Текст книги "Ледяной город"
Автор книги: Карен Джой Фаулер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава двадцать третья
(1)
Рима тут же пожалела о своем вопросе. Лицо Аддисон на секунду сделалось непроницаемым, кровь отхлынула от него. Но прежде чем она заговорила, Рима ощутила чье-то присутствие у себя за спиной и обернулась. У ее стула стояла молодая женщина с азиатским лицом, в очочках; черные волосы едва доходили до ушей.
– Не хотела мешать вам, – объяснила она Аддисон, – но я ваша верная поклонница. Когда лечу в самолете, всегда беру одну из ваших книг. Иначе все время буду думать о том, как мы разобьемся.
На вид – типичная выпускница богатой частной школы: бирюзовый комплект из кофты и свитера, джинсы с вышитыми на коленях цветами. Золотые клипсы – только две и только в ушах. Совершенно не санта-крусский вид. Но очень хорошенькая.
– Да, летать стало совсем невозможно, – согласилась Аддисон, изображая улыбку – малоубедительную, зато во весь рот. – Так рада, что могу вам помочь.
– Это все, что я хотела сказать. – Это было неправдой: изо рта женщины продолжали вылетать слова. Расширенные зрачки, дрожащий голос. – Мне нравятся все-все ваши книги. Больше вообще ничего не читаю. Пока не выйдет новая, перечитываю старые. А скоро будет новая?
Аддисон убрала улыбку с лица.
– Надеюсь, что да.
– Название уже есть?
– Еще нет. Может, когда нам вернут неприкосновенность личности, тогда… – Она показала на Риму. – Это моя крестница, Рима Лэнсилл.
– О! – выдохнула женщина. – Дочь Бима?! Я его так люблю! Я МБ-фан.
Лишь несколько недель назад Рима узнала про МБ-фанов – помешанных на отношениях между Максвеллом и Бимом. Эта женщина, возможно, писала слэш-фанфики и выкладывала их в Интернете, наверняка читала их. Вероятно, эти фанфики были до предела эмоциональны. Женщина, которая так одевается, и маловыразительный секс – такое в воображении Римы как-то не совмещалось.
– Вы знаете, что эти персонажи защищены копирайтом? – спросила Аддисон.
(Строго говоря, поскольку Бим был не только персонажем книги, но также колумнистом «Плейн дилер», причем умершим, вопрос копирайта представлялся не столь однозначным. Аддисон предпочла не акцентировать этот нюанс.)
Женщина отступила на шаг.
– Я ничего не пишу, – сказала она. – Я не собиралась вам мешать. Просто хотела сказать, как мне нравятся ваши книги.
– Вы не переслащиваете?
МБ-фанка отступила еще немного, наткнувшись на одного из игроков в пинг-понг – тот как раз замахивался ракеткой. Замах пришелся ей прямо в зад. Участники сцены замерли, а затем одновременно разразились извинениями на разных языках. Улыбка вернулась на лицо Аддисон.
– Смертельно опасная игра, – заметила она. – Мало кто выживает.
С запозданием показалась тяжелая артиллерия в лице хозяина заведения с кувшином.
– Вас побеспокоили? – тихо спросил он, доливая эль в бокалы, и без того полные.
– Чтобы меня побеспокоили поклонники? – пожала плечами Аддисон. – Разве что она укусила бы меня.
Хозяин и Аддисон были членами одного винного клуба и стали обсуждать в мельчайших подробностях последние поставки. Как понимала Рима, Аддисон делала это сознательно – если пройдет достаточно времени, о Римином вопросе можно будет «забыть». Поэтому Рима, извинившись, удалилась в туалет.
Утопленное в стену зеркало было встроено в деревянный ящик, расписанный виноградными листьями. Серебристое основание раковины гармонировало со стульями в зале. На стене висела обычная табличка, призывающая персонал мыть руки. К посетителям это не относилось. Рима мыла свои руки совершенно добровольно.
Раздался стук в дверь. Рима быстро вытерла руки и открыла. На пороге стояла молодая МБ-фанка.
– Боже, – воскликнула она, – я так старалась не болтать и только этим и занималась! Она обиделась!
– Ничего подобного.
– Я наболтала черт знает что! Она запомнит! Я буду персонажем новой книги!
– Да нет, ей понравилось.
– Неправда.
Рима сделала шаг в сторону, чтобы женщина могла войти. Туалет был рассчитан лишь на одного человека. Но женщина не дала ей выйти.
– Я хочу спросить у вас кое-что. – Она заперла за собой дверь. – Только на минуту.
Рима никогда не думала, что позволит запереть себя в туалете психованной женщине, пусть даже на минуту. Впрочем, раньше она не думала, что позволит кому-нибудь ворваться в дом и шарить по полкам, однако это случилось.
– Вы ведь живете вместе с ней, да? – продолжила женщина. – Я просто хотела узнать, что она говорит о новой книге. Вы хотя бы видели кукольный дом?
– Нет и нет. И даже если бы видела, почему я должна говорить вам? Она не желает, чтобы об этом говорили направо и налево.
– В Сети один человек предложил две тысячи долларов тому, кто выяснит, что случится с Максвеллом. Если вы раскопаете что-нибудь, мы поделим деньги пополам. Нужно просто внимательно наблюдать. Где-нибудь этот дом найдется.
– И давно он это предложил?
– Несколько недель назад.
– Недавно к нам в дом забрался вор.
Женщина нервно пригладила черные волосы, переводя взгляд с Римы на черно-белые плитки пола.
– Послушайте, – сказала она. – Я вам кое-что скажу. В Интернете трудно сказать, кто сумасшедший, а кто нет. Но эта женщина точно сумасшедшая. Будьте с ней осторожны.
– Вы знаете об этом вторжении?
– Она вывесила пост об этом. Считает, что теперь у нее есть власть над Эрли. Той захочется вернуть пропажу.
Памела Прайс представлялась Риме бездомной наркоманкой. Не то чтобы бездомные – быстро поправилась она, вспомнив про Тильду, – все одурманены наркотиками; да и вообще, есть ли определенный тип бездомного? Но что Памела Прайс сидит в Интернете – это не приходило ей в голову.
– Какой у нее ник? – спросила Рима.
– «КонстантКоммент». А на аватарке – чайник. Но, думаю, у нее есть другие имена и аватары. Мне кажется, она появляется в ветках обсуждений, только чтобы засветиться. Точно не могу ничего сказать.
– Спасибо, что предупредили. А предложение ваше мне не подходит. Ну что, могу я идти?
Женщина пропустила ее.
– Я правда люблю ее книги, – сказала она извиняющимся тоном. – И Максвелла Лейна.
– Как и все мы, – сказала Рима, открывая дверь, но тут ей в голову пришел один вопрос: – Как вы узнали, что мы здесь?
– Она бывает здесь постоянно. Мне позвонили.
Несчастная Аддисон, озабоченная правительственной слежкой, в то время как поклонники следят за каждым ее шагом! Каждая пиццерия – шпионское гнездо. Рима решила, что не такая уж эта женщина и хорошенькая. Нацепить на себя бирюзовый комплект может кто угодно.
(2)
Мартин сообщил, что он приедет обедать и будет около половины седьмого. К семи Тильда уже почти что летала на помеле. Она помешивала грибной суп, стоявший на конфорке, беспокоясь, что тот покрывается пленкой.
Рима уже рассказала Аддисон о разговоре в туалете и о двухтысячедолларовой премии. Аддисон поднялась наверх – посмотреть, что найдется в Интернете, – и вот теперь спустилась обратно. Но даже если она что-то и нашла, то не поделилась находкой.
– Да оставь ты этот суп, – сказала она Тильде; это было первое, что Рима услышала от нее. – Мы с Римой пойдем поиграем в «Тривиал персьют», пока Мартина нет. Присоединяйся.
– А какая доска? – поинтересовалась Тильда.
– «Властелин колец», – соблазняла Аддисон.
Тильда выключила горелку, положила на кастрюлю крышку, потом достала противень из духовки и накрыла его кухонным полотенцем.
– Никто еще не обыгрывал Тильду в «Тривиал персьют» на доске «Властелин колец», – сообщила Аддисон. – Никто за всю историю Средиземья.
Рима не считала себя специалистом по Средиземью. Правда, она знала, что меч Гэндальфа назывался Гламдринг и что некогда он принадлежал Тургону, единственному эльфу среди королей Гондолина. Откуда она знала это? Непонятно. При этом Рима предполагала, что сыграет не так уж плохо. Как и любой первый ребенок в семье, садясь за игру, она рассчитывала на победу.
Аддисон принесла доску, Тильда – книги из своей комнаты. Рима убрала с кофейного столика в гостиной журналы, которые Аддисон, видимо, собиралась как-нибудь просмотреть. Аддисон устроилась в кресле, Тильда – на кушетке, Рима же села, скрестив ноги, на один из густоворсовых ковров, купленных у португальской вдовы, адрес чьего магазинчика совпадал с адресом, по которому в книжках Аддисон проживал Максвелл Лейн. Узор его был двухцветным: черный и ярко-красный.
В гостиной стояли три кукольных дома – «Фолсом-стрит», «Танцор-абориген» и «Вечеринка без участников». Самым большим и самым тщательно изготовленным был «Фолсом-стрит» – женщина, сброшенная с балкона в Сан-Франциско во время гей-парада. Три фасада, две платформы демонстрантов, женщина на тротуаре с разбитой головой, сплюснутой в месте удара. При падении она едва не зашибла двойника Нэнси Синатры. Домик занимал большую часть подоконника у окна, выходившего во двор перед студией.
С противоположной стороны комнаты был камин, выложенный белыми изразцами, с двумя белыми деревянными стеллажами по обеим сторонам. Слева от камина, довольно высоко, стоял «Танцор-абориген», изображавший конюшню: комнатушка для конюхов и два стойла, в одном из которых, красиво выгнув шею, стояла пегая белогривая лошадь. К балке за уздечку было подвешено тело.
«Вечеринка без участников» помещалась на нижней полке правого стеллажа – длинная, узкая закусочная с обитой линолеумом стойкой, крохотными салфеткодержателями, крохотными же салфетками и блестящим черным музыкальным автоматом. Рот покойницы был в зеленой пене: передозировка кофеина.
Снаружи донесся шум подъезжающего автомобиля. Все три женщины замерли, прислушиваясь. Звук двигателя заглох у дома Моррисонов, хлопнула дверь. Женщины вернулись к своим занятиям.
Наконец игра началась. Тильда решила быть магом, Аддисон – человеком. Риме осталось выбирать между эльфийской принцессой и полуросликом. Выбор был очевиден. У полурослика был изогнутый меч. На ятаган непохоже; наверное, просто ошибка.
В игре имелись не только вопросы, но и ответы, которые Аддисон с Тильдой игнорировали: они основывались больше на фильме, чем на книге, но даже если и на книге, то не выдавали, как выражалась Аддисон, глубокого прочтения. Кто разгадал загадку, которая открыла ворота в Морию? Если бы Рима ответила «Гэндальф», ей досталась бы цветная долька. Если бы она ответила «Мерри», то в конце концов ответ могли и засчитать, ибо в книге Гэндальф признавал, что Мерри стоял на правильном пути. Но ответ «Фродо», который дала Рима, обозначенный как правильный на обороте карточки, не заслуживал доверия и вообще не лез ни в какие ворота.
Мало того что Тильда и Аддисон игнорировали официальные ответы, они еще ввели в игру челлендж – предоставили любому игроку возможность опротестовать ответ соперника. Так, например, Рима могла опротестовать ответ «Фродо» – в этом случае Тильда должна была зачитать соответствующий отрывок из книги. Если бы Тильда с Аддисон оказались правы – а так и вышло бы, конечно, – Рима потеряла бы свою единственную дольку зеленого цвета, полученную за правильное угадывание названия эльфийского хлеба. Рима предпочла не протестовать.
В какой-то момент игру прервали – Беркли что-то жует, заметила Аддисон. Лишь совместно с Тильдой ей удалось вытащить из пасти таксы фигурку Призрака кольца, похожую отныне на что угодно, только не на Призрака кольца. Если бы Рима снимала фильм ужасов, там были бы угрожающие планете гигантские таксы размером с автопоезд.
«Кто-нибудь пробовал справиться с ними?» – задает вопрос ученый – и еще до конца эпизода становится похож на Призрака кольца в его теперешнем состоянии.
Понемногу Рима оказалась позади всех – не столько из-за неправильных ответов на вопросы, сколько из-за невезения при бросании игральной кости. К тому же кость Аддисон из «Подземелий и драконов» заменили на обычный шестигранный кубик. Одно бросание – и ты пропускал три хода, занятый борьбой с балрогами, или два хода, отвлекаясь на орков, или один ход, поедая свой завтрак.
Часы наверху пробили восемь. Аддисон пошла на кухню и вернулась с подносом, на котором лежали три тарелки с салатом из латука, хикамы и корольков. Когда все закончили есть, она принесла макароны с сырным соусом.
К половине девятого Тильда заполнила разноцветными дольками все пустые секции.
– Как всегда, – сказала Аддисон, протягивая ей последнюю дольку вместе с Кольцом Всевластия.
Та надела кольцо и отправилась мыть посуду, что само по себе доказывало крайнюю неясность концепции тотальной власти над миром. Рима убрала доски и карточки. Аддисон налила себе виски.
Мартин появился в начале десятого.
– Обед горячий, – сообщила Тильда, но оказалось, что Мартин уже поел.
(3)
Мартин с Римой тихо ссорились наверху лестницы. Оба дошли до точки кипения, но при этом разговаривали шепотом. Позади Мартина на стене висел рисунок пером – старый могучий дуб. Если наклонить голову, казалось, что дуб вырастает из волос Мартина. Это давало Риме маленькое дешевое удовлетворение.
Перебранку начала Рима, хотя как посмотреть, – в сущности, начало положил своим опозданием Мартин, которому и следовало поставить это на вид.
– Мать ждала тебя к обеду, – отчеканила Рима возможно более неприятным голосом.
Мартин, однако, был невозмутим.
– Мать прошляпила мои подростковые годы. Вот и пытается наверстать, – сказал он, добавив, что не может всерьез относиться к Тильде как к матери и хотел бы, чтобы Рима поменьше ее так называла.
Он стоял с деревом на голове, самодовольно, как сказала бы Рима, поглаживая свою дурацкую бородку. Эти раздражающие движения были одной из причин того, почему Рима не хотела бы иметь бороду.
Рима возразила, что он сам слишком много думает о Тильде именно как о своей матери – только с матерью можно обращаться так плохо. С посторонним или со случайным знакомым никто не позволил бы себе такого.
– А я и не говорил, что я не ее сын. Я говорил, что она не была мне матерью, – без видимой логики ответил Мартин и отступил на шаг назад, так что дерево теперь росло из другого места, лишив Риму ее преимущества, и спор прошел на равных.
Рима указала, что его мать не умерла, как у некоторых. «Умерла для тебя» – не значит «умерла вообще», продолжила она, и когда Тильда действительно умрет, тогда Мартин пожалеет обо всем.
Мартин тоже завелся. Сколько можно, сказал он, кивать на то, что ты круглая сирота? Нельзя ли это делать не чаще двух раз в день? Всех уже достало. И кроме того, каждый дурак может заметить, что ему хуже именно из-за того, что его мать не умерла. Римина мать осталась бы с ней, если бы могла, а вот мать Мартина его бросила. Не будь Рима так поглощена собой, она бы это заметила.
– И то, что она сейчас здесь, еще не доказывает, что она собирается здесь и дальше оставаться. Может, она уже снова начинает попивать, кто ее знает?
Рима вспомнила, как Тильда сидела у телевизора, в голубом свете аквариума, со стаканом Аддисон. Не разозлись она так сильно, она бы согласилась с Мартином по этому пункту. Но сказанное им про сиротство Римы было непростительно.
– Я бы отдала все на свете, – заявила она, – только бы снова увидеть маму.
Что и требовалось доказать, заявил Мартин, так как он за это не дал бы и гроша.
И вообще, какое Риме дело?
Они разошлись по своим комнатам в состоянии крайнего раздражения. Часы пробили десять. Еще через четверть часа Тильда постучалась в Римину дверь. Хотя спор велся шепотом, она все слышала.
– Не суди его строго, – попросила она. – Пожалуйста, не встревай.
После того как она предложила Риме не встревать, она сообщила, что Мартин собирается уехать, и не могла бы Рима попросить его остаться на ночь? Они спустились по лестнице. Увидев Мартина и Тильду вместе, Рима отметила, до чего они все-таки похожи: волосы, глаза, глубокая печаль на лице – все одинаковое.
Полчаса неискреннего ползанья на пузе – и Мартин соизволил остаться. К этому времени Рима согласилась поехать утром на винодельню с призраками. В придачу к вину и привидениям там был обещан еще и пианист.
Откуда-то из глубин ее сознания, где барахтались Гламдринг, Петоман, британский сленг времен Второй мировой, выплыл Оливер – или это был Максвелл – с новым планом, но это выяснилось лишь на следующий день. План вырисовывался постепенно, по мере того как Рима, сидя в машине рядом с Мартином, созерцала горы и мокрую извилистую дорогу.
«Что бы я сделала, будь это не я? – думала Рима. – Что бы сделал на моем месте другой?»
Что бы сделал на ее месте Оливер?
Глава двадцать четвертая
(1)
Перед тем как оказаться на пассажирском сиденье старой синей «хонды-сивик», летевшей по скользкому, смертоносному Семнадцатому шоссе, Рима еще раз поговорила с Аддисон.
Она уже собиралась ложиться, когда раздался стук в дверь. Рима испугалась, что Мартин мог принять неискренние уговоры за искренние авансы, – такое с ней уже случалось. Но оказалось, что это Аддисон: в каждой руке по стакану, бутылка виски под мышкой.
– Ты спрашивала, что было у нас с твоим отцом, – сказала она, вошла и села у окна.
Налив в стакан виски, Аддисон протянула его Риме и принялась смотреть на темный океан, огни гавани и американские горки вдали.
– Мой дядя всегда хотел иметь собственную лодку, – наконец произнесла она. – Когда он был моим отцом, то обещал назвать ее в мою честь. «Адди Б.». Но так и не смог ее купить.
– Я в детстве очень любила книгу «Мэгги Б.», – сказала Рима. – Про девочку, которая уплыла на лодке вместе со своим младшим братом. Они ели суп из рыбы и крабов, спали под звездным небом. Думаю, меня привлекала даже не лодка, а другое – то, что старшая сестра все умеет. Она правила лодкой, готовила еду, решала, когда нужно спать, когда обедать, когда купаться. Мне вообще нравились книги, где на старшей сестре держалось все. Например, «Возвращение домой».
Говоря «держалось все», Рима имела в виду главным образом способность не терять близких людей.
– А я любила книги про большие семьи. «Маленькие женщины», «Оптом дешевле», «Семья, которая не нравилась никому». Я все время воображала, что у меня есть братья и сестры.
Рима отхлебнула виски, не ответив ничего. Для этого ей пришлось сделать над собой усилие – обычно она всего охотнее разговаривала о книгах своего детства. В несостоявшейся части беседы она поведала Аддисон, что тоже любила «Оптом дешевле», и поинтересовалась, что та думает про фильм. «Семья, которая не нравилась никому» – этого Рима не читала. Еще она спросила, насколько были популярны в детские годы Аддисон книги Эдварда Игера. Если бы Рима была писателем – тут Аддисон могла быть спокойна, писателем Рима никогда не станет, – она сочиняла бы истории про то, как волшебство вторгается в обычную жизнь. Благодаря Игеру.
Ничего этого Рима не сказала. Горло ее горело от виски. Аддисон тоже молчала и смотрела в окно – довольно долго, как показалось Риме.
Аддисон думала о дядиной лодке, которую он так и не купил. После того разговора между матерью Аддисон и новой женой ее дяди Аддисон, получив работу в «Сентинеле», наведалась к дяде, когда дома никого не было, – взглянуть на корешки чеков. Из-за недавнего переезда все вещи располагались удивительно аккуратно: лежали в коробках. Оплаченные чеки нашлись в коробке с надписью «Оплаченные чеки».
Аддисон хотела знать, сколько денег она получала.
За точку отсчета она взяла один год до дядиной женитьбы. Дядя оплачивал наем дома и коммунальные услуги, но не телефонные счета. Имени матери Аддисон нигде не возникало. Первый чек, выданный на имя Уильяма Райкера, не заинтересовал Аддисон – она даже не знала, кто это, – но за ним следовали другие: Райкер получал двести долларов ежемесячно. Последние по времени чеки были выданы Райкеру уже после дядиной женитьбы.
В санта-крусской телефонной книге Уильяма Райкера не оказалось. Аддисон стала расспрашивать в редакции «Сентинела», не слышал ли кто-нибудь о нем. «Холи-Сити, – сказал ей кто-то из журналистов. – Уверен, его некролог уже подготовлен. Поищи».
Дядя Аддисон был человеком глубоко левых убеждений и терпеть не мог расистов. Все в некрологе Райкера должно было его отталкивать. Аддисон не могла представить, что ее дядя посылал деньги такому человеку. Пришлось потратить несколько дней на то, о чем любой читатель книг А. Б. Эрли догадался бы сразу. Конечно, тогда книг А. Б. Эрли еще не было.
– Мы не в курсе даже половины того, что родители делают для нас, – сказала Аддисон.
Рима решила, что так оно и есть, хотя и не знала, почему она так решила.
Из-за этих чеков Аддисон и исхитрилась оказаться на пресловутой вечеринке в Холи-Сити, рассчитанной на сильно пьющих полноставочных репортеров, а не на желторотых школьниц, подрабатывающих в газете. Так она и познакомилась с будущим Риминым отцом – как раз тогда, когда у нее был большой секрет и не было никого, с кем можно поделиться секретом. Как раз тогда, когда Аддисон поняла, чем именно человек, который не был ее отцом, жертвовал ради нее – месяц за месяцем, год за годом. Не только деньгами, не только будущей лодкой – но и своими принципами.
– Я страшно увлеклась Бимом, тогда, при первой встрече, – наконец призналась Аддисон. – Мне же было всего семнадцать. Увлекаешься напропалую. Еще мне нравился Крис Бейли из нашей школы – он вел дискуссионный клуб и носил свитера с разноцветными ромбиками. И парень, который расфасовывал товары у бакалейщика. Но Бим – больше всех. Потом он уехал, мы стали переписываться. О, эти его письма! Все это переросло во что-то большее. Во что-то лучшее. Он был моим «уважаемым читателем». Бим первым читал каждую мою книгу. Так продолжалось очень долго.
Риму одолевали сомнения. Непохоже, что вещи в коробке на чердаке собирались на память об «уважаемом читателе».
– А что случилось потом? – спросила она, глядя не на лицо Аддисон, а на его отражение в стекле: призрачное лицо, едва видное под ярким пятном от лампы.
– Я надеялась, что ты мне расскажешь, – сказала Аддисон.
(2)
Однажды письмо, отправленное Аддисон, вернулось невскрытым. К нему прилагалась записка с просьбой не писать больше. Аддисон тут же написала еще одно, спрашивая, что она такого сделала. Письмо тоже вернулось, на этот раз без записки и с размашисто выведенными на конверте словами «Отказ в получении». Уже потом, узнав о смерти Риминой матери, Аддисон сделала третью попытку – с тем же результатом, правда, почерк на конверте был другим: одной из Риминых теток, что ли?
– Ты ведь, наверное, слышала хоть что-нибудь, – сказала Аддисон. – Может, у тебя есть догадки? Меня устроит даже догадка.
Риме снова представились ее тетки, Оливер под столом, тело матери, готовое к погребению. «Она не придет, – уверяла тетя Сью. – Она не посмеет прийти в такой день». Тетя Лиз ответила вопросом: «Так же, как она не пришла на свадьбу?» Хотела бы Аддисон и вправду услышать весь этот разговор?
– А вы не были на свадьбе родителей?
– Нет. Почему ты спрашиваешь?
– Вспомнила один разговор моих теток.
– Я сбежала накануне свадьбы. Поступила очень нехорошо. Но меня простили. Все обвинения сняты. Шутка.
– Когда же прекратилась ваша дружба?
Аддисон сделала еще глоток.
– Домик для «Ледяного города» не погиб в землетрясении. Это единственный дом, который я разломала сама. Наша дружба прекратилась после выхода «Ледяного города».
Рима так и думала.
– Наверное, из-за того, что Бим убивает свою жену. Мама часто заговаривала об этом.
Произнося эти слова, Рима знала, что они лишены смысла. Да, ее мать часто заговаривала об этом, но отец неизменно отвечал: «Бога ради, перестань, это всего лишь роман. Вымысел от начала и до конца». Нет, он не порвал бы из-за этого со старым другом. Отец много чего повидал в реальном мире и умел отличать реальность от вымысла.
– Но ведь та женщина совсем не напоминала твою мать. А тот Бим – твоего отца.
– А что касается «Ледяного города» – он тоже был его первым читателем? Он видел текст до публикации?
– Нет. Он куда-то уехал, а электронной почты тогда еще не было. Но я предупредила, что воспользуюсь его именем, и он не возражал. «Меня это только повеселит», – сказал он. Все это было такой дружеской игрой.
– Он не думал, что ему придется убивать жену.
Рима обрела неожиданную уверенность в этом, хотя и не ту, стопроцентную, что звучала в ее голосе. Мать вечно твердила про убийство жены, про то, с каким вкусом описана эта сцена, с каким жаром действовал убийца. «Давай без глупостей!» – резко отвечал отец. Резко. Эти споры всегда были резкими.
Аддисон допила свой виски.
– Единственный, кого я любила по-настоящему, – это мужчина, которого я сама сотворила, – проговорила она, и как было ей не верить? В конце концов, разве она не создала в своем воображении обоих Бимов – и настоящего, и выдуманного?
– Максвелл неплохо о вас заботится, – заметила Рима.
– Это все, что мне нужно.
(3)
В машине Мартина по полу каталась пустая лимонадная банка – то в одну, то в другую сторону, сообразно изгибам дороги, пока Рима не смяла ее ногой. Они заезжали на парковку у склона холма. Светило солнце, хотя и не слишком настойчиво. Земля была влажной после недели дождей, дул прохладный ветер, временами переходя в холодный. Под его порывом в Римин рот попала прядь волос, и пришлось ее вынимать.
На вершине холма, под лучами солнца, стояла красивая старинная вилла. У ее подножия был выстроен винный бар – куда более простецкого вида и поменьше размером. На парковке стояли еще семь машин, три из них – экологичные «тойоты-приус».
Мартин потянул на себя ручку тяжелой двери, выполненную в виде завитка виноградной лозы, и пропустил вперед Риму. Они оказались в зале с мощными деревянными балками и стойкой, сверкающей листами меди. Сначала Рима решила, что в помещении полно народу, но, приглядевшись, обнаружила от силы два десятка человек. Слева от двери на столе лежала гигантская шахматная доска. Рима отметила про себя, что впервые видит в этих краях нечто увеличенное, а не уменьшенное. Женщина за пианино играла «Голубые небеса» – так, словно кто-то ее слушал сквозь гомон и звон бутылок и бокалов. На ней было черное облегающее платье без рукавов, в курчавых волосах – веточка с белыми цветами. «Голубые небеса» сменились «Голубой луной», за ней последовала «Пришла любовь». Рима, как правило, точно угадывала песни, даже те, что были хитами задолго до ее рождения. Но следующая мелодия поставила ее в тупик, хотя в других обстоятельствах она посчитала бы ее «Молочным коктейлем» Келис, эту песню часто напевали ей вслед в школьном дворе, Рима же делала вид, что не просекает сального намека.
К этому времени она уже пила «Блан де блан» и мило беседовала с парой средних лет из Кентукки – те сообщили, что приезжают сюда ежегодно и посылают вино домой под видом уксуса. Есть штаты, куда можно посылать вино, и штаты, куда его посылать нельзя, но уксус можно посылать куда угодно. Кентуккийцы считали это бессмыслицей, ведь любителей вина явно больше. Риме было все равно, но из вежливости она склонила голову, поражаясь.
Официантка была веселой, хипповского вида девицей с большими карими глазами, косой, спускавшейся по спине, и парными сережками: в одном ухе полная луна, в другом – полумесяц. Звали ее Фиона. Рима спросила, насколько велики шансы встретиться с привидением сегодня.
Никаких шансов, жизнерадостно ответила официантка, просто однажды здесь изобрели сорт вина «Призрак Пьера» – по имени того, кто заложил виноградник. Отсюда и путаница. Впрочем, она посоветовалась с другим официантом, круглощеким парнем в голубой гавайской рубашке, который выглядел слишком молодо для такой работы – но, видимо, только выглядел. Тот сказал, что вроде бы винодельня с призраками есть возле Ливермора: ступеньки скрипят, закрытые окна открываются сами, воздух в комнате внезапно холодеет и все такое. Но никаких видений, так, просто становится свежо. Будь там видения, он работал бы там, а не здесь.
Мартин хмыкнул и переменил тему. Казалось, его совершенно не волновало, что он соблазнял Риму обещанием показать привидения, а теперь не может сдержать слово. Очки его были сдвинуты на макушку. Он принюхался.
– Виноград? – спросил он у Фионы.
– Отлично! – восхитилась та.
За что он удостоился похвалы? За то, что догадался, из чего делают вино? Пианистка заиграла «Улицы Ларедо». Мартин взял Риму за руку.
Рима немедленно высвободила руку.
– Мартин, – начала она, но тот уже зашелся краской – ярко-розовые полосы на щеках, будто Рима дала ему пощечину, – я совершенно для этого не гожусь. Потом, мне это сейчас совсем не нужно. И кроме того, я не подхожу тебе по возрасту.
– О'кей, – сказал Мартин. – Одной причины достаточно. И не устраивай мне разнос.
Он вылил остаток своего пино нуар в бак для мусора, поставил бокал на стойку и поинтересовался у Фионы:
– А что у вас тут с шардоне?
Хотя резкий переход от красного к белому выдавал полную неграмотность в винопитии, Фиона ответила «конечно» и налила ему шардоне, рассказав о тоне вина и различных оттенках тона – ягодных, шоколадных, пудинговых, томатных или каких там еще: Рима не прислушивалась, так как чувствовала себя неловко. Но все равно, хорошо, что так вышло, подумала она, что наконец состоялось открытое объяснение. Но все-таки слишком неуклюже.
А может быть, и нет. Мартин уже флиртовал с Фионой, уверяя, что в честь ее надо назвать сорт вина – что-нибудь легкое, со свежим оттенком. Хотя он делал это из раздражения, Риме нравилось, что Мартин пытается так отвлечься. С Мартином у нее было все время так – расположение – неприязнь – расположение и далее до бесконечности. Значит, дальше следовало ожидать приступа неприязни. Нужно только немножко подождать.
Нет, все-таки вышло неуклюже. Дело в том, что она хотела попросить Мартина кое-что сделать для нее – кое-что не из разряда обычного вроде «подкинь в аэропорт» или «проверяй мою почту, пока я в отпуске». Эту просьбу непременно следовало сопроводить объяснением. И даже после этого ей нужно было от Мартина три вещи – чтобы он отвез ее обратно, остался на обед и не грубил своей матери. Почти целый список.
Она начала с главного.
– Что мне на самом деле нужно, так это младший брат.
– Рад слышать. Но спасибо, не надо. – Мартин поболтал бокал с золотистой жидкостью и понюхал ее. – Поздновато мне делить с кем-нибудь материнскую любовь.
– Все, что от тебя нужно, – объяснила Рима самым нежным голосом, – это повесить лапшу на уши одному человеку, которого я в жизни не встречала.
Едва сказав это, она сразу же поняла, насколько все неправильно, насколько плохая это идея – пробовать уговорить Мартина. Правильно – это когда Оливер уговаривал Риму. Риме нравилось выдвигать возражение за возражением, понемногу соглашаться, робко и нерешительно, предвидя худшее, – и с удовлетворением убеждаться в собственной правоте, когда худшее происходило. Она и сейчас была убеждена в том, что произойдет худшее, но на этот раз не ей надо было напророчить и оказаться правой. Эту роль получал сейчас Мартин. Мартин был подготовлен к ней всем ходом своей жизни.