Текст книги "НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках"

Автор книги: Кадзуо Исигуро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

– И над чем тут так долго ломать голову? – спросил он юнца. – Чего ты еще ждешь? Приглашения в Карнеги-холл?

– Я благодарен, ты не думай. И все же мне нужно подумать. Играть для публики, пока она чешет языками и набивает желудок? И потом, эти самые иные обязанности. Достойно ли это такого музыканта, как я?

Джанкарло никогда не отличался сдержанностью: если бы мы его не остановили, он сгреб бы Тибора за грудки и проорал ему в лицо все, что о нем думает. Кое-кто из нас даже счел необходимым принять сторону юноши: указать, что, в конце концов, это его собственная жизнь и он не обязан браться за работу, к которой не лежит душа. Постепенно страсти поутихли, и Тибор даже начал признавать, что в этой работе есть и хорошие стороны – если считать ее временной. Еще он заметил, довольно бестактно, что по окончании туристического сезона наш город сделается стоячим болотом. Амстердам, по крайней мере, культурный центр.

– Я обдумаю это дело как следует, – заключил он. – Ты будешь так добр сказать господину Кауфману, что я сообщу о своем решении через три дня?

Едва ли Джанкарло это понравилось – он ведь ожидал самой восторженной благодарности, но все же он пошел звонить господину Кауфману. За весь вечер, пока велся этот разговор, никто ни разу не упомянул Элоизу Маккормак, однако все понимали, что все сказанное Тибором было продиктовано ее влиянием.

– Из-за этой женщины у него теперь гонора полные штаны, – сказал Эрнесто, когда Тибор ушел. – Ну, пусть явится такой надутый в Амстердам. Там ему в два счета пообломают рога.

Тибор не рассказывал Элоизе о том прослушивании у господина Кауфмана. Несколько раз он собирался, но всегда отступал. Чем больше крепла их дружба, тем большим предательством представлялось Тибору, что он всерьез думал о чем-то подобном. Само собой, Тибор не собирался ни советоваться с Элоизой, ни даже обронить хотя бы намек. Но хранитель тайны из него был никакой, и решение не проговориться привело к неожиданным последствиям.

Тот день был не по сезону теплым. Тибор, как обычно, пришел в отель и стал играть новые пьесы, которые в это время разучивал. Но не прошло и трех минут, как Элоиза его остановила:

– Что-то у тебя не так. Я это поняла, едва только ты вошел. Я теперь изучила тебя вдоль и поперек, даже то, как ты стучишься в дверь, о многом мне говорит. А уж когда ты заиграл, мне стало ясно окончательно. Скрыть не получится, даже и не пытайся.

Тибор сник и, опустив смычок, собирался уже чистосердечно во всем признаться, но она, остановив его жестом, сказала:

– Есть кое-что, о чем нельзя больше молчать. Ты скрытничал, но это бесполезно. Я хочу обсудить это. И всю прошлую неделю хотела.

– В самом деле? – удивился Тибор.

– Да, – кивнула она и развернула стул, впервые за все время садясь лицом к Тибору. – Я не собиралась тебя обманывать. В последние недели мне приходилось нелегко, а ты вел себя как настоящий друг. Для меня было бы ударом, если бы ты решил, будто я сыграла с тобой дешевую шутку. Нет, пожалуйста, на этот раз не надо меня останавливать. Я хочу высказаться до конца. Если ты мне прямо сейчас дашь виолончель и попросишь что-нибудь сыграть, я откажусь. Не потому, что инструмент недостаточно хорош, – ничего подобного. Но если ты подумал, что я обманщица, выдаю себя за того, кем не являюсь, то ты ошибаешься. Посмотри, чего мы вместе добились. Разве это не доказывает, что я никакая не обманщица? Да, я говорила, что я виртуоз. Но позволь объяснить, что я имела в виду. Я имела в виду, что я с рождения была наделена особым даром, таким же, как твой. И тебе, и мне дано нечто, чего большинство других виолончелистов никогда не достигнет, сколь бы упорно они ни занимались. Впервые услышав тебя в церкви, я сумела распознать этот дар. Ты, наверное, так или иначе обнаружил его во мне. Именно это в первый раз привело тебя ко мне в отель… Таких, как мы, считаные единицы, Тибор, и мы умеем друг друга распознать. Тот факт, что я еще не научилась играть на виолончели, ничего не меняет. Ты должен понять: я действительно виртуоз. Но такой, которого еще предстоит раскрыть. Ты тоже еще не до конца раскрыт, этим я и занималась последние несколько недель. Помогала тебе высвободиться из оболочки. Но я тебя не обманывала. У девяноста девяти процентов виолончелистов под оболочкой ничего нет, раскрывать нечего. И потому такие, как мы с тобой, должны помогать друг другу. Нас ведь так мало, и если судьба сведет нас где-нибудь в толпе на площади, нельзя разойтись в разные стороны.

В глазах у Элоизы блеснули слезы, но голос оставался твердым. Она замолкла и снова отвернулась.

– Значит, вы считаете себя особо одаренной виолончелисткой, – заключил Тибор после недолгого молчания. – Виртуозом. Что до нас, прочих, мисс Элоиза, нам следует набраться духу и, как вы выражаетесь, раскрывать себя, не имея понятия, есть ли что-нибудь под оболочкой. Но вы о самораскрытии не заботитесь. Вы не делаете ничего. И все же так уверенно называете себя виртуозом…

– Пожалуйста, не сердись. Знаю, это смахивает на легкое безумие. Только все это правда. Моя мать распознала мой дар, когда я была еще крохой. По крайней мере, за это я ей благодарна. Но учителя, которых она мне находила – в четыре года, в семь и наконец в одиннадцать лет, – никуда не годились. Мама об этом не догадывалась, но я знала. У меня был инстинкт, с самого детства. Я знала, что должна защищать свой дар от людей, которые, пусть с самыми благими намерениями, могут его безвозвратно погубить. Так что я от них отказалась. Ты должен был поступить так же, Тибор. Твой дар – это драгоценность.

– Прошу прощения, – прервал ее Тибор, на этот раз более мягким тоном. – Вы говорите, что в детстве играли на виолончели. Но сейчас…

– С одиннадцати лет я не прикасалась к инструменту. С того самого дня, когда объяснила маме, почему не стану дальше заниматься с мистером Ротом. И она поняла. Она согласилась, что лучше сидеть сложа руки и ждать. Главное – сохранить в целости мой дар. Быть может, мое время еще придет. Иногда мне кажется, я слишком поздно отказалась от занятий. Сейчас мне сорок один. Но, по крайней мере, я не погубила то, что было мне дано от рождения. За эти годы какие только мне не встречались учителя; все уверяли, что мне помогут, но я видела их насквозь. Порой бывает трудно разобраться – даже таким, как мы, Тибор. Они ведь… профессионалы, эти учителя, мастера заговаривать зубы. Слушаешь и вначале попадаешься на удочку. Ну, думаешь, наконец-то нашелся такой, кто поможет, он из наших. А потом видишь: ничего подобного. В таких случаях нужно проявить силу характера и отказаться наотрез. Запомни, Тибор, самое лучшее всегда – подождать. Временами мне бывает не по себе оттого, что я все еще держу под спудом свой талант. Но я не испортила его, а это главное.

Потом Тибор сыграл две разученные пьесы, но рабочее настроение ни к нему, ни к его наставнице не вернулось, и урок закончился раньше обычного. Они попили на пьяцце кофе, обменялись несколькими фразами, и наконец Тибор сообщил, что собирается на несколько дней уехать из города. Ему всегда хотелось осмотреть окрестности, объяснил Тибор, так что он организовал себе небольшие каникулы.

– Полезное дело, – спокойно согласилась Элоиза. – Но только не задерживайся надолго. У нас еще масса работы.

Тибор заверил ее, что будет отсутствовать не больше недели. Тем не менее при расставании она держалась несколько беспокойно.

Говоря об отпуске, Тибор немного приврал: он еще ничего не организовал. Но после расставания с Элоизой он пошел к себе и сделал несколько телефонных звонков, чтобы заказать койку в молодежном общежитии, находившемся в горах близ умбрийской границы. Вечером он увиделся с нами в кафе, рассказал о предстоящей поездке (мы надавали ему массу противоречивых советов, где побывать и что осмотреть) и довольно робко попросил Джанкарло известить господина Кауфмана, что он согласен на предлагаемую работу.

– А что мне еще делать? – сказал он нам. – Вернусь я с совсем уж пустыми карманами.

Загородные каникулы Тибора прошли неплохо. Нам он рассказывал не очень много: что познакомился с туристами из Германии и что потратил в тратториях больше, чем мог себе позволить. Через неделю он вернулся заметно посвежевший, но обеспокоенный тем, не успела ли Элоиза Маккормак, пока он отсутствовал, уехать из города.

Толпы туристов к тому времени начали редеть, в кафе официанты ставили снаружи, между столиками, обогреватели. В день своего возвращения Тибор в привычный час отправился с виолончелью в «Эксцельсиор» и был рад убедиться, что Элоиза не только его ждала, но явно по нему скучала. Она тепло его приветствовала, но в приливе чувств не стала, подобно другой хозяйке, усердно потчевать гостя, а тут же усадила его на стул и со словами «Сыграй мне! Ну же! Играй давай!» принялась нетерпеливо распаковывать виолончель.

День они провели замечательно. Вначале Тибор боялся, как бы после ее «признания», сделанного накануне его отъезда, что-нибудь не разладилось, однако напряжение тут же исчезло, и атмосфера установилась еще более благоприятная, чем прежде. И даже когда он завершил пьесу и Элоиза, закрыв глаза, долго и строго критиковала исполнение, Тибор не обижался, а только впитывал старательно каждое ее слово. Назавтра и через день сохранилась та же непринужденная, временами даже шутливая обстановка, и Тибор чувствовал, что никогда в жизни не играл лучше. Недавний разговор они не затрагивали даже намеком, и Элоиза не расспрашивала Тибора о его загородных каникулах. Беседа касалась исключительно музыки.

На четвертый день после своего прибытия Тибор из-за нескольких мелких неприятностей, в том числе протекшего бачка в туалете, не успел в «Эксцельсиор» к обычному часу. Когда он проходил мимо кафе, уже наступали сумерки, официанты зажигали в стеклянных плошечках свечи, а мы уже исполнили пару номеров из своего обеденного выступления. Тибор помахал нам рукой и слегка прихрамывающей (из-за виолончели) походкой поспешил через площадь дальше, к отелю.

Ему бросилось в глаза, что портье немного поколебался, прежде чем позвонить мисс Маккормак. Открыв дверь, Элоиза поздоровалась приветливо, но несколько необычным тоном и, не дав ему произнести ни слова, быстро добавила:

– Тибор, рада тебя видеть. Я как раз рассказывала о тебе Питеру. Ну да, Питер наконец меня разыскал! – Обернувшись, она воскликнула: – Питер, он пришел! Тибор пришел. А с ним и виолончель! Когда Тибор вошел, со стула поднялся с улыбкой высокий, немного неуклюжий мужчина с седеющими волосами, в неяркой рубашке поло. Он крепко пожал Тибору руку:

– О, наслышан-наслышан. Элоиза убеждена, что из вас выйдет суперзвезда.

– Питеру упорства не занимать, – говорила Элоиза. – Я не сомневалась: в конце концов он меня разыщет.

– От меня не спрячешься. – Питер придвинул Тибору стул, налил бокал шампанского из ведерка со льдом на шкафчике. – Давайте, Тибор, помогите нам отпраздновать наше воссоединение.

Потягивая шампанское, Тибор заметил, что стул, случайно выбранный Питером, оказался его прежний, «виолончельный». Элоиза куда-то исчезла, Тибор с Питером, с бокалами в руках, вели беседу. Питер держался дружелюбно и без конца задавал вопросы. Каково было Тибору расти в таком месте, как Венгрия? Был ли он поражен, когда впервые попал на Запад?

– Мне бы тоже хотелось уметь играть, – сказал Питер. – Вы счастливчик. Вот бы мне поучиться. Но, наверное, время уже ушло.

– Учиться никогда не поздно, – отозвался Тибор.

– Вы правы. Учиться никогда не поздно. «Время ушло» – это всегда только предлог. Я вот занятой человек и вечно говорю себе: «Я слишком занят, чтобы изучить французский, освоить музыкальный инструмент, прочитать "Войну и мир"». Обо всем этом я мечтал с детства. Элоиза в детстве училась музыке. Наверное, она вам говорила.

– Говорила. Как я понимаю, она богато одарена от природы.

– О да. Это подтвердит всякий, кто ее знает. Она такая восприимчивая. Вот ей бы и учиться. А у меня пальцы – как сосиски. – Питер вытянул руки и рассмеялся. – Мне бы хотелось играть на пианино, но куда с такими руками? С ними только землю копать, чем и занимались мои предки, несколько поколений. Но эта женщина, – он указал бокалом на дверь, – у нее есть восприимчивость.

Наконец из двери спальни показалась Элоиза в темном вечернем платье, увешанная драгоценностями.

– Питер, не докучай Тибору, – проговорила она. – Он не интересуется гольфом.

Питер воздел ладони и умоляюще взглянул на Тибора:

– Ну скажите, Тибор, разве я помянул хоть единым словом гольф?

Тибор сказал, что пойдет: не хочет задерживать пару, собравшуюся на обед. Оба запротестовали, а Питер сказал:

– Посмотрите на меня. Похож я на человека, одетого к обеду?

Тибор находил, что вид у Питера более чем приличный, однако ожидалось, что он усмехнется, и он усмехнулся.

Питер добавил:

– Нельзя, чтобы вы ушли, не сыграв что-нибудь. Я столько слышал о вашей игре.

Смущенный, Тибор взялся было за футляр виолончели, но тут вмешалась Элоиза. Она говорила твердым, каким-то изменившимся голосом:

– Тибор прав. Время не ждет. В этом городе, если не придешь в ресторан вовремя, столик за тобой не сохраняют. Питер, отправляйся переодеваться. Может, и побреешься? Я провожу Тибора. Мне нужно поговорить с ним наедине.

В лифте они обменивались дружескими улыбками, но молчали. Они вышли наружу: пьяцца была расцвечена вечерними огнями. Местные ребятишки, вернувшиеся с каникул, пинали мяч и играли в догонялки вокруг фонтана. Вечерняя passeggiataбыла в полном разгаре, и, думаю, ветер доносил туда, где они стояли, звуки нашего концерта.

– Ну вот, – произнесла наконец Элоиза. – Он меня нашел и, надо полагать, заслуживает награды.

– Он очень обаятельный человек, – кивнул Тибор. – Вы прямо сейчас собираетесь вернуться в Америку?

– Через несколько дней. Думаю, вернусь.

– Вы собираетесь пожениться?

– Полагаю, так. – Бросив на Тибора мимолетный серьезный взгляд, Элоиза отвела глаза. – Полагаю, так, – повторила она.

– Желаю счастья. Он очень добрый. И любит музыку. Для вас это важно.

– Да. Это важно.

– Только что, пока вы одевались, мы говорили не о гольфе, а об уроках музыки.

– В самом деле? Уроках для него или для меня?

– Для обоих. Но, как бы то ни было, вряд ли в Портленде, штат Орегон, найдется много учителей, способных давать вам уроки.

Элоиза рассмеялась.

– Я уже говорила: людям вроде нас с учителями приходится трудно.

– Да. Понимаю. За последние несколько недель я стал понимать это еще яснее. – Тибор добавил: – Мисс Элоиза, прежде чем мы расстанемся, я должен вам кое-что рассказать. Я скоро уезжаю в Амстердам, мне предложили место в крупном отеле.

– Швейцара?

– Нет. В составе небольшого камерного ансамбля. Мы будем играть в столовом зале. Развлекать за едой постояльцев отеля.

Глядя внимательно на Элоизу, Тибор заметил, как в ее глазах загорелся и потух огонек. Она тронула его за руку и улыбнулась.

– Что ж, удачи. – И добавила: – Эти постояльцы. Их ждет большое удовольствие.

– Надеюсь.

Они еще немного задержались у отеля, стоя по обе стороны громоздкой виолончели, прямо за лужей света, лившегося из окон.

– И еще я надеюсь, – добавил Тибор, – вы будете счастливы с мистером Питером.

– Я тоже на это надеюсь. – Элоиза опять рассмеялась. Потом чмокнула Тибора в щеку и на мгновение приобняла. – Береги себя.

Тибор поблагодарил. Не успев опомниться, он увидел, как Элоиза пошла обратно в «Эксцельсиор».

Вскоре после этого Тибор уехал из нашего города. Когда мы с ним в последний раз выпивали, он явно был очень благодарен Джанкарло и Эрнесто за работу и всем нам за дружеское отношение, но мне все равно показалось, что он держался немного отчужденно. Это заметил не только я, хотя Джанкарло по обыкновению принял теперь сторону Тибора и сказал, что юноша перед новым ответственным шагом в жизни слегка нервничает.

– Нервничает? С чего бы это?

Эрнесто ответил:

– Все лето Тибор только и слышал, что он большой талант. Работа в отеле унижает его достоинство. Общение с нами тоже унижает его достоинство. В начале лета он был славный парнишка. Но после того, как он побывал в руках у той женщины, я рад, что мы от него избавимся.

Как я уже сказал, происходило это семь лет назад. Джанкарло, Эрнесто – все, кроме меня и Фабиана, – снялись с места. Долгое время я не вспоминал про юного венгерского маэстро, пока не заметил его на пьяцце. Узнать его было не особенно трудно. Правда, он прибавил в весе и накопил жирок вокруг шеи. Когда он подзывал пальцем официанта, я разглядел – или мне почудились – в его жесте нетерпение и бесцеремонность, свойственные человеку, некоторым образом ожесточившемуся. Но не исключаю, что я ошибся. В конце концов, я видел его только мельком. В любом случае, я не нашел в нем прежнего такта и характерного для молодых людей стремления доставлять радость окружающим. Качеств, надо сказать, нелишних в этом мире.

Я подошел бы и поговорил с Тибором, но к концу нашего выступления его и след простыл. Насколько мне известно, в другие дни он здесь не появлялся. Одет он был в костюм – не парадный, но повседневный, – из чего можно заключить, что он работает где-то в конторе. Может, у него были дела поблизости или он вернулся в наш город, чтобы вспомнить старое время, – кто знает? Если он появится снова и у меня как раз будет перерыв, я подойду и поговорю с ним.

(Перевод Л. Бриловой)