Текст книги "Дикое Сердце 1 часть"

Автор книги: Каридад Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Айме, жизнь моя…

Он поцеловал холодное стекло, столько раз отражавшее маленький рот, сладкий и горячий, источник жизни для него. Затем опустил голову. Внезапно он почувствовал стыд. Он был сейчас вором. Встревоженно он посмотрел на дом. Из двух окон одно уже погасло. А другое продолжало блестеть желтоватым светом.

– Айме, ты ведь не спишь, правда? Думаешь обо мне, мечтаешь? Читаешь? Молишься? Может быть, ждешь, как и я, завтрашнего дня, чтобы снова меня увидеть?

Тихонько он положил зеркало в карман и быстрым шагом удалился.

13.

– Христос, услышь, помоги мне. Боже, поддержи, дай сил в этой муке, просвети меня. Услышь меня.

Моника стояла на коленях перед Распятием, царствующим в спальне, где прошли невинные годы ее детства. С бледными дрожащими губами, страстным сердцем, глухо стучавшим в груди, сцепив ладони она молилась; ее распахнутые глаза устремились на Того, на кого всецело надеялась.

– Боже, для чего мне так изводиться, вновь находиться рядом с ним? Для чего искушаться соблазнами? Зачем будить едва уснувшие воспоминания? Для чего, Боже? Почему испытание такое суровое?

Только глухие рыдания нарушали тишину и спокойствие в доме, истерзанная душа корчилась, желая избежать муки, чтобы наконец принять:

– Христос, в ночь перед мукой Ты тоже отказался от чаши. В Гефсиманском Саду проливал кровавый пот, горько плакал, прося Отца смилостивиться к Твоей слабости. Сегодня я прошу милосердия. Милосердия или силы, чтобы победить себя, подавить удары сердца, дабы усмирить свою мятежную плоть. Господи, сжалься надо мной. Ответь моему сердцу. Ответь мне! – ее горло перехватило рыдание, прервалась молитва. Внезапно она воскликнула с чувством смирения: – Да будет воля Твоя, Боже, не покинь меня в испытании.

– Хуан! Мой Хуан! Что ты здесь делал?

Да, это был Хуан, его объятия, жадные и чувственные губы, целующие с неутолимой жаждой. Она встретилась с ним на вершине обрыва, куда подступали деревья их сада.

– Я пришел за тобой, как и обещал. И чтобы ты знала, Айме, я никогда просто так не угрожаю. Тебе не посмеяться надо мной. Ты меня не интересуешь, и я в твои сети не попадал. Хорошо знаю, чего можно ждать от таких женщин, как ты.

– О, Хуан, мой влюбленный волк!

– Влюбленный, я?

– Как же тогда назвать то, что ты чувствуешь? Я тебя не интересую, но ты все время меня ищешь. Ты не хотел приближаться ко мне, а сейчас умираешь от ожидания встречи. Если это не любовь, тогда что?

– Не знаю, и знать не хочу, – грубо ответил Хуан. – Но ты выслушаешь меня. У меня не было чувств к тебе, но ты задалась целью и добилась этого. А теперь уразумей, что по этой причине не будешь управлять мной из прихоти. Когда бы я ни захотел прийти, ты будешь ждать, должна будешь принять меня, прийти, когда позову, и я отыщу тебя где угодно. Сейчас именно это я и собирался сделать.

– И тебя не волнует, что ты навредишь мне?

– Берегись, чтобы не пришлось мне этого делать. Я не пошел искать тебя в доме. Ты спустилась к моему морю, в мой грот. Тебя развлек дикарь и было любопытно, какова любовь самого Хуана Дьявола. Вот уже знаешь. Ты не можешь попользоваться и выбросить ее по своему усмотрению. Я не буду твоей игрушкой, не буду куклой для женщин. Женщины были созданы для мужчин.

– Мне бы хотелось изменить понятия: я считаю, что мужчины были созданы для женщин, – ответила Айме с тонкой усмешкой, едва сдерживая безудержную страсть.

– Такой мужчина, как я, всегда повелевает, а его женщина, пусть хоть королева, но всего лишь его женщина. Ты это понимаешь?

– Я понимаю, что ты тиран, деспот, варвар, пират, а еще неблагодарный. Но ты все равно мне нравишься, как никто другой. Я люблю тебя!

Хуан снова стал жадно ее целовать, и черная накидка, которой была укутана с головы до ног Айме, соскользнула с ее плеч. Подняв ее сильной и широкой ладонью, он спросил:

– Что это?

– Маскарадный костюм, который мне пришлось надеть. У нас в доме был гость. Его пригласили поужинать, но он слишком продлил послеобеденную беседу. Он еще не вышел из дверей, когда я выбежала из дома. Меня могли издалека увидеть, но черное скрывает, делает все одинаковым, маскирует.

– Хм! А кто был гость?

– Кое-кто. Друг моей мамы и сестры.

– Как его зовут?

– Какая разница, если ты все равно его не знаешь? Старый друг Моники, который приехал повидать ее и остался на ужин. Она зашла на кухню и своими чистыми руками настоятельницы приготовила великолепный десерт.

– Ах, да? Святая Моника так заботится о ком-то?

– Святая? Кстати, мы должны кое-что уладить. Как такое возможно, что ты осмелился разговаривать с моей сестрой?

– Она тебе рассказала?

– Она была возмущена твоей грубостью, что я общаюсь с таким субъектом, как ты. Мне пришлось сказать, что ты рыбак, с которым я иногда болтала, потому что меня интересовало твое занятие: как пользоваться рыболовными крючками и сетями. Хуан, ты поступил очень плохо. Моя сестра – опасный враг.

– Опасный враг? А что она может мне сделать? У нее есть влияние там, наверху? Прикажет морю поглотить мой корабль? – издевался Хуан, и вправду забавляясь.

– Ты чудовищный эгоист, Хуан Дьявол. Тебя в самом деле не волнует, что со мной может произойти из-за всего этого?

– По-моему, это тебя не волнует. Айме, есть вещи, о которых заранее думают. Когда я пытаюсь войти в порт в разгар бури, то прекрасно знаю, что на кону жизнь, корабль. И наступит ад, если я все это потеряю.

– С тобой этому не бывать.

– Ты не можешь управлять мной. Я тебе говорил это тысячи раз. Ладно, я уже ухожу. Отплываю на рассвете, а у меня осталось много незавершенных дел.

– Ты уверен, что вернешься через пять недель? Это так долго.

– Я тоже буду по тебе скучать, Айме, – откровенно признался Хуан.

– Но ты не будешь страдать и постараешься забыть меня в объятиях других женщин. Я это прекрасно знаю. У тебя любовницы во всех портах!

– А у кого их мало? Но не волнуйся. Я скоро вернусь и привезу тебе подарок. Подарок, достойный тебя, как королевы.

Он обжег ее поцелуем, долгим поцелуем, словно пытался выпить из нее всю волю и жизнь. Потом мягко отстранил от себя.

Теперь целовала она, прижавшись к его шее, страстная, сумасшедшая, ослепшая. Словно бросаясь в объятия этого мужчины, она погружалась в самую бездну и ничто ее более не волновало, кроме высшего наслаждения, в котором соединялись жизнь и смерть.

– Когда вернешься, ты меня найдешь, Хуан. Клянусь тебе. Будь что будет, но я буду здесь и буду ждать тебя. Ты встретишь меня так же, как сейчас, даже если весь мир вокруг рухнет.

– Доложите обо мне сеньору Педро Ноэлю. Уже поздно, но надеюсь, он меня примет. Скажите, что Ренато Д`Отремон хочет срочно его видеть.

Дожидаясь бывшего нотариуса отца в прихожей его скромного домика, Ренато передал свою карточку слуге и задумался. Его невольно преследовал образ. Без конца в воображении проходила тень, завернутая в черную накидку послушницы Воплощенного Слова, чтобы скрыться за деревьями сада. Ему не пришло в голову, что той женщиной может оказаться другая, не Моника. Но зачем ей нужно было идти ночью в тот угол сада, почему украдкой и так поспешно, словно она ждала его ухода, чтобы сбежать туда?

– Ренато! Это действительно вы? – приблизившись, воскликнул радостный и растроганный Ноэль. – Ренато Д`Отремон, вы подарили мне самую большую радость за все эти долгие годы.

– Простите меня за несвоевременный визит. Я уже вижу, что…

– Да, я собирался лечь; в халате и во всем этом я прибежал сюда. Обнимите меня, сын мой. Как отрадно видеть вас! Как чудесно вы преобразились! Вы настоящий красавец, черт побери. Похожий на мать, а всем обликом и великолепной статью на Д`Отремон. Счастлив тот, кто оправдывает свою породу. Садитесь же, садитесь. Чего бы вы хотели? Джин? Коньяк?

– Ничего, ничего, друг мой. Я пришел, чтобы немного поговорить с вами.

– Ну тогда следует отпраздновать эту беседу, а также ваше возвращение на Мартинику. Ведь прошло несколько дней, правда?

– Почти уже пара недель.

– Я признателен, что вы так скоро пришли меня навестить; я знаю, что именно мы будем пить. – Педро Ноэль встал, и чуть отойдя, позвал: – Серапио, Серапио! Приготовь нам два ром-пунша по всем правилам. – А затем, повернувшись к Ренато, воскликнул: – Вы ведь не будете пренебрегать национальным напитком?

– Ни в коем случае.

– Ренато, маленький Ренато, который вернулся взрослым инженером. Как же вы хороши, Ренато! Наверняка находите меня старым и никому не нужным, да и бедным к тому же. Почти как церковная мышь. Моя профессия, как политика, в ней мало преуспевают люди порядочные, а я так и не смог вылечиться от этой наследственной болезни. Порядочным был мой дед, отец, и я, а также, если бы у меня был сын, то и он тоже, уверен, был бы еще требовательнее и беднее меня, хотя это едва-едва возможно, – жизнерадостно смеялся он.

– Если ваше несчастье в этом, то мы скоро все исправим. У меня много работы для вас, – дружелюбно и великодушно предложил Ренато.

– Что? Как? Надеюсь, вы не обременены бумажными делами, – забеспокоился добрый Ноэль.

– Я не обременен пока что ничем, но полагаю, кое-что следует исправить, и вы могли бы помочь мне в этом.

– Можете рассчитывать на меня в любое время.

– Вы только что доказали и сердце мне это подсказывало. Не случайно я с таким доверием постучался в двери вашего дома. Не знаю, откуда у меня была эта уверенность, что вы примете меня в любой час, и я злоупотребил вашей добротой. По правде говоря, я почти не был в Сен-Пьере. Все дни я провел с матерью в Кампо Реаль.

– Кстати, как сеньора Д`Отремон поживает? – поинтересовался всегда заботливый старый нотариус.

– Со своими вечными недомоганиями, но кажется лучше, чем когда-либо.

– Она знает, что вы пришли навестить меня? – спросил Ноэль явно нерешительно.

– Ну, не совсем.

– Но она дала свое согласие? Я имею в виду, согласна ли она на мою помощь, которую я, по-вашему, должен оказать?

– Конечно же, она узнает. У меня едва нашлось время поговорить с ней о двух-трех делах, а кроме них еще очень много дел.

Нотариус Ноэль смотрел в другую сторону, пока единственный слуга ставил между ними два стакана с ром-пуншем на оловянном подносе. Это был напиток, типичный для малых Французских Островов, сладкий и ароматный, как эта щедрая земля. Словно семь цветных колец, семь полос разных ликеров наливались в него, не смешиваясь: зеленый изумруд мятной настойки, лакомый коричневый ликер из какао, красный рубин кюрасо, желтый топаз шартреза, белая прозрачность аниса, ясный опал бенедиктина, и золото рома, ароматного и горячего. Преодолевая смущение, старик поднял бокал:

– За вас, мой друг, и ваше счастливое возвращение в родные земли.

– За вас и нашу Мартинику, Ноэль.

– Нашу? Вашу, сын мой, – весело заметил Ноэль. – Думаю, по крайней мере, вашу половину острова, может быть, даже преуменьшаю. Но не нужно гордиться или краснеть. До сегодняшнего дня у вас нет вины за плохое или хорошее.

– Но я принимаю эти две вещи, как принимаю свою фамилию.

– Так говорят. Мне нравится ваша твердость. Если быть откровенным, вы вызываете у меня приятнейшее удивление, будучи тем, кем являетесь: Д`Отремон, Д`Отремон с ног до головы, а возможно лучший из Д`Отремон.

– Смиренно и без хвастовства я мечтаю заслужить ваши слова. Но прежде, чем возвратиться к самому сложному вопросу, мне нужны ваши достоверные беспристрастные сведения. К счастью, я понимаю, это не трудно. Речь идет о Хуане Дьяволе. Думаю, так его продолжают звать, и сейчас тем более.

– Да, Ренато. К несчастью, наш Хуан Дьявол оправдал свое прозвище, которое печально известно в бедных кварталах города. Не знаю, известно ли вам, что он исчез в тот же день, когда вас отправили во Францию, но все мои расследования были напрасными. Долгое время я ничего не знал о нем. Затем мне нужно было уехать. Дела работы и семьи увезли меня в Гвиану, где я провел несколько лет. Когда я вернулся, уже ходили слухи. Случилось несколько небольших скандалов. Тогда я поехал повидаться с ним.

– И что? – разволновался Ренато.

– Ничего нельзя было сделать. Хуан не хотел меня видеть и слышать. Мне он ничего не должен, это правда; даже думать нечего. Ведь в действительности я ничего для него не сделал, когда он нуждался. Сегодня он хозяин своей жизни, грубый и дикий, как пират прошлых веков. У него есть злополучный корабль, что-то вроде артиллерийского рыбацкого судна. Не знаю, каким образом он добился у Губернатора Гваделупе принимать участие в делах, которые, как только оказываются незаконными или подпольными, сами же идут к нему в руки. Временами этот Хуан как землетрясение. Нет потасовки в таверне, вымогательства, скандала в Сен-Пьере, где бы он не был как-то замешан, но из-за удачи или какой-то дьявольской хитрости никто не смог его до сих пор отдать под суд.

– Невероятно, – пробормотал Ренато задумчиво. – Хуан, Хуан. Как подумаю, что мой бедный отец…

Не закончив мысль, он встал, сделал несколько шагов в ветхой комнате, нахмурив брови, с выражением упрямым, взволнованным. Педро Ноэль подошел, положил ладонь ему на руку, давая совет:

– В этом мире не все можно изменить. Ренато, если хотите совета, забудьте о Хуане. Забудьте о нем.

– Откуда ты идешь?

– А? Что?

Намереваясь бросить на стул черную накидку, в которую завернулась пару часов назад, захваченная врасплох, Айме застыла и отпрянула от дверей спальни сестры, к которой бесшумно подошла. Ее поразило, как Моника резко подняла голову и схватила за руку, но она была слишком хитрой, чтобы позволить увидеть ее удивление, и улыбнулась, придав словам незначительность:

– Я испугала тебя? Думала, ты спишь.

– Это ты напугана.

– Я? Почему? Какая глупость, я вошла, чтобы…

– Чтобы оставить мою накидку, уже вижу. Поэтому и спрашиваю, откуда ты идешь. Зачем ее взяла. Ты не ответишь мне?

– Конечно. И незачем так все усложнять. Я просто иду из сада, где немного подышала воздухом. Я задыхалась несколько часов. Ненавижу вежливые приемы под лампой гостиной, с вашим пристальным взглядом, как будто вы хотели поразить меня, когда я улыбалась Ренато.

– Никто никогда не упрекал тебя за это, – сурово возразила Моника.

– Как хочешь, спорить не буду. Уже поздно и лучше нам обеим уснуть. Вот твоя накидка, и прости, что взяла ее без твоего разрешения.

– Зачем ты брала ее? Ведь ты задыхалась от жары.

– Ладно, прости, – недовольно извинилась Айме. – Я больше не возьму твоих тряпок. Больше этого не будет. Довольна? Ну, с миром и спокойной ночи. Других монастырь смягчает, а тебя сделал невыносимой. Еще несноснее, чем раньше, хотя и тогда было достаточно.

– Айме! – с упреком возразила Моника.

– Спокойной ночи, сестра, – кивнула Айме, удаляясь. – Успокойся и засыпай. У меня нет больше желания спорить.

Моника застыла с черной накидкой в руках, с беспокойством и подозрением глядя ей в след. После многочасовых слезных молений она чувствовала себя спокойней. Ее пальцы ощупывали смятую накидку, которая была холодной и сырой, у нее был острый аромат пляжа, пахло селитрой, йодом и диким ароматов водорослей; почему-то она подумала о мужском лице, которое увидела сквозь решетки окна, о высоком лбе, дерзких глазах, чувственном рте, и зашептала:

– Этот мужчина, этот ужасный мужчина. Зачем он пришел в наш дом? Зачем искал сестру? Зачем же, Боже мой?

14.

Резкие шквалы ветра, несущиеся с моря, мотали керосиновую лампу, которая распространяла, словно взмахи крыльев, желтоватый свет над головами игроков, собравшихся в таверне порта Сен-Пьер.

– Сдавай карты! Ставлю все на бубновую даму. Почему ты не идешь? – торопил Хуан грубого мужчину, сидящего перед ним.

– Погоди. Погоди, мой остаток не такой как у тебя. Тебе придется дополнить, – заметил противник.

– Забери остатки. У меня больше нет.

– Впервые слышу, что ты так говоришь, Хуан Дьявол. У тебя нет больше и неоткуда достать?

– Клянусь Сатаной! Я поставил Люцифера против твоего корабля! – оживленные лица участников вечеринки еще сильнее склонились над грязным столом, с плохо соединенными досками, сильные кулаки яростно сжимались. Они сидели за последним столом самой плохой таверны порта – гнезда шулеров, контрабандистов, шлюх и пьяниц. Вокруг стола, где два белокожих человека играли на все, были и другие лица цвета гуталина и янтаря, кудрявые головы африканцев и свисающие прямые пряди бронзовых лбов индусов. Негры, китайцы, индейцы, мулаты – закваска Сен-Пьера, горькая и ядовитая пена, которая выносит наверх отходы всех нечистот, все пороки, невзгоды, человеческие вырождения.

– Принимаешь или нет? – настаивал Хуан.

– Мой остаток больше, чем твой, – упрямо твердил противник.

– Поэтому я уравниваю ставку. Мой Люцифер стоит больше, чем твоя старая лодка. Но не важно, я принимаю. Бросай карты! Или теперь испугался, после того, как бросил мне вызов?

– На корабли нельзя так играть. Надо принести бумаги.

– К черту бумаги! Есть десять свидетелей. Мое судно Люцифер против твоей лодки!

Круг еще сильнее сузился. Люди уже повисли на двух мужчинах, готовых поставить все на грязную карту. Никто не заметил изящного дворянина, наблюдавшего издалека за сценой, и медленно приближавшегося. Он был молод, хотя ему было без пяти тридцать лет, и он казался совсем молодым из-за безбородого лица, светлых и прямых волос, живых и умных ясных глаз, словно глаза рано развитого мальчика. Старый моряк, сопровождавший его, указал на Хуана, и тот приближался, продолжая смотреть на него.

– Ставка! – решился наконец противник Хуана.

– Тогда бросай последнюю карту. Быстро!

Противник Хуана побледнел. Длинные пальцы ловкого и удачливого шулера спешно тасовали толстую колоду карт, сноровисто перекидывая ее из одной руки в другую. Можно сказать, он ласкал их, околдовывал, подчинял себе, и в конце концов, быстро начал бросать их одну за одной, образуя две кучки, напевая:

– Двойка треф. Шестерка червей. Четверка бубей. Пятерка пик. Дама, но трефовая. Король пик! Я выиграл!

– Ложь! Ты сжульничал! – взвыл Хуан. Молнией нож Хуана пригвоздил к столу руку мошенника, который рвал и метал, ослепленный от боли и бешенства. Один из приятелей бросился на Хуана, но тот мощным ударом сбил его с ног. Возникла суматоха от ударов и криков:

– Он прав! Это жульничество! – утверждал один.

– Ложь… Ложь! Это не было жульничеством! – отрицал другой.

– Полиция! Быстро! Полиция! Беги, Хуан, идет полиция!

– Держите его! Не дайте сбежать! Не выпускайте его! – стояла неописуемая неразбериха, но Хуан не терял ни минуты. Горстями он засовывал в карман деньги, принадлежавшие ему, перевернул стол одним ударом, перепрыгнул через упавшее тело противника, и добежал до окна, выходящего в море.

– Тихо! Если сделаете еще шаг, я воткну его! Тихо, полицейский! – пригрозил Хуан человеку, последовавшему за ним.

– Прибереги этот нож или я выстрелю! – приказал Ренато; ибо именно он стоял перед ним.

– Целься хорошо, потому что если промахнешься, одним жандармом будет меньше! Стреляй! Почему не стреляешь?

– Потому что пришел не арестовывать тебя, Хуан. Я пришел как друг.

Удивление заставило поколебаться Хуана, но острый конец ножа, испачканный кровью, приблизился к груди Ренато. Тот решительно спрятал в карман револьвер, которым угрожал, и пристально, будто в душу, посмотрел ему в глаза.

– Я не враг тебе, Хуан, и не собираюсь тебя арестовывать.

– Не приближайся, потому что…

– У меня нет в руках оружия. Спрячь свое и поговорим.

Они были на отвесном краю скалы. Вдалеке среди хижин порта смешались крики и огни покинутой ими таверны. Срезанная вершина, скалистый берег преграждали путь Хуану, луна освещала последними лучами благородную фигуру Ренато. После секундного колебания владелец Люцифера опустил оружие и спросил:

– Поговорить? Ты не из полиции и не друг того… мошенника?

– Нет, Хуан Дьявол.

– Зачем ты бежал за мной? Кто ты, черт побери?

– У тебя плохая память. Не думаю, что я так изменился. Успокойся и посмотри на меня внимательно. Не осторожничай, потому что тебя не преследуют. Точно не известно, пришла ли полиция. Не часто она приходит вовремя. Кто-то хотел покончить с дракой и…

– Не пришла полиция? Этот пес у меня поплатится!

– Уже поплатился. Он проиграл ставку и деньги, а ты оставил его с покалеченной рукой, кто знает на какое время? Тебе не кажется этого достаточно?

– Вижу, ты не из полиции, а священник. Прибереги-ка свою проповедь.

– Хуан, тебе не интересно вспомнить, кто я?

– Судя по всему, тот, кто хочет скинуть меня с обрыва, но…

– Я Ренато, Ренато Д`Отремон, – прервал он спокойно. – Это имя тебе ни о чем не говорит? Не помнишь? Ночь, ручей, мальчик, у которого ты забрал все его сбережения в платке, и которого оставил внизу мечтать о его первом путешествии по морю. Да, да, ты помнишь. Вспоминаешь…

Да, Хуан помнил. На секунду он взглянул на него по-другому, словно стал тем самым мрачным несчастным мальчиком, сбежавшим пятнадцать лет назад из Кампо Реаль. Он шагнул к Ренато, но вдруг передумал, выражение лица стало прежним, он снова стал грубым капитаном пиратского судна.

– У меня нет времени на эти шалости. Я отплываю на рассвете, и ты меня не задержишь разговором, чтобы меня схватили. В другой день, когда я сыграю удачнее, я верну тебе твою горстку реалов.

Хуан убежал, уклоняясь от Ренато, прыгнул туда, где заканчивались скалы на узком взморье, и исчез после этого невероятного прыжка.

Как и тогда в детстве, у бурлящего ручья, Ренато Д`Отремон увидел, как тот скрылся, словно тьма его поглотила.

– Мой дорогой Ренато. Это снова вы? Я думал, вы на пути в Кампо Реаль, – удивился Педро Ноэль.

– Действительно, я должен был вчера туда поехать, но не послушал вашего совета и потратил несколько часов.

– Вы искали Хуана, да? Я был уверен, что вы сделаете это. Было бы странным, если бы Д`Отремон последовал чьему-либо совету.

– И ведь я нашел его. Сам убедился в правильности ваших сведений. Я нашел его в грязной таверне порта, наблюдая одну из его драк, видел, как он защищал свои права по закону сильного, как прокладывал путь среди врагов. Это грустно, но признаюсь, что не смог не восхититься им.

– Восхитились им?

– Какое противоречие, не так ли? Любопытно, но в нем есть что-то такое, какая-то странная притягательная сила.

– Да. В жизни есть странные вещи и любопытные случайности, – подтвердил задумчиво Ноэль. – Думаю, есть таинственная и неизвестная нам сила, которая бессознательно нами управляет. Провидение, случайность, рок. Вы говорили с Хуаном?

– Я попытался поговорить, но тот не захотел слушать. Думаю, у него ко мне все то же чувство полного презрения, какое было в двенадцать лет.

– Возможно, хотя под кажущимся презрением, несомненно, есть много чего еще. Но вернемся к случайности. Только что я узнал, что наш неугомонный Хуан передан в распоряжение властей. Арестовали его корабль при отплытии. Мужчина, которого он ранил в драке в таверне, потерял много крови и находится в тяжелом состоянии. Есть много свидетелей, что Хуан проиграл ставку и не захотел платить. Раненый взыскатель долга обвиняет его в попытке убийства.

– Но этого не было! – неистово заверил Ренато.

– Эти скользкие типы всегда легко отделываются; неожиданно они оказываются под покровительством закона, судьи имеют обыкновение с некоторых взымать по старым счетам.

– Это несправедливо! – выразил недовольство Ренато и решительно воскликнул: – Ноэль, вы друг всех судей, властей и чиновников. Вы предложили свою помощь, и я хочу незамедлительно ею воспользоваться. Хочу помочь Хуану!

Сначала Педро Ноэль посмотрел на Ренато с искренним удивлением, а затем с нескрываемой благодарностью, которая разрушала нарочито суровое выражение лица, с которым он хотел было ему ответить. Казалось, что он был готов пожать ему руку и поблагодарить. Но тут же дал задний ход с достаточным благоразумием пожившего человека, выходя из трудного положения заурядным восклицанием:

– Порывистый, да? Вы не противоречите своей породе. Но мой совет был как раз наоборот.

– Простите, что снова не прислушиваюсь к вашим советам. Я могу рассчитывать на вас?

– Конечно, юноша. Я приложу все силы. Но предупреждаю, это будет ни легко, ни дешево.

– Меня не волнуют деньги, Ноэль.

– Ну тогда в путь, – закончил приятно удивленный нотариус.

– Айме, я напугала тебя?

– Естественно. Ходишь так бесшумно.

С глухой злобой Айме посмотрела на ноги сестры, обутые в мягкие фетровые тапочки, на белую монашескую одежду, обрамлявшую прекрасное бледное лицо. Они были за пределами сада, на краю скалистых гор, откуда скалистая узкая дорожка спускалась к песчаному берегу. Солнце майского утра золотом и огнем омывало виднеющийся с небольшого холма прекрасный вид. С одной стороны города находилось поле, здесь три гигантские горы завершали пейзаж. С другой – был маленький круглый залив и отвесные скалы, о которые вечно разбивались морские волны. Вдалеке от города виднелся дикий берег, усеянный выступами, трещинами и впадинами, крошечными песчаными берегами и мысами, неожиданно возникающими горсткой черных полос среди голубых и пенящихся вод. Когда они находились наедине, глубокий, вопрошающий и пронизывающий взгляд Моники досаждал Айме, мягкий голос портил ей настроение.

– Меня удивило, что ты так рано встала. Это не входит в твои привычки, Айме.

– Привычки часто меняются. Теперь я встаю рано и мне нравится быть одной.

– Не буду мешать тебе, не волнуйся. Я пришла потому, что мама позвала. Она начала готовить экипаж и… Что с тобой происходит?

– Абсолютно ничего, – теряла терпение Айме. – Я смотрю на море. Станешь упрекать меня за то, что я смотрю на море?

– Нет. Море очень красивое. Ты удивляешь меня. Никогда не думала, что тебя интересуют картины природы. Что ты ищешь в море? Ты вдруг побледнела.

– Если так тебе интересно, вон тот парус корабля.

– Какого? Того судна? Но парус не поднят.

– Я уже вижу, не слепая. Люцифер не отчалил и даже не собирается.

– Люцифер? – удивилась Моника. Так называется корабль?

– Да, сестра, его зовут Люцифер, и можешь перекреститься, если думаешь, что тебя утащит дьявол, – ехидно ответила Айме.

– Люцифер, – повторила Моника. – В конце концов это очень красивое имя. Кроме того, содержит в себе великий урок. Люцифер был самым красивым ангелом, но потерял небеса за гордыню. Такие истории случаются намного чаще, чем кажется. Как легко рискнуть по легкомыслию, прихоти, всем райским счастьем! Ты думала об этом, Айме?

– Не рановато ли слушать притчи?

– Это не притча, а только совет.

– Советы и нравоучения тоже рановато выслушивать.

– Жаль. У меня не было ни малейшего намерения читать тебе нравоучения. Что же с тобой происходит? Что? Не ты ли клялась со слезами на глазах, что Ренато Д`Отремон – твоя жизнь, и ты готова убить или умереть, чтобы его удержать. Ты изменилась. Очень изменилась. Сейчас ты сама не своя, хотя и будешь отрицать.

– Сейчас я ненавижу тебя! – взорвалась Айме. – Почему ты преследуешь и мучаешь меня? Ты словно моя тень. Вещая тень, которая только и может предсказывать несчастья!

В это время корабль, полный солдат, вплотную приблизился к борту Люцифера; не сдерживая волнения и тревоги, Айме шагнула к краю отвесного берега. Но послушница вцепилась в нее с неожиданной силой, заставляя обратить на себя внимание, и спросила:

– Что с тобой? Что происходит на том корабле?

– Мне бы тоже хотелось знать.

– Тебе хотелось бы знать? Почему? Почему тебя это так волнует?

– Если бы ты знала, как же я ненавижу тебя сейчас! Оставь меня в покое!

Резко освободившись от вцепившейся руки, она заторопилась. Мгновение она колебалась, оценивая расстояние, отделявшее от песчаного берега, сделала несколько шагов, как будто собиралась спуститься по узкой дорожке среди скал, но не стала задерживаться, развернулась и пошла обратно домой.

Моника видела, как та удалялась, затем повернула голову и посмотрела на море, на Люцифер. Даже вдалеке она различила, как палуба заполнилась многочисленными солдатами, которые разбрелись, словно для боевых действий. Но ничего не указывало на сопротивление; на палубе суетилась только одетые в голубую униформу люди. Убранный парус, брошенный якорь, рангоут Люцифера, окрашенный в красный цвет и блестящий черный корпус Моника связывать только с тем мужчиной с широкой обнаженной грудью, с нахальным взглядом и дерзкой улыбкой.

– Люцифер…

Она повторила имя, чтобы запомнить его, запечатлеть в памяти, как запечатлелось навсегда лицо, увиденное сквозь решетки окна. Затем неторопливо она тоже вернулась в дом Мольнар.

– Подождите минутку, Ренато. Позвольте мне первому поговорить с ним. Подождите немного.

Под массивной каменной аркой, где начинался коридор с камерами, Ренато Д`Отремон приостановился, подчиняясь старому нотариусу. Место было черным, грязным, мрачным, не проветриваемым, с узенькими окнами, открытыми, как амбразуры, и выходящими сквозь толстые стены к морю. Недра крепости прошлых веков сейчас были казармой и тюрьмой. Находясь в тени, Ренато смотрел на крепкого, статного и стройного Хуана, с легкой пренебрежительной улыбкой на губах, неторопливо выходившего из двери, которая выпускала его на волю. Педро Ноэль приблизился достаточно, чтобы его узнали, пока тюремщик удалялся.

– Можешь выходить, – пригласил Ноэль. – Твой корабль удачливее, чем у Себастьяна Элькано, который объехал мир на парусном судне и дожил до тех времен, когда мог рассказать об этом. Понимаешь? Ты свободен.

– Почему? Благодаря кому? – спросил Хуан с явным недоумением.

– Благодаря тому, кто не думал о неприятностях и расходах, когда вытаскивал тебя из заточения. Нет, не я. У меня нет денег, но не думаю, что ты заслуживаешь свободу из-за подобной переделки. Ты мог бы сгнить в этом углу и остаться без корабля. И был на грани этого. Так что можешь поблагодарить свою счастливую звезду.

– Свою счастливую звезду я не благодарю, но вас – да, Ноэль. Вы единственный человек на земле, которому я должен быть благодарен. Единственный, кто сказал мне доброе слово, когда я был мальчишкой.

– Я? Я? – уклонился Ноэль, притворно раздражаясь. – Ты полностью ошибаешься.

– Мне не нравится возвращаться в прошлое, но я вернусь на мгновение, чтобы вспомнить последнюю карету из трех, где, как пойманного зверя, везли дикого мальчика, с которым так сурово обращались и люди, и жизнь, что он был едва похож на человеческое существо. Он был почти бесчувственным, удары отскакивали от него, как и оскорбления от его души. Кроме животного инстинкта у него не было другого закона. Он понимал, что нужно питаться, а чтобы питаться, нужно работать или воровать. Но в той далекой и удивительной поездке мальчику было действительно страшно. Страх перед странным миром, куда его везли насильно, и который превратился в тревогу и ужас, потому что он впервые совсем рядом ощутил смерть.