Текст книги "Убийцы прошлого"
Автор книги: Калеб Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Прямо перед нами расстилалась бескрайняя ширь Атлантического океана.
Я резко обернулся: за моей спиной неожиданно раздался голос, усиленный и искаженный корабельной системой громкой связи, но несомненно принадлежавший Жюльену Фуше:
– Тридцать секунд до перехода… двадцать пять… двадцать…
Мы приближались к кромке воды, не снижая скорости. Фуше продолжал с пятисекундными интервалами свой обратный отсчет до «перехода», что бы это ни значило, и тут меня пробил озноб понимания: подстегнутый нарастающим ужасом, я сумел перевести надпись на двери.
– Mundus vult decipi, – сказал я вслух. – "Мир хочет быть обманутым"!
Еще не осознав до конца пугающего смысла этих слов, я почувствовал было радость победы – чувство, тут же сменившееся ужасом, когда наше судно, пролетев над береговой линией, на полной скорости нырнуло в глубины открытого моря.
Глава 12
Как только корабль полностью ушел под воду, на его корпусе зажглись мощные прожекторы, осветившие чудовищный вид прибрежных глубин Атлантики. Мы направлялись на север, вдоль берега континента. То, что я увидел, ничуть не напоминало идиллические сцены подводной жизни, возникавшие в памяти из детских книжек и фильмов. Мы плыли в коричнево-бурой жидкости, заполненной отбросами. Все это непрерывно перемешивалось прибрежными течениями, но чище не становилось. Временами можно было определить источник загрязнения – особое отвращение вызывали обширные пространства, заполненные медицинским мусором или останками крупного рогатого скота, – но по большей части все сливалось в единую неразличимую массу.
Эти наблюдения и одинокие раздумья совершенно сломили мой дух. Я, конечно же, знал, что за годы, прошедшие с финансового кризиса 2007-го, забота об окружающей среде стала для большинства стран непозволительной роскошью, однако увидеть последствия собственными глазами – это был шок.
Казалось, что прошло немало времени, прежде чем меня проводили в мою каюту. На этот раз мной занялась не Лариса Трессальян (я решил, что она ухаживает за своим братом, пораженным загадочным недугом), а диковинный человечек, которого мне представили как доктора Леона Тарбелла. "Специалист по документам" был единственным членом команды корабля, с которым я не был прежде знаком лично или хотя бы понаслышке. Но остальные члены команды обращались с ним на равных, и это придавало ему в моих глазах определенный интерес.
– Как вам здешний интерьер? – приветливо спросил меня Тарбелл, когда мы спускались по деревянной лестнице на нижнюю палубу корабля. Его неуловимый акцент да и все его поведение отличались некой двусмысленностью: несмотря на очевидное дружелюбие, он, казалось, получал удовольствие от томившей меня тревоги.
Тарбелл вытащил из кармана пачку новых бездымных и предположительно "безопасных для здоровья" сигарет, которые американской табачной промышленности недавно пришлось выпустить на рынок под судебным и политическим давлением блока восточно-азиатских стран, и предложил мне закурить. Я отказался. Закурив, он продолжил:
– Мне все это не по вкусу, я предпочитаю современность. В ней есть минимализм, сила, атлетизм – сексуальность, наконец.
– Некоторые просто назвали бы ее уродливой, – быстро добавил я, не подумав, что Тарбелл может обидеться, но он лишь рассмеялся:
– Это верно! Современный стиль действительно может быть уродлив, – тут его пламенный взгляд стал еще более возбужденным, – уродлив и сексуален!
Вскоре я убедился, что для Тарбелла весь мир людей и вещей делился на две части: "сексуальные!" объекты, и объекты, «сексуальностью» не обладающие. Несмотря на простоту этой философии, она показалась мне столь же правомерной, как и любая другая, но была, по крайней мере, забавнее прочих, особенно если учесть энергическую комичность, с которой Леон высказывал свои утверждения. Словом, я с удовольствием посмеялся вместе с ним по дороге к моей каюте, немного сбросив владевшее мной напряжение.
Убранство небольшой каюты, предоставленной в мое распоряжение, напомнило фотографии с трансатлантических лайнеров начала двадцатого века. По сравнению с зябкими сорока пятью градусами [1]в коридоре, внутри было тепло. Деревянные стенные панели, небольшая прозрачная секция наружного корпуса корабля в форме иллюминатора, затемнявшаяся по желанию нажатием кнопки, стеклянные абажуры тонкой работы, санитарное оборудование из мрамора и керамики, походившие на настоящий антиквариат, – все это создавало атмосферу гостеприимства и так резко отличалось от высокотехнологичного интерьера носовой части, что я вновь пришел в замешательство.
– Прошлое и будущее бок о бок, – сказал Тарбелл, кивнув. – Можно сказать, что на борту этого судна время не существует. Таков уж Малкольм!
Мысли мои вновь обратились к хозяину корабля.
– Он поправится?
Тарбелл уверенно кивнул:
– Приступы через некоторое время проходят.
– Но что с ним?
– Мне несколько неудобно говорить об этом с вами. Возможно, он сам вам все расскажет. Или, возможно, Лариса. – Хлопнув меня по плечу, Тарбелл демонически ухмыльнулся: – Она положила на вас глаз – счастливчик! Женщина редкой красоты, обаятельная, великолепная – и сексуальная! Думаю, вы присоединитесь к нашей маленькой компании!
Уже уходя, он добавил:
– Вы найдете в каюте все, что вам нужно, включая чистую одежду. Обедаем мы в носовой палубе, начало через полчаса. Малкольм сказал, что вы любите водку – приходите, я поделюсь с вами своим личным запасом!
Было ясно, что эти люди знали обо мне почти все, начиная с размера и предпочитаемого мной стиля одежды (в шкафу не было ни одной вещи, которую я не мог или не захотел бы надеть), до выбора спиртного. Способ, которым они получили эти сведения, занимал меня не больше чем примерная стоимость постройки корабля, на борту которого мы находились. Отец Малкольма и Ларисы, Стивен Трессальян, создатель спутниковой системы, преобразовавшей современный Интернет, был одним из богатейших людей мира. А еще он был лидером и вдохновителем группы информационных технократов, которые в ходе кризиса 2007 года объединили свои личные и корпоративные фонды, чтобы гарантировать платежеспособность американского правительства, подобно тому, как это сделали Дж. П. Морган и его партнеры столетием раньше. Чтобы не допустить контроля Вашингтона над экономикой и информацией Трессальян и его союзники использовали этот факт как дубинку, нанеся смертельный удар и так уже изрядно пострадавшей концепции приватности, или неприкосновенности личной жизни.
Наследники информационного магната обладали, таким образом, практически неограниченными ресурсами, но это не помогло ответить ни на один из вопросов, крутившихся в моей голове, пока я умывался и переодевался к обеду: чем на самом деле заняты эти люди и почему они, как сказала мне Лариса, решили, что нуждаются во мне?
Через двадцать минут я уже направлялся в носовой отсек, намереваясь на этот раз получить вразумительные ответы.
Глава 13
Стол для совещаний на нижней палубе носового отсека был накрыт изысканной скатертью и сервирован фарфоровой посудой, серебряными приборами и свечами. Пространство за иллюминаторами окрасилось в густые сине-черные тона, а это означало, что мы, оставив позади прибрежный мусор, повернули к востоку, в открытую Атлантику. Мощные прожекторы корабля вонзали в эти легендарные глубины столбы света, но, восхищаясь окружавшей нас красотой, я не мог отделаться от ощущения, что в этой красоте есть нечто необычное, странное, даже пугающее. Я попытался объяснить это ощущение тем, что нахожусь в непривычном месте – и вдруг понял, что на самом деле меня поразило полное отсутствие за бортом признаков жизни.
Тарбелл уже стоял у стола вместе с Куперманами. Я совершенно не представлял себе, кто и где готовил эту еду, но аппетитнейшие запахи, наполнявшие помещение, говорили сами за себя. Тарбелл предложил мне рюмку водки (какой-то неизвестной мне русской марки) из личных запасов, а Эли Куперман тут же спросил:
– Вы ведь любите жареного барашка, доктор Вулф? С кровью, верно? Он будет готов через несколько минут.
– У нас обычно нет времени как следует поесть днем, – добавил Иона Куперман, направляясь к небольшой двери, ведущей на камбуз, где у кухонной плиты сосредоточенно колдовал Жюльен Фуше, – поэтому мы стараемся сделать ужин как можно более изысканным.
Элегантные фарфор и столовое серебро были, несомненно, старинной работы.
– Полагаю, что вам это удалось, – только и смог сказать я, отхлебнув предложенной Тарбеллом водки и пытаясь привести мысли в порядок: ведь с этого самого места я только что следил за кипением битвы, – и продолжил, – чем же вы все так заняты днем, когда не штурмуете тюрьмы? Я был бы благодарен за объяснение.
– Штурм не был запланирован! – почти прокричал Фуше с камбуза. – Личный проектец lesfreres Киреrmап [2]полностью вышел из-под контроля!
– Да ладно тебе, Жюльен, – откликнулся Эли. – Этот проект ничуть не хуже других. Ты же видел статистику: со времен экономического краха увлечение азартными играми превратилось в настоящую эпидемию, и я не мог допустить, чтобы какие-то байки, совершенно абсурдные с точки зрения антропологии, подвели под это рациональную базу. Если б мы смогли подбросить туда наши доказательства…
– "Подбросить"? – перебил я его с изумлением. – То есть вы ничего оттуда не крали?
Иона Куперман послал мне доброжелательный взгляд.
– Надо сказать, доктор Вулф, что в том захоронении абсолютно нечего было красть.
– Можно просто Гидеон.
– С удовольствием, Гидеон. Вы, должно быть, знаете, что индейские племена, называющие себя "коренными американцами", на самом деле не были первыми обитателями этого континента. Об этом известно уже давно. Однако многие племена постарались скрыть или уничтожить все, что могло бы свидетельствовать истинность этого вывода. Они боялись – и у них были для этого основания – что если они предстанут обычными завоевателями, занявшими место своих предшественников, то потеряют эмоциональное и историческое оправдание многим своим сомнительным занятиям, – например, появлению целого поколения азартных игроков, не вылезающих из казино.
– Захоронение во Флориде исследовала группа из Гарварда, – продолжил Эли, – и мы с Ионой попытались подброситькое-какие артефакты, чтобы доказать, что…
Эли вдруг умолк, услышав звуки колес кресла Малкольма Трессальяна на центральной палубе уровнем выше. Я понял, что все собравшиеся внизу беспокоятся за здоровье своего предводителя. Напряжение исчезло с их лиц, когда он подал голос:
– Ну какой же ужин без профессиональной дискуссии из-за разницы во взглядах! Хотя, доктор Вулф, вскоре вы поймете, что по вечерам эти споры приобретают порой весьма личный характер.
Медленные, тяжелые шаги Трессальяна по металлическим ступеням означали, что он спускается на костылях, и когда он наконец предстал перед нами, в его голубых глазах не было и следа прежних мук. За спиной Трессальяна я увидел полковника Слейтона, готового, если потребуется, немедленно прийти ему на помощь, и Ларису, выглядевшую после тяжелого боя с силами правопорядка еще привлекательней.
– Ну, джентльмены, кого мы сегодня бьем? – продолжал Трессальян. Я обратил внимание на то, что никому и в голову не пришло осведомиться о том, как он себя чувствует, раз он оправился от жестокого приступа, истерзавшего его голову, а затем и тело. Я решил вести себя так же, припомнив слова Тарбелла о том, что эти припадки случались довольно регулярно, и допустив, что Малкольм, как и в тот первый раз, когда я увидел его выбирающимся из кресла, вовсе не жаждал помощи и сострадания.
– Но, Малкольм, это же нелепо! – заорал Фуше, возникая из двери камбуза. – Эли и Иона все еще утверждают, что их выходка во Флориде вполне стоила тех проблем, что она нам принесла!
Все разом зашумели, и в воцарившемся гаме Лариса подвинулась ближе ко мне.
– Простите, что не смогла сама проводить вас в каюту, – сказала она тихо. Ее темные глаза мерцали в мягком свете столовой даже чуть ярче, чем серебристые волосы. – Все в порядке?
– О да, превосходно, – ответил я, вновь чувствуя ужасную неловкость от ее присутствия. – Доктор Тарбелл постарался помочь мне обустроиться, хотя это было нелегко. А ваш брат, он…
– Теперь с ним все в порядке, – она еще понизила голос. – Но мы сможем поговорить об этом позже.
Спор вокруг стола продолжался, пока Трессальян наконец не поднял руки:
– К порядку, джентльмены. Иона, Эли – я думаю, в ближайшем будущем нам придется просить вас ограничить действия, касающиеся азартных игр, чисто информационнымирамками. Мы не ставим вам в вину ваше усердие, ибо все понимаем размах проблемы и ложные посылки, лежащие в ее основе. Но сейчас мы первым делом должны заняться задачами поважней. Я уже не говорю о том, что мы непростительно невежливы с нашим гостем, который, если я не ошибаюсь, не понимает и десятой доли того, о чем мы тут говорим.
Я улыбнулся и покачал головой: – Нет, Малькольм, вы неошибаетесь.
– Тогда прошу садиться, а Жюльен подаст на стол, – Трессальян уселся во главе стола, указав мне на место рядом. – Доктор, мы постараемся прояснить ситуацию, после чего вы сможете оценить, как наши идеи работают в Афганистане.
Он наклонился ко мне, и его голубые глаза сверкнули:
– И тогда вы сможете понять, привлекает ли вас жизнь в центре котла, где варится глобальный хаос…
Глава 14
Вскоре из двери камбуза появился Фуше с подносами, уставленными простой, но изысканно приготовленной едой. Посмотрев на Трессальяна, я сразу понял, что все они годятся для человека, страдающего тяжелым нервным заболеванием. Мои впечатления подтвердились, когда я обнаружил, что он совершенно не употребляет алкоголя.
– Простите, – сказал я, продолжая изучать его, – но вы сказали "глобальный хаос"?
– Разумеется, исключительно с достойной целью, – поспешил ответить он. – Ну, по крайней мере, в целом. Однако чтобы понять эту цель, вам, боюсь, придется для начала усвоить философию, которую мы все здесь разделяем.
– Я весь внимание.
Трессальян кивнул.
– Итак, с чего начать? Возможно, нам послужит простое наблюдение. Как вам понравились прибрежные подводные виды?
Я в потрясении поднял на него глаза. Так вот зачем корабль провел столько времени в грязных прибрежных водах? Чтобы произвести на меня впечатление, подобно тому, какое произвела на меня Лариса, умело управлявшая большим рейлганом во время битвы с нашими преследователями?
– Гнетущее зрелище, – ответил я осторожно.
– А океан вокруг нас? – продолжал Трессальян. – Вы не заметили, что в нем чего-то не хватает?
– Рыбы, должно быть, – пошутил я, но осекся, заметив, с какой серьезностью смотрит на меня вся команда. – Господи! Неужели все и в самом деле так плохо?
– То, что вы видите вокруг, говорит само за себя, – полковник Слейтон провел пальцем вдоль шрама на щеке. – Прибрежные воды Атлантики превратились в самый настоящий свинарник, потому что правительство лжет, будто заставило весь мир строго следовать рыбоохранному законодательству. А на самом деле жалкие остатки основных видов рыб загнаны в дальние уголки океана, где их непременно найдут, и очень скоро истребят.
Он продолжал аккуратно ощупывать свой шрам, и я вспомнил, что именно "официальная ложь" правительства сделала его тайваньскую кампанию столь губительной.
– Да, – мрачно согласился Трессальян. – Конечно, хотелось бы надеяться, что все это лежит за гранью современных норм человеческого поведения. Однако же если принять во внимание разглагольствования, которыми нас кормили целое поколение, наш век должен был отойти от этих норм, не правда ли, доктор?
– Что вы имеете в виду?
– Согласитесь, что на заре нашего века человечество получило уникальную возможность улучшить и себя, и планету. У него были для этого все необходимые средства, – голос Трессальяна приобрел отчетливую ироническую нотку. – Но наступил век информации.
Его тон озадачил меня.
– В значительной мере благодаря вашему отцу…
– Да. В значительной мере благодаря моему отцу, – проговорил он жестко, безо всякой иронии.
Я отодвинул тарелку и наклонился к нему.
– Недавно вы назвали его работу «грехом». Почему?
– Перестаньте, доктор, – ответил Трессальян, поигрывая узким серебряным ножом. – Я думаю, что вы прекрасно знаете, почему. Более того, я подозреваю, что вы согласны с моей оценкой.
– Возможно, я разделяю некоторые из ваших убеждений, – сказал я, тщательно взвешивая слова, – однако я мог прийти к ним по иным причинам.
Он вновь улыбнулся.
– О, сомневаюсь. Но давайте все же попробуем разобраться. – Трессальян с трудом поднялся на ноги, оставив на тарелке добрую половину своего ужина, и начал медленно обходить стол. – Действительно, мой отец и его коллеги добились того, что большая часть населения Земли получила доступ к современному Интернету, который весьма заманчиво – и, надо сказать, успешно – рекламировался как "мир неограниченной информации". В эпоху торжества, в эру буйного расцвета капитализма и всемирного свободного рынка им не составило труда распространить убеждение в том, что, входя в Интернет, человек становится частью безграничной системы свободы, истины – и вместе с тем могущества. Человечество уселось за терминалы и принялось работать мышкой, а тех, кому не давали покоя философические сомнения, легко обольстили верой в то, что они распространяют демократические ценности свободного обмена не только товаром и информацией, но и идеями. Иными словами, их убедили в том, что они меняют мир к лучшему. – Он вновь обратил взгляд к океану, и выражение его лица чуть смягчилось. – А в это время загрязнение воды и воздуха росло, как никогда ранее, необъяснимо и неуклонно. Мир охватили новые пандемии, для лечения которых не существовало лекарств. Нищета, анархия и столкновения опустошали все новые уголки Земли. – Приподняв брови, он вздохнул: – И рыба – рыба исчезла.
Когда он снова посмотрел на меня, лицо его излучало парадоксальное, тревожащее спокойствие.
– Как это могло случиться, доктор Вулф? Как это могло произойти в эпоху, когда свобода информации и свобода торговли, по общему мнению, творят новый и благой мировой порядок?
В этот момент корабельная система громкой связи вновь издала нежный пульсирующий сигнал, и полковник Слейтон объявил, что через две минуты произойдет очередной "переход".
– Мы на несколько часов поднимемся в стратосферу, доктор Вулф, – произнес Трессальян. – Как вы относитесь к кофе и десерту на высоте семидесяти тысяч футов?
Я и не заметил, что, пока мы ужинали, корабль стал двигаться под углом к горизонтали, и всего через несколько секунд сквозь волнующуюся поверхность океана стал виден колеблющийся диск почти полной луны. Не снижая скорости, корабль, приводимый в движение мощью сверхпроводящих магнитогенераторов, взмыл из воды к небесам так плавно, что на столе не звякнула ни одна чашка.
Полковник Слейтон молча прошел к трапу и принялся подниматься в среднюю палубу к пульту управления кораблем.
– Нет нужды связываться с островом, полковник, – бросил ему вдогонку Трессальян. – Я уже перепроверил приборы. Мы прибываем на заре.
– Простите, Малкольм, – ответил полковник, не сбиваясь с шага, – но с военной привычкой к резервному дублированию не так-то легко справиться.
Трессальян улыбнулся мне.
– Исламские террористы в Афганистане, – объяснил он, – отказались обратить внимание на наши предупреждения об атаке американцев, так что нам придется заставить их уйти. Вместе с ними в туннелях находятся женщины и дети, и я не хочу, чтобы на моих руках оставалась их кровь.
– Но каким образом вы собираетесь их заставить?…
– Я бы мог вам объяснить, – ответил Трессальян, отвернувшись от иллюминатора и тяжело переставляя ноги, – но думаю, что вам будет полезней увидеть это самому.
Глава 15
Когда корабль выровнялся в холодном и разреженном воздухе стратосферы, Трессальян возглавил торжественную процессию и повел ее в обзорный купол верхней носовой палубы. По пути мы заглянули в пост управления на средней палубе, чтобы прихватить инвалидное кресло Трессальяна, и я увидел и услышал, как, подчиняясь командам Слейтона, мерцали и гудели приборы в консоли, отметив про себя, что мой первый восторг, вызванный заложенными в корабль фантастическими техническими возможностями, поутих.
Поразительно, до чего быстро человеческий разум привыкает к плодам прогресса и начинает принимать их как нечто обыденное. По правде говоря, в моей ускоренной адаптации сыграли свою роль и водка Тарбелла, и становящиеся все более откровенными намеки Ларисы, но основная заслуга принадлежала соблазняющему могуществу технологий, о котором только что рассуждал мой гостеприимный хозяин, – отказавшись, впрочем, объяснить мне цель нашего путешествия в Афганистан вплоть до нашего прибытия на место.
Устроившись в доставленном для него кресле, он объяснял:
– Пока обычный среднестатический гражданин был полностью захвачен массовой эйфорией вокруг информационных технологий, а компании-производители гордо именовали себя "агентами нового демократического порядка", реальная экономическая и информационная власть, далекая от какой бы то ни было децентрализации, сконцентрировалась в руках небольшого числа мегакорпораций. Они контролировали не только содержание информационных потоков, но и развитие конкретных технологий для получения и обработки информации. И хотя в вашей стране по крайней мере боролись за обладание этим мощнейшим из средств влияния, экономический крах 2007 года положил конец этой борьбе. В мире, который рушился на глазах, Вашингтону не оставалось больше ничего, как обратиться за помощью к людям вроде моего отца. Помощь эта была предоставлена, но – за определенную цену…
– Проще говоря, – подытожил спустившийся к нам с капитанского мостика полковник Слейтон, – правительство они купили.
Трессальян улыбнулся ему, затем вновь обратился ко мне:
– У полковника несомненный дар краткости, который ошибочно почитают сухостью и равнодушием, но не забывайте: никто не пострадал от воздействия информационных технологий больше, чем участники Тайваньской кампании, которые посвятили себя целям поважней, чем рынки Китая. Да, информационные технократы, и мой отец в их числе, купили правительство, и с тех пор все законодательные инициативы и материальные ресурсы были отведены от программ регулирования, от медицинских и экологических исследований, от сферы образования, от программ помощи отсталым странам – даже от военных разработок – короче, от всего. Все сэкономленные таким образом средства были брошены на подъем старых рынков и создание новых.
– Допустим, – согласился я, от близости Ларисы чувствуя себя все более непринужденно. – Предположим, я согласен с вами – так что с того? Вы сами говорили, что подобное на протяжении человеческой истории происходило не раз.
– Нет,Гидеон, – сказал Жюльен Фуше, охватывая мясистой рукой крохотную чашку с эспрессо. – Малкольм сказал отнюдь не это.Начало событий было, возможно, не таким уж оригинальным, но каким будет их финал? Аналогов тому, что происходит сегодня, в мировой истории попросту нет. Плотину прорвало; человеческое общество, и без того пресыщенное избытком информации, теперь в ней просто захлебывается. Скажите, вам ведь знакомо понятие «локальный экстремум»? Момент, после которого темп и интенсивность процесса возрастают так резко и радикально…
– …что количественные изменения переходят в качественные, – закончил я за него. – Да, профессор, я в курсе.
– Ну, в таком случае, – продолжил Фуше, – позвольте довести до вашего сведения, что мировая цивилизация только что достигла этого момента.
Некоторое время я сидел молча. Пусть его слова звучали совершенно неправдоподобно, но просто так отвергнуть их я не мог – слишком серьезен был источник сведений.
– Вы хотите сказать, – наконец решился спросить я, – что последние поколения информационных технологий качественно настолько превосходят все мировые достижения прошлого – такие, как, скажем, печатный станок – что их внедрение повлечет качественный сдвиг в самой структуре общества?
– Precisement, [3]– согласно кивнул Фуше. – И не удивляйтесь, доктор. Создатели этих технологий уже столько лет твердят, что они несут огромные сдвиги. А мы, – те, кто собрался здесь, – считаем эти изменения… – подбирая подходящее слово, он отпил глоток эспрессо, – зловещими.
Затем настал черед Леона Тарбелла.
– Гидеон, "век информации" не породил никакого свободного обмена знаниями, – сказал он. – Все, что у нас есть – это свободный обмен некими данными, которые бесполые стражи инфотехнологий сочтут дозволенными.
– Да и сама сущность этих технологий подразумевает, что никакого реального, адекватного знания больше не существует, —добавил Эли Куперман. – Ведь обрывки информации, которым эти стражи позволяют просочиться сквозь системы доставки, крайне беспорядочны и принципиально неверифицируемы. Причем в лучшем случае это просто неверные сведения. В худшем – намеренная, расчетливая ложь, простенькая либо затейливая, масштабная, подкрепленная сфабрикованными доказательствами и подделанными цифровыми изображениями. А возможность проверить источники сведений появилась слишком поздно, – когда эти технологии уже завоевали мир.
– И не забывайте, – присовокупил Иона Куперман, – ведь уже не одно, а несколько поколений детей выросло только на этих модифицированных, некорректных данных…
– Эй, эй, помедленней! – заорал я, подняв руки. Последовала передышка. Я глубоко вдохнул. – Все это выглядит как какая-то теория заговора, худшего разбора технопаранойя. Ради бога, да с чего вы решили, что люди спокойно съедят фальшивку, которая приведет к изменению фундамента целых обществ?!
Воцарилось странное молчание. Затем все, один за другим, обернулись к Трессальяну. Не глядя на меня, он медленно развел пальцы, затем сжал их. Через некоторое время он все же поднял на меня глаза, улыбаясь незнакомой блуждающей улыбкой.
– Видите ли, мы знаем это, доктор, – тихо произнес он, – поскольку этим мы занимались и сами.
– Вы?
Трессальян кивнул.
– Правда, всего лишь несколько раз. И позволю себе заявить, что самое выдающееся дело такого рода у нас еще впереди – если вы нам поможете.
– Но… – Я пытался понять. – Но мне казалось, вы противтаких действий.
– Ну да, против. – Трессальян с трудом развернул свое кресло и подкатил к самому переднему краю купола. Его голос наполнился гневом и отвращением. – Человеческое общество поражено болезнью, доктор. Да, это бестолковое и ограниченное общество заражено информационной чумой. А чем занимаемся мы? – Успокаиваясь, он устремил взгляд в мрачное темнеющее небо. – Если повезет, наша работа станет антибиотиком, который толкнет общество на борьбу с инфекцией. Это при условии, – его черты исказила мука сомнения, – что мы не уморим пациента.
Я хотел было просить Трессальяна пояснить эти странные слова, но вдруг корабельная сирена запела вновь. Слейтон объявил, что мы снижаемся до "крейсерской высоты" – это невинное выражение, которое я скоро выучил, означало не путешествие для развлечения, а полет на высоте нескольких сотен футов над землей, как это было во Флориде, когда я впервые ступил на борт корабля. Все вскочили и сгрудились вокруг Трессальяна. Волнение росло. Я как мог старался не отстать от остальных, но все равно двигался замедленно, так как мне нужно было переварить услышанное. Неужели все это говорилось всерьез? Неужели они все на самом деле верят в манипуляции с распространением в обществе важной информации – да еще и для того, чтобы донести до этого самого общества, до чего в наше время просты – и опасны – подобные обманы? Бред, бессмыслица…
И тогда, все еще трепеща от близости Ларисы, я припомнил кадры убийства президента Форрестер с диска, который дали нам с Максом. Уже год как миру успешно скормили версию этого события, которая даже отдаленно не напоминала правду. А теперь сильнейшая мировая держава собирается применить военную силу на основании содержащихся в ней сведений – сведений, сфабрикованных Трессальяном и его командой, которые сейчас торопятся успеть к началу схватки, чтобы – что? Просто наблюдать за событиями? Вместе с чудо-кораблем принять в них участие? Или управлять событиями, навертев еще больше информационных фальшивок? Почти страшась узнать правду, я молча отвернулся к окну и стал вместе с остальными вглядываться в окружающую нас темноту.
Даже в смятении, я не преминул отметить, что высота нашего полета снова изменилась, хотя на внутреннем давлении это никак не отразилось. Мы снова летели низко над водой, и я с изумлением узнал, что на сей раз это были воды Аравийского моря – и, следовательно, что в стратосфере скорости нашего корабля превосходят скорости любого сверхзвукового самолета. Пока я смотрел на освещенные луной волны, проносящиеся внизу под нами, Лариса повернулась и прошептала мне на ухо:
– Я не то чтобы не согласна с тем, что они говорят, доктор, – уверяю вас, что я разделяю их мнения, – но попробуйте просто забыть о них и насладиться полетом. Неужели какая-нибудь философская дискуссия может заставить биться ваше сердце сильнее, чем этот корабль? Сомневаюсь. Так что в своих раздумьях о том, присоединяться к нам или нет, подумайте и об этом. – Я обернулся к ней. – Вы и я могли бы объехать весь мир, побывать в любом его уголке, и никто нам не помешает, все правила будем устанавливать мы сами. Ну как, вы в игре?
Я снова взглянул в иллюминатор.
– Господи… я бы сказал, что да, – неуверенно ответил я и попытался овладеть собой. – Но все это так… Словом, импульсивность никогда не была мне свойственна.
Она сдержанно улыбнулась мне.
– Знаю.
– И что, это вас не смущает?
Она хмыкнула.
– Смущает, но не слишком. В конце концов, это одно из тех качеств, за которые мы вас выбрали. – Она легко коснулась моей щеки. – Но лишь одноиз них…
Не поворачиваясь, Трессальян громко окликнул нас:
– Сестричка! Прости, что отвлекаю вас – но, может быть, ты объяснишь, какой путь выбрала к цели? К географическойцели, я имею в виду.
Лариса, помедлив с ответом, бросила на меня еще один изучающий взгляд.
– Валяешь дурака, братец? Мы снизимся к югу от Карачи, затем по долине Инда поднимемся на север. Радарам мы не по зубам, а река – это мертвая зона после ядерных ударов Кашмирской войны, так что никто нас не увидит. Потом на тридцать пятой параллели повернем к западу, пока не упремся в Гиндукуш; затем – на север, к долине Амударьи. Нужный нам лагерь разбит вдоль афганской границы с Таджикистаном. Мы прибудем сразу после восхода солнца, как назначено. К тому времени аппаратура будет готова.
