Текст книги "Убийцы прошлого"

Автор книги: Калеб Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Annotation

Жертвы жестокого генетического эксперимента, странные брат и сестра, решают открыть миру глаза на ежечасные обманы информационного века. От удачных исторических фальсификаций они приходят к манипуляции прошлым во имя лучшего сегодня. И кто возьмется сказать, кем написан роман "Убийцы прошлого" – писателем, историком и удачливым голливудским сценаристом Калебом Карром или героем, заблудившимся между временем и моралью, между жюльверновским романом и спилберговским триллером?

Впервые на русском языке.

Калеб Карр

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Калеб Карр

Убийцы прошлого

Эта книга посвящается СЮЗАН ГЛАК

Всякому, у кого есть проблема,

стоит обсудить ее с Сюзан

У меня лишь один светильник, что направляет мой путь, и это светильник опыта.

Я не знаю другого способа судить о будущем, кроме оценки его в свете прошлого.

Патрик Генри, 1775

Глава 1

Сентябрь 2024 года, где-то в горах Митумба в Центральной Африке

Мы выступаем на рассвете, поэтому приходится писать быстро. Судя по всему, мои преследователи совсем близко: разведчики, в последние два дня доносившие, что корабль-призрак неуклонно движется к северо-востоку, выжигая все на своем пути, видели его неподалеку от озера Альберт. Вождь Дугумбе, предоставивший мне еду и кров, настаивал, чтобы его воины сражались против врага вместе со мной, но уступил моим уговорам и вместо этого предложил прикрыть мое бегство полусотней своих людей. Я поблагодарил его, но заметил, что большой отряд лишь выдаст мое присутствие и что я возьму с собой только моего доброго друга Мутесу (когда-то он вытащил меня, полностью обессиленного, из горной чащи) да пару-тройку воинов, вооруженных французским и американским автоматическим оружием. Мы направимся прямо к озеру, где я надеюсь найти дорогу в мир, куда более отдаленный, чем эти горы.

Порой мне кажется, что прошли годы с тех пор, как судьба забросила меня в эти края и связала с племенем Дугумбе, хотя на самом деле это случилось всего девять месяцев назад. Но в то время реальность для меня утратила всякий смысл. Именно желание вернуть реальности ее смысл заставило меня выбрать своим убежищем этот далекий, прекрасный уголок Африки, изнуренный племенными войнами. Жестокость этих стычек казалась мне тогда чем-то незначительным и отступала на второй план перед тем фактом, что питавшие их давние распри передавались из поколения в поколение лишь изустно; я полагал, что здесь смогу быть хоть немного уверен в том, что поведением окружающих меня людей не управляют невидимые руки тех, кто, овладев поразительными, но от этого не менее зловещими, технологиями нашего "информационного века", смог стереть грань между правдой и выдумкой, между реальностью и тем жутким миром, в котором нельзя уже доверять ни глазам, ни ушам, ни собственному сердцу.

Здесь нет ни газет, ни телевидения, и, главное, нет компьютеров, а значит, и проклятого Интернета. На все это Дугумбе наложил запрет. Его объяснения просты, но ничуть не наивны: он утверждает, что информация не есть знание. Поучения старейшин, передаваемые мудрейшими из уст в уста, доверенные лишь человеческой памяти, – вот что, по словам Дугумбе, составляет истинное знание. Средства массовой информации способны лишь отвратить человека от этой мудрости и опутать его смятением и неразберихой, которые вождь называет худшими из зол. В былые времена я, человек западной культуры, обладатель двух докторских степеней, лишь посмеялся бы над подобными речами (откровенно говоря, законы и обычаи племени Дугумбе и по сей день приводят меня в глубокий ужас). Но в мире, пропитанном сознательно искаженной информацией и сфабрикованными «истинами», которые разжигали конфликты помасштабней, чем племенные розни Дугумбе, я принимаю к сердцу философию старого вождя еще ближе, чем он сам.

Вот я уже слышу его – далекий, но ясный, наводящий ужас грохот, предвестник прибытия корабля-призрака. Он спустится с неба или поднимется со дна озера Альберт. Окрестности займутся пожаром, – особенно если Дугумбе все же окажет сопротивление командирам корабля, необычайным брату и сестре. Уходящее время подгоняет мою руку, хоть мне и самому уже не слишком ясно, для чего эти записки. Пишу ли я для того, чтобы сохранить остатки здравомыслия, уверить себя в том, что все это произошло на самом деле? Или ради некой высшей цели, – скажем, чтобы попытаться клином вышибить клин и распространить эти записи через Интернет, ставший ныне моим персональным демоном? Конечно, второй вариант имеет смысл лишь в том случае, если хоть кто-то мне поверит. Но нельзя давать волю сомнениям. Кто-то должен это услышать, и главное – кто-то должен попытаться понять… Понять величайшую истину нашего века: информация – это вовсе не знание.

Глава 2

Теперь-то мне кажется, что все это мог заметить любой достаточно внимательный наблюдатель. Заметки о поразительной полосе «открытий» в истории, антропологии и археологии несколько лет не сходили с первых страниц газет, однако все открытия было принято объяснять гигантским прогрессом этих наук, который стал возможен из-за непрерывного развития и взаимообогащения информационных и биотехнологий. Поэтому те, кто мог бы обнаружить присутствие направлявшей их таинственной силы, просто не обращали на это внимания, и жили в свое удовольствие. О да, до того, как все это началось, даже я был доволен своей жизнью…

По современным капиталистическим стандартам дела мои шли неплохо. Были деньги и было профессиональное признание. Психиатр по образованию, я преподавал криминальную психологию и психиатрию в университете Джона Джея в Нью-Йорке, где родился и вырос. Университет когда-то был скромным колледжем уголовного судопроизводства, однако масштабная приватизация тюрем первых двух десятилетий нашего века превратила его в одно из богатейших учебных заведений страны. Развития университета не смогли остановить даже экономический крах 2007 года и последовавший за ним длительный спад мировой экономики: мы готовили лучших в Америке сотрудников исправительных заведений, а в сложившейся к 2023 году ситуации, когда из-за драконовских законов о наркотиках и бродяжничестве более двух процентов населения страны сидело за решеткой, Соединенным Штатам позарез нужны были квалифицированные тюремщики. Поэтому университет был в состоянии платить мне и другим преподавателям основных дисциплин более чем пристойный оклад. Кроме того, получив свою вторую докторскую степень в области истории, я написал книгу "Психологическая история Соединенных Штатов", сразу ставшую бестселлером, и поэтому мог себе позволить жить на Манхэттене.

Именно эти две специальности – криминология и история – привели 13 сентября 2023 года в мой офис красивую и загадочную даму. День стоял мрачный, а воздух над городом был нечист и смог так недвижен, что мэр обратился к горожанам с просьбой не выходить на улицу без крайней необходимости. Дело моей посетительницы было, несомненно, неотложным: с самого начала мне стало ясно, что она чем-то глубоко потрясена, и, усаживая ее в кресло, я старался обходиться с ней как можно мягче.

Мертвым голосом она спросила у меня, действительно ли я профессор Гидеон Вулф, и, получив утвердительный ответ, сообщила, что ее зовут миссис Вера Прайс. Я тут же вспомнил, что Вера Прайс была женой Джона Прайса, одного из известнейших специалистов по спецэффектам в кино и сценических постановках. Несколькими днями ранее он был убит в Нью-Йорке у собственного подъезда. Убит он был, добавлю, необычайно жутким способом: неизвестное оружие разодрало его тело буквально в клочья, и опознание удалось провести только после анализа ДНК.

Я принес вдове свои соболезнования и спросил, как продвигается расследование дела. В ответ я услышал, что расследование не продвигается никак и, возможно, вообще никуда не продвинется, если я не предоставлю ей свою помощь – все потому, что «они» этого не позволят. Раздумывая над тем, кто же может скрываться под словом «они», я слушал, как миссис Прайс рассказывала о своей семье. У них с мужем было двое детей. Один ребенок умер во время стафилококковой эпидемии 2006 года, унесшей жизни сорока миллионов человек по всему миру. Второй ребенок, дочь, училась в старших классах, и «они», по словам миссис Прайс, угрожали ей тоже.

– Кто же эти "они"? – спросил я наконец, заподозрив истерическую паранойю. – Что им от вас нужно? И почему вы пришли именно ко мне?

– Я вспомнила ваше прошлогоднее телевизионное интервью, – ответила она, роясь в сумочке, – и скачала его. Вы специалист по криминологии и истории, верно? Тогда, – она достала серебристый компьютерный диск и бросила его на стол, – взгляните на это. Они конфисковали оригинал, но я нашла копию в банковском сейфе мужа.

– Но…

– Не сейчас. Я только хотела передать вам диск. Приходите ко мне сегодня вечером, если надумаете чем-нибудь помочь. Вот адрес.

Послышался шорох бумаги, и прежде чем я успел что-нибудь сказать, она уже была за дверью. Я лишь в недоумении покачал головой и вставил диск в дисковод.

Чтобы просмотреть записанные на него изображения, хватило минуты. Я тут же выхватил из чехла мобильный телефон и, потрясенный и возбужденный, начал уже набирать знакомую последовательность цифр, как вдруг припомнил слова Веры Прайс: «они» следят. Я дал отбой и снял трубку с обычного телефона на моем столе – кто бы ни были эти «они», они не могли его подслушивать. Покане могли.

Я снова набрал номер и услышал раздраженный голос Макса Дженкинса.

– Макс, – сказал я своему старому другу, бывшему полицейскому, а ныне частному детективу, – никуда не уходи.

– Что значит "никуда не уходи"? Хули ты так со мной разговариваешь, англо-саксонская бледная немочь? Я иду обедать.

– Да ну? – парировал я. – А если я скажу, что в этот самый момент рассматриваю возможное свидетельство того, что Тарик Хальдун не убивал президента Форрестер?

Макс помолчал секунду, потом снова взорвался:

– Ты что, думаешь, я от этой чепухи аппетит потеряю?

– Постой, Макс…

– Я жрать хочу!

– Макс, заткнись, а? Мы говорим об убийстве президента.

– Это тыговоришь об убийстве президента, а я лично хочу обедать.

Я вздохнул.

– А если я принесу тебе пожрать?

– Только быстро!

Глава 3

Двадцать минут спустя мы с Максом сидели перед старым письменным столом, уставленным компьютерами, в его офисе на Двадцать второй стрит неподалеку от Гудзона, время от времени откусывая от вегебургеров, которые я купил в кафетерии, и не отрываясь смотрели на главный экран. То, что мы увидели, настолько захватило и меня, и пресыщенного Макса, что мы даже не стали предаваться обычной тоске по далеким дням, предшествующим опустошительной эпидемии кишечной палочки 2021 года, – по тем дням, когда за натуральным гамбургером еще не надо было отправляться в самые дорогие рестораны города.

На экране перед нами проходили до боли знакомые сцены трехлетней давности: партийный съезд в большом зале одного из отелей Чикаго, впечатляющая фигура президента Эмилии Форрестер, которая, промокая со лба капли пота, быстро поднимается на сцену, чтобы дать согласие на выдвижение на второй срок. И лицо на заднем плане – лицо убийцы, известное теперь каждому жителю страны.

Анонимные цифровые снимки сцены убийства были обнаружены год назад; всего через два месяца у лица появилось имя: Тарик Хальдун, мелкий служащий из афганского консульства в Чикаго. Правосудие сработало быстро: Хальдун, все время жалобно кричавший о своей невиновности, в какие-нибудь несколько месяцев был осужден пожизненно и недавно начал отбывать приговор в тюрьме строгого режима близ Канзас-Сити. В результате дипломатические отношения между Соединенными Штатами и Афганистаном, которые и раньше не отличались прочностью, оказались на грани разрыва. Но нас с Максом сейчас заботило совсем другое.

Серия снимков на диске, что передала мне миссис Прайс, прервалась, не доходя до последовавшей за убийством сцены всеобщей паники. Экран затемнился на несколько секунд, а затем на нем вновь появились снимки момента убийства, на которых вместо лица Хальдуна было аккуратно очерченное пустое место. Потом экран вновь потемнел и наконец представил нам третью версию происшедшего. На этот раз лицо человека на заднем плане, наводящего пистолет, было совершенно иным: азиатские черты принадлежали, возможно, китайцу, но ни в коем случае не афганцу.

Я обернулся к своему заросшему бородой другу.

– И что ты об этом думаешь?

Макс, уставившись в экран, пожевал ломтик картофеля-фри, потом отшвырнул одноразовую тарелку.

– Думаю, что картошку они жарят на антилопьем дерьме.

– Диск, Макс, – сказал я нетерпеливо. – Он доказывает, что эти кадры подделаны, или не доказывает?

– Возможно, – пожал плечами Макс. – Когда дело доходило до обработки изображений, Прайс был лучшим из лучших, и все знают, что никаким снимкам веры нет, если ты не видел все своими глазами. Но моипрограммы не находят ничего подозрительного.

Это означало очень многое. Макс, как и большинство современных частных детективов, во всех случаях, – от идентификации фальшивки до анализа ДНК, – полагался исключительно на компьютер. Если его программы, а они были лучшими в мире, не обнаружили на изображениях следов преднамеренной манипуляции, значит, что-то было не так. А поскольку это «что-то» имело прямое отношение к, пожалуй, самому громкому политическому убийству последних лет, выводы, которые могли последовать из существования диска, а также поведение доведенной до отчаяния Веры Прайс и слова, что она произнесла в моем офисе, немало меня встревожили.

– Если Прайс действительно былв чем-то замешан, – пробормотал Макс, – нам бы стоило поглядеть на место, где его убили.

– Полиция там все тщательно осмотрела.

– Я и сам работал в полиции, Гидеон, – ответил Макс, поглаживая бороду. – Надо посмотреть на это своими глазами. И вот еще что…

Он сощурился, придвигаясь ближе к компьютеру.

– Я тут нарыл на этом диске еще что-то. Зашифрованное. Хорошозашифрованное. Потребует времени на расшифровку, но держу пари – оно там есть…

– Давай по порядку, – сказал я. – Если это не просто шуточки гения спецэффектов, то у нас уже есть одна серьезная проблема. Вторая нам сейчас ни к чему.

– Ты сампритащил мне это дерьмо, Шерлок, – Макс рыгнул, и, нахмурившись, принялся стучать по клавиатуре. – Блин, так и знал, что ты вместо еды притащишь какую-нибудь пакость…

Глава 4

В тот вечер Макс остался прочесывать тротуар рядом с домом Прайсов на Сентрал-Парк-Уэст, а я поднялся в пентхаус для встречи с безутешной вдовой. Я нашел ее сидящей в обнимку с дочерью в огромной гостиной с окнами, выходящими в парк, и сообщил что просмотрел содержимое диска и теперь вполне понимаю ее страхи, но мне все же надо знать, кто такие эти «они», о которых она так настойчиво говорила днем. Миссис Прайс объяснила, что, найдя диск среди вещей мужа, она первым делом сообщила о нем в ФБР; однако те немедленно конфисковали диск и не слишком тонко намекнули, что любое упоминание об этом с ее стороны может оказаться весьма опасным как для нее, так и для ее дочери. Обнаружив копию диска, она тут же хотела ее уничтожить, но вспомнила мое интервью общественному телеканалу. Я спросил, знает ли она, поймать другое такси до Трайбеки. Но мир полон людей, у которых полно проблем, и множество этих типов в конце концов оказываются за рулем нью-йоркских такси, поэтому мое путешествие по верхнему уровню Вестсайдского суперхайвея было не более приятным, чем дорога от Сентрал-Парка.

Входя в свою квартиру, я все еще размышлял об этих типчиках с проблемами. Надо было как-то убить время до звонка Макса, и я включил компьютер, распечатал первый раздел вечернего выпуска "Нью-Йорк Таймс" и устроился на диване с бутылкой литовской водки в одной руке и газетой в другой.

События прошедшего дня заставили меня взглянуть на газетные сообщения в новом, непривычном для меня свете. Вдруг я почувствовал, что не верю до конца ни одному из них, и мне пришло на ум предупреждение Томаса Джефферсона о том, что по-настоящему осведомленным человек может быть лишь если он не доверяет газетам. «Таймс», в частности, детально описывала события в дюжине "горячих точек" по всему миру, где принимали участие дипломатические или военные силы Соединенных Штатов, и прозрачно намекала, что вследствие "дела Хальдуна" Афганистан может вскоре оказаться в этом списке. Мне подумалось, нет ли еще где-нибудь компьютерных дисков со странными, до сих пор не раскрытыми деталями событий, которые спровоцировали каждый из этих кризисов. С этой тревожной мыслью я уснул.

Через несколько часов меня разбудил звук пылесоса. Он выехал из стенного шкафа и начал искать спрятанные под ковром электронные датчики, пытаясь выполнить программу по уборке квартиры. В последнее время такое случалось все чаще и чаще: я ничего не смыслил в домашнем хозяйстве. Недавно окончательно бросил заниматься настройкой и подкруткой своего "умного дома", и лишь наблюдал, как неделя за неделей обезумевшие приспособления пытаются убирать квартиру, варить кофе, включать и выключать свет, и бог знает что еще, в любое время дня и ночи – и, как правило, с поразительной неэффективностью.

Проклиная спросонья блистательный ум, который нашел способ ужимать микросхемы до размеров молекулы и породил все эти так называемые «умные» системы, я принялся гоняться за пылесосом по всей квартире. Не успел я загнать эту штуку в корраль и выключить ее, как начал звонить телефон, и я едва успел схватить трубку до того, как мой не менее интеллектуальный автоответчик попытался перевести звонок на сотовый.

Это был Макс.

– Двигай сюда. Я сломал шифр – и нашел еще кучу всяких гадостей. Черт, Гидеон, это дело начинает меня пугать.

Глава 5

Когда я вошел в офис Макса, приходя в себя от очередной поездки на такси, он включил, одну за другой, все свои системы подавления прослушки, а затем подвел меня к стойке с приборами для анализа и идентификации ДНК, стоявшей у окна, из которого открывался прекрасный вид на реку.

– На кирпичной стене рядом с местом убийства я нашел несколько волосков, – объяснил Макс, показывая на гудящие приборы. – Я пропустил их через карманный анализатор прямо там, но результаты оказались полной чепухой. Я проверил их на стационарном оборудовании, и получил то же самое. Некоторые образцы принадлежали Джону Прайсу, а вот остальные… Остальные – человеку, который сидит в тюрьме.

– В тюрьме? Но как тогда…

– Погоди с вопросами, Гидеон, а то мы проторчим здесь до утра. Пока я пытался понять, как же заключенный мог угрохать нашего парня, я нашел вот эти штучки.

Он положил мне на ладонь несколько металлических катышков размером с комочки мышиного помета.

– Как ты думаешь, что это?

– Понятия не имею, – мрачно ответил я.

– Я тоже не знал, пока не сделал анализ на следы. На них кровь Прайса. – Макс глубоко вздохнул. – Ты знаешь, в каком состоянии было тело Прайса?

Я кивнул.

– Полицейские сказали, что его практически в пыль разнесло.

– Ага, вот этими самыми штучками, – сказал Макс, внимательно разглядывая один из шариков. – Как ты думаешь, с какой скоростью они должны были для этого двигаться?

– А это вообще возможно!

– Конечно. Теоретически. Если я брошу в тебя кусочком свинца, он тебя не убьет. Другое дело, если я выстрелю им из пистолета. Выпусти его с достаточной скоростью – и тело жертвы практически испарится. Только вот скорость должна быть охренительной. К тому же никто не слышал звуков выстрелов, даже привратник. По крайней мере, он так говорит.

– Так как же…

– Гидеон, я же просил тебя – погоди с вопросами. Ну, – он направился к своему компьютеру, – я тут покорпел, и все-таки одолел шифр Прайса. Хотя, между нами, я абсолютно не понимаю, ради чегоон так сурово все это прятал.

Макс нажал на клавишу, и на экране появился зернистый фрагмент старого фильма, изображавший некое подобие – но нет, понял я, это и в самом деле был немецкий концлагерь середины двадцатого века. Перед нами были кадры кинохроники: изможденные, надрывающиеся заключенные, офицеры СС, затем… чей-то силуэт. Сероватый движущийся человеческий силуэт, безо всяких характерных признаков, наподобие того пробела во второй версии снимков убийства президента Форрестер.

– Ну вот, – сказал Макс, глядя в мое ошеломленное лицо, – теперь давай свои вопросы.

Я сделал глубокий вдох.

– Это Дахау?

– Неплохо, профессор. Полчаса назад я нашел эту пленку в Интернете. Хорошо известный материал – за исключением нашего таинственного гостя.

Я продолжал всматриваться в силуэт.

– Что-то в нем кажется мне очень уж знакомым… Вот тут, когда он поворачивается в профиль…

– Угу. Теперь, может, ты мне расскажешь, как все это связано с волосками человека, который сидит в тюрьме, и с какой-то суперпушкой, что превратила Джона Прайса в кучку желе, причем практически беззвучно?

Я с трудом оторвался от экрана, где снова и снова прокручивался фрагмент фильма из концлагеря.

– Как его имя? Того, который в тюрьме?

Макс пересек комнату и подошел к другому столу.

– Это я тоже узнал – влез в тюремную базу. Куперман, Эли Куперман.

Я резко обернулся.

– Антрополог Эли Куперман?

– Он самый. Ты с ним знаком?

Я покачал головой.

– Лично с ним – нет, но я знаю его работы. Весьма острые и полемические, и, надо сказать, блестящие. Происхождение первобытных культур.

– За это он и сидит. Его взяли во Флориде, на старом индейском кладбище. Раскапывал могилы; по крайней мере, так говорят шишки из местной резервации. Куперман не оспаривал обвинение. Племя согласилось с приговором федерального суда – пять лет в местной гостюрьме. – Макс недоуменно нахмурился и понизил голос. – Но вот что странно: на следующий же день после того как его посадили, на прошлой неделе, индейцы залили все кладбище бетоном. Такие вот святыни…

– Может, они не хотели допустить дальнейшего осквернения?

– Может, – Макс пожал плечами. – Вопрос в том, откуда на месте убийства взялся волос этого Купермана?

– Ты уверен, что это именно его волос?

Макс снова пожал плечами.

– Всемирная база ДНК не может ошибаться. Так что если у него вдруг не объявится однояйцевого близнеца…

– Об этом я и говорю.

– О чем "об этом"?

– О Купермане, – ответил я, с удивлением глядя на Макса. – У него естьбрат-близнец.

– Да пошел ты! – Макс громко сглотнул.

– Иона Куперман, археолог, не менее известный ученый, чем его брат.

– Про него ничего не было в результатах моихзапросов.

– Господи, Макс, – сказал я, подходя к анализатору ДНК, – в этом вшивом Интернете представлена вся сумма человеческих знаний – и ты хочешь сказать, что они упустили такойпростой факт?

– Эй, не прикалывайся ко мне насчет Сети – пара случайных ляпов не означает…

Внезапно чудесный вид из окна прямо передо мной с грохотом разлетелся на сотни мелких осколков. Повинуясь инстинкту, я бросился на пол, а когда поднял глаза, то увидел, что Макс – безрассудно, подумал я в первый момент – все еще стоит посреди комнаты в полный рост. Я закричал, чтобы он лег на пол, но он все странно раскачивался в свете компьютерного экрана. Потом я заметил каплю крови у него на лбу и перевел взгляд на экран монитора сзади от него – он был залит чем-то куда более плотным, чем кровь. Пока я пересекал комнату вприсядку, словно краб на суше, ноги его подкосились, и он плавно рухнул на колени. Когда я наконец дополз до него, он уже упал лицом вниз, и я увидел, что пуля, столь аккуратно вошедшая ему в лоб, вышла из затылка и снесла большую часть мозга и приличный кусок черепа.

Глава 6

Лишь два дня спустя, на борту грязного, набитого пассажирами старого «Боинга-767», летящего из Вашингтона в Орландо, я ощутил силу удара, который нанесла мне смерть Макса. До этого я был слишком занят полицейскими допросами и попытками спрятать все следы нашего расследования. Но когда в трех рядах от меня я заметил крупного мужчину, который мог бы быть копией Макса, меня словно ударили в грудь кувалдой. Потерю единственного человека, связывавшего тебя с детством, нелегко пережить; пережить ее при такихобстоятельствах я мог, только получив ответы на все свои вопросы, и для этого был готов пойти на многое.

Первым делом я попытался поговорить с несколькими знакомыми в штаб-квартире ФБР в Вашингтоне. То, что я от них услышал, и то, как проходили эти встречи, чуть не заставило меня опустить руки: под покровом дружелюбия скрывалось решительное предостережение отказаться от дальнейшего расследования, связанного с убийствами Джона Прайса и Макса Дженкинса. Очевидно, министр юстиции и директор ФБР и так не слишком хорошо ко мне относились – по их мнению, в своей книге я самым неблагоразумным образом уложил выдающихся личностей американской истории под стеклышко психологического микроскопа и вдобавок что-то на этом заработал. Но помимо личной неприязни я услышал в этих предупреждениях кое-что еще, и после нескольких встреч чувствовал себя абсолютно сбитым с толку. В моем деле быстро привыкаешь к пустым угрозам со стороны местной полиции, которая всегда подозрительно относится к тем, кто копается в биографиях политиков; но когда к делу подключились федералы, мне стало не по себе.

И все же я полетел во Флориду, чтобы попытаться встретиться с доктором Эли Куперманом, антропологом и арестантом. Он сидел в одной из новых государственных тюрем, управляемых корпорациями, – в исправительном центре Бель-Айл близ Орландо. Здание изначально было построено под школу, однако не слишком отличалось от тюрьмы из-за высокого уровня подростковой преступности во все более превращающихся в гетто американских пригородах. Когда во Флориде, как и во всей Америке, наказание стало важней образования, каменную глыбу без окон с легкостью превратили из места обучения в место заключения.

Я прибыл в Бель-Аил в полдень, попросил о свидании, и к моему изумлению оказалось, что доктор Куперман не только согласен говорить со мной, но и сам настаивает на встрече. Встречу он, однако, потребовал перенести на вечер следующего дня.

В семь часов, когда я занял свое место за прозрачным пуленепробиваемым барьером на втором этаже тюремного здания, на улице уже начало темнеть. Вскоре в комнату за барьером вошел охранник, а за ним мужчина среднего роста и телосложения со смуглым лицом и вьющимися каштановыми волосами, в изящных очках в черепаховой оправе. Это был Эли Куперман. Он сразу узнал меня, как и я его, и решительно уселся напротив. Охранник включил переговорное устройство.

– Доктор Вулф, – сказал Куперман с улыбкой, – какая честь для меня. Я читал вашу книгу, она восхитительна.

Казалось, что лишение свободы ему абсолютно безразлично.

– Доктор Куперман, – я кивнул, отвечая на его комплимент, – я тоже много читал о ваших работах, хотя не вполне понимаю, каким образом они привели вас сюда.

– Не вполне понимаете? – Куперман снова улыбнулся. – Что ж, надеюсь, вы скоро все поймете. Кстати…

Он расстегнул рукав голубой рубашки, завернул его, нажал несколько клавиш на маленькой гибкой клавиатуре, наклеенной на запястье, вновь застегнул рукав, и взглянул на меня с прежней улыбкой.

– Ну вот, у нас есть еще несколько минут. Как бы вы хотели их провести?

Я решил, что "несколько минут" осталось до конца нашей встречи, и задал вопрос напрямик:

– Расскажите мне, какое отношение к смерти Джона Прайса имеет ваш брат.

Куперман дружески взмахнул рукой:

– На это у нас еще будет масса времени. Я думаю, Малкольм сможет объяснить вам все гораздо подробнее, чем я.

– Малкольм?…

– Не беспокойтесь, скоро вы все узнаете. Да, примите мои соболезнования по поводу мистера Дженкинса. Мы надеялись, что он тоже присоединится к нам.

Я был в полном недоумении:

– Присоединится? К нам?

– Да. – Куперман придвинулся к стеклу перегородки. – Понимаю, что вы совершенно сбиты с толку, но, пожалуйста, постарайтесь говорить как ни в чем не бывало. Иначе охранник…

Он вдруг замолчал, и помещение наполнил необычный звук: глухой, рокочущий шум, исходивший будто бы сразу со всех сторон – даже из глубины моего черепа. Звук быстро усиливался; его мощь нарастала, и наконец металлические столы и стулья в помещении тоже начали заметно вибрировать.

– Хм, – сказал Куперман, вновь глядя на часы. Казалось, что шум ничуть его не удивил. – Довольно быстро. Должно быть, они были ближе, чем я думал.

Звук становился все громче. Я бросился к единственному окну и выглянул в темноту. Снаружи ничего не было видно, кроме светильников на верхнем крае тюремной стены, потом что-то заслонило и их. Какая-то темная масса, размерами раза в два больше товарного вагона, надвигалась на нас сверху.

– Что за черт? – прошептал я и обернулся к Куперману. Тот изо всех сил орал в переговорное устройство, пытаясь перекричать усиливавшийся шум:

– Доктор Вулф! Доктор Вулф! Отойдите от окна! Пожалуйста!

Я последовал его совету и, как оказалось, вовремя – расшатанные вибрацией прутья решетки вдруг вылетели из креплений, а армированное оконное стекло даже не разбилось, а скорее взорвалось. Я подбежал к перегородке и увидел, что охранник Купермана вопит от ужаса, зажав уши. – Что это? – проорал я в микрофон. – Куперман, что происходит?

Куперман улыбнулся, но прежде чем он смог мне что-либо объяснить, стена за его спиной затряслась, и через несколько секунд обвалилась наружу, открыв провал в ночь размером в десяток квадратных футов. Когда пыль осела, я увидел за этой дырой на расстоянии около трех футов от здания что-то вроде металлической стены. С тюремного двора сквозь непрекращающийся шум донеслись выстрелы.

Куперман кричал в переговорное устройство:

– Все в порядке, доктор Вулф! Не волнуйтесь! Только спрячьтесь под стол, хорошо?

Я тут же последовал совету Купермана, и это вновь спасло меня – на этот раз от разлетевшихся осколков пуленепробиваемой перегородки. Когда я вылез из-под стола и повернулся к нему, он жестом позвал меня перебраться через остатки перегородки и подойти ближе. Я послушался, и оказался лицом к лицу с охранником Купермана и вторым служителем. Оба они держали пистолеты наизготовку. Куперман обратился к ним, пытаясь перекричать шедший снаружи рев:

– Мистер Суини! Пожалуйста! Это не приведет ни к чему хорошему! Если вы с мистером Фаркасом немедленно уйдете, я обещаю…