Текст книги "Первая спасательная"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Послушай, – нерешительно начал Станда.Ты обратил внимание на... Адамов?

– Н-да,– ответил Пепек. – И это мне, братец, что-то не по нутру.

– Почему?

– Так. Боюсь, останется Адам в том штреке. Ежели у кого в голове не все ладно, его и допускать к такой работе не след.

– Ты думаешь, он недостаточно осторожен?

– Не в осторожности дело! Адам всегда начеку. Да лезет он туда... словно на смерть, неужто не видел? Будто сказал себе – теперь все равно. Не будь Адам так... привержен к библии, я сказал бы: э, он непременно хочет там остаться. Но у нас эти гельБеты редко покушаются на свою жизнь.

Станда удивился.

– Зачем же Адаму хотеть смерти?

– Да все из-за Марии,– проворчал Пепек.-От этой истории в голову ему неладное лезет... – Пепек подумал. – И еще мне показалось... не знаю...

– Что?

– А нам-то какое дело! Меня только удивило, что Мария пришла его встретить. Не знаю, заметил ли ты, как она на него глядела...

– У нее будто слезы на глазах стояли.

– Ну да. Баба, она всегда сразу сырость разводит – по глазам вмиг угадать можно, когда у нее сердце размякнет. На месте Адама подхватил бы я ее под руку... и на полпути она повисла бы у меня на шее. Вот какой у нее был вид, голубчик. Да, сегодня эта самая Мария на ночь не запрется, не будь я Пепек. Ежели бы Адам не был безмозглой вороной, так заметил бы это, верно? А он идет себе, руки на задницу заложил, голову свесил, чисто слепой... Да что там, – вздохнул Пепек, – может, они дома еще поговорят. Я был бы рад, – добавил он великодушно. – Ну что они, скажи на милость, оба от жизни видят?

Станда молчал, стиснув зубы, словно от внезапной мучительной боли в сердце. Нет, все не так, Пепек ничего не понимает. Мария.. Мария просто удивительно чуткая. Она по-человечески боялась за Адама; потом там ведь стояли жены трех засыпанных...

Я, мужчина, и то прослезился бы. К тому же там ждали все жены, наверное это обычай такой, когда на шахте что стрясется. Вон и Пепека ждала его Анчка... пусть она и шлюха, как говорит сам Пепек.

Все приходят и ждут своих мужей, застыв, как изваяние. Станду охватывает волнение. Когда-нибудь и его станет ждать у решетки одна... немного похожая на Марию, немного-на госпожу Хансен; она пристально посмотрит на него глазами, полными слез, а Станда весело кивнет ей, и они пойдут под руку как ни в чем не бывало. "Пойдем домой, Марженка, я проголодался как собака". И они пройдут по саду с террасами, по которым водопадом стекают вьющиеся розы; только теперь это уже не Мария, а госпожа Хансен в широких брюках, она идет впереди Станды длинным легким шагом. А потом, дома... Станда морщит лоб, не в силах представить себе никакого "дома".

Он видит лишь свою мансарду, чистенькую, новенькую, так что делается даже немножко грустно; и Станда сидит за столиком и ждет. Мария приносит ему на подносе завтрак, и на руках у нее золотые волосики. Она сядет на край постели, потому что второго стула нет, и – расскажи, расскажи, Станда, что там в шахте! "Тех троих мы уже спасли, – скажет Станда просто. Понимаешь, ужас, что там было; дед Суханек чуть совсем там не остался; мне пришлось взять кайло и ползти на животе в штрек, в котором падала кровля..." Мария опустит шитье на колени, побледнеет, на глазах у нее навернутся слезы.

"Станда, Станда, я не знала, какой ты герой!"

Станда очнулся, и ему стало стыдно. Пепек насвистывает сквозь зубы и курит, затягиваясь так сильно, что летят искорки.

– Где же Матула? – удивленно спрашивает Станда.

– Домой пошел, – отрывисто сказал Пепек.Придет после.

– Разве он женатый?

– А как же. Вот этакая бабища у него, – показал Пепек. – Нужно же кому-то его из трактира домой доставлять, а? Ох, и злющая она! И Матулу иной раз бьет и заставляет на колени становиться,ухмыльнулся Фалта.

– Матулу?-ужаснулся Станда. – Этакого силача?

– Он телегу с кирпичами поднимает. Зато Андрее хоть и недоносок, а жена его боится как черта.

– Почему Матула так зол на Андреса? – вспомнил Станда.

– Никто не знает. Может, запальщик его какнибудь обозвал. Погоди, он Андресу еще подстроит штуку... Потому Матула и вызвался, понимаешь? Из-за Андреса, случая рассчитаться с ним ищет. Например, бревном ненароком придавить... Запальщику нужно глядеть в оба, с Матулой шутки плохи.

– А дома на коленях стоит,-дивился Станда.

– Да, брат, с бабами всегда так, – заметил Пепек тоном бывалого человека.

– А почему ты, Пепек, не пошел домой?

– С Анчкой? – Пепек потянулся и сплюнул.А чего она нюни распустила. От этого человек... в ярмо попадает, – неуверенно сказал он. – Как начнешь бабу утешать, так и попал к ней в лапы. Только Пепека не поймаешь! Ну, вот и пришли.

Станда остановился.

– Послушай, Фалта... почему ты, собственно, пошел добровольцем?

– Из-за денег, – процедил Пепек. – Я, брат, старый воробей. За три часа тройная плата – выгодное дельце... Да и пострелята у меня есть, если хочешь знать. От Анчки. Двое, – добавил он нехотя.Что тут станешь делать? Ну пошли, что ли...

XIII

Станда жадно ел, наклоняясь над тарелкой супа.

Какой-то углекоп с "Мурнау", сидевший за соседним столом, так и вертелся на стуле – вот-вот себе шею вывихнет; но Пепек жевал и утолял жажду молча.

– Так вы кристинцы? -не выдержал в конце концов шахтер с "Мурнау".

– Ага, – бросил Пепек.

– Говорят, у вас несчастье случилось.

– Да, болтали у нас тут что-то такое, – сдержанно ответил Пепек.

– И будто троих засыпало.

– Да ну-у! – удивился Пепек.– Гляди-ка, Станда, чего только люди не знают!

Шахтер с "Мурнау" слегка обиделся, но опять не вытерпел.

– Крепильщика Рамаса я знаю, он работал у нас на "Мурнау"; говорил я ему – не ходи на "Кристину", сейчас это самая скверная шахта; туда никто и не идет, разве что такие, кого нигде не берут.

Дзинь! Пепек положил вилку.

– А еще что?

Шахтер с "Мурнау" насторожился.

– Я говорю только, что "Кристина" – третьеразрядная шахта. Вот что я говорю.

– Ну конечно, – меланхолично сказал Пепек. – Не всякая шахта сравнится с "Мурнау". Туда принимают только тех, кто на трубе играет. И добывают там козявок из носу, верно? Потому как угля-то в шахте давно нет.

Тот, что с "Мурнау", всерьез обиделся.

– Вот я и говорю, Малек, – обратился он к трактирщику,– не знаю, как теперь, а прежде всякое несчастье на шахте было общим делом всего бассейна, Спасательные команды с "Кристины", бывало, едут на "Мурнау" или на Рудольфову шахту... А теперь уж и спросить нельзя. А говорят еще – рабочая солидарность! Получите с меня!

Пепек ухмыльнулся ему вслед.

– Да ты не беспокойся, мы тебя на похороны позовем... Он из шахтерского оркестра,– объяснил Пепек Станде. – Дудит в трубу, на всех наших похоронах играет. И потому считает, что без него ни одна беда не обойдется; так и вьется вокруг, прикидывает, богатые ли будут похороны, и много ли раз понадобится трубить шахтерский туш... А, вон и Суханек, Здорово, дед.

– Бог в помощь, – с достоинством поздоровался дед Суханек. Он даже надел праздничную шахтерскую фуражку со скрещенными молоточками.

– Пришел выпить за упокой того обушка? – съязвил Пепек.

Дед расстроился.

– И не поминай лучше. Двадцать пять лет работал, такого не бывало, чтоб я инструмент где забыл.

– Правда?– сказал Пепек. – Ты ведь раньше на "Мурнау" вкалывал, да? Был тут один, говорил, нашли там нынче ржавый обушок. Будто не меньше двадцати лет пролежал. Теперь все ломают голову, кто бы мог оставить этот обушок.

– Слушай, Пепек! – взмолился Суханек.– И чего ты ко мне пристал!

Пепек наклонился к огорченному старику.

– Да ведь я ему ничего не сказал, – шепнул он доверительно. – Еще чего, стану я выбалтывать первому встречному, что у нас на "Кристине" творится! Чтоб над нами вся округа смеялась?

Старый Суханек задумчиво поморгал,

– Говорят, Брзобогатый... еще жив.

– Ну-у?

– Хребет... хребет ему, сказывали, перебило. Теперь пенсию получит.

– Сколько может он получить? – живо заинтересовался Пепек.

– Чего не знаю, того не скажу. А Колмана в больницу свезли. Сначала будто ничего, даже до дому сам добрел, а потом как пошло его рвать, и в беспамятство впал... С головой, должно быть, что-то.Дед Суханек постучал по столу снизу. – Надо сказать, со мной пока в шахте ничего такого не бывало, а спускаюсь я уже двадцать пять годков.

– Только вот с обушком нынче беда приключилась, верно? – подпустил шпильку Пепек. – Зато ты целых два принес на фуражке. – И Пепек одним духом, даже не булькнув, втянул в себя кружку пива.Черт возьми, с меня сегодня самое меньшее ведро поту сошло.

– Смотри-ка, – сказал дед, – а я так совсем не потею. Раньше – верно, лет двадцать назад, тоже здорово потел; но тогда в шахтах такой вентиляции, как теперь, не было. Зато и о ревматизме ни у кого из шахтеров не слыхивали. Все потом выходило.

А трактирщиков сколько около нас кормилось, – пустился вспоминать старик. – Теперь уж давно этого нет. Какое! Вот когда я парнишкой был, умели тогда поддержать шахтерскую честь!

– Хорошо бы Мартинек пришел, – заметил Пепек. – Поет он здорово!

Дед Суханек задумался.

– Да, певали в то время... постой, как это? "Прощай же, милая моя, пора спускаться в шахту..."

Пепек кивнул:

– И знаешь, зачем? Потому что забыл инструмент в шахте. Вот как было дело.

– Слушай, Пепичек, – жалобно сказал дед. – Будет тебе наконец. У кого хочешь спроси, всякий тебе скажет: никогда Суханек ничего не забывал. Ведь меня наполовину засыпало, я уж подумал – конец пришел...

– А что вы тогда чувствовали? – спросил Станда.

– Что чувствовал.– – растерялся Суханек.– Сказать по совести, ничего. Ну, думал, повезет мне, так они, ребята то есть, за мной придут. А потом рассуждал сам с собой, что с Аныжкой будет; она, понимаешь, калека от рождения... Другая-то дочка, Лойзичка, замужняя, так сказать, она за тем Фалтысом, что во второй спасательной, слыхал? С той у меня забот нету никаких, а вот Аныжка... беда с ней вышла, трудные роды были, ну и... Да о чем ты спрашивал-то?

– Каково вам было, пока вы лежали засыпанный?

– Ах, да... Каково мне было... Да я, сынок, и объяснить-то тебе толком не сумею. Ну вроде когда лежишь, и заснуть никак не можешь, и на ум заботы всякие лезут. Да о чем и думать-то? – Дед .С"-ханек откашлялся. Обушка жалко, вот что.

– Я завтра поищу его,– угрюмо пообещал Пеги.

– Ладно! – обрадованно воскликнул дед. – Поищи, пожалуй. Только бы его раньше другая комап ... не нашла! Что они обо мне подумают... со мной срод такого не бывало...

– Вон и Матула пришел, – приветствовал Пенек.– Помогай боже, Матула! Что старуха-то твоя? Отпустила?

– Отчего же не отпустить? – прохрипел Матула и плюхнулся на стул всей своей тушей. – Пустила. Гляди, – и он вынул из кармана полную пригоршню денег; одна монетка выскользнула из неуклюжих пальцев, толстых, багровых, как кровяные колбаски, но каменщик Матула даже не посмотрел вниз. Разложил на столе локти, огромные лапищи, похожий на истукана; Станда тихо присвистнул, увидев разбитые, почерневшие от кровоподтеков ногти – на этих лапах не было ни одного неизуродованного пальца.

– А где же твоя шапка? – безжалостно спросил Пепек.

– Шапка?– пролепетал Матула и сконфуженно заморгал налитыми кровью глазами. – Никакой шапки мне не надобно.

– Она у тебя ее отобрала, а? – продолжал терзать его Пспек. – Чтобы ты не ходил в трактир, а?

– Стану я у нее спрашивать, – громко ответил Матула.

– А что ты, Матула, вообще насчет баб думаешь?– со смаком расспрашивал Пспек, продолжая истязание и подмигивая Станде.

– Да что думать-то? – уклончиво пробормотал гигант.

– А как ты думаешь, добрые они?

– Ясно, добрые.

– А то, что они в трактир приходят кое за кем.,. Не след бы им так делать, правильно?

– Это почему же? – сконфуженно отвечал Матула.-Они знают...

– По-моему, им при этом ругаться не к чему, – продолжал дразнить Пепек.

– Иначе нельзя, – прохрипел Матула, поднимая льдожьи глаза. – А что им делать-то? Разве ты пoнимаешь, какая у меня жена!

– Добрая?

– Добрая.

– А правда, что тебе приходится дома на колени становиться?

Матула побагровел. "Сейчас полетят кружки", испугался Станда и пнул под столом Пепека, – перестань, мол, дразнить.

– Неправда это, – с трудом выговорил Матула.Тогда... я пуговку на полу искал, понимаешь? Пуговку.

– Ага. И потом не смог встать.

– Да. Потом не смог встать. В ногах у меня силы мало.

Пепек подобрал под столом монетку, которую обронил Матула, и подошел к оркестриону.

– Хочешь, музыку тебе заведу?

Оркестрион заиграл итальянскую песенку, звуки полились ручьем; Матула закивал в такт огромной лохматой башкой...

– Здорово, ребята, – произнес мягкий, приглушенный голос, и крепильщик Мартинек стукнул по столу огромным кулаком.

– Пришел! – обрадовался Станда.

– Само собой! – Крепильщик втиснул свое сильное туловище и широченные плечи между товарищами; вот он сидит и весь светится, даже к спинке стула не прислонился – так ему легко. – Как дела?

– Что дома? – церемонно спрашивает у него дед Суханек.

– Сам знаешь, детишки, – с улыбкой отвечает крепильщик. – Разве из дому скоро выберешься...

– У тебя есть дети?-удивился Станда.

– Двое. Девочке пять с половиной годков, а мальчику скоро год сравняется...

– А назвался холостым!

– Ну, там-то конечно, – небрежно махнул рукой Мартинек. – Стану я им объяснять! Хотят холостых, – пожалуйста, стало быть и я холостой, правда ведь? А я уже семь лет как женат, парень, – похвастался он, и глаза у него заблестели, как у мальчугана, которому удалось кого-то ловко провести. -Девочка уже читает сама... Ты заглянул бы как-нибудь.

– Спой нам, Мартинек, – предложил Пепек.

– Сам пой, коли охота, – ответил крепильщик, водя толстым пальцем по запотевшей кружке. – Мальчишка-то... тринадцать кило весит, посмотрел бы ты на него, Станда! Такой плутишка... Мы ему даем морковь, шпинат и все, что нужно; и каждую неделю я его вес записываю, на память останется...

– Держите меня!-закричал Пепек и удивленно воззрился на дверь.

На пороге стоял десятник Андрее и дружелюбно улыбался, поднеся руку к шляпе.

– Бог в помощь, команда...

XIV

– Бог в помощь, команда...

– Бог в помощь, – пролепетал Суханек и хотел было встать, но Пепек дернул его за полу пиджака и снова усадил на стул.

– Сидите, сидите, Суханек, – горячо протестует и Андрее, подходя к столу. – Не стану вам мешать, я только на минутку... договориться насчет завтрашнего дня...

– Вот и хорошо, – спокойно говорит крепильщик Мартинек и отодвигает свой стул, чтобы запальщик мог подсесть.

– Дайте мне... дайте, ну хоть пива, – рассеянно сказал трактирщику Андрее, подсаживаясь к шахтерам; напротив него сидит Матула, положив кулаки на стол, пожирает "пса" Андреса налитыми кровью глазами и глухо хрипит. Дед Суханек взволнованно моргает, Пепек в душе подсмеивается, а крепильщик в упор смотрит голубыми глазами на Матулу; Андрее притворяется, будто ничего не замечает, но ему явно не по себе, его тщедушное тело напряженно выпрямилось...

– Прежде всего я хотел вам сказать,– начал он немного торопливо, – то есть... мой долг сказать вам всем... вы сегодня работали... просто образцово. Так и начальству об этом доложу, – выпалил он облегченно.– Вы для своих... для наших засыпанных товарищей... делали все, что могли. Надеюсь, что и завтра мы все... вся наша первая спасательная докажет... своими руками и всей душой. Вот что хотел я сказать вам... как ваш товарищ.

Стало тихо.

– Понятное дело, – отозвался наконец крепильщик, – мы в грязь лицом не ударим.

– Ради наших товарищей, – повторил запальщик.– Наша команда вызвалась первой, и первой должна остаться... до конца. В работе... и в самоотверженности.

– Еще бы, – ответил крепильщик за всех. – Нам все одно: коли нужно, так мы безо всяких...

Пепек встал, поплелся к оркестриону, будто желая внимательно рассмотреть нарисованную на нем богиню с лирой в руках.

– Спасибо, – с жаром сказал запальщик. – Значит, завтра снова начнем битву...

Щелк!-оркестрион заиграл марш "Кастальдо", музыка так и загремела. Огорченный Андрее умолк, а Пепек отвернулся от оркестриона, глупо ухмыляясь.

– А я думал, господин взрывник уже кончил. Теперь не остановишь, сказал он как бы в оправдание, возвращаясь к столу.

– Черт побери, славно маршировалось под эту музыку! – вздохнул крепильщик. – Трам-тара-рам там-та-да! Эх, ребята!

Андрее в душе взбесился, но виду не показал и стал притопывать в такт.

– Вам нравилось в армии?-спросил он вдруг у Мартинека.

– Да.

– Где вы служили?

– В саперах. Я был капралом.

– Я тоже, в двадцать восьмом пехотном, в Праге. А ты?

– В Пардубице, саперный полк.

Андрее сразу растаял, поднял кружку и подмигнут Мартинеку. Крепильщик в свою очередь понимающе прищурился и тоже выпил. Пепек свирепо фыркнул: извольте радоваться – у пса Андреса будет теперь союзник – только этого недоставало! Он попытался перехватить взгляд голубых глаз Мартинека и кивнул,– мол, тпрру, братец, не связывайся с этим типом; но крепильщик молча улыбался и думал что-то свое; а "Кастальдо" гремело до своего торжественного конца.

И вдруг Пепек просто остолбенел.

– Ах, дьявол! – вырвалось у него.-Адам!

В дверях трактира и вправду стоит длинный Адам, оглядывает зал ввалившимися глазами; увидев Андреса, он удивленно качает головой...

– Адам, иди сюда, дружище!

– Что? Адам? Вот так штука!

– Черт побери! – тихонько срывается с языка Пепека. – Опять, значит, с Марженкои ничего не получилось. – И тут же громогласно: – Ну, иди же, садись с нами, Адам! Откуда ты взялся?

На смущенном лице Адама появляется подобие улыбки.

– Раз уж вся команда собирается... Бог в помощь,– здоровается он в сторону Андреса, не зная куда сесть; всякий старается освободить ему место, но Адам подставляет стул к углу стола и растерянно усаживается.

– Адам, а ты бывал когда-нибудь в трактире?

– Что?

– Не впервой ли ты сегодня в трактире?

– Не впервой, но... – Адам махнул рукой.

– Ну вот, теперь мы все в сборе, – благосклонно оглядел Андрее свою команду, но, наткнувшись на отчужденные взгляды, слегка даже опешил.

– Мы-то в сборе, – многозначительно сказал Пепек, и наступила тишина; запальщик беспокойно заерзал па стуле, вот-вот встанет и уйдет...

– Послушайте, Андрее, – слышится благодушный голос крепильщика, почему вы такой пес?

Странно – запальщик, кажется, почти ждал этого вопроса: он уселся поплотнее п взял в руки свою кружку.

– А ч-черт! – присвистнул Пепек и нетерпеливо наклонился вперед; дед Суханек испуганно вытаращился, медлительный Адам внимательно уставился глубоко запавшими глазами, Матула разжал кулаки и взволнованно запыхтел; все, кроме голубоглазого Мартинека, впились взглядами в серое лицо Андреса.

Андрее поднял глаза – они смотрели страдальчески, но спокойно.

– Я не пес, – произнес он тихо. Все ждут, что он скажет дальше, но запальщик беспомощно пожимает плечами. – Нет, не пес я.

– Ну, хорошо, – недовольно говорит Мартинек.Да на людей вы собакой кидаетесь.

– Разве я кого зря обидел? – восклицает Андрее, обводя всех взглядом.

Крепильщик повел плечами.

– Нет, зря не обижали, но... Ведь вы сами видите, как все о вас думают, верно?

– Я только выполняю свой долг, – возразил запальщик и снова пожал плечами. – Что поделаешь!

– Да, но вам хочется, чтоб его все выполняли. Нельзя же от всех требовать, чтоб каждый собачился на себя, как вы – а вы и на себя злитесь, Андрее, вот в чем ваша беда. Он не виноват, – добродушно обратился крепильщик к остальным.– Ну, он ростом не вышел и все этак на цыпочки становится, так ведь?

– Что ж, не вышел, – с горечью произнес запальщик. – Вам легко говорить. Меня даже в армию брать не хотели, только по третьему разу взяли; какой, мол, из него солдат, – недоросток! Так я им показал, что я настоящий солдат; тогда уж, милый мой, меня перестали называть сморчком. Пес-капрал,так стали звать. Ох, и муштровал же я солдатиков! А в войну... мне дали большую серебряную медаль. Потом говорили: Андрее, оставайтесь на сверхсрочной, из вас выйдет ротный; да я задумал жениться... И девушки тоже смеялись – сморчок, мол, замухрышка. Нелегко мне пришлось, ребята!

– Вот оно что, гляди-ка, – рассудительно заговорил молодой великан. Я это понимаю, только насто тебе незачем гонять. Все мы знаем – Андрее в своем деле понимает, голова у него варит, и все, что он скажет, правильно, так и сделаем. А вот волю языку не давай; чем больше ты кричишь, тем виднее, что ты замухрышка... Ну да, нам-то все равно, – примирительно добавил крепильщик. – Мы уж как-нибудь твой характер выдержим.

Запальщик, как ни странно, был почти растроган.

– Вот видишь, – буркнул он, – мы, солдаты, говорим все напрямик...

Но тут судорожно захрипел Матула.

– Сморчок, замухрышка, – давился каменщик хриплым хохотом; очевидно, до него только сейчас дошло, о чем шла речь.

Андрее побледнел, и нижняя челюсть его воинственно подалась вперед.

– Что?-рявкнул он.

– Придержи язык, Матула, – медленно сказал репильщик; Матула поднял тупой взгляд, да так и остался с разинутым ртом. – И если кто-нибудь на людях, ребята, назовет его замухрышкой, – продолжал Мартинек, – тот будет иметь дело со мной. Что здесь, за столом, среди нашей команды говорилось останется между нами, вот как.

Пепек был явно недоволен и нахмурился, а дед Суханек облегченно вздохнул и замигал выцветшими глазками.

– А я вам что скажу, – оживленно затараторил он, – шахтеру и не к чему быть большим. Замухрышка-то всюду пролезет, – тут старик осекся и опять заморгал. – То есть я хотел сказать, если он ростом не вышел. Был у нас когда-то один забойщик, его замухрышкой и карликом звали...

Пепек фыркнул и был вынужден снова отправиться к оркестриону, чтобы похохотать вдоволь, Станда воспользовался случаем и скрылся в уборную; он не привык пить пиво, голова у него слегка кружилась, и ему ужасно хотелось спать. В коридоре его кто-то догнал – это был Андрее.

– Послушайте, Станда, – торопливо сказал он вполголоса, – мне хочется кой о чем вас спросить. Как вы думаете, стоит ли мне... стоит ли мне угостить первую спасательную? Ведь вы послали мне этот коньяк, и... не знаю... вроде как бы в ответ. Примут они от меня, по-вашему?

Станде вдруг стало даже жаль Андреса, такое волнение звучало в его голосе. И верно, серьезный вопрос, тут надо хорошенько подумать.

– Я не знаю, господин запальщик, – начал он нерешительно, – но... я бы, пожалуй, не стал так делать. А вдруг кто-нибудь не захочет..

– Вот именно, – нахмурился десятник.-А я бы с такой охотой... Мне чего... приятно, когда вы обо мне вспомнили. Скажите, кто это придумал?

– Все, – соврал Станда. – Пепек... и Мартинек.., все.

Запальщик просиял.

– Верно? Так что бы мне такое для них... как вы полагаете?

– Может... выложить на стол сигареты, – предложил Станда. – Это не так заметно. Кто не захочет, может и не брать...

– Верно, – обрадовался запальщик.

– И еще одно, – серьезно добавил Станда. – Уходите домой раньше всех, господин запальщик.

– Почему?

– Чтобы дать им... кой о чем поговорить между собой.

Андрее на минуту задумался.

– Вы правы, – сказал он и торопливо пожал Станде руку. – Спасибо вам!

Станда вернулся с ощущением успешно выполненной дипломатической миссии.

– Что ему от тебя нужно было? -подозрительно спросил Пепек.

– Ничего, – сказал Станда с простодушным видом. – Он просто попал не туда.

Андрее вернулся, и всем бросилось в глаза, что он вдруг начал ощупывать свои карманы.

– Где же это у меня... Пан Малек, дайте мне сигарет. Сотню.

Открытая коробка на столе слишком заметна, ровные ряды сигарет так и просят – возьмите! Каменщик Матула отвел тяжелый взгляд от Андреса к уставился на белую пачку.

– Берите, – предлагает запальщик, ни на кого не глядя.

Разбитые пальцы Матулы вздрагивают.

– Спасибо, у меня свои, – бормочет Пепек и демонстративно постукивает по столу собственной сигаретой.

Мартинек удобно оперся локтем о стол.

– Да. ребята, – начал он медленно, – хотел бы я знать, что там вторая команда сейчас поделывает. Хорошо бы они починили рельсы, чтобы можно было породу вывозить, правда, Станда?

При этом его толстые пальцы, словно ненароком, рассеянно, но медленно, чтобы все видели, вытаскивают первую сигарету из коробочки Андреса.

Станда почти с облегчением переводит дух: молодец Мартинек!

– Я говорил об этом с Казимоуром, – благодарно подхватывает Андрее. Но Казимоур сказал: рельсы-то рельсы, да почва там поднялась, придется ее выбирать, вот что...

Несколько пар глаз следят, как дед Суханек тянется сейчас к коробочке Андреса. Дед испуганно отдернул руку.

– Ну да, почва, – пролепетал он как человек, застигнутый на месте преступления, и торопливо спрятал в карман взятую сигарету. – Там, в восемнадцатом-то, всегда почва была ненадежная. Сухая, очень сухая!

– Верно! – с признательностью сказал запальщик. – Закуривайте, Суханек.

– Спасибо, я уже взял, – отнекивается дед, неуверенно поглядывая на товарищей.

– Да закурите же!

Дед Суханек с несчастным видом берег еще одну сигарету.

– Премного благодарен, я ведь и не курю их вовсе, разве что трубочку. Это для зятя возьму, то есть для Фалтыса. Пепек, ты не хочешь?

– Не хочу.

Пепек хмурится и презрительно сосет свой вонючий окурок. Разговор не вяжется, настроение паршивое, и Андрее кусает губы, лицо у него твердеет, становится серым; один крепильщик сияет радостно, от всей души, а Адама словно и нет: перед ним нетронутая кружка, и он молча глядит глубоко ввалившимися глазами...

Вдруг Пепек быстро потушил свою сигарету и выпрямился, как школьник.

– Ребята, – выдохнул он, – Ханс здесь!

В трактир вошел господин Хансен. Он кивнул всей команде и сел за соседний стол.

XV

Вся команда встала.

– Добрый вечер, – поздоровался за всех Мартинек, и Ханс дружески закивал.

Десятник Андрее стоит как солдат – руки по швам, точно сейчас выпалит: так и так, рапортует десятник-запальщик Андрее и его команда: Адам Иозеф – забойщик, Мартинек Ян – крепильщик...

Мартинек Ян безмятежно сел спиной к господину Хансену; но эта спина прямая и прочная, будто дверь амбара. Вся команда нерешительно рассаживается, последним садится запальщик Андрее, да еще с каким-то полупоклоном, точно извиняясь перед соседним столом; но Ханс уже не смотрит на них и барабанит пальцами. Наступила торжественная тишина, как в школе.

– Расскажите что-нибудь, – вдруг произносит Пепек, взглянув на Андреса, чтобы завязать разговор; но где уж Андресу! – он стал совсем незаметным, сидит на самом краешке стула, просто смотреть жалко, и выжидательно уставился на крепильщика: давай-ка ты, что ли, дружище.

– Так вот... – начал было Мартинек, подмигивая Станде; но тот не сводит глаз с Хансена. Глядика, ребята, он все-таки пришел посидеть с нами! Какая жена у него – глаз не отведешь, и любят они друг дружку, любовь такая, что и рассказать нельзя; а он, видите, оставил жену дома и пришел к нам.

"Я должен пойти к своей команде, – сказал он ей. – Пусть ребята видят – я с ними", – или еще что-нибудь в этом роде... У Станды сердце бьется от гордости, ему радостно. Вот какая наша команда! И Адам пришел, и Андрее, и господин Хансен... Точно мы одна семья, нет, больше чем семья; семью оставляют дома и идут – мужчины к мужчинам. Так и следует, с воодушевлением думает Станда. Мы должны держаться друг друга – этому нас учит работа; а вам, женщины, придется посторониться, мы вернемся, но на первом месте – команда. Вот оно как!

Станда смотрит на товарищей, и от восторга у него бегают мурашки по коже. Я люблю вас, ребята, я люблю вас так, что и сказать невозможно; никогда я не был так счастлив... я готов обнять вас всех, кто тут сидит; от вас пахнет табаком и пивом, вы такие нескладные, одни кости да щетина, но если бы вы знали, как вы прекрасны! Это понимаю я один... и, пожалуй, еще господин Хансен. Ханс тоже понимает, потому и пришел сюда, к вам. Да, и Андрее – красивый, и Матула, и Пепек, словом, все; сам господь бог залюбуется и подумает: черт возьми, вот славные парни, первые спустились в шахту и этакую гору работы там своротили; в мире не найдешь другой такой команды! Но погодите, завтра мы еще обставим там, в шахте, всех остальных! Голыми руками будем пробивать целик; "тик-тик-тик"-подают сигналы те трое; мы уже идем к вам, ползем на брюхе, спинами поднимаем земную кору, что вас придавила; трах! земля разверзается, здесь работают наши руки. Бог в помощь, товарищи, погребенные заживо! Вам рапортует первая спасательная: Ханс Хансен– инженер, Андрее Ян – десятник-запальщик, Адам Иозеф забойщик, Суханек Антонин – забойщик, Мартинек Ян – крепильщик, Матула Франтишек-каменщик, Фалта Иозеф, он же Пепек, – подручный забойщика и Станислав Пулпанс позволения сказать, откатчик.

Станда по очереди обводит всех взглядом. Как они, бедняги, торжественно и чопорно сидят и кое-как поддерживают видимость разговора... Батюшки, "пес" Андрее объясняет Пепеку, как сдавать экзамeH на забойщика; и Пепек, не моргнув глазом, отвечает: "Да, да" – вот это дела! Ежели сам Пепек говорит "да", значит на свете многое переменилось.

И остальные нет, нет и поддакнут, употребляя при этом непривычные "культурные" слова; не важно, что инженер Хансен не понимает по-чешски – он сидит рядом, и от этого все изменилось. Мартинек сидит прямо, как воспитанный мальчик, положив на колени могучие лапы; Пепек похож на внимательного ученика и лишь морщит лоб от усердия; Матула не спускает бульдожьих глаз с господина Хансена; дед Суханек вертится на стуле и просто готов поднять руку, как прилежный ученик в классе: я, я, я знаю; Андрее скромен и старателен – ни дать ни взять учитель, когда в класс приходит школьный инспектор. Только Адам опять как-то ушел в себя, сгорбился и глядит на свою до сих пор не тронутую кружку; а господин Хансен вовсе ни о чем и не подозревает и чертит что-то на старом конверте – вероятно, деталь какую-нибудь для своего изобретения.

Господин Хансен поднял голову и повел носом в сторону Станды, подите, мол, сюда. От гордости Станду расперло до того, что он чуть не задохся и, натыкаясь на стулья, устремился к столу Хансена; он хотел подойти небрежно и в то же время молодцевато, но у него почему-то не вышло, как он ни старался. Хансен показал длинной рукой – садитесь, мол; за ухом у него еще осталась черная полоса угольной пыли – Станде она вдруг кажется очень трогательной: бедняга толком даже не вымылся, так спешил к своей госпоже Хансен, а теперь сидит здесь с нами! Славный парень этот Хансен! А команда тем временем изо всех сил старается хоть как-то поддержать громкий разговор, чтобы, упаси боже, не показалось, будто они слушают. Что это я хотел сказать, ребята, – ну, так вот... и при этом пинают друг друга под столом-давай же ты, черт, говори чтонибудь...

Господин Хансен наклонился к Станде.