Текст книги "Ледяной город"
Автор книги: Карен Джой Фаулер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Рима и не подозревала, насколько трудно быть Оливером.
– Будет классно, – заверила она Мартина.
Оливер всегда говорил это, но он, видимо, искренне верил в то, что говорил. Что такое классно, он толковал расширительно.
Фиона принесла десертное вино. Что-то в нем – Рима так и не поняла что, ибо Фиона теперь обращалась почти к одному Мартину, – делало его особенно пригодным для торжеств. У стойки на месте пары из Кентукки оказались двое мужчин.
– Мой кот любит вино, – обратился один к другому, – но только лучшие сорта.
– Вы с ним идеальная пара, – ответил тот; пианистка заиграла «Странника», со всей силы ударяя по клавишам, чтобы ввести слушателей в транс. – Так как, говоришь, зовут твоего кота?
– Пока мы едем, я все тебе расскажу, – продолжила Рима.
Мартин поглядел на нее в упор, сдвинув очки на глаза, так что о выражении его лица догадаться было нельзя.
– Так куда мы едем? Где этот человек, которого ты в жизни не встречала? – спросил он с малиновым оттенком в голосе.
(4)
Фабрику художественного стекла в Холи-Сити они опознали не сразу. То было низкое, окруженное деревьями здание на крутом повороте дороги, без всяких отличительных признаков, с еле видной адресной табличкой. Когда, проскочив, они возвращались обратно, Мартин высмотрел табличку – и подъехал. Рима разглядела за березами разрушающийся дом, некогда выкрашенный в белый цвет, с зеленой отделкой вокруг окон. Дальше располагался пустой участок с кирпичным фундаментом исчезнувшей постройки.
За входной дверью оказалась студия – мастерская с голыми балками, где стояли длинные столы с начатыми работами. Окна покрывал толстый слой пыли. Пахло щепками и паяльной лампой. Над одним из столов, освещенным низко висящей лампой дневного света, склонился человек. Он заполнял кусочками стекла нарисованную на бумаге русалку.
– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил он, не отрываясь от русалки.
Если бы он стоял, намечающуюся лысину никто бы не заметил при его росте. Лет сорок – пятьдесят, прикинула Рима.
– Вы Эндрю Шеридан? – спросила Рима.
– Он самый.
Дверь слева от стола вела в соседнее помещение. Сквозь нее Риме были видны полки, на которых стояли изделия с рождественским орнаментом, вазы и шеренги стеклянных тыкв – оранжевых, пурпурных, разноцветных. Одна из самых крупных была выполнена в виде Золушкиной кареты с золотыми колесами, но без лошадей и лакеев.
– Я получил ваше письмо, – сказал Мартин. – Насчет Констанс Уоллес.
– Веллинггон, – поправила Рима.
Мартин протянул руку. Человек взял ее и впервые поглядел на вошедших. На нем была зеленая рубашка с рекламой фабрики. Под правым глазом виднелся едва различимый старый шрам.
– Я Рима, – представилась Рима. – А это Максвелл Лейн.
Глава двадцать пятая
(1)
Эндрю Шеридан отпустил руку Мартина.
– Вас зовут как того детектива, – заметил он. – Странно.
– Меня назвали в его честь. Я не раз скандалил из-за этого с мамочкой.
Шеридан немного постоял, разглядывая его.
– А вы в самом деле знали Констанс? Выглядите слишком уж молодо.
– Спасибо, – поблагодарил Мартин.
«Оливер ответил бы так же», – одобрительно подумала Рима.
Максвелл Лейн отвечал на сомнения молчанием. Дай высказаться подозреваемому, говорил он. Просто смотри на него не мигая и жди.
Но Оливер отвечал на сомнения потоками слов. Рима встала между Шериданом и Мартином.
– Констанс была кузиной моей бабушки, – объяснила она. – Это я попросила Максвелла написать ей. Я собираю материалы по истории нашей семьи, для нас, не для публикации, и хочу написать про Констанс. Я даже не знала, что она умерла. Из-за всех этих дел с сектой. Родственники неохотно вспоминали о ней. Можете ли вы рассказать что-нибудь про Констанс? И про Холи-Сити? – Не прекращая говорить, Рима переместилась в другую комнату. – Эти тыквы – ваша работа? Отличные сувениры. Можно купить одну?
Шеридана внезапно охватил энтузиазм, но не из-за тыкв, насчет которых он ответил односложно, а из-за Холи-Сити.
– Можете называть меня Энди, – сказал он. – Я обосновался здесь, когда все уже прекратилось. Райкер несколько лет как умер. Но я много чего узнал от Констанс.
Энди повлек их к задней стене, где висели газетные вырезки, – похоже, Рима с Мартином не первые интересовались Райкером. Из ящика стола он извлек папку с фотографиями: можно было видеть, как здания когда-то вписывались в изгиб дороги, где стояли придорожные щиты. На одном была надпись: «Уильям Райкер – если не он, то Калифорния покатится к черту».
– А здесь, вот в этом доме, была почта, – поведал им Энди, показывая старый интерьерный снимок.
Рима поднесла его поближе к глазам. Зал выглядел более просторным и представительным, чем теперь. Под высоким двускатным потолком располагалась стенная роспись: Иисус, Райкер и незнакомый Риме человек.
– Кто это? – спросила она.
– Морис Клайн, – ответил Энди. – Еврейский мессия Холи-Сити. Был им, пока не продал свой участок.
На последнем фото была столовая. На плоской крыше выстроились Санта-Клаусы, знакомые Риме, – те самые, что лежали на чердаке у Аддисон, или точно такие же. Это настолько поразило ее, что она пропустила конец рассказа – что-то насчет брошюр и чудовищной неграмотности Райкера. В той же папке лежал мимеографированный протокол заседания совета общины, на котором отца Райкера сместили с должности главы Холи-Сити (единственный голос «против» принадлежал самому Райкеру), поскольку он баллотировался в губернаторы, а все остальные члены совета стояли за отделение церкви от государства. Если бы Райкер каким-то чудом проиграл выборы, его автоматически восстановили бы в должности. На протоколе стояла подпись секретаря – Констанс Веллингтон.
Энди показал им также карту Холи-Сити с указанием владельцев недвижимости, составленную компанией, которая проводила аукцион. Потом он пригласил Риму с Мартином следовать за ним. Они обогнули здание, прошли через проволочную калитку и зашагали по тропинке – такой размытой, что на Римины кеды моментально налипла грязь. Потом тропинка пошла под уклон, превратившись во влажную губку из сосновых иголок, и они оказались в кольце секвой – в той самой низинке, где некогда в пьяном бесчувствии валялся Райкер.
– Мне кажется, я знаю, кто построил эту стену. – Энди показал на высокий каменный полукруг на дальнем конце поляны, но не поделился своей догадкой.
В укромном месте между корнями деревьев кто-то устроил святилище: четыре изображения Девы Марии и одно – Будды, несколько разноцветных осколков стекла, пыльные матерчатые цветы, ракушки, пять красных свечей.
– Сюда иногда ходят монахини, – сказал Энди. – Одна из них – медиум. Беседует с деревьями.
– И что ей говорят деревья?
– Всякую чушь. Сюда вообще приходит много народу, проводят свои ритуалы. Сколько раз я их разгонял! Черная магия, исцеления. А старшеклассники здесь занимаются сексом. Место тут такое, – (Точно старшеклассникам было не все равно, где заниматься сексом.) – После одиннадцатого сентября я немного забеспокоился: вдруг они нацелятся на нас, увидев на картах Холи-Сити, «Священный город»? Но теперь я считаю, что теракты устроили не те, на кого все думают. Теперь я считаю иначе.
– Вы совсем как моя мамочка, – сказал Мартин.
Со всех сторон вздымались спокойные зеленые холмы. Вдали виднелась радиовышка – но никаких домов или дорог. С другой стороны каменной стены послышался шум приближающегося, а потом, без задержки, удаляющегося автомобиля. Они оказались в полной глухомани. Кто бы мог подумать, что в Калифорнии еще остались такие уголки?
Рима попыталась представить, как выглядел раньше актовый зал. Как ее отец, еще совсем молодой, и Аддисон паркуют свои машины и входят внутрь, чтобы впервые встретиться.
Энди сказал, что единственное, кроме фабрики, строение, оставшееся от Холи-Сити, – это особняк Райкера на другой стороне дороги. Констанс переселилась туда под конец жизни, хотя и признавалась, что не чувствует себя вправе делать это. Будто отхватила больше положенного только за то, что пережила всех остальных. Теперь дом лишь изредка занимали сквоттеры, он приходил в упадок.
– Я бы показал вам его, – вздохнул Энди, – но это частная собственность. Туда нельзя входить. Но все равно смотреть там нечего. Все вещи Констанс вывезены уже давно.
Они уже брели обратно по тропинке, прокладывая путь сквозь грязь.
– Констанс писала моему отцу о человеке, который умер здесь, в Холи-Сити, – сказала Рима. – Это сочли самоубийством, но она была сильно обеспокоена. Может быть, вы что-то слышали? Его звали Боган.
– Да чего только здесь не было! Поджоги, кражи, убийства. Во время Второй мировой вышел спор насчет пожарных лестниц – где и как их ставить. И один человек до смерти забил своего соседа железным прутом. По-моему, полиция сюда не совалась. Констанс говорила, что Райкер не пропускал ни одной попавшей в трудное положение девицы. А отказ от секса – это было для других, не для него. Наверное, она видела в нем сексуального хищника, хоть и не утверждала этого прямо. Его коньком были одинокие девушки.
Рима была одинокой девушкой. Но она тут же выбросила эту мысль из головы.
– В молодости Райкер был очень даже ничего, – сообщил Энди; Мартин фыркнул. – Да, на фотографиях этого не видно. Но во времена Великой депрессии он устраивал митинги с раздачей бесплатной еды. Констанс пришла на такой митинг именно из-за еды.
Рима поднялась по ступенькам вместе с Энди и Мартином. У входа она было заколебалась: ее кеды были все в грязи. Но Энди тоже испачкался и тем не менее стал взбираться по лестнице.
– А можно посмотреть письма, которые хранились у Констанс? – спросила Рима.
Собственно, за этим она и приехала. Все остальное, все нагромождения лжи, которые выдала она и заставила выдать Мартина, служили этой цели.
– Тут такая история… – Энди остановился и, прищурившись, взглянул на Риму сверху вниз; под лучами солнца хвост русалки мерцал зеленым светом, на стенах были видны радужные отблески. – Я отдал их женщине, которая сказала, что она дружила с Констанс. Два дня назад. Целую коробку. Пришлось помочь ей погрузить все это в машину.
– А эта женщина назвала себя?
– Сказала, что он, – Энди кивнул в сторону Мартина, – послал ее. Постарше вас. С такими безумными глазами. Вроде как они с Констанс были старыми знакомыми.
Рима держала дверь открытой. В зал влетела муха и стала, жужжа, упорно биться о запыленное стекло.
– Честно говоря, она внушала больше доверия, чем вы, ребята, – любезно сказал Энди.
(2)
Мартин с удовольствием и в подробностях рассказал обо всем за обедом. Он не забыл упомянуть, что один обитатель Холи-Сити убил другого из-за пожарных лестниц, что мы еще не знаем в точности обстоятельств трагедии 11 сентября и, возможно, никогда не узнаем, что деревья – любители поговорить, но крайне скучные собеседники. Риме почти нечего было добавить.
– А я говорил, что мне пришлось прикинуться Максвеллом Лейном? – спросил Мартин, поддразнивая свою мать, поскольку повторил это три раза и более того – вел счет. Это было одно из самых удачных мест в его рассказе, наряду с говорящими деревьями.
Тильда приготовила креветок, плов и брокколи с миндалем. Никогда еще Рима не видела ее такой счастливой. Тильда внимательнейшим образом слушала Мартина и смеялась в нужных местах. Один лишь раз – когда речь зашла об 11 сентября – она вступила в разговор, заметив, что башни падали так, будто их взорвали, а не протаранили самолетами.
– Что ты хотела заполучить? – поинтересовалась Аддисон у Римы.
– Письма, которые хранились у Констанс.
– Зачем?
И правда, зачем? Затем, что Оливер поступил бы именно так, и мир не может измениться только потому, что Оливера больше нет?
– Мой отец отправил ей письмо уже после моего рождения. Я хотела его видеть. И еще – свистящий человек. Констанс писала Максвеллу о нем. И в «Ледяном городе» он тоже есть. – Рима набила полный рот креветок и продолжила: – Некоторые из писем Констанс Максвеллу куда-то подевались.
Она надеялась, что с креветками во рту эти слова не прозвучат как обвинение. А про Санта-Клаусов она спросит позже – не всё сразу.
Аддисон заметила, что сбор и каталогизацию писем лучше предоставить специалистам. Так, например, Калифорнийский университет в Санта-Крус сделал ей постоянно открытое предложение относительно ее бумаг. Он также приобрел письма Теда Хьюза его любовнице, написанные во время брака с Сильвией Плат. [66]66
…письма Теда Хьюза его любовнице, написанные во время брака с Сильвией Плат. – Тед Хьюз (Эдвард Джеймс Хьюз, 1930–1998) – видный британский поэт, был женат, с 1956 г. и почти до самого ее самоубийства, на американской поэтессе Сильвии Плат (1932–1963). Его любовница Ася Гутман Вевилл (1927–1969) также покончила с собой, причем тем же способом, что и Плат (отравилась газом).
[Закрыть]Перед смертью Хьюз заявил, что не хочет делать эти письма достоянием публики; с другой стороны, они весьма интересны ученым. Для Аддисон ученые были обычными сплетниками, только со степенью. Она хотела поглядеть, как они будут обращаться с коллекцией Хьюза, прежде чем что-то решить насчет своих бумаг. Б ольшую часть всего этого она высказала очень громогласно.
Тильда дала Беркли кусок брокколи, чтобы продемонстрировать ей необходимость быть осторожным в своих желаниях. Беркли уволокла его в гостиную и спрятала под кресло. Два дня – пока Тильда не обнаружила овощ – Беркли кусала каждого, кто пытался сесть в кресло. Она не хотела есть брокколи, но в то же время продолжала считать его своей собственностью.
– Знаешь, – сказала Аддисон, – если о том самоубийстве я узнала из писем Констанс, тогда я могла бы положить эти письма в коробку «Ледяной город». А не в коробку «Максвелл Лейн». Если хочешь, Тильда принесет тебе материалы по «Ледяному городу». Ты все равно не узнаешь больше, чем знала Констанс.
Мартин с Тильдой общались настолько душевно, что он даже попросил чашку чаю.
– Какого? – вставая, спросила Тильда.
– Что-нибудь необычное.
Тильда выбрала для него чай с высоким содержанием кофеина – для бодрости. Обед получился ранним, чтобы Мартину не пришлось ехать поздно. Вечерело, свет убывал быстро, на западе уже преобладали серые тона. День был сравнительно мягким, однако ночь обещала быть холодной. Хорошо, что шоссе просохло.
Аддисон предпочла ромашковый чай, собираясь сразу после обеда отправиться спать.
– Наверное, – произнесла она, вынимая пакетик из чашки и погружая его обратно, – если бы я сочла это убийством, то связалась бы с полицией. Что бы там ни говорила Констанс, вряд ли меня бы это убедило.
– По словам Энди, полиция не совалась в Холи-Сити, – вставил Мартин. – Может, вы обратились в полицию, а они ничего не сделали?
– Я не настолько стара. Я бы помнила об этом.
То была единственная резкая реплика за весь вечер, но никто не стал нарываться. Рима похвалила себя за то, что так удачно все организовала. Она пригласила Мартина в «Гнездо» и уговорила его остаться ночевать. Она потащила его в Холи-Сити и заставила выдать себя за Максвелла Лейна, и теперь Мартину было чем поделиться.
– Так кому же отдал Энди письма, которые были у Констанс? – спросил Мартин.
– Памеле Прайс, – ответила Рима. – Кому же еще? Женщина с безумными глазами, которая внушает больше доверия, чем мы. Памела Прайс.
(3)
Хотя обед получился ранним, Мартин уехал лишь около девяти. Ему силой всучили остаток кекса. Креветок съели подчистую, и Тильда стала переживать, что наготовила мало, – ни Аддисон, ни Рима так и не смогли ее разуверить.
– Отличный обед, – то и дело приговаривала Аддисон. – Отличный вечер. И Мартин такой хороший, такой спокойный.
Она отправилась к себе в спальню – читать длиннейший роман про каких-то магов в эпоху Наполеона. [67]67
…длиннейший роман про каких-то магов в эпоху Наполеона. —Имеется в виду «Джонатан Стрендж и мистер Норрел» английской писательницы Сюзанны Кларк; роман писался десять лет и, опубликованный в 2004 г., стал издательской сенсацией: несмотря на сложность и объем книги (800 стр.), только в первые два месяца в Великобритании было продано 750 тыс. экз.
[Закрыть]Ей не терпелось узнать, что там дальше – конечно, если она не заснет после ромашкового чая. Тильда засучила рукава, обнажив змею; Рима помогла ей собрать со стола посуду. Помыв ее, Тильда тоже отправилась спать. Пожелав Риме спокойной ночи, Тильда обняла ее – неловко, как бы стесняясь, но у Римы получилось не лучше. Им обеим не хватало практики.
Рима села в гостиной, на колени к ней забрался Стэнфорд. Она не стала подниматься наверх – не хотелось будить Стэнфорда, да и усталости не чувствовалось. Через какое-то время Рима задремала в кресле.
Раздался звонок.
– Да? – сказала Рима, еще не совсем проснувшись, но уже испугавшись: ее всегда пугали поздние звонки.
Стэнфорд убежал. Прямо перед глазами у Римы была раздавленная голова жертвы из «Фолсом-стрит».
– Только не говори маме, – раздался голос Мартина. – Я врезался в разделитель. Передок вдребезги. В этих долбаных горах мобильный не принимает сигнала, пришлось идти мили три, пока меня не подкинули. Я в «Оуквуд-салуне», у съезда на Лос-Гатос. Бар уже закрыт, но хозяин согласился подождать. Можешь заехать за мной? Эвакуатор уже выслали, но он едет со стороны Санта-Крус. Я обещал встретить его у машины.
Часы наверху пробили полчаса.
– У какого съезда? – переспросила Рима, потом взяла ключи в тарелочке.
Бак оказался почти пустым, и Рима заехала на заправку. По пути она увидела машину Мартина. Та отъехала – или ее отволокли – к краю дороги. Левая фара была разбита, а водительская дверь помята так, что вряд ли могла открываться.
Когда Рима нашла бар, шел двенадцатый час. Мартин с хозяином пили разливное пиво. Губа Мартина – очевидно, прикушенная – раздулась и переливалась всеми цветами радуги.
– Ну, приятель, теперь я тебе не так сочувствую, – сказал хозяин при виде Римы. – Думаю, ты сам все это подстроил.
То самое ограждение, в которое врезался Мартин, помешало им пересечь шоссе. Пришлось ехать в обратном направлении к съезду, а затем сделать разворот и направиться в нужную сторону. К этому времени часы показывали уже без четверти двенадцать.
Мартин извинился за доставленное беспокойство – но не за то, за что должен был извиниться. Он не вспомнил об Оливере: каково это для Римы – услышать по телефону об автоаварии? Риму обуяла ярость. Она знала, что это неправильно, но не могла ничего поделать. Ей был невыносим сам вид Мартина с распухшей губой. Почему он так небрежно вел машину?
– Ты что, выпил? – спросила она.
– Только потом. Честно. Я же не мамочка.
Эвакуатор уже стоял у машины. Рима старалась не показывать свое бешенство, Мартин мог подумать, будто она сердится из-за того, что ее выдернули из дома. На это она не сердилась совершенно. Приветливый парень по имени Джерри стал грузить разбитую «хонду» в кузов.
– Я всю жизнь работал только на Семнадцатом, больше нигде, – сообщил он. На нем были кепка с эмблемой бейсбольного клуба «Сан-Франциско Джайентс» и замызганная фуфайка с отпечатками грязных пальцев.
Внезапно Рима решила больше не притворяться.
– Слушай меня внимательно, – тихо сказала она Мартину, так, чтобы не слышал Джерри. – Теперь ты будешь приезжать в «Гнездо» только для того, чтобы повидаться с матерью. Веди себя с ней как следует. Это все, что меня волнует.
– Значит, тебе уже не нужен младший брат? – спросил Мартин.
Чтобы достигнуть точки кипения, Риме потребовалась вся дорога от Санта-Крус. Мартин проделал это мгновенно.
– Нет. Если он не умеет водить машину.
(4)
Риме пришлось снова ехать в обратном направлении до съезда на Лос-Гатос, где она смогла развернуться. Тем временем ее обогнали восемь-девять машин, летевших с невероятной скоростью. Обочины тут вообще не было. Чудо, что Мартина не сбили, пока он брел к бару.
Наконец она выбралась на дорогу, ведущую в Санта-Крус, у Скоттс-Вэлли, у ближайшей развязки снова развернулась и поехала в направлении Сан-Хосе. Возле указателя «Редвуд-Эстейтс» Рима остановилась. Под большой надписью была другая, помельче – «Холи-Сити». В перчаточном ящике оказался фонарик, батарейки еще не сели. Значит, судьба.
На Олд-Санта-Крус-хайвей стояла такая темень, какая только может стоять на калифорнийском побережье. Перед стекольной фабрикой машин не было, не было их и на шоссе. Рима свернула на подъездную дорожку и затормозила у облупленного белого здания. Здесь когда-то жил Уильям Райкер, а после него – Констанс Веллингтон. Рима погасила фары, а потом вообще переключилась на ближний свет.
Пожалуй, Энди был прав – смотреть там нечего. Но вдруг попадется коробка в шкафу или письмо, забытое за зеркалом в ванной? Чтобы проверить это, понадобится немного времени. Ночь стояла беззвездная – вероятно, небо затянули облака. Воздух был сырым. Рима пожалела, что под рукой нет ее кливлендского зимнего пальто.
Включив фонарь, она пошла к ступенькам террасы. Средняя сгнила – Рима чуть не провалилась. Лампочки под абажуром не было, но она все равно щелкнула выключателем, помня, что мир намного шире, чем он представлен в философии Максвелла Лейна. За отсутствием лампочки свет, естественно, не зажегся.
Рима направила фонарик на дверь, попробовала ручку – заперто. Над дверью была оконная рама на девять стекол: два из них треснули, а четыре пропали совсем. Рима дотянулась сквозь пустую раму и отворила дверь изнутри. В доме было ничуть не теплее, чем снаружи.
У входа расстилался ковер из сухих листьев. Рима пробиралась через них осторожно, боясь задеть какую-нибудь живность. Четыре дыры на стене говорили о том, что здесь висела картина или вешалка для шляп. Луч фонарика высветил пятно, отдаленно напоминавшее верблюда, – видимо, о стену разбили бутылку с пивом. Рима наступила на что-то вроде презерватива или пластикового мешка, но совсем крохотного, – выяснять она не стала. Пахло листьями и еще чем-то – летучими мышами?
«Ну вот, опять из-за тебя попала в переделку», – обратилась Рима к Оливеру. Листья закончились, теперь под ногами была твердая поверхность деревянного пола. Еще три ступеньки – и Рима оказалась в гостиной. Она посветила по сторонам, вздрогнув, когда по темными окнам заплясали яркие блики. Внутреннюю стену покрывали граффити: инициалы «ПТК» – широкие закрашенные контуры. Под ними кто-то высокообразованный вывел: «Взгляни на мои труды, о всемогущий». Была еще одна надпись, красным маркером: «Я люблю Амелию».
Ровно посередине комнаты стояло кресло без подлокотников, обитое материей. Рима различила остатки цветочного узора. Подушки у кресла не было, одна из пружин выскочила. Рядом громоздилась стопка газет такой высоты, что могла служить столом, на вершине ее стояла бумажная чашка из «Старбакса». Рима шагнула к газетам и направила на них фонарик; мрак вокруг нее сгустился. Сверху – номер «Гуд таймс» со статьей о мужской красоте. Из-под него высовывался последний «Сентинел» – тот самый, с фотографией Аддисон.
Римино сердце бешено заколотилось, мысли не поспевали за ним. Не успела она подумать о том, что не надо было сюда приходить, как по листьям зашуршали чьи-то шаги.
Рима обернулась.
Загорелся верхний свет.
В гостиной стояла Памела Прайс, отрезав Риме путь назад, с ключами от ее машины. Рима не помнила, чтобы оставляла их в замке. Вот так и теряются ключи, когда ты думаешь о чем угодно, только не о них. А надо следить за каждым своим движением – вот я вынимаю ключи из замка зажигания, вот я кладу их в карман и так далее.