Текст книги "Первая спасательная"
Автор книги: Карел Чапек
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Станда украдкой, неуверенно поглядывает на остальных; но его никто не замечает. Дед Суханек сует тощие ноги в рабочие штаны, заправляет рубашку и радостно тараторит о том, как было дело пятнадцать лет назад. Да-а, их там осталось сто семь, куда покрепче тогда трахнуло; мы вытаскивали их на-гора по частям...
Адам сидит с ботинком в руке, смотрит куда-то в пустоту, и на длинной шее у него прыгает кадык; но вот он махнул рукой и натягивает тяжелый заскорузлый опорок. Пепек еще голый, он скребет себе спину и объясняет молодому крепильщику что-то пасчет жульнических порядков на шахте, о пройдохах уполномоченных и так далее; узловатые мышцы на руках и бедрах так и перекатываются у него под кожей, он весь черный и мохнатый, точно собака, и от него разит потом... зато Пепек настоящий крепыш, ничего не скажешь; Мартинек благодушно смотрит на него сверху вниз голубыми глазами, почесывая золотые завитки на выпуклой груди; боже, какой он красивый!-любуется Станда, затаив дыхание; такое сильное, спокойное тело, широкие плечи, руки и ноги могучие, словно бревна... Станде вдруг становится ужасно стыдно своего длинного белого тела, своих вялых мышц на руках и узкой грудной клетки.
"Какой я мужчина", – малодушно думает он и поспешно набрасывает на себя рабочую рубашку; но, выпростав голову из ворота, он видит, что крепильщик Мартинек по-детски улыбнулся ему всем своим круглым лицом. Станда обрадовался. "С Мартинском я подружусь, – думает он уверенно. Сколько ему может быть лет? Тридцать, не больше..." Каменщик Матула сопит, сражаясь со своей рубашкой; брюхо у него обвисло мешком, грудь словно у женшины, спина широкая, сильная, заплыла салом...
Станда морщит нос, так ему противно. Чистый бегемот, ему бы еще только захрюкать. Наконец Матула всовывает свои толстые, словно надутые воздухом руки в рукава и натягивает грязную рубаху; из ворота показывается щетинистая башка и одутловатое лицо; теперь он сидит, отдуваясь, совершенно изнеможенный. "Боже мой, – недовольно рассуждает Станда, – и этот пьяный боров пойдет с нами! Да и вообще мы на героев не похожи; от нас так несет потом и вонью; и это называется спасательная команда! Ничтожная горсточка шахтеров – в огромной душевой нас и не видно! А еще говорят о спасении человеческой жизни! Почему не пошлют больше? Надо бы спустить в шахту всех четыреста пятьдесят углекопов с "Кристины", пусть все сражаются с подземными силами за своих товарищей! Господи, какой будет толк от нас, от этой жалкой кучки!" – думает Станда, и душа у него уходит в пятки.
Но уже появился десятник-запальщик Андрее, по прозвищу "пес"; на нем такая же измятая одежда, как и на остальных, и такая же пропотевшая заскорузлая шапка, но он задирает нос и взглядом пересчитывает людей. Первая спасательная мгновенно замолкает. Каменщик Матула захрипел, взглянул на "пса" Андреса налитыми кровью глазами; он сжимает и разжимает опухшие кулачищи, точно хочет задушить запальщика. Тот скользнул по Матуле взглядом, но.форса не сбавил.
– Готовы?
– Ага, – ответил за всех дед Суханек и вежливо осклабился беззубыми деснами.
– Берите лампы и пошли.
Шахтеры идут цепочкой к клети, помахивая тяжелыми лампами. Над лесом, за отвалами и заборами, стоит золотое послеполуденное солнце; Станде хочется остановиться, – водь это, может быть, в последний раз! На сердце у него грустно и сладко, ни ему приходится почти бегом догонять остальных. Выходит толстый замасленный машинист и смотрит па них.
– Бог в помощь, ребята! – кричит он шахтерам.
– Бог в помощь...
Клеть уже ждет, они набились в нее – можно спускаться. Кто-то протягивает им руку.
– Бог в помощь, молодцы, возвращайтесь!
Клеть проваливается, но еще видно, как наверху у канатов несколько человек в синих блузах поворачиваются и подносят руку к козырьку.
– Бог в помошь!
– Бог в помощь!
У "пса" Андреса твердеет лицо, дед Суханек шевелит губами, точно молится, а клеть летит вниз в черную шахту. У Станды на глазах навертываются слезы, все происходит так торжественно и печально, будто при последнем прощании. Даже Пепек хмурится и молчит; Адам смотрит куда-то ввалившимися глазами, но, вероятно, ничего не видит; Матула тяжело пыхтит, и только круглое, ясное, несколько сонное лицо крепильщика спокойно сияет. Клеть падает стремительно, и у Станды словно отрывается сердце и летит вниз, все глубже и глубже. А черные стены бегут и бегут вверх, и усиливается тяжесть в ногах и духота; горсточка людей с мигающими лампами спускается все ниже – и конца не видно этому спуску.
"Не может быть, – ужасается Станда, – шахта никогда не была такой глубокой, мы падаем уже так долго! А вдруг все это мне только снится?" приходит ему в голову, он тайком щиплет себя за руку и на мгновение закрывает глаза; но по-прежнему бегут вверх отпотевшие стены и тускло поблескивают капельки воды в свете мигающих ламп; по-прежнему крепко стиснуты челюсти Андреса, дед Суханек беспрерывно шевелит беззубым ртом, а Адам смотрит невидящим взором бог весть куда; только крепильщик Мартинек подмигнул Станде как старший товарищ и дружелюбно, чуть смущенно улыппулся, – ничего, дескать, сейчас будем на месте, – или что-нибудь в этом роде. Станда переводит дух.
Клеть замедляет ход и останавливается с мягким толчком; кто-то открывает ее снаружи и говорит:
– Бог в помощь!
У двери стоят двое носилок и толпятся люди.
– Бог в помощь, ребята!
– Бог в помощь!
Здесь это приветствие звучит как-то многозначительней, чем наверху, Станда с трудом его произносит; и эти носилки, и люди с красным крестом на белой нарукавной перевязи... Какой-то десятник подходит к Андресу, и они идут рядом, покачивая лампы; на рудничном дворе стоят ряды пустых вагонеток; Станда никогда еще не видел шахту такой мертвой и странной. Да что здесь: здесь еще светят на потолке электрические лампочки и бегут вдаль, словно бусинки, нанизанные на нитку; бригада выравнивает шаг и идет, идет между рельсами по бесконечному сводчатому коридору; дед Суханек пустился в разговор, Пенек Фалта насвистывает сквозь зубы. Иногда встретится человек с лампой, постоит.
– Бог в помощь!
– Бог в помощь! – отвечают ему.
Вот и перекресток. Десятник с лампой останавливается.
– Ну, мне пора назад. Бог в помощь, ребята!
– Бог в помощь!
"Пес" Андрее выходит вперед – маленький командир, ведущий свой отряд в окопы. Только сабли в руке не хватает этой сволочи. Здесь нет ни кирпичной облицовки, ни цепочки огней; Станда неуверенно косится на деревянную обшивку – потолок что надо, крепь органная, в конце концов, кажется, не так уж плохо, – подбодряет себя Станда. Поворот в боковой штрек, перегороженный вентиляционной дверью.
Бледный длинный человек отпирает ее.
– Бог в помощь!
– Бог в помощь!
– Вот и восемнадцатый! – восклицает дед Суханек. – Мы тут делали проходку двадцать лет назад.
Ох, и гиблый штрек был, почва то и дело вспучивалась... и теперь еще выпирает.
Стоит гнетущая духота, Станда обливается потом, по лбу Матулы тоже стекают тяжелые капли; Пепек вытирает нос тыльной стороной ладони, круглое лицо крепильщика Мартинека блестит, как масляный блин.
– Жарко, правда? – спрашивает он у Станды с улыбкой, будто идут они полевой дорогой под палящим полуденным солнцем и на них веет зноем и запахом хлеба от высокой ржи; но там все-таки порой налетит легкий ветерок, освежит лицо, а здесь – давит неподвижный воздух.
Чуть не падая, Станда вытирает лоб шершавым рукавом, а дед Суханек, сухонький и сморщенный, как пустой кисет, между тем семенит вперед и без умолку весело болтает о чем-то. Адам идет, понурив голову, и лицо его поблескивает, точно дубленая кожа, а "пес" Андрее кажется еще более злобным и высохшим, чем когда-либо. Огонек его лампочки мигает все дальше, точно погружаясь в бесконечную тьму, но все снова и снова возникают перед ним косые пары стоек, с распорок и перехватов свешиваются белые сталактиты, шапки и бахрома подземных лишайников и плесени, и ход опять замыкается, точно валится на тебя; тебе остается лишь, спотыкаясь, шагать вперед и вперед вслед за трепетным огоньком.
Вдруг запальщик Андрее покрутил лампой, как бы подавая сигнал.
– Гляди в оба, – спокойно предупреждает крепильщик Мартинек.
С кровли свешивается треснувшая перекладина; высокому Адаму приходится согнуться, чтобы не разбить себе лоб; за ней другая, третья, целый ряд поломанных балок. У Станды внутри все похолодело: теперь, должно быть, дальше нельзя – обвалится!
Он ждет – сейчас все станут и скажут: "Тут мы не пройдем, баста!" Однако Адам только согнулся больше обычного и двигается дальше, крепильщик опустил широкие плечи, огромный Матула пыхтит позади Станды – лезь же, парень! – а прыгающий огонек Андреса неумолимо ввинчивается в темноту. Уже и Станде приходится нагибаться под продавленной кровлей, он боится взглянуть вверх, где под тяжестью осевшей кровли провисают обломки сланца, – ведь все это может обрушиться, и нас засыплет! Конечно, засыплет: вон сколько камней уже валяется на полу и на рельсах – пустая порода сыплется между лопнувшими затяжками! "Я дальше не пойду!" – хочется заявить Станде; а огонек Андреса все так же быстро бежит вперед, но уже не ровно, а как-то петляя и подпрыгивая, мелькая то там, то здесь; Адам и крепильщик, согнувшись, тоже движутся быстрее, все ближе за спиной тяжелое сопение каменщика Матулы. Станда бежит рысью, перекидывая тяжелую лампу из руки в руку, ему хочется вытереть платком пот, заливающий глаза, да некогда; скорей, скорей бы уж пройти этот штрек! Черт возьми, тут и стойки-то все полопались, выпали из стен, как сломанные лучинки, кровля обвисла и держится лишь на этих обломках – и куда только ведет нас этот Андрее!
Станда готов заплакать от страха, но надо идти, спотыкаться о груды камней, чтобы его не протаранил лохматой башкой согнувшийся в три погибели Матула, тяжело пыхтящий за спиной. И вдруг сам Станда уткнулся носом в широкие плечи крепильщика Мартинека.
– Дальше нет хода? – вырвалось у Станды.
– Есть, – спокойно отвечает Мартинек, протискивая плечи и зад между торчащими бревнами. – Придется здесь чинить.
Станда не в состоянии представить себе, как можно все это привести в порядок: с обеих сторон разрушенная бревенчатая обшивка, лопнувшие пополам стойки, раздавленные нависшей кровлей, которая всей тяжестью лежит на трескающихся подлапках.
"Да мы никогда не выберемся отсюда, – с ужасом чувствует Станда, – нас того и гляди задавит!" И он втягивает голову в плечи, по спине у него струится пот, ноги как-то странно подгибаются, слабеют с каждым шагом; а впереди по-прежнему бодро подмигивает пляшущий огонек Андреса. Господи, и когда только конец этому путешествию!
Вот огонек остановился и сигналит: "пес" Андрее ждет остальных.
– Ну как? Все тут?
Что теперь будет? Вон на перевернутой вагонетке сидит инженер Хансен, подперев голову руками. Андрее пересчитывает взглядом своих подчиненных и сухо приказывает: – За мной!
И, четко отбивая шаг, он подходит к инженеру Хансену, щелкает каблуками и, с лампой в левой руке, вытягивается по-военному.
– Бог в помощь! – официальным тоном рапортует он.
Ханс поднял голову, на испачканном носу у него сверкают бисеринки пота, а на лбу под кожаным козырьком синяки, – будто он с кем-то подрался.
– Явился в ваше распоряжение десятник подрывников Андрее с командой. Забойщик Адам, забойщик Суханек, крепильщик Мартинек, подручный забойщика Фалта, каменщик Матула и откатчик Пулпан.
"Ну и болтун!" – пристыженно думает об Андресе Станда.
Ханс привстал, приложив руки к козырьку.
– Gut. Gut.
Станда выпрямился по-солдатски, дед Суханек даже моргать перестал, великан Мартинек смущенно вытягивает свои ручищи по швам, сам Пепек с усмешкой выпячивает грудь; только Адам смотрит куда-то в угол, а Матула налитыми кровью глазами пожирает бравого Андреса. Хансену хочется что-то сказать, но бедняга не знает чешского языка; поэтому он лишь растерянно улыбается чумазой рожицей, кивает головой и повторяет свое "gut".
– Ну конечно, гут, – отвечает дед Суханек, и все кивают; Ханс славный парень, его все любят.
Сейчас он что-то говорит, скорей всего по-шведски, и показывает длинной рукой в завалившийся угол, перед которым только что сидел.
– Аи-аи! – вырвалось у Пепека.
– Вот так штука, – сказал с видом знатока Суханек и присел на корточки к завалу.
Что там такого – просто груда обломков, – смотрит Станда, изломанные бревна, перемешанные с камнями; вот торчит что-то вроде расщепленной стойки, сверху нависла глыба, которая держится только на двух надломленных перекладинах...
Дед Суханек встал и затянул потуже ремень брюк.
– Погляжу-ка я, что там такое, господин инженер, – говорит он. – Я-то знаю, что к чему в "Кристине".
Хансен хоть и не понимает, но, вероятно, догадывается, о чем речь; он что-то произносит, постукивая пальцем по плечу деда.
– Ладно, ладно, – соглашается Суханек, – я осторожно. Обушок, ребята; я постучу тем троим...
Станда начинает соображать, что это и есть, должно быть, тот самый заваленный штрек. Можно будто бы, как говорил Старик, пробраться по нему до самого конца; но теперь тут, видно, все окончательно обрушилось и ничего нельзя сделать. А тем временем дед Суханек становится на четвереньки и просовывает лысую голову в щель под двумя заклинившимися бревнами.
– Ничего, дело пойдет, – бормочет он.
Вот он уже влез в расщелину до поясницы, дернулся несколько раз – и дедовы опорки исчезают на глазах изумленного Станды в беспорядочной груде обломков крепи.
Пепек Фалта снимает пиджак и рубашку, кладет их на опрокинутую вагонетку; от него нестерпимо несет резким запахом пота. Станда не может представить себе, что же они будут тут делать; пока все только растерянно оглядывают этот хаос; тут настолько тесно, что и не повернешься. Крепильщик Мартинек смотрит голубыми глазами на перепачканного Ханса.
– Господин инженер,– медленно произносит Мартинек, показывая назад толстым большим пальцем, – мы с Матулой можем пока вон там кровлю подбить.
Хансен кивает головой,– смотри-ка, значит он все понимает! Мартинек стаскивает с себя пиджак и с трудом расстегивает толстыми негнущимися пальцами пуговку у ворота рубашки; при этом он смотрит вверх на полопавшиеся перекладины.
– Силища-то какая, – говорит он с мальчишеским восхищением и не может удержаться, чтобы не коснуться кровли ладонью. – Вот так сила, братцы, изумляется он, и на лице его сияет счастливая улыбка. – Ну пошли, Матула, будем ставить подпорки.
Матула неохотно отрывает взгляд от "пса" Андреса и, хрипло пыхтя, вразвалку идет за крепильщиком. "Он, верно, пьян", – думает Станда.
А запальщик Андрее все еще стоит навытяжку перед Хансеном, видимо ожидая распоряжений; Адам стаскивает с себя рубашку; Пепек уже поплевал на ладони и начинает выбирать камни из груды обломков.
– Постой, – басит Адам, пытаясь сдвинуть какое-то торчащее бревно.
Андрее вдруг бешено накидывается на Стаяду.
– А вы что, ворон считать пришли? Марш носить вон те камни!
– Куда? – неуверенно спрашивает Станда.
Запальщик даже зашипел при виде такой беспомощности.
– Пойдем, – рявкнул он и отвел Станду шагов на тридцать по штреку. Сюда. И складывать ровным штабелем, понятно? Уголь отдельно, пустую породу вот туда.
Станда снял пиджак и принялся таскать камни, обливаясь потом. "Как каторжник, – сказал он себе.И это называется спасать человеческую жизнь!"
VIII
У него уже болит поясница, руки разбиты в кровь этими камнями; между лопатками по спине струится пот, щиплет глаза, щекочет ноздри и жжет губы; Станду мучит жажда, он пил бы и пил, шумно втягивая в себя воду. Он уже давно сбросил взмокшую рубаху, теперь штаны прилипают к тощему заду! Непременно какой-нибудь чирей вскочит, – бегаю весь потный с этими камнями! Разве не видит Хансен, как я надрываюсь? А тут вдобавок пришел "пес" Андрее, пнул камни и кричит:
– Это, по-вашему, штабель?! Это куча навозная! Точно метр на метр, и чтоб углы были прямые!..
А Адам с Пепеком тем временем тихонько переговариваются у груды обломков:
– Постой, я немного подрублю...
– Шевельнулось? Ну-ка. погоди...
– Я держу, давай! – пыхтит Пенек, и мышиы у него вздуваются буграми.
Адам прямо сверлит своими впалыми глазами заклиненные обломки и расщепленные бревна; все здесь уже принимает другой вид, появляется отверстие, в которое можно вползти на четвереньках. Издалека доносятся удары по бревнам и скобам – должно быть, это Мартинек с Матулой. "Пес" Андрее усердно бегает от Мартинека к Адаму, торчит над Пепеком, снова обнюхивает кучу камней у Станды, чтобы не стоять без дела; Хансен прислонился к лопнувшей стойке и прикрыл глаза – видимо, прислушивается; над головой иногда так странно потрескивает и шумит, словно где-то с шорохом сыплются камни.
"Как бы с ним чего не случилось", – заботливо, как женщина, думает Станда, – о себе он уже почему-то совершенно забыл. Человек ко всему привыкает.
– Погоди-ка, – громко говорит Адам и оборачивается к Андресу. Суханек что-то запропастился.
Запальщик Андрее остановился как вкопанный, Хансен отлепился от стены, и оба прислушались. Тишина. Слышен лишь визг пилы, и снова шорох, словно сыплются камни.
– Я, пожалуй, полезу погляжу, – нерешительно произносит Адам и озабоченно моргает. – Пора бы ему вернуться.
У Андреса снова твердеет лицо.
– Идите посмотрите, что с ним.
Адам на четвереньках лезет в дыру, вот он втянул свои длинные ноги; только слышно, как он возится где-то в глубине. Станда наклонился было за очередным камнем, но Андрее метнул на него сердитый взгляд и прошипел:
– Тише!
Что ж, тише, так тише; Станда бессильно прислоняется к стене и прикрывает глаза. Вот, значит, и все.
Никакой доблести, никакого "положить жизнь", только камни таскай, как раб...
Опять зашуршало, теперь ближе, из щели между вздыбившимися стойками высунулись опорки Адама.
– Подай кайло, – глухо донеслось из дыры.
Пепек мигом подает кирку, и опорки втягиваются внутрь. Станда вопросительно поглядывает то на Хансена, то на Андреса-что-то случилось? А Мартинек между тем преспокойно работает топором. Из отверстия доносится осторожное постукивание и возня; "пес" Андрее присаживается на корточки у дыры и прислушивается с суровым, напряженным лицом.
– Может, Станде сбегать за носилками? – вдруг предлагает Пепек, но Андрее отрицательно качает головой, не переставая слушать; вдруг он быстро, как барсук, сам влезает в дыру.
Едва исчезли его ноги, как следом за ним ползет и инженер Хансен...
– Случилось что-нибудь? – с замирающим сердцем спрашивает Станда.
– Видно, деда засыпало, – цедит Пепек сквозь зубы. – И на кой черт старый хрен полез туда. – Пепек злобно оторвал щепку от разбитой стойки, потуже стянул ремень на животе. – Надо поглядеть. Погоди тут.
И протиснулся в дыру за остальными.
Теперь Станда остался один на один со своим бьющимся сердцем. Деда засыпало. Каких-нибудь полчаса назад он засучивал здесь рукава... Опять запрещало где-то в кровле; да нас всех засыплет!
Стандс жутко и тоскливо; он прислушивается у дыры, светит в нее лампочкой – ничего, кроме мешанины из дерева и камней. Бух, бух! – долетают глухие удары с той стороны, где работает Мартинек.
Станда побежал туда, не думая больше о лопнувшей обшивке. Крепильщик Мартинек забивает кувалдой толстую подпорку под треснувшую перекладину. Матула, приподняв ее жирным плечом и поддерживая своей бараньей головой, тяжело пыхтит.
– Еще немного, – спокойно говорит крепильщик и бухает большим молотом так, что содрогаются верхние переклады.
– Суханека засыпало, – еле переводя дух, сообщает Станда.
– Да ну? – слегка Давай-ка еще малость...
Лампочка освещает крепильщика снизу; видно, как при каждом взмахе кувалды высоко поднимается его грудная– клетка. Матула тяжело дышит, подпирая разбитое бревно тучным загривком; при каждом ударе кувалды он весь сотрясается и внутри у него что-то покряхтывает; над головой трещит крепь и хрустят раздробленные камни, но Матула, лоснящийся от пота, держит, упираясь широко расставленными ногами, – еще раз, бух, теперь можно отпустить...
Крепильщик Мартинек поглаживает ладонью круглую балку.
– Так, ладно, – говорит он своим мягким, каким-то приглушенным голосом.
Каменщик Матула растирает опухшей ручищей мокрый затылок и, хрипя, переводит дух.
– Нам тут работенки хватит, – объясняет крепильщик, любовно оглядывая две пары рухнувших стоек. – Зато держать будут.
И, вытирая ладони о штаны, Мартинек отправляется за новой подпоркой.
– Суханека засыпало, – повторяет Станда Матуле.
Каменщик поднимает налитые кровью глаза.
– Ты уже говорил!.
– Нас всех засыплет!
– Это почему же?
Почему? Станда не знает, как объяснить этакому тупому волу; разве тот не слышит, как потрескивает и шумит над головой? Весь штрек завалит...
– Весь штрек завалит... – лихорадочно лепечет Станда.
Тут возвращается крепильщик с кругляком на плече.
– Не завалит, дружок, – говорит он невозмутимо, – наша крепь выдержит.
– Что ж вы, не слышите, как трещит все время?
– Мне слушать некогда, – усмехается Мартинек. – Ну, Матула, давай теперь эту...
Станда в смятении бредет к завалившемуся ходу.
Пепек уже вылез оттуда и вытаскивает теперь из дыры осыпавшиеся камни.
– Что там? – поспешно спрашивает Станда.
– Не знаю, – угрюмо ворчит Пепек. – Там можно ползти только друг за дружкой... Кровля ломается...
– А что Суханек?
– Да они пошли за ним, – недовольно отвечает Пепек. – Подай-ка мне кайло!
"Тупицы, тупицы! – в отчаянии думает Станда.– Засыпало человека, а им хоть бы что! И поговорить ни с кем нельзя... Боже, что мне делать?" Опять зашумело в кровле; но Пепек даже не поднял головы – он раскачивает киркой застрявшую глыбу, так что спина у него взгорбилась от усилий.
Станда удрученно вздохнул, нагнулся за камнем и потащил его к штабелю. Так – уложить ровно, чтобы углы были совершенно прямые. Класть камень на камень как можно ровнее... Пусть теперь попробует Андрее сказать, что штабель похож на навозную кучу! Станда с каким-то удовлетворением оглядывает свою работу. Еще немного – и будет ровно кубометр. И откатчик Станда носит камень за камнем и ни о чем другом больше не думает.
IX
Из расщелины залом выползает Хансен и отряхивает костюм.
– Is gut[1 Хорошо (искаж, нем.). ], – отвечает он кивком на вопросительный взгляд Станды и по-детски улыбается.
Теперь вылез "пес" Андрее; лицо у него смягчилось, стало даже какое-то дряблое, как шляпка старого гриба.
– Вытащили деда, – говорит он, ни на кого не глядя. – Там кровля обрушилась, он не успел выбраться...
И он идет посмотреть на работу Станды, но не ругается, только чуть кривит рот.
– Ладно, работайте быстрее, чтобы место очистить!
Для Станды эти слова звучат почти похвалой; он уже, собственно говоря, совсем не сердится на запальщика. Пес и есть, ничего не поделаешь, но когда он видит хорошую работу, так хоть признает это и не лается.
Из дыры .высовываются длинные ноги Адама; вот сн уже весь тут и поднимается с трудом, точно распрямляется по частям. Он взмок от пота и едва стоит на ногах.
– Теперь отдохните малость, – ворчит "пес" Андрее каким-то совсем другим тоном, и Хансен говорит что-то Адаму по-шведски с таким видом, будто собирается похлопать шахтера по плечу. Адам вытирает подглазья – столько там набралось пыли и пота.
– Мало... места было, – еле произносит он и прислоняется к перевернутой вагонетке, потому что у него подкашиваются ноги.
Теперь появляется еще пара опорок, и медленно, на ощупь выползают наружу тощие ноги деда Суханека; он, видно, совсем выбился из сил и лежит теперь наполовину в дыре.
– Давай, давай, дед, – грубо подгоняет его Пепек и тащит старика за ноги.
Суханек наконец вылез и сидит на земле, гладя себя по плешивому темени, весь какой-то обмякший, слабый. Он часто дышит, и раскрасневшиеся течки ходят у него ходуном.
– Так тебе и надо, чего полез? – сердито говорит ему Пепек. – Пошли, что ли, отведу тебя.
– Чего... чего я полез? – растерянно переспрашивает Суханек.– Я только постучать им хотел, понятно? Я эти места знаю.
– И могли там задохнуться, – сердится запальщик Андрее.
– А позади меня рухнуло, – тонким голоском возражает дед. Вернуться-то я и не мог. Двигаю ногами, пресвятая троица, тут же дырка должна быть... а ее и в помине нету. – Дед Суханек засмеялся, обнажив беззубые десны.– Ну, нет ее и нет.
"Пес" Андрее наклонился к нему.
– Послушайте, Суханек, Фалта со Стандой вас проводят.
– Зачем? – удивился дед. – Я могу работать. Я только малость задохся там. – Дед Суханек неуверенно становится на трясущиеся ножки. – А где моя лампа?
– Там.
– Ай-яй-яй, – сокрушается дед. – Значит, там осталась...
И он опять опускается на колени и сует голову в щель.
– Куда?
– За лампой, – бормочет Суханек, а из дыры видна уже только одна дедова нога, но Пепек выволакивает старика обратно.
– Вот чертов дед!
– Ты чего?
– Да ведь там кровля рушится! Сиди и не рыпайся!
Дед Суханек сидит на земле, придавленный горем, и недоумевающе качает головой.
– Я забыл лампу! – шепчет он. – Пепек, у меня там осталась лампа!
Тем временем запальщик Андрее пробует объясниться с Хансеном по-немецки, но дело идет туго, судя по тому, как они оба размахивают руками.
"Я мог бы переводить вам,–думает Станда, – но раз вы меня не приглашаете, ладно! Буду носить камни!"
Хансен усердно кивает головой и говорит теперь по-шведски; черт его знает как, но эти двое в конце концов начинают понимать друг друга. Немного подальше слышно, как Мартинек в штреке подбивает и крепит стойки.
– Слушайте, ребята! – Андрее оглядывается на своих подчиненных, но налицо лишь Адам, Станда и дед Суханек, который никак не соберется с силами. – Господин инженер говорит, что так мы в этот штрек не попадем. Надо по всем правилам сделать проходку, чтоб дорогу проложить.
– Там карманы с газом, карманы, – шамкает дед Суханек.– И знака никакого не подает, а просто вдруг – трах! – и валится, Я ничего не слыхал, и пате вам, вдруг всю задницу засыпало. Пресвятая троица, думаю, непременно это карманы.
– Прежде всего нужно здесь расчистить место и привести в порядок воздухопровод, – продолжал Андрее.– Чтобы тут чисто было, как в забое, понятно вам? Такое свинство нельзя оставлять, если делать проходку!
– Вспомнил! – радостно воскликнул дед Суханек. – Они стучали. Стучали! Я тюкнул обушком в стену, а они ответили. – Суханек осекся. – Да где он, обушок-то? Я там обушок оставил!
"Пес" Андрее взволнованно обернулся к нему, нетерпеливо, отрывисто спросил:
– Суханек, вы уверены, что это они стучали?
– Ну да, стучали, – настаивал дед. – Всякий раз трижды: тук, тук, тук... Только я там обушок оставил...
– Значит, к ним поступает воздух,-с облегчением сказал Андрее. – Вот это здорово, черт побери!
– Ja, – кивает Ханс. – Gut.
Из обрушенного штрека доносится шум, и оттуда показываются ноги Пепека.
– Зачем вас туда понесло? – накидывается на пего Андрее.
– Лазил посмотреть, – цедит сквозь зубы Пепек, выпрямляясь. – Получай свою лампу, дед.
Лицо деда морщится от радостного смеха.
– Вот анафема! А обушка там не было?
– Какого еще обушка?
– Слушайте, Фалта! – вскипает запальщик. – Если вы у меня еще раз выкинете такую штуку...
Пепек бросил на него разъяренный взгляд.
– Съем я, что ли, вашу дыру? – Он посмотрел на свое кайло. – Надо бы подпорки... за тридцатым метром. Там кровля обвисает... Можно только на брюхе проползти. – Пепек сплюнул п сделал вид, что вытаскивает из-под обломков какую-то расщепленную балку, а на остальное ему, мол, наплевать.
– Как будто я сам не знаю, что кровля там провисает,– бурчит Андрее, ни к кому не обращаясь.Значит, проходку придется делать отсюда...
– Если бы там покамест подпорки поставить, – громко говорит Пепек в стену, – можно было бы начать проходку оттуда...
– Как бы не так, – обращается Андрее в потолок,– кто-нибудь туда влезет, а его сверху придавит.., Пепек опять сплюнул, продолжая возиться с балкой.
– Подумаешь, я бы сам поставил подпорки,бормочет он как бы про себя, бесцеремонно повернувшись спиной к "псу" Андресу.
Ага, они поругались и теперь не разговаривают друг с другом!
– ...стану я всякого караулить, как же! – огрызается Андрее, ни на кого не глядя, и демонстративно направляется к Мартинеку.
– Пес!-довольно громко зашипел Пепек. – До чего надоел, сволочь этакая! Еще орать на нас вздумал...
Слышно, как Андрее отводит душу на крепильщике; тот спокойно отвечает высоким голосом...
– Ну как, – обращается Пепек к Хансену, – ставить мне пока там подпорки?
Ханс кивнул.
– То-то же! – признательно буркнул Попек и благодарно сверкнул глазами в сторону Хансена. – Он тоже не боится. Станда, пилу! И просунь мне туда какое-нибудь бревно, понятно?
После этого он налил в ладонь масла из лампы и натер им себе шею и плечи.
– Ну, я полез, Адам. Если запальщик что скажет, передай ему – пусть поцелует меня в ...
Адам кивнул, продолжая разбирать завал.
Дед Суханек все еще сокрушенно крутит головой.
– Первый раз такое случилось; чтобы я да инструмент когда где оставил – в жизни этого не было, тридцать лет не случалось такого, братцы... Я помогу тебе, Станда, – добавил он живо и принялся убирать осыпь; бедный дед со стыда сам себя понизил в ранге, теперь он, как откатчик, носит камни, ковыляет с ними, еле переводя дух...
– Сколько вам лет? – не удержался Станда.
– Пятьдесят пять. А зачем тебе?
– Просто так.
Деду можно дать все семьдесят, неужто шахта так сушит людей? Или тут другая причина?..
Вернулся запальщик.
– Послушайте, Андрее, – восклицает дед, выпустив из рук камень.– Коли тот обушок не найдется, тогда... пусть у меня вычтут...
"Пес" Андрее ничего на это не ответил.
– Давай, давай, ребята, – устало проворчал он. – Скорей бы до воздухопровода добраться...
После этого он присел у обрушенного штрека и прислушался. Конечно, Пепек там. И десятник хмурится как черт, того и гляди укусит.
Теперь Станда обнаруживает некоторый порядок в работе. Мартинек и Матула постепенно приближаются к крейцкопфу, подпорка за подпоркой – вот и ладно, друг, еще тут подпереть бы... Хансен подоидет, посмотрит, удовлетворенно кивнет и идет дальше; то тут, то там он поднимает блестящий чумазый нос к крепи и озабоченно смотрит – не ломаются ли дальше перекладины. Или остановится и настороженно прислушивается. Или опустит контрольную лампочку к полу – нет ли газа; а встречаясь взглядом со Стандой, подмигивает, будто хочет сказать: ничего, ничего, gut, пока все идет нормально.
Дед Суханек перестал тараторить и усердно разбирает завал; у него кривые, дрожащие ножки, но как много может сделать этот невзрачный человечек!
Адам работает молча, неторопливо, но завалившийся штрек словно расступается перед ним; он уже продвинулся внутрь отверстия и, стоя на коленях, расчищает следующий метр прохода. Андресу, наверно, уже надоело, что и обругать-то некого, и он лезет к Пепеку; сейчас они где-то внутри, сердито ворчат друг на друга, лаются, словно два барсука в одной норе. В остальном здесь даже спокойно – нет ни спешки, ни суматохи; только работают люди так, что ног под собой не чуют. Смотри, вот как борются за человеческую жизнь; никакого геройства, – просто тяжкий труд.