Текст книги "Дикое Сердце 1 часть"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Он пробрался в глубину сада Мольнар. Рядом меж камней прыгали беспокойные воды ручейка, освежая воздух; с толстых стволов свисал цветной, плетеный, шелковый гамак. Трон опасной женщины, которую он любил, сейчас был пуст. У гамака на земле валялся цветок, сорванный беспокойными и страстными пальцами, веер, крошечный флакон с духами и последний номер вольного парижского журнала. Хуан Дьявол отодвинул ногой эти безделушки и осторожным тигриным шагом, словно из засады, приблизился к старому дому, шепча:
– Айме, Айме!
– Доченька, разве ты не рада снова быть здесь?
– Да, мама, я рада снова быть с тобой. – Моника Мольнар только что приехала из монастыря, одетая в накрахмаленный головной убор и белую власяницу послушниц Воплощенного Слова. Отшлифованное, блестящее, серебряное сердечко, приколотое к груди, дополняло убранство, которое чудесно подчеркивало ее величественную осанку.
– Было так грустно возвращаться в этот дом без тебя, – всхлипывая, запричитала Каталина Мольнар. – Я так по тебе скучала!
– Ты скоро привыкнешь, мама.
– Никогда, дочка, никогда. Если бы ты только изменила свое решение, моя Моника. Везде можно служить Богу.
– Я знаю, мама, еще знаю, что скоро едва ли буду тебе нужна; Айме будет достаточно, чтобы заполнить этот дом. Кроме того, она скоро выйдет замуж, и тогда ты будешь жить вместе с ней, как и полагается. Я же последую своим путем. А где Айме?
– Ранним утром она уехала с подругами. Мы не подозревали, что меня вызовут, чтобы сообщить о разрешении тебе покинуть монастырь. Увидишь, как она будет рада, когда вернется и встретит тебя здесь. Твоя сестра безрассудная, но хорошая. И тоже любит тебя, дочка, поверь мне.
– Мне тоже хочется верить в это, мама.
Неуверенными шагами Моника пересекала большие комнаты старинного дома с массивными выбеленными стенами, старой и хорошо ухоженной мебелью, с широкими окнами, выходящими в дикий сад – единственное наследство, которое оставил им покойный сеньор Мольнар.
– Полагаю, ты можешь снять облачение, так?
– Конечно, хотя предпочла бы не снимать.
– Хорошо, – подчиняясь, согласилась Каталина. – Не буду тебе мешать. Это твоя старая комната. Хочешь снова ее занять? Думаю, она лучшая, здесь больше света и воздуха. Подожди меня немного, пока я отдам распоряжения, чтобы все привели в порядок. Я позову служанку.
Моника де Мольнар осталась одна, но не задержалась в комнате с широкими окнами. Она чувствовала глухую тоску, а также волнение, которое не давало ей покоя. Она зашагала безо всякого направления, продолжая идти через ряд длинных широких комнат. Машинально двигалась, подталкиваемая какой-то посторонней силой, сердце билось с волнением в старом отчем доме. Наконец, дошла до последней комнаты без мебели, где за большими ставнями окна шевельнулась тень. Затем дерзкая рука толкнула и распахнула их настежь, и мужской голос воскликнул:
– Айме, наконец!
Потрясенная Моника отступила назад, за решетками окна показалось мужское лицо. На мгновение, как два клинка, столкнулись в воздухе их взгляды. Глаза Моники расширились и сделались жесткими, неподвижными, высокомерными. Впервые в жизни Моника Мольнар видела Хуана Дьявола.
Хуан не отступал и не пытался скрыть удивления. На нем были неопрятные брюки, закатанные до колен, и полосатая грубая матроска. Он выглядел как последний моряк на каботажном судне; но выражение лица было слишком гордым, осанка слишком надменна, его широкие босые ступни твердо шагали по земле, он был уверен в себе и улыбался легкой, хитрой и насмешливой улыбкой, спокойно изучая прекрасное лицо женщины, которое обрамлял накрахмаленный головной убор, и воскликнул, извиняясь:
– Черт побери! Не надо так пугаться. Перед вами не сатана.
– Я не боюсь, – ответила Моника, едва успокоившись.
– Уже вижу. Вы даже не перекрестились, услышав имя вашего врага, что странно для таких как вы.
– Могу ли я узнать, чего вы хотите, сеньор? – заметно раздраженным голосом спросила Моника.
– От вас – ничего, – сообщил Хуан с насмешливой дерзостью, и без резкости в голосе.
– Тогда от кого хотите? – осведомилась Моника надменно.
– Я уже сказал имя человека, которого искал и предполагал увидеть.
– Айме? Вы ищете мою сестру? – удивилась Моника, не скрывая недовольства.
– Кажется, так. Ее нет?
– Я не обязана вам сообщать! – вскипела Моника, почти не владея собой.
– Гордая, да?
– А вы наглый! Называете меня гордой и грубите, как только открыли окно.
– О! Из-за такой ерунды обиделась мать-настоятельница.
– Я не настоятельница и не готова терпеть ваши глупые насмешки.
– Черт побери! Сказала Святая Моника. Не так ли вас зовут? Вы очень удивили меня. Я думал, монахини более любезные и менее красивые. О! Не обижайтесь так! Это обычный комплимент. Кроме того, я говорю правду.
– Я позову слугу, чтобы он заставил вас удалиться!
– Бедный мужчина! – засмеялся Хуан, по-настоящему развеселившись. – Не ставьте никого в такое неловкое положение, не пытайтесь изображать того, чего нет на самом деле. В вашем доме нет слуг.
– Это уже слишком! – вышла из себя Моника, покидая комнату.
– Моника! Святая Моника! Послушайте! – позвал Хуан. И поскольку она не обращала на него внимания, воскликнул: – Ужасная свояченица!
– Моника, дочка, что с тобой случилось? Тебе плохо? На тебе лица нет. Почему?
– Ничего, мама. А где Айме? – спросила Моника. Она села, почти задыхаясь, сердце колотилось, стремительно бежала кровь, и ударила в голову от неудержимого гнева.
– Я же сказала тебе, что она с самого утра уехала со своими подругами…
– И куда уехала? – нетерпеливо допрашивала Моника свою мать. – С какими подругами?
– Ну, дочка, их имена я не слишком хорошо помню. Девушки из этих мест, подруги детства. Твоя сестра возобновила некоторые приятные знакомства. Ей скучно одной в этом огромном доме, и конечно, она ходит гулять.
– Моя сестра помолвлена с достойнейшим человеком!
– Я знаю, но не думаю, что там что-то особенное.
– В том, что делает Айме, ты никогда не видишь ничего особенного! Излишне потакаешь ее сумасбродствам и капризам, – упрекала Моника, еле скрывая возмущение.
– Но доченька, почему ты говоришь это? – забеспокоилась Каталина Мольнар.
– Мне не следует говорить таким тоном, мама. Я это прекрасно знаю, – смягчилась Моника, сожалея о своем порыве. – Но иногда не могу сдержаться, а в этом случае… Ладно, прикажи немедленно отыскать Айме. Пусть скажут, что я позвала, и она нужна мне. Пусть придет, – видя, что мать колеблется, она спросила: – Или у нас и вправду нет слуги? Ответь, мама.
– Есть девушка, которая готовит, стирает, гладит. Но речь не об этом. Происходящее…
– Происходящее говорит о том, что ты не знаешь, где она. Как всегда, у Айме каприз, а где и с кем она гуляет, ты не знаешь. И тем не менее, ты одобрила ее помолвку, позволила такому мужчине, как Ренато…
Моника так яростно закусила губу, что резкая боль погасила порыв гнева, который сотрясал ее, как электрический разряд, и опустила голову, сложив руки в молитвенном жесте, а заботливая мать спросила:
– Доченька, что случилось? Почему ты стала вдруг такой?
– Ничего, мама, – попыталась извиниться Моника. – Я была вне себя, это нервы, болезнь.
– Вот тебе и на, Бога ради! Настоятельница говорила о грусти и слабости, но не о твоих нервах. Но наконец-то все изменится. В глубине души, я думаю, ты отчасти права. Твоя сестра капризная и сумасбродная. Меня она не слушает. Нам так не хватает твоего бедного отца.
– Над ним она тоже смеялась, – горько посетовала Моника. – Над ним и над всеми. Но она не будет смеяться над Ренато. Она обещала сделать его счастливым.
– И сделает. Конечно же сделает. Бедный мальчик влюблен еще сильнее. Каждый день твоя сестра получает от него знаки внимания и подарки, ты как-нибудь его увидишь.
– Что? – встревожилась Моника. – Разве он не в своем имении Кампо Реаль?
– Он там, но сбегал оттуда уже два раза за десять дней пребывания на Мартинике. Нет длинной дороги, если так сильно любишь, а Ренато без ума от твоей сестры. Достаточно увидеть его рядом с ней, и все в нем меняется: поведение, взгляд. Она по-своему его любит. Он даст ей все, что нужно в жизни, к тому же он хороший человек. Больше всего мне хочется, чтобы они поженились поскорее, и как только она выйдет замуж, увидишь, все изменится. Я уж не говорю о том, что в Кампо Реаль не будет красавцев и не с кем будет кокетничать.
– Боюсь, Айме будет это делать где угодно, даже с самым отвратительным мужчиной. Думаю, она может посмотреть и на батрака, и на нищего.
– Замолчи! – остановила Каталина, заметно раздражаясь. – Ты напрасно оскорбляешь бедную сестру. Невероятно, Моника.
Снаружи донесся знакомый шум остановившейся кареты и смех молодых голосов.
– Думаю, там твоя сестра, – сообщила Каталина. – Вот увидишь, она обрадуется, когда увидит тебя. Она любит тебя больше, чем ты ее, Моника.
– Ты так думаешь? – заметила Моника с оттенком горести в голосе.
– Ты доказала мне это своими словами несколько минут назад. Она никогда тебя не критиковала и всегда была на твоей стороне. Она первой пыталась убедить меня и твоего отца, чтобы мы не разрешали тебе принимать постриг. Она любит тебя больше, чем ты ее. Намного больше.
– Пока, Густаво! До завтра! Не забудь прийти и ты, Эрнесто. И приведите Карлоса… – послышался голос Айме, который весело прощался.
– Это ее подруги? – язвительно спросила Моника.
– Подруги приезжали за ней, – уверила Каталина. – Это была целая компания, не думаю, что это что-то особенное.
– Как же ты слепа! Пойди, сообщи о моем приезде.
– Тихо!
– О! – испугалась Айме, но тут же ласково зашептала: – Хуан! Но, Хуан…
– Тихо, я сказал, – стоял на своем Хуан. Он резко схватил ее сзади за плечи, заставляя запрокинуть голову, чтобы жадно испить мед с ее губ. Хуан долго целовал Айме, застав ее, когда та решила лечь в мягкий гамак из шелковой сети. Мгновение она жадно наслаждалась, а затем оттолкнула, возмутившись притворно:
– Пират, дикарь! Как ты со мной обращаешься? Ай! Отпусти меня! И не говори громко. Тебя могут услышать в доме.
– Не думаю. Он слишком далеко. Хороший уголок ты смастерила себе среди этих деревьев. Но моя пещера на песчаном пляже лучше. Этой ночью я жду тебя там.
– Этой ночью я не смогу! – горячо возразила Айме.
– Этой ночью я жду тебя, и ты придешь.
– Не знаю, смогу ли…
– Сможешь. Я буду ждать. Вот увидишь, тебе просто будет все уладить, как только вспомнишь, что я там внизу, а если задержишься…
– Я уже знаю – уйдешь… – изрекла Айме насмешливо.
– Нет. Я приду за тобой, и утащу, пусть даже и волоком.
– Не будь дикарем. Думаю, этой ночью я приду в пещеру.
– Совершенно уверен, что придешь. Мой корабль отплывает завтра на рассвете.
– Куда, не скажешь? Я не выдам тебя.
– Не теряй время зря. Законы – что сети грубые. Живая рыба – это по мне, она умеет бить хвостом, чтобы не остаться в сетях.
– Ах! Тогда это правда, что твои путешествия полны тайн? Куда направляется твой корабль? Скажи мне, давай, Доминика? Гваделупе? Или поедешь в Тринидад или Ямайку? [6]
– Я вернусь через шесть недель.
– Шесть недель? Это уйма времени!
– Может быть, через пять. Ты будешь по мне скучать?
– Я буду плакать все дни. Клянусь тебе, Хуан! Не знаю, что в тебе, но ты сводишь меня с ума. Иногда я проклинаю час, когда узнала и послушала тебя.
– Эту ночь ты не будешь проклинать. Я жду тебя.
– Я приду, приду! А теперь кто-то идет, спрячься, уйди. Это моя сестра. Уходи, уходи, ради Бога! – умоляла встревоженная Айме. – Если нас увидят вместе, я пропала.
– Пропала? Почему?
– Уходи, Хуан! – уже отчаянно приказывала Айме. Резко его оттолкнув, она выбежала к Монике.
– Моника, сестренка! – задыхаясь, воскликнула Айме, стараясь быть веселой.
– Откуда ты идешь? – сурово спросила Моника.
– Откуда иду? Из сада. Не видишь? Почему ты не снимаешь облачение? Не знаю, как носить его в такую жару. Почему на меня ты так смотришь? Что происходит?
Моника уперлась красивыми нервными руками в плечи Айме и пристально посмотрела ей в глаза, будто желая проникнуть в ее мысли. Они стояли у входа в последние комнаты огромного дома Мольнар, сердце Айме бешено билось, как в детстве, испугавшись проницательного взгляда старшей сестры, от которого душа ее могла едва скрыть тайны.
– Ты не ответила на вопрос, Айме. Откуда ты идешь?
– Я же сказала, что из сада. Что еще сказать? Если ты, только приехав, опять начнешь меня упрекать…
– Я не хотела возвращаться. Не по своей воле я это сделала. Сейчас, я думаю, возможно, это было само Провидение.
– Ай, ай, ай! Значит теперь я в трудном положении. Как только ты упоминаешь Провидение…
– Не прикидывайся безответственной, потому что ею не являешься. Ты слишком большая для роли нежного ребенка.
– В конце концов, чего ты хочешь? – яростно возмутилась Айме. – Ты не мешаешь, пока не лезешь в мои дела.
– Мне приходится вмешиваться, Айме. Между нами важный договор. Ты клялась мне, Айме. Клялась со слезами на глазах и должна выполнить клятву.
– Я не делаю ничего такого…
– Правда? Положа руку на сердце, ты считаешь, что выполняешь свои обязательства невесты Ренато?
– Теперь появился Ренато!
– Он должен появиться, поскольку ты выходишь за него замуж и обещала сделать его счастливым.
– И он будет им. Я ничего ему не сделала. Видишь, за десять дней я уже два раза с ним встречалась. Это после шести месяцев его отсутствия; я торчала в этом доме шесть вечных месяцев, как в могиле.
– Эта могила очень даже посещаемая. Ты приехала с друзьями, выезжаешь все время, тебя спрашивают типы, которые…
– Что? О чем ты говоришь? – прервала Айме, по-настоящему обеспокоенная.
– Я слышала, как ты говорила в саду. С кем?
– Ни с кем.
– Не лги! Не лги, в тебе это больше всего меня возмущает. Здесь, среди деревьев, я отчетливо слышала голос мужчины, а в этом окне тебя спрашивал мужчина и звал по имени. Мужчина грязный, отвратительный, дерзкий, какой-то моряк.
– А! Это бедный Хуан, – притворно-изворотливо пояснила Айме. – Ты с ним говорила? Что он сказал? Предупреждаю, у него не все в порядке с головой. Он несчастный, но…
– Несчастный? Сумасшедший? Бедный? Но о тебе он говорил не как сумасшедший!
– Что мог тебе сказать этот мерзавец?
– Дело не в том, что он сказал, а как сказал. Вижу, ты знаешь его. Кто этот мужчина?
Айме улыбнулась, совершенно успокоенная, уверенная, и вновь готовая сделать из своего цинизма орудие, которое никогда не подводило ее. Не придавая значения ее словам, она объяснила:
– Он рыбак. У него есть корабль, он ходит на нем далеко. Иногда приносит хорошую рыбу. Я покупаю ее у него, а в этой совершенной скуке и одиночестве я проявила слабость, поговорила с ним о подробностях его ремесла. Здесь нет различий в положении, нет таких правил этикета, как в Париже или Бордо. Разве я не могу интересоваться тем, что делает этот рыбак? Не могу говорить с людьми? Ты что, собираешься превратиться в моего сторожевого пса и сделать мою жизнь невыносимой из-за…?
– Замолчи, Айме!
– Хорошо. Тогда замолчим обе. Знаешь, я не буду молчать, пока ты будешь говорить все, что вздумается. Если ты заговоришь, то и я заговорю, и скажу Ренато…
– Ты не скажешь ни единого слова, – воскликнула Моника с гневом. – Ты не скажешь ничего и никому! Ты поняла меня? Ты забудешь о том, что, к сожалению, знаешь. Навсегда замолчишь, потому что если осмелишься…
– Моника, мне больно! Ай! – пожаловалась Айме.
– Прости. Я не хотела и не хочу делать тебе больно. Но между нами есть договор, и нужно, чтобы ты уважала его. Для меня он важнее жизни. Ты понимаешь? Важнее жизни!
– Мама зовет, – сказала Айме. Действительно, до них донесся голос Каталины. – Пожалуйста, Моника, не становись такой! Не принимай все так серьезно. Ничего не происходит. В этом одеянии тебе не идут такие порывы, все принимаешь близко к сердцу. Сестра, ты не умеешь жить спокойно.
– Айме, доченька! Здесь Ренато! Иди! – прозвучал голос приближающейся сеньоры Мольнар.
– Ренато. Теперь Ренато. Слышала, Моника? – спросила Айме насмешливо. – Успокойся, приди в себя. У Ренато талант приходить как раз вовремя. Тебе так не кажется?
Моника не ответила. Неподвижная, со сжатыми губами и бледными щеками, она внезапно стала похожа на восковую статую в белоснежных одеждах. Усиленно улыбаясь, Айме мгновение наблюдала за ней, затем слегка встряхнула руку сестры ласковым жестом.
– Успокойся, улыбнись Ренато. Встреча с тобой будет для него большим сюрпризом. Наверняка ему есть, о чем поболтать с тобой, Моника. Будь хорошей и развесели его. Ты ведь знаешь, как он тебя ценит. Я не буду эгоисткой и одолжу его тебе на время, чтобы вы теоретически исправили наш мир, как обычно делаете. И не беспокойся, потому что Ренато счастлив, и пока он любит меня, таким и останется.
В зале с колоннами, у высокого окна, сквозь которое проникали лучи заходящего солнца, Ренато Д`Отремон сжал руки Айме в ребяческом и влюбленном желании украсть у нее поцелуй. Издалека, изображая усердные хлопоты, Каталина Мольнар радостно смотрела на них. Какой скромной и невинной казалась любовница Хуана Дьявола! Другие взгляды, улыбки, жесты – совершенная игра во влюбленную, задушевную и простодушную невесту.
– Айме, любовь моя, моя слава, моя жизнь! – страстно воскликнул Ренато.
– Успокойся. Не слишком приближайся. Мама смотрит, – кокетничала Айме, смеясь. – Ты пугаешь меня этими порывами.
– Прости меня. Я обожаю тебя, Айме. Обожаю и не дождусь, когда наконец ты станешь моей женой!
– До этого еще далеко.
– Это зависит от тебя. С моей стороны, все готово. Мама уже знает, она довольна и счастлива. Она надеется познакомится с тобой, благословить и назначить дату свадьбы.
– Что ты говоришь! Сеньора Д`Отремон?
– Моя дорогая мама. Она уже любит тебя, узнав, что я люблю тебя. Как же я думал о тебе эти дни, жизнь моя! Как мечтал увидеть в своем доме, среди земель, что будут твоим королевством! Потому что там ты будешь как принцесса, как владычица из волшебной сказки.
– Но Ренато! – возразила Айме. – Ты обещал, что мы будем жить в Сен-Пьере.
– В Сен-Пьере у нас старый дом. Позже я прикажу отремонтировать его. Уверяю, когда ты увидишь Кампо Реаль, ничто не покажется тебе желаннее, потому что если Рай и был в какой-то части Америки, то в той долине, у подножья гор, нет большей красоты, чем цветы, пейзаж, и ты. Когда ты будешь там, это будет не земным раем, а самим небом.
– Как ты красиво говоришь, Ренато! Но ведь ты теряешь время. Мамы уже нет пять минут, а ты меня не поцеловал.
– Жизнь моя!
Он поцеловал ее с нежностью, уважением, сдерживая желания, укрощая страсть, которая кипела в венах, превращая в нежность и смирение пламя желания, которое возбуждали в нем чувственные губы, бархатистая кожа и выразительные глаза, роскошный аромат тропического цветка, который источала плоть этой женщины.
– А теперь успокойся. Моника выйдет с минуты на минуту.
– Моника? Так твоя мама сказала правду, что она дома, и приехала из монастыря на несколько недель. Будет очень приятно поприветствовать ее. Хотя не знаю. С какого-то времени и до сих пор твоя сестра отказала мне в дружбе и расположении. Маме я этого не сказал. Если бы ты знала, как меня это беспокоит. Помнится, я ничего ей не сделал, по крайней мере сознательно.
– Какая глупость! – прервала Айме. – Конечно, ничего не произошло. Это просто религия и нервы. Моника стала такой странной, здоровье ее ухудшилось. Она слабая, вспыльчивая, из-за любой ерунды делает трагедию. Даже в монастыре не знают, что с ней делать. Поэтому настояли, чтобы она уехала домой на пару месяцев. Иногда я спрашиваю себя, не помешалась ли она.
– Что ты говоришь? Что за мысль! Моника – исключительно умное создание, уравновешенное, цельное. Она женщина во всех смыслах замечательная.
– Тебе она кажется замечательной? – насмешливо сказала Айме. – А почему ты не влюбился в нее?
– В Монику? – весело изумился Ренато. – Не знаю… Бесспорно, любой мог бы влюбиться в такое очаровательное создание, как она, но я влюбился в тебя, и только тебя обожаю и буду любить всегда, до самой смерти!
– Скажи еще раз, Ренато. Скажи мне это много раз. Ты будешь любить меня всегда, что бы ни случилось? Ты любишь меня?
– Я люблю тебя, Айме! – подтвердил Ренато в порыве страсти. – Я люблю тебя так сильно, так глубоко, что если однажды… Безумие, конечно, так думать, понятно, и если однажды ты будешь недостойна…!
– Ты бы простил меня?
– Нет, Айме! Не смог бы я простить предательства, и оставить тебя живой, принадлежащей другому. Да, я бы убил тебя! Убил бы собственными руками, которые обожают, дрожат, сжимая твои руки! Я убил бы тебя, пусть даже с болью твоего убийства закончилась и моя жизнь!
Айме резко встала, вырвав руки из рук Ренато. Рядом с ними стояла молчаливая и спокойная Моника, подошедшая как раз вовремя, чтобы услышать последние слова. Ее красивую сестру испугало не только ее внезапное появление.
Испугало жестокое выражение и горящий взгляд Ренато Д`Отремона, лицо, превратившееся почти в свирепую гримасу, растянувшую губы. Но присутствие Моники преобразило его. Он церемонно встал и поприветствовал ее, тщетно надеясь, что та протянет руку, и перед неподвижностью послушницы приветственно склонил голову, скорее вежливо, чем сердечно.
– У ваших ног, Моника. Какое удовольствие вас видеть! Как поживаете?
– Хорошо. А вы, Ренато? – ответила Моника любезно, но холодно.
– Конечно же, лучше всех на свете, – жизнерадостно воскликнул Ренато. – Настолько хорошо, признаю, что меня это иногда пугает.
– Пугает что? Если кто и заслуживает счастья на этой земле, то это вы.
– Благодарю за ваше заявление. Я часто думаю, что жизнь дала мне всего в достатке, и меня мучает нетерпение осуществить благие дела, что я обязан сделать, чтобы быть благодарным счастливой судьбе.
– Вы всегда поступаете благородно и делаете счастливыми тех, кто зависит от вас. Не думаю, что у вас есть долг, как вы утверждаете.
– Но я думаю так, Моника, и вы не представляете, как я рад поговорить с вами о некоторых вещах, которые я желаю сделать, и считаю их очень срочными.
– Поговорить со мной? Не понимаю.
– Конечно. Я не избавился от плохой привычки начинать с конца, вы много раз упрекали меня в этом. Вам трудно понять, поскольку не знаете начала. Идет сеньора Мольнар. Пожалуйста, донья Каталина, подойдите. У меня есть приглашение для всей семьи, я хочу, чтобы вы выслушали меня. Я приехал за вами.
– Что? Для чего? – спросила сеньора Мольнар.
– Для поездки в рай. Простите мое хвастовство называть так земли Кампо Реаль. Нужно, чтобы вы приготовили вещи и поехали туда прямо сейчас.
– Мы в Кампо Реаль? – изумилась Каталина Мольнар.
– Знаю, правильнее было бы первой приехать моей матери, чтобы пригласила лично она; но полагаю, вы простите ее, узнав, что она более десяти лет не покидала имение. Ее здоровье слишком хрупкое для этого. Она умоляла простить за то, что не смогла приехать, и прислала только письмо с лучшим посланником, в лице меня. Это для вас, донья Каталина. Вы не сделаете мне одолжение, чтобы прочесть его?
– Да, сынок, но… – начала было возражать Каталина.
– Мама, думаю, нет трудности в том, чтобы ты поехала с Айме в Кампо Реаль, – вмешалась Моника. – Я, конечно же, вернусь в монастырь, и по возвращении…
– Ни в коем случае, дочка. Ты уехала из монастыря из-за слабого здоровья. Именно это мне сказали твой духовник и настоятельница; тебе пошло бы на пользу некоторое время пожить в деревне, а поскольку мама Ренато приглашает нас троих…
– Сеньора Д`Отремон не рассчитывала на меня, – прервала Моника.
– На вас всегда рассчитывают, Моника, – уверил Ренато. – И для того, чтобы вы удостоверились, нужно, чтобы моя мать совершила это путешествие и приехала лично просить вас, чтобы вы сопровождали нас пару недель в Кампо Реаль. Именно так она и сделала бы, я уверен. А кроме того, позвольте мне договорить начатое. Я рассчитываю на вашу помощь и советы, чтобы исправить некоторые дела, которые не по мне на этих землях.
– На меня? Но если я… – начала протестовать Моника.
– Вы были когда-то моей лучшей подругой, Моника. Я пренебрегу вашим облачением, преградой холодности, которую вы возвели, чтобы сказать вам, чтобы сказать тебе, Моника, как в былые времена, когда мы были братом и сестрой, как два мечтателя, придумывавших новый мир, лучший и более благородный. Как мечтали когда-то быть королями мира счастья, добра, где никто бы не страдал, где был бы мир и справедливость. Что ж Моника, этот мир у меня есть, он мой. Но это не мир добра, теплоты, и даже справедливости. В красотах моего рая есть темные и горькие уголки; люди, с которыми плохо обращаются; дети, которые нуждаются в лучшем будущем. Я хочу исправить это, и ты нужна мне, как в годы моего юношества: моя помощница, подруга, учительница множество раз.
Моника де Мольнар молчала, склонив голову, губы дрожали, на глазах были слезы. Она не осмеливалась в лицо отклонить предложение Ренато. Оно слишком сильно зацепило ее, было радостно и больно его слушать. Что бы он ни попросил, она не могла ему отказать. Знала, что не сможет отказать и… тем не менее пробормотала, слабо сопротивляясь:
– Мне нужно разрешение моих настоятельниц.
– Сегодня же оно будет у нас, – решительно подтвердил Ренато. – Я пойду в монастырь, сделаю так, чтобы мама написала Настоятельнице.
Моника окончательно успокоилась, как будто нашла в себе необходимые силы, и взглянула на Ренато своим чистым смелым взором, соглашаясь:
– Я поеду, Ренато. Поеду с вами.
– Это превосходный десерт, его сделала ты, Айме?
– Да, конечно, с небольшой маминой помощью и по рецепту Моники, которая научилась творить чудеса в монастырской трапезной.
– Разумеется, твои руки кладут в него что-то ангельское.
Ренато улыбался, глядя на Айме, и она с трудом улыбнулась ему, нервы ее были напряжены, она устремила все внимание не на семейный стол, где на белейшей скатерти сияли последние остатки серебряной посуды Мольнар, а на старинные часы, на неумолимо двигавшиеся стрелки, звонкий колокол которых оповещал час свидания, и не знала, как туда вырваться. Уже восемь часов, внутри разрывается пылающее сердце. Восемь часов, и воображение уже рисовало крепкую мужскую фигуру, которая, спрыгивала на берег и, разыскивая ее, проникала в глубину грота. Бушующее море, крепкие сжимающие руки, белый шероховатый песок, пахнущий водорослями, а рядом с ней Хуан Дьявол, с бездонными глазами, обжигающими поцелуями, массивным телом, как тело медведя, но ловким, как тело тигра, во всей своей неотразимой привлекательности зверя.
– Десерт – единственное, что мы могли для тебя сделать, сынок, – объясняла Каталина, словно извиняясь. – Поскольку мы не ждали тебя, и ты не дал нам времени…
– Я поехал в центр искать старого друга отца, нотариуса Ноэля. Но мне не повезло его застать в адвокатской конторе. Когда я поеду отсюда, то хочу поговорить с ним. Он был нотариусом семьи Д`Отремон в течение многих лет. Почему-то он отдалился от нашего дома, но я хочу, чтобы он вернулся. Это добрый и порядочный человек, мой отец его очень ценил.
Старые часы прогремели вибрирующим колокольным звоном, и Айме забеспокоилась:
– О!
– Что такое, Айме? – заботливо спросил Ренато.
– Уф! Ничего, а что ты хочешь? Жара, здесь внутри ужасно жарко, – пожаловалась Айме.
– Хотите пройти в комнату выпить кофе? – предложила Каталина.
– Ты не можешь задерживать Ренато, мама, – упрекнула Айме, бросая взгляд на часы. – Ты же слышала, он должен увидеть сеньора.
– Время есть. После того, как я поговорю с ним, возможно, я вернусь в Кампо Реаль этой ночью, – объяснил Ренато. – Дорога хорошая. Чудесно светит луна, и я с нетерпением хочу сообщить матери о благоприятном исходе приглашения. К тому же, чем раньше я уеду, тем раньше вернусь за вами. Когда вы будете готовы? В пятницу? Субботу?
– Думаю, что в пятницу, правда девочки? – спросила Каталина.
– Я готова в любой время, – заверила Моника.
– А ты? – спросил Ренато невесту; но не получив ответа, снова спросил, настаивая: – Айме, ты слышишь?
– О, да, да, конечно. Что ты говоришь? – нерешительно воскликнула Айме, будто выходя из спячки.
– Ренато сказал, что вернется за нами в пятницу, но ты как будто в облаках витаешь, – со скрытым упреком объяснила Моника.
– Дело в том, что мне жарко. Когда наконец принесут кофе?
– В любом месте это делают одинаково, – согласился Ренато. – Мы выпьем его прямо здесь, поскольку его уже принесли, и я поспешу с десертом, хотя не знаю ничего сложнее, чем уехать из этого дома.
Он снова улыбнулся, глядя на Айме, чья улыбка была подобна гримасе. Она уже не могла, отчаялась и с содроганием вспоминала угрозу Хуана прийти за ней, если не явится на свидание.
В дверях две женщины смотрели, как уходил Ренато. Затем Моника удалилась, рухнув без сил в ивовое кресло; сеньора Мольнар тихо прикрыла дверцу, ища взглядом младшую дочь, и спросила у Моники:
– Куда ушла твоя сестра?
– Не знаю. Ей было жарко. В сад, разумеется.
– Какой приятный Ренато, правда?
Моника не ответила; она опустила голову, словно погрузившись мыслями в море волнений и мучений души. Сеньора Мольнар медленно ушла в свою спальню, в то время как нетерпеливая Айме, пройдя дом, ворвалась в комнату сестры. На стуле висела черная накидка, которой Моника покрывала свои послушнические одежды, когда выходила из дома. Айме резко схватила ее и продолжила путь, все убыстряя шаг. Уже в саду она завернулась с ног до головы в темную ткань, и скользнула, словно тень, к деревьям, теряясь в них, и направилась к пляжу.
– Моника, как странно! Странно, что она так выходит! Все в ней так необычно.
Ренато Д`Отремон думал вслух, удивляясь и сильно недоумевая. Он стоял всего в пятидесяти метрах от дома Мольнар, белые стены которого освещала ясным светом полная луна. Он задержался у угла, где должен был повернуть, прежде чем потерять из виду старый особняк. Его остановил непреодолимый порыв влюбленного, чтобы взглянуть еще раз хотя бы на те стены, где жила его любовь. С волнением он ожидал увидеть сквозь оконные решетки фигуру Айме, но в окне и у дверей не было никого. Он увидел лишь проходившую тень и почувствовал странное беспокойство. Он вернулся к дому и обошел его кругом. Свет был в двух комнатах. Двое из трех женщин в доме не спали, подумал Ренато. Словно совершая святотатство, он проник в сумрачный сад.
Он подошел к центру самой рощи, где на двух стволах висел гамак. Сейчас свет луны проходил сквозь ветки, проникая серебряные остриями через шелковую сетку и в воды ближайшего ручья, переливаясь звездами. Очень медленно наклоняясь, он поднял с земли платок, надушенный сиренью, и зеркало, оставшееся рядом с гамаком. Он узнал зеркало, любимую игрушку Айме, в ее руках он сотни раз его видел и как оно отражало ее красоту, как сейчас отражало звезды, словно прозрачное крошечное озерко. С нежностью в голосе он прошептал:
