настолько глубокая, смертельная и ужасная. Такая ужасная.
Меня сейчас вырвет.
– Дыши, – говорит мужчина в черном плаще. Но когда я снова смотрю на него, то вижу лишь меняющееся лицо и бездонные глаза, смотрящие на меня. – Дыши, Ленор. Здесь, со мной, ты в безопасности. Мы тебя вылечим.
Внезапно он выпрямляется и делает движение руками, и я поднимаюсь с земли, как марионетка на веревочке, пока не оказываюсь на ногах, пальцы погружаются в песок.
Песок.
Оглядываюсь по сторонам.
Я на длинном участке пляжа, песок холодит ступни, океанские волны разбиваются с одной стороны, с другой – темный лес. Луны не видно.
Мужчина стоит передо мной, стягивая с головы плащ, хотя от этого его лицо не успокаивается. Оно продолжает менять форму, размытые черты, а жуткие чернеющие глаза по-прежнему устремлены на меня.
Джеремайс.
Мой настоящий отец.
– Где я? – слабо спрашиваю я хриплым голосом, в легких бурлит. – Как я сюда попала?
Его губы растягиваются в улыбке.
– Мы в одном из многих миров, доступных тебе, дорогая дочь. Миры, которые существуют, если только знаешь, где искать.
Это бесполезная информация.
Я снова начинаю кашлять, выплевывая кровь на песок. Она выглядит черной, как деготь. Это нехорошо.
– Я умру, да?
Чувствую, как нетерпение исходит от Джеремайса, но я слишком устала и, ну, почти умираю, чтобы беспокоиться о его негодовании.
– Умрешь, если не перестанешь болтать, – говорит он через мгновение. Затем вздыхает. – Ты должна доверять мне.
Я снова в ужасе смотрю на свою грудь, на месиво из плоти и костей. Что вообще происходит? Откуда мне знать, что я еще не мертва?
– Я не могу доверять мужчине, которого только что встретила, – говорю ему. О боже, кажется, я вижу свои легкие.
– Даже если я спасаю твою жизнь? – спокойно спрашивает он. – Кроме того, мы встречались. Я помогал тебе раньше, и этого должно быть достаточно, чтобы оправдать доверие.
– Когда… – начинаю я, но силы покидают. «Когда ты помогал мне?»
– Когда тебя привязали к стулу перед вампиром по имени Яник, и ты попросила о помощи. Твой внутренний колодец, залитый лунным светом, полный тьмы и силы, ждал меня.
– Мама рассказывала мне об этом, о колодце внутри меня.
– И твоя приемная мать – ведьма, такая же, как я, такая же, как и ты. Скажи, ты помнишь тот момент? До того, как воспользовалась силой Абсолона, забрала его огонь и сделала его своим, посеяла разрушение и смерть Темному Ордену? Потому что я помню. Я услышал, как ты зовешь, был рядом, чтобы помочь, и спросил: «Ты уверена, дитя?» Ты ответила…
– Да, уверена, – рассеянно повторяю, так хорошо помня это, хотя пыталась забыть. Я знала, что почувствовала что-то – кого-то – внутри себя, оно помогало мне получить доступ к нужному, дабы победить Яника. Просто не знала, что это был он. Мой печально известный злой колдун-отец.
– Нет, не отгораживайся от этого, – говорит Джеремайс, читая мои мысли. – Так ты отказываешься смотреть правде в глаза. Значит, не сможешь использовать это, чтобы стать сильнее. Ленор, дитя мое, тебе понадобятся все силы, чтобы идти вперед. Не только, чтобы пережить то, что этот монстр сделал с тобой, но и для того, чтобы пережить все остальное, что встретится на твоем пути. Я предвидел будущее.
Внезапно Джеремайс взмахивает руками, и меня притягивает к нему, словно невидимый крюк обхватывает мою спину, пальцы ног волочатся по песку.
– Нам многое нужно обсудить, – серьезно произносит он, его лицо в нескольких сантиметрах от меня. – Но придется подождать.
Он снова двигает рукой, и я разворачиваюсь, теперь лицом к темному лесу, вижу мерцающие языки пламени у подножия согнутых кипарисов. Такой лес можно увидеть на продуваемом всеми ветрами побережье Северной Калифорнии. Я все еще недалеко от Сан-Франциско? Или правда в другом мире?
Джеремайс начинает идти по песку, хотя кажется, что скользит прямо над ним, и тянет меня за собой, как будто по воздуху.
Мы поднимаемся на небольшой утес, а затем он отступает в сторону. И я остаюсь парить в воздухе перед кругом факелов, пламя танцует на несуществующем ветру. На песчаной земле темным углем нарисован круг, который напоминает о звере Солона. На мгновение задаюсь вопросом, как он, проснулся ли, уже в своей вампирской форме или в облике зверя сеет хаос по всему дому. На перилах первого этажа есть царапины, глубокие выбоины, оставленные его когтями, так что, видимо однажды это уже случалось. Надеюсь, с Ивонн и Аметист все в порядке.
Я надеюсь, что с ним все в порядке.
Но затем мои мысли обрываются, потому что за пределами факелов в земле начинают появляться дыры и тонкие бледные руки тянутся вверх, как будто что-то поднимается из могилы.
О, нет.
Я смотрю, перепуганная до смерти, наблюдая, как четыре девушки вытаскивают себя из земли. Все они призрачно-белые, с длинными черными волосами, босиком, одетые в одинаковые белые платья.
Они встают на ноги, занимая позицию рядом с горящими факелами, и танцующий свет освещает их лица. Все девочки примерно одного возраста, может быть, немного моложе меня, но выглядят совершенно одинаково. У них одинаковые маленькие рты, тонкие носы и пронзительные темные глаза. Даже их осанка и то, как волосы падают им на лицо, одинаковы, как будто кто-то копировал и вставлял снова и снова.
«Кто они?» – спрашиваю я Джеремайса, который стоит там, уставившись на девочек, а они смотрят на него, как собаки, ожидающие сигнала от своего хозяина.
– Мои ученицы, – говорит он глубоким голосом. – Им нужно практиковаться. Ты будешь отличным примером.
«Примером для чего?» – спрашиваю я, расширяя глаза, но внезапно чувствую ветер за спиной, халат развевается вокруг, и я с удивлением смотрю вниз, одежда, как черная змея, будто живая, меняет цвет, становится серой, а затем белой, и теперь я в таком же платье, как эти девочки.
В шоке смотрю на Джеремайса, но он просто тычет пальцем в сторону пламени. И резко мой позвоночник выгибается дугой, а ноги уходят вперед, и я оказываюсь на спине, паря в воздухе, двигаясь, словно меня несут на невидимых носилках.
Кричу, летя по воздуху, голова кружится, боль в легких усиливается от давления, и вот я уже в центре круга, окруженная жуткими девушками и факелами.
«Что происходит?» – мысленно кричу я, горло наполняется кровью из легких, отчего невозможно говорить.
– Замолчи, – велит Джеремайс, подходя ко мне. Теперь он держит серебряную чашу, наполненную черной жидкостью. Глубоко вдохнув, я чувствую запах крови. Но не человеческой. Кажется чужеродной и совершенно отталкивающей.
Я наклоняю голову набок, мои волосы свисают, под таким углом почти достают до земли, и наблюдаю, как Джеремайс поднимает серебряную чашу над головой. Он закрывает глаза, и его лицо продолжает трансформироваться.
– Unum tenebris, hac nocte voco te, filia mea, ut praeter eum, – тихо произносит Джеремайс, кажется, на латыни. – Nisi ab ea a venenum, venenum dare me illam.
– Venenum, venenum, – начинают скандировать четыре девушки скрипучими монотонными голосами.
Веном? Может, на латыни «venenum» означает «яд»?
– Unum tenebris, – повторяет Джеремайс.
– Unum tenebris, unum tenebris, – монотонно напевают девочки.
Внезапно в лесу начинается движение и доносится звук. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, как фигуры в плащах движутся среди ветвей. Они напоминают Темный орден, и этого достаточно, чтобы напугать меня до смерти. Они ждут в темноте деревьев, наблюдая. Может, учатся, как девочки, может, выжидают подходящего момента.
– Ea cura corpus cum sanguine, – бубнит Джеремайс.
Corpus? Это означает «тело». Sanguine? Кровь.
Чья кровь?
Моя?
– Ea cura corpus cum sanguine, – скандируют девушки.
Джеремайс делает шаг вперед и смотрит на меня сверху вниз, и теперь его глаза больше не черные. Они желтые. Ни радужки, ни белков, лишь серно-желтые, с черной прорезью посередине.
У меня мурашки бегут по коже от ужаса.
– Ea cura corpus cum sanguine, – шепчет он, как будто обращаясь ко мне, затем берет серебряную чашу и наклоняет ее так, что почерневшая кровь выплескивается из чаши мне на грудь.
Я кричу.
Кровь горит и шипит, от моего тела поднимается пар, я корчусь в воздухе, спина выгнута дугой, конечности двигаются и вытягиваются во все стороны. Боль душит изнутри.
– Ea cura corpus cum sanguine, – повторяет Джеремайс, теперь громче, его голос вибрирует внутри моего черепа, зрение начинает затуманиваться, красные слезы наполняют глаза. Я не могу перестать кричать от боли, тело не перестает гореть, кожа натянута так туго, что может разлететься на миллион кусочков.
Пение становится громче, более зловещим, и затуманенными глазами я вижу, как фигуры в плащах на опушке леса снимают капюшоны костяными руками.
У них оленьи черепа вместо лиц, пустые глазницы, рога, которые невероятным образом были скрыты капюшонами, и они поднимают свои руки – человеческие руки, голые кости – к небу, а пение продолжает нарастать.
Я была бы в ужасе, если бы не боль, если бы не было ощущения, что кровь создает трещины в моей душе, просачиваясь в рану, а грудная клетка сжимается, как будто ребра двигаются самостоятельно.
Затем внезапно боль прекращается.
Пение тоже.
Мир становится мучительно тихим и неподвижным.
Затем какая бы сила ни удерживала меня, она рассеивается, и я падаю.
Приземляюсь на землю, поднимая голову, чтобы увидеть, как Джеремайс шагает ко мне. Его ноги – раздвоенные копыта.
– Ты спасена, дитя мое.
***
– Проснись, Ленор.
Мои глаза распахиваются.
Я лежу на боку на клочке влажного мха, уставившись на Джеремайса, который сидит на поваленном стволе дерева, буквально кишащем насекомыми.
Я то приходила в сознание, то вырубалась много-много раз. Иногда приходила в себя и сидела, прислонившись к дереву, спиной ощущая шершавую кору. Иногда сидела перед океаном, смотрела на волны, обхватив колени. Или лежала на песке.
Здесь всегда темно. Вечная ночь. Луны не бывает.
Я даже не знаю, жива ли.
– Ты жива, – говорит Джеремайс. – И ты исцелилась. Пора принять то, что с тобой случилось.
Я сглатываю, и на этот раз не чувствую вкуса собственной крови.
Закрываю глаза и глубоко вдыхаю, в легких нет жидкости. Медленно приподнимаюсь и сажусь, держа ноги вместе, потому что я снова в черном халате Солона, обнаженная под ним.
Мне страшно смотреть, видеть эту рану.
– Давай, – говорит Джеремайс. Я смотрю, и его нос меняется с чего-то маленького и изящного на что-то красное и выпуклое, затем длинное и орлиное. И так постоянно. Почему?
Но не спрашиваю его. Вместо этого делаю еще один глубокий, удивительно чистый вдох, вдыхаю запах морской соли и свежего воздуха, а затем приоткрываю халат ровно настолько, чтобы посмотреть на свою грудь.
Между грудями уродливые порезы, темно-красные струпья.
Но они покрыты коркой.
Раны затянулись.
– Как? – спрашиваю я, глядя на Джеремайса. – Как это возможно?
Он улыбается, его зубы тоже меняют форму. В один момент улыбка выглядит дружелюбной, в следующий – хищной.
– Магия, – беззаботно отвечает он. – Конечно же.
Точно. Магия. Неважно, что случилось со мной за последние несколько месяцев, примириться с тем фактом, что магия существует, и в этом мире, и во всех других, что некоторые люди могут обладать ею так обыденно, так легко, я до сих пор не могу в это поверить.
Даже то, что я сама создаю магию? Все равно не верится.
– Ты разочаровываешь меня, Ленор, – произносит он, внимательно наблюдая за мной. – Ты единственная дочь, которая отвернулась от своей сущности.
Я пристально смотрю на него.
– Что значит «единственная дочь»? У тебя есть еще?
Его ухмылка одновременно гордая и злобная.
– Ох. Драгоценная душа моя. Насколько ты эгоцентрична. Полагаю, именно потому, что ты дочь Джеремайса. Что ж, возможно, это оправданно. Ты единственная наполовину ведьма, наполовину вампирша с такой родословной. Но ты не единственный мой ребенок. У меня их много.
– Сколько? – спрашиваю я, заинтригованная и немного напуганная идеей обзавестись братьями и сестрами.
Он пожимает плечами.
– Очень много.
Я росла единственным ребенком. При мысли о том, что у меня есть братья и сестры, кажется, будто открывается дверь в совершенно другой мир. Полагаю, так оно и есть.
– Они… нормальные?
Он смеется. Скрипучим и металлическим смехом, от которого у меня сжимаются челюсти.
– Нормальные? Не более нормальные, чем ты. Скажи, Ленор, тебе стыдно за то, что ты ведьма?
Я с трудом сглатываю.
– Нет.
– Но ты лжешь. Почему?
– Почему я лгу?
– Да
– Не знаю…
– Ты боишься меня. До сих пор. После всего, что я для тебя сделал. Я уже дважды спас тебе жизнь, разве это не заслуживает доверия? Не жду, что ты будешь любить меня, дорогая, но рассчитываю на уважение.
Поджимаю губы, мой взгляд скользит по ране, задаваясь вопросом, останутся ли шрамы впервые за долгое время, или все будет так, словно ничего не случилось. Но, конечно, я никогда этого не забуду. Никогда не забуду, что за зверь живет внутри Солона.
