Текст книги "НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках"

Автор книги: Кадзуо Исигуро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Послушай, Брэдли, мне тут плохо. И плохо не физически. Я осознал теперь, что с собой натворил. Это было заблуждение, мне следовало больше уважать себя.

– Стив, с чего ты так завелся? Что-то там случилось?

– Да, черт подери, случилось. Потому я и звоню: мне нужно, чтобы ты меня отсюда вызволил. Мне нужно перебраться в другой отель.

– В другой отель? А кто ты такой? Наследный принц Абдулла? Чем тебе не по нраву этот отель?

– Не по нраву тем, что моя соседка – Линди Гарднер. Она только что меня к себе пригласила и собирается еще не раз приглашать. Вот это мне и не по нраву!

– Твоя соседка – Линди Гарднер?

– Слушай, я больше этого не вынесу. Я только-только от нее, и чего мне стоило это выдержать. А теперь она предлагает играть с ней в шахматы на доске Мэг Райан…

– Стив, ты говоришь, Линди Гарднер – твоя соседка? Ты с ней общался?

– Она поставила запись своего мужа! Черт, сейчас, кажется, поставила другую. Вот до чего я докатился. Дальше некуда.

– Стив, уймись, давай все сначала. Стив, брось молоть что ни попадя, объясни толком. Объясни, каким манером ты стакнулся с Линди Гарднер?

Я постарался немного успокоиться, а потом коротко описал, как Линди меня к себе пригласила и как оно все обстояло.

– Ты ей не нагрубил? – не успел я закончить, поспешил спросить Брэдли.

– Нет, не нагрубил. Держал в себе. Но больше я туда не ходок. Мне нужен другой отель.

– Стив, не нужен тебе другой отель. Линди Гарднер? Ты перевязан – и она тоже в бинтах. Ближайшая соседка. Стив, такой случай выпадает раз в тысячу лет.

– Ничего подобного, Брэдли. Это круг ада. Шахматы Мэг Райан – да боже упаси!

– Шахматы Мэг Райан? И как они выглядят? Все фигуры – ее копия?

– И она хочет послушать мои записи! Настаивает, чтобы я в следующий раз притащил с собой диски!

– Хочет послушать… О господи, Стив! С тебя еще не сняли повязки, а у тебя уже все на мази. Она хочет послушать твои записи?

– Брэдли, я обращаюсь к тебе за помощью. Ну ладно, все у меня ахово, вытерпел операцию – поддался на твои уговоры, идиот – поверил твоим басням. Но мириться со всем этим я не желаю. Не желаю торчать тут еще две недели с Линди Гарднер. Прошу, забери меня отсюда – и немедля!

– Никуда я тебя оттуда не заберу. Понимаешь ли ты, какая важная птица эта Линди Гарднер? Знаешь ли, с какими людьми она водится? И что может сделать для тебя одним-единственным телефонным звонком? Да, с Тони Гарднером она сейчас в разводе. Это ни шиша не меняет. Завлеки ее к себе в упряжку – и с новым лицом перед тобой откроются все двери. Ровно две секунды – и ты в высшей лиге.

– Никакой высшей лиги, Брэдли, не будет, потому как я туда и шага не сделаю и не хочу, чтобы какие-то двери передо мной открывались – разве что благодаря моей музыке. Не верю ни одному твоему слову, не верю этой дури с проектом…

– Тебе, полагаю, не стоит так уж кипятиться. Меня очень волнуют твои швы…

– Брэдли, очень скоро мои швы перестанут тебя вообще волновать – и знаешь почему? Я сорву с себя эту маску мумии, растяну пальцами рот до ушей и докуда мне вздумается! Слышишь, Брэдли?

Я услышал его вздох. Потом он сказал:

– Ладно, утихомирься. Утихомирься. Ты пережил немалый стресс. Это понятно. Не хочешь сейчас видеться с Линди, готов упустить сокровище, которое плывет в руки, – хорошо, я вхожу в твое положение. Но будь вежлив, ладно? Придумай подходящее извинение. Не сжигай за собой никакие мосты.

После разговора с Брэдли мне заметно полегчало, и вечер я провел довольно мирно: посмотрел до середины один фильм, а потом послушал Билла Эванса [36]36
  Билл Эванс(1929–1980) – один из наиболее значимых джазовых пианистов I960—1970-х гг.


[Закрыть]. Наутро после завтрака появился доктор Борис в сопровождении двух медсестер: ушел довольный. Чуть позже, около одиннадцати, меня навестил барабанщик по имени Ли, с которым я играл в театральном оркестре в Сан-Диего несколько лет тому назад. Пойти ко мне его наладил Брэдли, также занимавшийся его делами.

Ли – славный парень, и я был рад с ним повидаться. Он пробыл у меня час с лишком, мы обменялись новостями о наших общих друзьях: кто где играет, а кто собрал вещички и махнул в Канаду или в Европу.

– Худо, что из нашей прежней команды вокруг мало кто остался, – проговорил Ли. – Славно было проводить время вместе, а теперь кто где – ищи-свищи.

Он рассказал мне о своих последних ангажементах, оба мы посмеялись над разными историями, случившимися в Сан-Диего. Под конец визита Ли спросил:

– А что с Джейком Марвеллом? Как ты это понимаешь? В странном мире мы живем, правда?

– Еще бы, – отозвался я. – Но опять-таки, Джейк всегда был отличным музыкантом. И вполне заслуживает то, что имеет.

– Да, но странно все-таки. Помнишь, каким Джейк был тогда? В Сан-Диего? Стив, ты бы мог сковырнуть его со сцены одним пальцем. А теперь погляди-ка на него. Просто везенье или что другое?

– Джейк всегда был отличным парнем, – сказал я. – Что касается меня, то я только рад, если кто-то из саксофонистов получает признание.

– Признание – это верно. И к тому же прямо здесь, в этом отеле. Постой-ка, у меня это с собой. – Ли порылся в сумке и достал потрепанный экземпляр «Лос-Анджелес уикли». – Ага, вот. Музыкальная премия Саймона и Уэстбери. Джазмен года. Джейк Марвелл. Так, и когда будет это позорище? Завтра в танцевальном зале. Можешь прогуляться вниз и присутствовать на церемонии. – Ли отложил газету и покачал головой. – Джейк Марвелл. Джазмен года. Кто бы подумал – а, Стив?

– Нет, вниз я, пожалуй, не пойду, – сказал я, – Но стаканчик за его здоровье пропущу.

– Джейк Марвелл. Ну и ну, что ж это – мир перевернулся или как?

Примерно через час после ланча зазвонил телефон. Линди.

– Фигуры на доске расставлены, дорогуша. Готовы сыграть партию? Только не отказывайтесь: я на потолок лезу от скуки. Ах да, и не забудьте сейчас прихватить с собой те самые диски. До смерти хочется вас послушать.

Я повесил трубку и уселся на край постели, пытаясь понять, как вышло, что я дал слабину. По существу, у меня даже и намека не прозвучало на отказ. Может, это была элементарная бесхребетность. Или же то, что Брэдли внушал мне по телефону, повлияло на меня сильнее, чем я предполагал. Но времени для раздумий не было: следовало решить, какая из моих записей произведет на Линди наибольшее впечатление. Всякие авангардные штучки заведомо исключались – вроде тех, что я записал в прошлом году в Сан-Франциско с электрофанкерами.

В итоге я выбрал один-единственный компакт-диск, надел свежую рубашку, набросил сверху халат и отправился в соседний номер.

На Линди тоже был халат, однако такой, что в нем она могла бы без особого смущения появиться на кинопремьере. На низком стеклянном столике, конечно же, были расставлены шахматы: мы сели, как и в прошлый раз, напротив друг друга и начали партию. Может, оттого, что руки у нас были заняты, теперь чувствовал я себя раскованней. За игрой разговор шел о том о сем: о различных телевизионных шоу, о любимых европейских городах Линди, о китайской кухне. Громких имен упоминалось гораздо меньше, сама Линди казалась спокойней. После какой-то паузы она спросила:

– А знаете, чем я занимаюсь, чтобы окончательно тут не свихнуться? Хотите, выложу вам мой главный секрет? Только никому ни слова – даже Грейси, обещаете? Делаю полночные вылазки. Только внутри здания, но оно такое громадное, что блуждать по нему можно до скончания дней. А глубокой ночью – это потрясающе. Вчера бродила, наверное, битый час. Ухо нужно держать востро: персонал и по ночам шмыгает туда-сюда, но меня ни разу не засекли. Чуть где зашуршит – я бегом прятаться. Однажды уборщики меня на секунду заприметили, но я мигом укрылась в тени! Это так взбадривает. День-деньской сидишь будто в тюрьме, а тут ты на полной свободе – такое чудо. Как-нибудь возьму с собой вас, дорогуша. Чего только вы не увидите! Бары, рестораны, конференц-залы. Изумительный танцевальный зал. И нигде ни души, всюду темно и пусто. И я наткнулась на одно место – сплошная фантастика, что-то вроде пентхауса, наверное, это будет номер люкс для президента. Отделан он еще только наполовину, но я сумела туда войти и провела там минут двадцать – может, и полчаса, поразмышляла там о всяком. Э-э, Стив, все правильно? Если я пойду сюда и заберу вашего ферзя?

– Ой, да. Думаю, все так. Прозевал. Слушайте, Линди, а вы куда сметливей в игре, чем себя изобразили. И куда мне теперь деться?

– Ладно, давайте сделаем так. Поскольку вы гость, а я вас явно отвлекла своими разговорами, прикинусь, будто ничего не заметила. Правда, это будет честно с моей стороны? Скажите, Стив, не припомню, спрашивала ли уже вас об этом. Вы ведь женаты, верно?

– Да.

– И как ваша жена ко всему этому относится? То есть это ведь совсем недешево. На эти деньги она могла бы не одну пару туфель себе купить.

– Она согласна. Собственно, это и была ее идея, с самого начала. А вот кто из нас сейчас считает ворон?

– Ах ты боже мой. Игрок из меня все же никудышный. Не хочу совать нос не в свои дела, но скажите: а она часто вас навещает?

– На самом деле не приходила ни разу. Но так уж мы договорились, еще раньше.

– Да?

Линди выглядела озадаченной, поэтому я добавил:

– Это может показаться странным, понимаю, но мы оба так решили.

– Так-так. – Помолчав, Линди сказала: – И что, получается, что вас никто здесь не навещает?

– Почему же? Посетители бывают. Вот как раз сегодня утром приходил один. Музыкант, с которым мы вместе работали.

– Да? Отлично. Знаете, дорогуша, я сроду не была уверена, как именно ходят эти слоны. Если я что-то напутаю, вы мне подскажете, хорошо? Жульничать не в моих правилах.

– Конечно. – Я продолжил: – Приятель, который сегодня ко мне приходил, сообщил мне одну новость. Немного странную. Из-за совпадения.

– И что?

– Несколько лет назад в Сан-Диего мы оба знавали одного парня-саксофониста по имени Джейк Марвелл. Может, вы о нем слышали. Он теперь в люди выбился. А тогда, во времена нашего знакомства, он ничего из себя не представлял. Пройдоха из пройдох. Умел, что называется, очки втереть. Держать инструмент толком не научился: вечно пальцы у него в клапанах вязли. Недавно слышал его – и не один раз, так он вперед ни чуточки не продвинулся. Но ему здорово повезло, и теперь он пошел в гору. Клянусь вам, лучше, чем прежде, играть он не стал – ну ни на кончик мизинца. А что за новость, угадаете? Этот самый Джейк Марвелл завтра получает солидную музыкальную премию – прямо здесь, в этом отеле. Назван джазменом года. Ну не дикость ли, а? Сколько вокруг талантливых саксофонистов, а награду решили вручить Джейку! Я заставил себя умолкнуть и, оторвавшись от шахматной доски, со смешком более примирительным тоном добавил:

– Что ж тут поделаешь?

Линди сидела выпрямившись и не сводила с меня глаз:

– Скверно, скверно. А этот Джейк, вы говорите, полное ничтожество?

– Простите, но тут мое дело сторона. Хотят вручить премию Джейку, так почему бы и не вручить?

– Но если он никуда не годится…

– Другие ничем не лучше. Я просто так говорю. Извините, но лучше пропустить мои слова мимо ушей.

– Ах да, кстати, я вспомнила. Вы принесли с собой свои записи?

Я показал на компакт-диск, лежавший рядом со мной на диване:

– Не знаю, будет ли вам это интересно. Слушать вовсе не обязательно…

– О нет, обязательно – и очень даже. Дайте-ка взглянуть.

Я передал Линди компакт-диск:

– С этими ребятами я играл в Пасадене. В основном стандарты – старый свинг, немного босановы. Ничего особенного, я принес только потому, что вы просили.

Линди, изучая коробку компакт-диска, поднесла ее близко к глазам, потом отодвинула подальше.

– Это вы на снимке? – Она снова приблизила коробку к глазам. – Мне, знаете ли, любопытно, как вы выглядите. Или, точнее сказать, как выглядели.

– Я там второй справа. В гавайской рубашке. Держу гладильную доску.

– Вот этот? – Линди впилась взглядом в компакт-диск, потом взглянула на меня. – Ого, да вы просто милашка. – Но произнесла она это вяло – голосом, лишенным убедительности. Мне даже послышалась в нем нотка жалости. Впрочем, она тут же поправилась: – О'кей, давайте же послушаем!

Когда она двинулась к «Банту и Олуфсену», я сказал:

– Девятая дорожка. «Ты рядом» [37]37
  «Ты рядом»– «The Nearness of You» – песня, написанная Хоаги Кармайклом и Недом Вашингтоном в 1938 г. и немедленно ставшая хитом в исполнении оркестра Глена Миллера. Также ее исполняли Пол Анка, Джеймс Браун, Пэт Бун, Ширли Бэсси, Сара Воэн, Джуди Гарленд, Стэн Гетц, Диззи Гиллеспи, Стефан Грапелли, Нора Джонс, Доктор Джон, Сэмми Дэвис-мл., Розмари Клуни, Нэт Кинг Коул, Джули Лондон, Джерри Маллиган, Чарли Паркер, Кит Ричарде, Фрэнк Синатра, Барбра Стрейзанд, Род Стюарт, Элла Фицджеральд с Луисом Армстронгом, Дайна Шор и многие другие.


[Закрыть]. Там я солирую.

– Итак, слушаем «Ты рядом».

Я остановил выбор на этой дорожке после некоторого раздумья. Музыканты в том составе были перворазрядные. По отдельности каждый из нас питал более дерзкие амбиции, но объединились мы с вполне сознательной целью исполнять качественный ходовой материал, какой требуется публике за ужином. Наша трактовка песни «Ты рядом» – а в ней мой саксофон от начала и до конца ведет главную партию – отстояла не очень-то далеко от епархии Тони Гарднера, однако я всегда искренне ею гордился.

Вы, быть может, думаете, что эту песню уже исполняли на все возможные лады. Что ж, послушайте нашу запись. Послушайте, скажем, второй припев. Или хотя бы тот момент, когда мы заканчиваем бридж, и ансамбль переходит от полууменьшенного септаккорда третьей ступени к малому мажорному септаккорду шестой ступени с пониженной ноной, и я иду вверх интервалами, которые и сыграть-то вроде невозможно, а потом держу светлую, нежнейшую ноту си-бемоль. Думаю, там есть оттенки, выражающие страстное желание и печаль, какие вам вряд ли до того приходилось встречать.

Так что можно сказать, я не сомневался, что эту запись Линди одобрит. И первые две-три минуты казалось, что она ей нравится. Загрузив компакт-диск, она не села на диван, а, как и в прошлый раз, когда ставила запись мужа, принялась мечтательно раскачиваться под медленный размеренный ритм. Но потом ее движения перестали вторить ритму, и она застыла на месте, спиной ко мне, со склоненной головой, словно пыталась сосредоточиться. Поначалу я не счел это дурным знаком. И только после того, как Линди прошла к дивану и села на место – хотя музыка звучала еще вовсю, – я понял: что-то неладно. Из-за повязок я, разумеется, не мог проследить за выражением ее лица, но то, как она тяжело опустилась на диван, будто туго набитый манекен, сулило недоброе.

Едва композиция закончилась, я взял пульт и нажал на стоп. Все то время, которое показалось вечностью, Линди не пошевелилась, сохраняя напряженную и неловкую позу. Потом, немного подтянувшись, принялась вертеть в руках шахматную фигуру.

– Очень мило, – произнесла она. – Спасибо, что дали мне послушать.

Фраза прозвучала шаблонно, но Линди, похоже, и не имела ничего против.

– Быть может, это не совсем в вашем вкусе.

– Нет-нет. – Голос у Линди был негромкий, бесцветный. – Это очень мило. Спасибо, что дали мне послушать. – Она поставила фигуру на доску и сказала: – Ваш ход.

Я посмотрел на доску, стараясь припомнить, на чем игра прервалась. Чуть помолчав, осторожно спросил:

– Быть может, эта песня – у вас связано с ней что-то особенное?

Линди вскинула голову, и я ощутил, как под бинтами лицо у нее вспыхнуло гневом. Но ответила она прежним спокойным тоном:

– Эта песня? Ничего у меня с ней не связано. Совершенно ничего. – Внезапно она рассмеялась – коротким, недобрым смехом. – Ах да, вы имеете в виду, не связана ли эта песня с ним,с Тони? Нет-нет. Он никогда ее не исполнял. А вы играете очень мило. Вполне профессионально.

– «Вполне профессионально»? Что под этим понимать?

– Я хочу сказать… что это вполне профессионально. Примите это как комплимент.

– Профессионально?

Я встал с дивана, пересек комнату и вынул диск из проигрывателя.

– С чего это вы так взъярились? – Голос у Линди звучал по-прежнему отстраненно и холодно. – Я сказала что-то не то? Простите. Я старалась быть вежливой.

Я вернулся к столику, вложил диск обратно в коробку, но садиться не стал.

– Так мы будем доигрывать партию? – спросила Линди.

– Если не возражаете, у меня дела. Надо позвонить по телефону. Разобраться с бумагами.

– С чего это вы так взъярились? Не понимаю.

– Нисколько я не взъярился. Время поджимает, вот и все.

Линди все-таки поднялась с дивана, чтобы проводить меня до двери, где мы и расстались, обменявшись сухим рукопожатием.

Я уже упоминал, что после операции сон у меня разладился. В тот вечер меня вдруг охватила усталость, я лег пораньше, крепко проспал несколько часов, но глубоко за полночь проснулся и заснуть снова уже не смог. Поворочавшись в постели, встал и включил телевизор. Показывали фильм, который я смотрел в детстве; я пододвинул кресло и, приглушив звук, досмотрел оставшуюся часть. Потом понаблюдал за двумя проповедниками, которые старались перекричать друг друга перед бесновавшейся публикой. На душе у меня, в общем, было хорошо. На расстоянии миллиона миль от внешнего мира чувствовал я себя вполне уютно. Поэтому, когда зазвонил телефон, сердце у меня из груди едва не выпрыгнуло.

– Стив, это вы?

Звонила Линди. Голос у нее звучал странно, и я подумал, уж не выпила ли она.

– Да, это я.

– Час поздний, я знаю. Но только что, проходя мимо, увидела у вас под дверью полоску света. Решила, что у вас тоже нелады со сном, как и у меня.

– Пожалуй, что так. Соблюдать режим не получается.

– Да-да, это верно. Именно так.

– У вас все хорошо? – спросил я.

– Конечно. Все хорошо. Даже очень. Теперь мне стало ясно, что Линди не пьяна, но установить точно, что с ней, у меня не получалось. Вряд ли она была чем-то особенно взбудоражена: просто ей не спалось и, возможно, ее волновало что-то такое, что ей хотелось мне сказать.

– У вас вправду все хорошо? – переспросил я.

– Да, все хорошо, но… Послушайте, дорогуша, мне хочется кое-что вам передать.

– Передать? Что именно?

– Лучше я промолчу. Мне хочется, чтобы это был сюрприз.

– Звучит заманчиво. Хорошо, я зайду и возьму – может, после завтрака?

– А я-то надеялась, что вы зайдете и заберете прямо сейчас. То есть это сейчас у меня, а вы не спите, и я не сплю. Час поздний, я понимаю, но… Послушайте, Стив, о том, что было чуть раньше, что произошло. У меня такое чувство, что я должна объясниться.

– Пустяки! Я вовсе ничего…

– Вы на меня вскинулись из-за того, что подумали, будто мне не понравилась ваша музыка. Но это совсем не так. На самом деле все обстоит наоборот, в точности наоборот. Что вы мне проиграли – запись той песни «Ты рядом»? Она у меня из головы не выходит. Нет, не из головы – из сердца. Из сердца она у меня никак не выходит.

Я не знал, что сказать, и не успел еще подобрать слова, как Линди снова заговорила:

– Так вы зайдете? Прямо сейчас? И тогда я вам толком все объясню. А самое важное… Нет-нет, молчу. Это должен быть сюрприз. Приходите – и увидите. И опять захватите с собой тот диск. Ладно?

Едва отворив дверь, Линди забрала у меня диск, точно я был мальчиком-рассыльным, потом схватила за запястье и втянула в комнату. На ней был прежний эффектный халат, но на сей раз выглядела она не совсем безупречно: одна пола халата свисала ниже другой, а к вырезу на груди, на краю повязок, прилипла какая-то пушинка.

– Вы, я так понимаю, только что с вашей ночной прогулки, – начал я.

– Я так рада, что вы на ногах. Не знаю, как дождалась бы утра. А теперь слушайте: я ведь уже сказала, что приготовила для вас сюрприз. Надеюсь, он вам понравится. Думаю, непременно понравится. Но сначала надо, чтобы вы почувствовали себя непринужденно. Давайте снова послушаем вашу песню. Напомните – какая там дорожка?

Пока я усаживался на привычное место, Линди возилась с проигрывателем. В комнате стоял полумрак, воздух освежал приятной прохладой. Затем «Ты рядом» зазвучала чуть ли не на полную громкость.

– Вам не кажется, что мы потревожим соседей? – спросил я.

– Да ну их. Дерут с нас дорого, так что это не наша проблема. Но тише, тише! Давайте слушать!

Линди, как и раньше, начала раскачиваться под музыку, однако на этот раз не остановилась после первого куплета. Наоборот: по мере продолжения песни она как будто уходила в нее все глубже, вытянув руки перед собой, словно обнимала ими воображаемого партнера по танцу. Когда песня закончилась, Линди выключила проигрыватель и замерла неподвижно, стоя спиной ко мне в дальнем углу комнаты. Она простояла так, казалось, очень долго, а потом подошла ко мне.

– Не знаю, что и сказать, – проговорила она. – Это потрясающе. Вы чудный, чудный музыкант. Вы – гений.

– Спасибо вам.

– Я это сразу поняла. Правда-правда. Потому и повела себя так. Сделала вид, что мне не нравится, притворилась злюкой. – Линди села на диван лицом ко мне и вздохнула. – Тони вечно мне за это выговаривал. Но я всегда так поступала, тут уж я ничего не могу с собой поделать. Стоит мне столкнуться с человеком, ну, по-настоящему талантливым, с таким, кого наделил даром сам Господь Бог, и мне никак не удержаться: мое первое побуждение – поступить именно так, как я поступила с вами. Не знаю, что это, может, просто ревность. Вот порой вы видите вокруг себя женщин, и все они какие-то невзрачные. И вдруг в ту же комнату входит красавица: их от этого корчит, они готовы глаза ей выцарапать. Когда я встречаю кого-нибудь, кто похож на вас, со мной происходит то же самое. В особенности если такое случается неожиданно – как это было сегодня – и застает меня врасплох. То есть вот вы тут сидите, я принимаю вас за обыкновенного человека из публики, а потом вдруг… вдруг оказывается, что вы совсем не такой. Понимаете, о чем я? Во всяком случае, я пытаюсь вам втолковать, почему я раньше повела себя так гадко. У вас были все основания на меня вскинуться.

В тишине глубокой ночи мы оба помолчали.

– Что ж, я вам признателен, – проговорил я наконец, – признателен вам за эти слова.

Линди внезапно выпрямилась:

– А теперь сюрприз! Погодите здесь минутку, не двигайтесь.

Она направилась в соседнюю комнату, и я слышал, как она там выдвигает и задвигает ящики комода. Вернулась она, держа перед собой обеими руками какой-то предмет – но что именно, понять было нельзя из-за наброшенного на него шелкового платка. Линди остановилась посередине комнаты.

– Стив, я хочу, чтобы вы подошли и взяли это. Это должно выглядеть как церемония награждения.

Я растерянно поднялся с дивана. Когда я приблизился к Линди, она сдернула платок и протянула мне блестящую безделушку из бронзы:

– Вы полностью этого заслуживаете. Это ваше. Джазмен года. А может, и всех времен. Примите мои поздравления.

Линди вложила безделушку мне в руки и легонько поцеловала меня в щеку сквозь повязку.

– Благодарю вас. Вот уж действительно сюрприз. Очень приятный на вид. А что это такое? Аллигатор?

– Аллигатор? Да ну, что вы! Это парочка целующихся херувимов – и премиленькая.

– А-а, да, теперь я вижу. Что ж, Линди, спасибо. Даже не знаю, что и сказать. В самом деле красотища.

– Аллигатор!

– Простите. Это мне так показалось оттого, что у одного из них нога больно уж далеко вытянута. Теперь вижу. В самом деле красотища.

– Так, это ваше. Вы этого достойны.

– Я тронут, Линди. Право же, тронут. А что тут такое внизу написано? Не взял очки.

– Там написано: «Джазмен года». А что другое могло быть там написано?

– Там так и написано?

– Конечно, именно так.

Я вернулся к дивану со статуэткой в руках, сел и задумался.

– Послушайте, Линди, – помолчав, сказал я. – Я об этом экземпляре, который вы мне сейчас преподнесли. Но разве возможно такое – да нет, – чтобы вы натолкнулись на него во время одной из ваших ночных прогулок?

– Возможно. Конечно же, возможно.

– Понятно. Но разве возможно – да нет, – что это настоящая награда? То есть тот самый приз, который собирались вручить Джейку?

Линди ответила не сразу. Потом, не меняя застывшей позы, сказала:

– Разумеется, настоящая. Какой был бы смысл преподносить вам какое-нибудь старое хламье? Должна была свершиться несправедливость, а теперь восторжествовала истина. И это главное. Да-да, дорогуша, вот так. Вам же ясно, что только вы достойны этой награды.

– Ценю ваше мнение. Но это… это, э-э… что-то вроде кражи.

– Кражи? Не вы ли вчера сказали, что этот Джейк полное ничтожество? Что он шарлатан? А вы гений. Кто же здесь готовится стать вором?

– Линди, где в точности вы наткнулись на эту штуку?

Линди пожала плечами:

– Так, в одном месте. Где я бываю. Можно назвать это офисом.

– Сегодня вечером? Вы подобрали это сегодня вечером?

– Ну конечно же, сегодня вечером. Вчера вечером об этой награде я еще ничего не слышала.

– Так-так. И это было, скажем, час тому назад?

– Час. А может, и два. Откуда мне знать? Гуляла какое-то время. Ненадолго заглянула в мой президентский номер.

– Господи боже.

– Слушайте, да кому какое дело? О чем вы волнуетесь? Потеряли эту штуку – найдут себе другую. Может, у них целый шкаф ими набит. Я преподнесла вам то, чего вы достойны. Неужели вы собираетесь отказаться от этой награды – а, Стив?

– Я не отказываюсь от нее, Линди. Ваше признание, почет и все такое – я принимаю безоговорочно, я поистине счастлив. Но вот это – это ведь подлинный приз. Нам необходимо вернуть его на место. Мы должны положить его на то самое место, где вы его нашли.

– Да пошли они! Кому это надо?

– Линди, вы недостаточно это обдумали. Что вы предпримете, когда все это выйдет наружу? Вообразите только, какой шум поднимется в прессе! Сплетни, скандал! Что скажут ваши поклонники? Идемте скорее. Нужно добраться до места, пока все еще спят. Вы должны показать мне в точности то место, где нашли эту штуку.

Линди вдруг показалась мне ребенком, которому сделали выговор. Она вздохнула:

– Да, дорогуша, наверное, вы правы.

Как только мы договорились вернуть приз на место, в Линди проснулась бережливость собственницы: все то время, пока мы спешно пробирались по коридорам необъятного, погруженного в сон отеля, она крепко прижимала статуэтку к груди. Я следовал за Линди по потайным лестницам, черным ходам, мимо саун и торговых автоматов. Нигде не видно было ни души. Потом Линди прошептала: «Сюда», и мы протолкнулись через тяжелые двери в темное пространство.

Удостоверившись, что мы тут одни, я включил фонарик, который прихватил с собой из номера Линди, и посветил по сторонам. Мы попали в танцевальный зал, однако если бы вам вдруг вздумалось там потанцевать, вы постоянно натыкались бы на обеденные столики с парными стульями: каждый столик был накрыт белой льняной скатертью. С потолка свисала помпезно-вычурная люстра. В дальнем углу виднелось возвышение – достаточно просторное, надо думать, для внушительного шоу, но сейчас сцена была задрапирована. Посередине зала красовалась забытая стремянка, а к стене был прислонен вертикальный пылесос.

– Тут явно намечается вечеринка, – заметила Линди. – На четыреста или на пятьсот персон?

Я прошел в глубь зала и обвел лучом фонарика вокруг себя:

– Наверное, именно здесь все и должно происходить. Вручать Джейку награду будут, видимо, здесь.

– Конечно, здесь. Там, где я нашла это, – Линди выставила статуэтку напоказ, – была еще целая куча других. «Лучшему дебютанту». «Ритм-энд-блюзовый альбом года». И всякое такое. Событие предполагается грандиозное.

Теперь, когда глаза мои приспособились к темноте, я смог разглядеть зал и сцену получше, хотя фонарик светил совсем слабо. Вообразил, как все это будет выглядеть позже. Все собравшиеся модно одеты: тут и представители звукозаписывающих компаний, видные промоутеры, целое скопище шишек шоу-бизнеса; все смеются, отпускают друг другу комплименты, льстиво-искренне аплодируют всякий раз, когда распорядитель называет имя спонсора; при появлении лауреатов хлопают еще громче, на сей раз с приветственными возгласами. Вообразил я и Джейка Марвелла: как он стоит на сцене, высоко подняв свой трофей, – с той же самодовольной улыбкой, какую неизменно изображал в Сан-Диего, если по окончании соло публика одобрительно ему хлопала.

– Может, мы и промахнулись, – сказал я. – Может, вовсе и не нужно возвращать приз. Может, надо выкинуть его в мусор. И все остальные награды туда же.

– Вот как? – Линди опешила. – Вы собираетесь так сделать, дорогуша?

Я вздохнул:

– Нет, пожалуй, что нет. Но это принесло бы… удовлетворение, разве нет? Все награды скопом отправить в отбросы. Держу пари, что все эти призеры – сплошь шарлатаны. Держу пари, что среди этой толпы таланта едва хватит, чтобы начинить булочку для хот-дога.

Я ждал, что Линди на это скажет, но ответа долго не было. Когда же она заговорила, то в голосе у нее появилась новая, несколько суровая нотка:

– Откуда вам известно, что среди них нет талантов? Откуда вам известно, что никто из них не заслуживает награды?

– Откуда мне известно? – Внезапно на меня накатило раздражение. – Откуда мне известно? Ну что же, давайте разберемся. Комиссия экспертов сочла Джейка Марвелла выдающимся джазменом года. И кого еще в этом роде они собираются чествовать?

– Но что вам известно об этих призерах? Даже об этом самом Джейке. Почем знать, быть может, он действительно всерьез потрудился, чтобы достичь того, чего достиг?

– Что-что? Уж не заделались ли вы его фанаткой?

– Я просто высказываю свое мнение.

– Ваше мнение? Это и есть ваше мнение? Право, удивляться мне нечему. Оказавшись тут на минутку, я позабыл, кто вы такая.

– И что следует под этим подразумевать? И как вы смеете разговаривать со мной таким тоном?

Я понял, что хватил через край, и поспешил вставить:

– Ладно, извините. Меня немного занесло. Давайте же разыщем этот офис.

Линди молчала: я повернулся к ней, но угадать, что она сейчас думает, было непросто.

– Линди, где же этот офис? Нам нужно его найти.

Помедлив, она показала статуэткой на заднюю часть зала и стала пробираться туда между столиками, по-прежнему молча. Когда мы приблизились к двери, я на секунду-другую приложил к ней ухо и, ничего не услышав, осторожно ее открыл.

Мы очутились в длинном узком пространстве, расположенном, как показалось, параллельно танцевальному залу. Откуда-то сочился непогашенный свет, так что мы могли ориентироваться без помощи фонарика. Это явно был не тот офис, который мы искали, а что-то вроде подсобного, типа кухонного, помещения. По обеим сторонам тянулись рабочие столы, а проход посередине был достаточно широк для персонала, готовившего блюда для подачи гостям.

Но Линди это место было, очевидно, знакомо: она быстрыми шагами целеустремленно направилась вперед. Примерно на полпути она вдруг задержалась с тем, чтобы изучить один из подносов с выпечкой, оставленный на столе.

– Ого, да это булочки! – К ней полностью вернулось прежнее хладнокровие. – Какая жалость, что все они накрыты целлофаном. А умираю от голода. А ну-ка, посмотрим, что здесь.

Линди шагнула немного дальше и приподняла над латкой огромную, куполообразную крышку:

– Гляньте-ка сюда, дорогуша. Выглядит очень заманчиво.

Она склонилась над крупной жареной индейкой и, вместо того чтобы снова накрыть латку крышкой, отложила ее в сторону.

– Как вы думаете, они возмутятся, если я оторву для себя ножку?