Текст книги "Когда рыдают девы"
Автор книги: К. Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 38
– Ложись! – скомандовал Девлин, ныряя за недостроенный карниз.
Оглянувшись, он увидел, что лейтенант пошатнулся. Высоко по центру его жилета расплывалось блестящее темное пятно.
– Арсено!
Колени француза медленно подогнулись, голова качнулась назад, лицо запрокинулось, словно он вглядывался в небо.
– Проклятье! – Себастьян выполз из укрытия, схватил упавшего Арсено, втащил его под защиту каменной кладки и прижал вздрагивающего раненого к себе.
Шьен припал к земле рядом с ними, громким лаем прорезая сумрак.
Перед жилета Арсено сделался весь мокрый от крови. Открытым ртом лейтенант хватал воздух большими, свистящими глотками, отчего на блестящей влажной прорехе вскипали мелкие пузырьки.
Девлин слишком хорошо понимал, что это означает, но все равно стащил галстук, намотав на кулак, сделал из ткани толстый тампон и прижал его к зияющей ране в груди француза.
– Нет… смысла… – прошептал тот, затем закашлялся. Из носа и рта полилась кровь.
– Выкарабкаешься, – солгал Себастьян, подтягивая раненого вверх и опирая спиной на себя в безнадежной попытке не дать тому захлебнуться собственной кровью.
Арсено дернул головой, закатывая глаза:
– Габриель…
– Поговори со мной, Филипп! – выкрикнул Девлин, лихорадочно прижимая свернутую ткань к судорожно подергивающейся груди лейтенанта и чувствуя, как по руке течет горячая влага. – Кому понадобилось убивать тебя?
Подергивание прекратилось.
– Филипп? Филипп!
Пес заскулил, тычась носом в обмякшую ладонь хозяина.
– Ч-черт, – шумно выдохнул Себастьян сдерживаемый в легких воздух.
Несмотря на свежесть поднявшегося ветра, Девлин взмок от пота и часто дышал. Он бережно снял с себя отяжелевшее тело Арсено, повернулся и осторожно выглянул за край карниза, улавливая едкий запах горелого пороха, подмечая рассеивающийся дымок от выстрела.
Ничего.
Виконт сосредоточил взгляд на остатках средневековой башни, которая стояла справа и чуть ниже развалин длинной дворцовой стены. Большая часть надстройки сторожевого сооружения уже давно разрушилась, остался только закругленный фрагмент каменного фундамента фута четыре в высоту. Себастьян прикинул, что противник находится на расстоянии примерно в двести, а то и в триста ярдов. Подобный выстрел непросто сделать даже при хорошем освещении в тихий день. А уж ночью, при заслонявших луну облаках и мешавшем ветре многие сочли бы задачу невыполнимой.
Но не опытный снайпер, который способен в темноте попасть в бегущего за триста ярдов кролика.
Тыльной стороной ладони Девлин отер лоб. С какой стати Джейми Ноксу желать смерти возлюбленному Габриель Теннисон? В этом нет никакого смысла…
Если только стрелок и вправду Джейми Нокс, и если его мишенью был действительно французский лейтенант, а не сам Себастьян.
Над зазубренным краем стены что-то мелькнуло и замерло. Противник по-прежнему оставался в башне.
Девлин взвесил свои возможности. По большому счету, он загнан в угол. Да, в кармане лежит кремневый пистолет, но небольшой, с ограниченной дальностью стрельбы и бесполезный против ружья на любом расстоянии.
В этот момент виконта защищал недостроенный карниз, тянувшийся вдоль края моста. Но если стрелок переместится на другую позицию – или у него есть сообщник, который может подойти с запада, – Себастьяна на этом длинном, открытом настиле будет видно так же хорошо, как мишень в тире.
Нужно уходить.
Сен-Сир прикинул на глазок дистанцию от своего нынешнего места до груды тесаного гранита, высившейся примерно на трети расстояния до берега. За время службы в армии он слышал достаточно винтовок Бейкера, чтобы точно знать, из чего в него стреляют. Это оружие было однозарядным, однако опытный солдат успевал перезарядить его четыре раза в минуту, искусный же мог и все пять.
Никаких сомнений, в него целится искусный стрелок.
А значит, если удастся спровоцировать снайпера на выстрел, в распоряжении Себастьяна будет не больше двенадцати секунд, чтобы добраться до спасительного укрытия, прежде чем противник успеет пальнуть следующий раз.
Девлин придумывал способ, как обхитрить стрелка и при этом не подставиться под пулю, когда Шьен, до этого скуливший возле неподвижного тела хозяина, вдруг вскочил.
– Лежать, приятель, – шепнул виконт.
Дворняга полуприсел на лапах, настороженно вглядываясь в берег.
– Шьен… – предупреждающе протянул Себастьян. – Шьен, нет!
Но тот уже метнулся во тьму, словно рыже-черная молния на бледном фоне моста.
Девлин беспомощно смотрел, как собака мчится вверх по склону. Шьен уже почти добежал до башни, когда ружье с треском выстрелило, выплевывая в ночь огонь.
Пес взвизгнул и затих.
– Чертов сукин сын, – ругнулся виконт, срываясь с места.
Ощущая, как ветер с воды развевает полы сюртука, а подошвы сапог опасно скользят по гравию дорожного настила, Себастьян мысленно отсчитывал секунды.
…«шесть, семь»…
Он обогнул кучу битого камня – «восемь, девять», – перепрыгнул небольшую расселину – «десять, одиннадцать», – и упал за гранитные блоки как раз в тот момент, когда над береговой линией грянул очередной выстрел. Гравий взорвался брызгами мелких осколков возле самого лица Девлина.
– Дьявол и преисподняя, – чертыхнулся он, вытирая рукавом кровоточащую щеку, вскочил и снова побежал, на этот раз к штабелю досок, видневшемуся при входе на мост.
…«семь, восемь»…
Об ограждение первой опоры моста бился прилив, и его рокот напоминал отдаленный гром.
…«десять, одиннадцать»…
Доски оказались дальше, чем рассчитывал Сен-Сир. Последние десять футов он буквально проехал на животе, обдирая одежду о гравий и каждый миг ожидая пули.
Но выстрела не последовало.
«Сообразительный, гад».
Себастьян растянулся ничком за штабелем. Сердце бешено колотилось, в ушах гудела кровь.
По всей видимости, стрелок просчитал действия своей жертвы и придержал заряд вместо того, чтобы потратить зазря. Теперь убийце требовалось лишь дождаться, пока мишень снова высунется, и спокойно нажать на крючок.
«Этот парень способен отстрелить голову бегущему кролику за триста ярдов. В темноте».
Порыв ветра принес запахи реки и скрип подвесных конструкций, которые тянулись по обе стороны возводимого моста чуть выше вершин его арок. Себастьян какой-то миг колебался, присматриваясь к темным развалинам, напрягая слух, чтобы уловить малейший шорох.
Ничего.
Стремительно перекатившись на противоположную сторону настила, виконт осторожно опустился за край, пока не повис, цепляясь пальцами за щели в каменной кладке, болтая ногами над узким веревочным мостиком и бегущей далеко внизу рекой.
А потом спрыгнул.
Он легко приземлился на хлипкие дощечки, головокружительно закачавшиеся от принятого на себя веса. Теперь, защищенный от стрелка каменной громадой, Себастьян опрометью бросился к берегу. Узкий мосток подпрыгивал и колыхался под его ногами.
Крайний пролет моста возвышался над илистым участком русла и вдавался в усыпанный щебнем берег. Достигнув твердой земли, Девлин на мгновение остановился, напрягая все чувства в попытках уловить любое движение, любой звук. Он пробежал глазами по пыльному, разъезженному склону, зарослям полузасохших бурьянов, смутным очертаниям разрушенного древнего дворца и поймал себя на воспоминании о других, словно из совершенно иной жизни, ночах, когда смерть подстерегала в каждой тени и за каждым углом, когда вдали рокотал не гром, а канонада, а в руинах стояли испанские деревни, почерневшие, еще не остывшие от пожаров.
Себастьян глубоко втянул воздух и, внезапно почувствовав страшную жажду, с трудом сглотнул занывшим горлом. Затем, низко пригибаясь, броском преодолел открытый участок и нырнул за уцелевший кусок древнего дворца.
Когда-то эта часть здания выходила на реку. Элегантный фасад был пронизан высокими, стрельчатыми окнами и поддерживался массивными контрфорсами. Теперь от него осталась одна стена, которая тянулась на восток и обрывалась прямо возле маленькой круглой башни, где засел снайпер. Двигаясь как можно тише, виконт пробирался по развалинам, остро сознавая каждый шелест высоких, сухих сорняков, каждый хруст выскользнувшего из-под подошв камушка. Он прокрался мимо разверзнутой дыры, некогда бывшей огромным средневековым очагом, мимо пустого дверного проема и витка ступеней, поднимавшихся в никуда. Через зияющие окна виднелись массивные линии нового моста, темное, скользящее мерцание реки, закругление каменного фундамента старой башни.
Девлин остановился у края стены, вытащил из кармана кремневый пистолет и тихо взвел курки на обоих стволах, слыша отдаленное громыхание экипажей по Стрэнду и гулкое буханье собственной крови. Глубоко вдохнув, Себастьян выскочил за угол, прицеливаясь вниз и уже нажимая пальцем на спусковой крючок.
Но в башне оказалось пусто – только засыпанный строительным мусором примятый бурьян. Стрелок исчез в ночи, бросив насмешливо прислоненную к истертым древним камням винтовку Бейкера.
ГЛАВА 39
Сэр Генри Лавджой недолюбливал высоту.
Он остановился на приличном расстоянии от зазубренного края недостроенного пролета моста, широко расставив ноги под мощными порывами усиливающегося ветра. Далеко внизу виднелась река, темные волны которой вспенивались и бурлили вокруг временных ограждений мостовых опор. В воздухе висел запах прилива, влажного ила с береговой полосы и медный привкус только что пролитой крови.
– Как вы сказали, его имя? – переспросил магистрат, глядя на мертвое тело, распростертое под незаконченным карнизом.
Девлин стоял рядом в порванном, запыленном вечернем наряде, пропитанном кровью погибшего. В одной руке виконт сжимал винтовку, и его пальцы на фоне темного цевья казались мертвенно-бледными.
– Арсено. Лейтенант Филипп Арсено из Двадцать второго конно-егерского полка.
Лавджой с кряхтением присел и всмотрелся в тонкие черты, чувственно вылепленные губы и худощавые щеки французского офицера. В смерти лейтенант выглядел совсем юным. «Хотя, – подумал сэр Генри, – мужчине, дожившему до пятидесяти с лишним годков, все двадцатипятилетние кажутся юнцами».
Поднявшись, магистрат коротко кивнул двоим из своих людей. Те подняли тело и взвалили его на носилки, позаимствованные в морге для переноски трупа по городским улицам.
– Никаких предположений о личности злоумышленника? – поинтересовался магистрат у Девлина.
– Я его не разглядел. Он стрелял из развалин сторожевой башни, вон оттуда, справа.
– Желаете, чтобы я сходил посмотрел? – спросил констебль Липер, высокий, словно каланча, с неестественно длинной шеей и обгоревшим на солнце лицом.
– Почему бы и нет, – кивнул Лавджой. – При дневном свете обыщем тщательнее, но сейчас следует по меньшей мере провести предварительный осмотр.
Полицейский уже повернулся уходить, когда Девлин остановил его:
– У лейтенанта был средних размеров рыже-черный пес, которого тоже подстрелили. Я искал его на берегу, но так и не нашел. Если натолкнетесь на барбоса – и если он еще жив, – пусть его отправят к кому-нибудь, кто сможет позаботиться о его ранах.
– Сделаем, ваша милость, – отозвался констебль и пошел по мосту обратно, оставляя за своим факелом дух горячей смолы.
Сэр Генри прищурился в туманную даль. С этого места ближний берег выглядел неясным нагромождением темных очертаний и смутных теней.
– Благие небеса, но руины той башни, пожалуй, в трех сотнях ярдов отсюда.
Лицо Себастьяна оставалось бесстрастным.
– Да, около этого.
– Не наблюдай я результата собственными глазами, сказал бы, что подобное невозможно. Даже при дневном свете такой выстрел был бы феноменальным, но как можно на столь запредельном расстоянии в темноте увидеть цель, не говоря уже о том, чтобы поразить ее?
– Если у стрелка зоркий глаз, хорошее ночное зрение и твердая рука, ему это удастся. Я знавал снайперов, которые в солнечный день могли попасть в человека с семисот ярдов, если тот не двигался.
Что-то в голосе собеседника привлекло к нему взгляд Лавджоя. Виконт стоял со странно напряженной спиной, лицо было грязным от крови, пыли и пота.
– Вы уверены, что мишенью был именно Арсено? Ведь неизвестный продолжал стрелять по вам.
– Продолжал. Но только для того, чтобы задержать меня на мосту и успеть скрыться. Думаю, убили того, кого хотели убить.
С кряхтением и вздохами двое мужчин подняли носилки с трупом на плечи и направились на берег. Захватив фонарь, магистрат пристроился за ними, похрустывая гравием мостового покрытия под ногами.
– Верно ли я понял, что лейтенант Арсено и есть тот молодой француз, который приятельствовал с мисс Габриель Теннисон?
– Да, – подтвердил Себастьян. – Только они друг для друга были гораздо большим, нежели приятели.
– Трагично.
– Весьма.
– И вы не догадываетесь, кто мог сделать это и почему?
Девлин запнулся у руин древнего дворца, устремляя взгляд в темноту. Его странные желтые глаза поблескивали в мерцающем свете от фонаря магистрата.
– Милорд?
Виконт глянул на спутника, словно только что вспомнив о его присутствии.
–Прошу прощения, сэр Генри, – торопливо поклонился он и повернулся уходить.
– Милорд?
Но тот уже отдалился, легко вышагивая длинными ногами по темному, усыпанному щебнем берегу, и ружье в его руке отбрасывало в ночь тонкую, смертоносную тень.
По-прежнему сжимая в руке винтовку, Себастьян стремительно вошел в таверну «Черный дьявол». Перед его рубашки и жилета побагровели от впитавшейся крови Арсено, галстук отсутствовал, некогда элегантный вечерний сюртук свисал запыленными клочьями. Шляпу виконт потерял, а на грязной, с потеками пота щеке запеклась струйка крови.
– Иисус, Мария, Иосиф и святые угодники, – прошептала темноволосая пышногрудая девица за стойкой, когда Девлин остановился на пороге, прислонив ружье к бедру, и сузившимися глазами пробежал по прокуренному залу.
– Где Нокс? – требовательно вопросил Себастьян. Его слова отчетливо прозвучали над шумом отодвигаемых стульев и лавок и топотом тяжелых ботинок завсегдатаев заведения, спешивших убраться с дороги опасного посетителя. Буфетчица замерла на месте, распахнув глаза и приоткрыв губы, белые холмики ее полуобнаженных грудей вздымались от взволнованного дыхания.
– Где он, черт его дери? – повторил виконт.
– Гляжу, вам по душе театральные выходы? – донесся язвительный голос от двери в глубине зала.
Девлин обернулся. Через опустевшую таверну взгляды мужчин скрестились – две пары янтарных глаз, одинаково способных видеть в темноте и на значительное расстояние с ясностью, которая на большинство обычных людей производила впечатление нечеловеческой.
Или дьявольской.
Себастьян со стуком положил винтовку на поцарапанную столешницу:
– Возвращаю ваше ружье.
Губы собеседника выгнулись в легкой усмешке.
– Жаль, не мое. Его что, кто-то обронил?
– Где вы были час тому назад?
Джейми Нокс прошел в зал, все так же слегка улыбаясь – всегдашний черный сюртук, черный жилет, черный галстук, непроницаемая маска загорелого лица.
– Здесь, ясное дело. А почему вы спрашиваете?
– Встречали когда-нибудь француза по имени Филипп Арсено?
– Арсено? – Нокс нахмурился, будто стараясь сосредоточиться. – Может быть. Сложно сказать. Я – хозяин таверны, сюда многие захаживают.
– Лейтенант Филипп Арсено.
– А он утверждает, вроде мы с ним знакомы?
– Он мертв. Нынче ночью француза убили из ружья с расстояния примерно в триста ярдов. Не знаете никого, кто сумел бы сделать подобный выстрел?
– Редкое умение. Но не такое уж неслыханное.
– Ваш друг хвастал, будто вы способны попасть в голову бегущему за триста ярдов кролику. В темноте.
Хозяин таверны покосился на девушку, по-прежнему стоявшую за барной стойкой с вытаращенными глазами.
– Оставь нас.
Выходя через переднюю дверь, буфетчица задержалась на пороге и бросила на Нокса последний вопросительный взгляд, который тот проигнорировал. В таверне не осталось никого, кроме двоих мужчин.
Нокс неторопливо прошел за прилавок, достал из-под него бутылку бренди и откупорил ее.
– Вы, должно быть, разговаривали с моим старинным приятелем, Джеком Симпсоном. Он еще наболтает вам, словно я могу поймать на лету светлячка и слышать голоса мертвых. Но, между нами, я бы не советовал верить всем его россказням.
Себастьян прошелся по залу, окидывая взглядом низкие балки, массивный каменный камин, широкий очаг.
– Поговаривают, вы выиграли свое заведение в кости – или убили за него человека. Как же именно это было?
Собеседник выставил бренди и два стакана рядом с винтовкой.
– Я уже сказал: не стоит доверять всему, что обо мне толкуют.
– А еще я слышал, что вы сражались при Корунне. Лейтенант Арсено тоже участвовал в этой битве. Это там вы с ним познакомились?
– Никогда не встречал вашего Арсено, упокой, Господи, его душу. – Нокс разлил выпивку в два стакана и убрал бутылку. – Вот. Хлебните.
– Спасибо, нет.
– Вы чего? Думаете, отравить вас пытаюсь? – хохотнул владелец таверны и толкнул оба стакана по столешнице: – Пожалуйста. Берите любой, я возьму оставшийся. Это успокоит ваши подозрения?
Виконт неспешно приблизился и выбрал один из стаканов с янтарной жидкостью.
Блеснув желтыми глазами, Нокс поднял второй к губам и отпил большой глоток.
– Вот так. Ну что, подождем, не упаду ли я на пол, корчась в предсмертных судорогах? – Он потянул бренди снова, на этот раз смакуя. – Напиток что надо. Из поместья в окрестностях Ангулема.
– И как он попал в ваши погреба?
Собеседник ухмыльнулся:
– Предлагаете мне поверить, будто в ваших погребах не водится французского бренди?
– Арсено тоже был родом из винодельческой округи, Сен-Мало. Он как-то рассказывал мне, что у его отца есть виноградник. Вероятно, так вы с ним и встретились.
Нокс больше не улыбался.
– Говорю же вам, я никогда не встречался с этим человеком.
– Знаете, я все равно это выясню.
– Вот как выясните, тогда и приходите. Но на самом деле у вас на меня ничего нет – одни домыслы.
– Настолько уверены?
– Имей вы хоть что-нибудь, могущее сойти за доказательство, я бы уже беседовал не с вами, а с магистратами на Боу-стрит.
– Благодарю за бренди. – Себастьян поставил стакан на барную стойку и направился к выходу.
– Ружьишко свое забыли, – окликнул вслед Нокс.
– Оставьте себе. Оно вам может еще пригодиться.
Хозяин таверны рассмеялся, громко и звонко.
– Помните, я говорил, будто мой отец – кавалерийский офицер?
Взявшийся за дверную ручку виконт запнулся и оглянулся.
Нокс по-прежнему стоял за прилавком.
– Так я соврал. Моя мать не была уверена, кто из трех негодяев, с которыми она якшалась, заделал ей ребенка. Ее звали Нелли, она служила буфетчицей в «Короне и терновнике», в Ладлоу. По словам вырастившей меня женщины, Нелли утверждала, будто отцом ее крошки мог быть что английский лорд, что валлийский капитан, что конюх-цыган. Проживи матушка подольше, могла бы узнать в подросшем сыне его отца. Но она умерла, когда я был еще писклявым младенцем.
Себастьяна бросило в жар, ссадины на лице начали жечь. И вдобавок возникло престранное ощущение, будто он, словно незаинтересованный наблюдатель, со стороны смотрит на происходящее.
– Видел намедни на Гросвенор-сквер графа Гендона, – обронил Нокс. – У него со мной никакого сходства. Но тогда у него и с вами никакого сходства, верно?
Девлин распахнул дверь и вышел в теплую, ветреную ночь.
ГЛАВА 40
Гроза разразилась незадолго до рассвета. Завывающий ветер швырял по улицам потоки дождя, гром с силой артиллерийской канонады сотрясал стекла в оконных рамах.
Себастьян стоял на выходившей в сад террасе своего дома на Брук-стрит, опираясь вытянутыми руками на каменную балюстраду. Закрыв глаза, откинув голову, он позволял ливню омывать себя.
Когда Девлин был совсем маленьким, мать часто гуляла с ним под дождем. Летом, в теплую погоду, она разрешала сыну выходить без головного убора. Дождь примачивал волосы к голове, сбегал на кончик носа, и Себастьян пытался поймать эти капли языком, а графиня даже не ругала мальчика за то, что он шлепал по всем лужам подряд, радостно взвизгивая, когда вода высоко расплескивалась от его топанья.
Но больше всего он любил прогулки в непогоду в Корнуолле, когда на побережье налетал шторм. Леди София укутывала сына потеплее и брала с собой на скалы. Они стояли бок о бок, загипнотизированные мощью бури и яростью волн, бьющихся о камни с внушающим благоговейный ужас ревом. Мать восклицала: «О, Себастьян, почувствуй! Разве это не чудесно?!» Ветер обрушивался на нее, отбрасывал на шаг назад, а она смеялась, широко раскинув руки и закрыв глаза, всецело отдаваясь пьянящему возбуждению момента.
Себастьян настолько погрузился в воспоминания, что не услышал, как за спиной открылась дверь, однако вдруг каким-то совершенно иным чутьем ощутил, что он больше не один.
– Девлин?
Обернувшись, он увидел остановившуюся на пороге жену. На ней по-прежнему было платье цвета слоновой кости с розовыми лентами, и Себастьян задался вопросом, проснулась она и оделась, отправляясь искать его, или еще не ложилась.
– Господи, – округлились глаза Геро при виде мужа, который уже избавился от порванного, грязного сюртука и жилета, но оставался в испачканной рубашке с перекосившимся воротником. – Ты весь в крови.
– Это не моя. Филипп Арсено мертв.
– Ты убил его?
– С какой стати? Лейтенант мне нравился.
Геро вышла под дождь. Крупные капли расплывались темными пятнами по тонкому шелку ее вечернего наряда. Подняв руку, она прикоснулась к щеке Себастьяна:
– Ты ранен.
– Просто оцарапался.
– А что случилось?
– Арсено застрелили. С трехсот ярдов. В темноте.
– Неужели кто-то способен с такого расстояния метко поразить цель?
– Хотя бы владелец таверны в Бишопсгейте, некий бывший стрелок по имени Джейми Нокс.
– Но с какой стати хозяину таверны убивать Арсено?
– Не знаю. – Девлин перевел взгляд на трепещущий под ветром сад. Зазубренная вспышка молнии вспорола небо, дождь припустил сильнее. – Я слишком многого не знаю. И поэтому продолжают гибнуть люди.
– Ты не виноват. Ты делаешь все, что в твоих силах.
Себастьян снова посмотрел на жену:
– Этого недостаточно.
С застывшей на губах странной улыбкой Геро покачала головой. В темноте ее глаза обрели удивительный, почти светящийся блеск. Дождь сбегал по ее щекам, капал с кончиков намокших локонов, пропитывал лиф платья, и сквозь тонкий шелк отчетливо просвечивали высокие, округлые груди.
– Испортишь платье, – хрипло заметил Себастьян. – Тебе следует вернуться в дом.
– И тебе тоже.
Но ни один из них не двинулся с места.
Геро медленно скользнула ладонью мужу на затылок, легонько, словно ласкательно тронув большим пальцем его горло. Переплетаясь с Девлином взглядами, не закрывая глаз, она слегка наклонила голову к плечу и коснулась его губ своими.
Себастьян открылся навстречу, испивая поцелуй до дна, провел ладонями по спине Геро, ощущая ее дрожь. Но прежде чем успел привлечь жену к себе, та выскользнула из его объятий.
У двери она запнулась и оглянулась. Девлин увидел на ее лице стремительно сменявшие друг друга глубинные, обнажившиеся чувства: вину, сожаление и какую-то жгучую, безысходную тоску.
– Когда все это закончится, мы должны… начать сначала.
Ливень хлестал по Сен-Сиру, ветер трепал его мокрую, окровавленную рубашку, приклеивал к голове волосы. Себастьян остро чувствовал поздний час, манящую полноту губ, неожиданно нахлынувшее обжигающее желание к этой женщине – его жене, матери его пока не родившегося ребенка и… дочери его врага.
– А если это никогда не закончится? – резко спросил он.
Но Геро не ответила, и после ее ухода вопрос еще долго висел в воздухе.
Пятница, 7 августа 1812 года
На следующий день со свинцово-серых небес по-прежнему лил дождь, когда Девлин взбежал на крыльцо элегантного мейфэрского особняка своей сестры, леди Аманды Уилкокс.
Открыв дверь, вышколенный и обычно стойко переносивший жизненные трудности дворецкий попятился назад и произнес «Милорд Девлин!» тоном, в котором сквозило замешательство с ноткой страха.
– Доброе утро, – Себастьян передал слуге шляпу, перчатки и трость, прежде чем направиться к лестнице. – Полагаю, моя сестра еще завтракает?
– Да, но… Милорд…
– Не беспокойтесь, – обронил визитер, перешагивая по две ступеньки за раз, – я сам объявлю о себе.
Хозяйка дома сидела перед пустой тарелкой за столиком у окна, которое выходило на залитый дождем садик на заднем дворе, и читала «Морнинг пост». При появлении Себастьяна леди Уилкокс подняла глаза, и изящная фарфоровая чашка с цветочным рисунком застыла на полпути к скривившимся губам.
– Доброе утро, Аманда, – бодро поздоровался Девлин.
Та поставила чашку с такой силой, что содержимое выплеснулось через край.
– Боже милостивый, ты...
Первый ребенок графа Гендона и его ветреной красавицы-супруги, Аманда никогда не отличалась особой привлекательностью. От матери ей передалась изящная, благородная осанка и великолепные золотистые волосы. Однако от отца дочь унаследовала резкие черты, а к сорока двум годам на лице дамы весьма отчетливо отразился ее характер. Леди Уилкокс была одета в простое утреннее платье сизого цвета с высокой талией и скромно украшенным кружевным рюшем вырезом, поскольку всего полтора года назад овдовела и период траура еще не закончился. Роль Себастьяна в безвременной кончине ее супруга была темой, не обсуждавшейся между братом и сестрой [37]37
Об этих событиях рассказывает первая книга серии "Чего боятся ангелы".
[Закрыть].
Аманда снова потянулась к чашке и отпила глоток, недовольно опуская уголки губ.
– Чего тебе надо?
Не дожидаясь приглашения, на которое, как подозревал Девлин, не стоило и рассчитывать, он придвинул к себе стул и уселся напротив.
– Я тоже рад видеть тебя, дорогая сестрица.
Та негромко фыркнула.
– Говорят, ты опять взялся за свое: опять расследуешь убийство, на сей раз сестры какого-то адвокатишки. Были надежды, что вступление в брак положит конец твоим вульгарным сумасбродствам. Но, по-видимому, это не тот случай.
– По-видимому, не тот, – сухо согласился виконт.
Собеседница снова фыркнула, но ничего не сказала.
Он обвел взглядом знакомые черты: тесно сжатые губы, крупный, слегка шишковатый нос, столь похожий на нос Гендона, пронзительно-голубые фамильные глаза, тоже доставшиеся Аманде от ее отца. Себастьян приходился леди Уилкокс братом, по крайней мере единоутробным, единственным оставшимся в живых признанным братом. И все же она ненавидела Девлина с таким неистовым пылом, что у него порой перехватывало дыхание.
Как старшая из отпрысков графа Аманда унаследовала бы все: земли, богатства, титул – если бы родилась мальчиком. Появившись на свет девочкой, она была выдана замуж, получив всего лишь приданое – приличное, разумеется, но все же сущие гроши по сравнению с тем, что рано или поздно предназначалось Себастьяну. Ее двое детей – Баярд, новый лорд Уилкокс, и Стефани, его восемнадцатилетняя сестра – были Уилкоксами и по законам мужского первородства не имели никаких прав на состояние Сен-Сиров.
Так было принято в британском обществе. Тем не менее Аманда по непонятной причине чувствовала себя незаслуженно лишенной того, что по праву (как в глубине души она упрямо верила до сих пор) принадлежало ей. Даже старшие сыновья Гендона, Ричард и Сесил, вызывали у сестры негодование. Однако истинную ненависть она приберегала для Себастьяна, поскольку с самого начала знала или по крайней мере подозревала, что своего последнего ребенка графиня Гендон родила вовсе не от законного супруга.
Хозяйка дома опять поставила чашку.
– С какой бы целью ты ни явился, говори и уходи, чтобы я могла спокойно дочитать газету.
– Меня интересует декабрь за год до моего рождения. Насколько отчетливо ты помнишь то время?
– Достаточно отчетливо, – дернула плечом Аманда. – На ту пору мне исполнилось одиннадцать. А почему ты спрашиваешь?
– Где мама провела тогдашнее Рождество?
Сестра на минуту задумалась.
– Под Дурхемом, в замке Ламли. А что?
Себастьян хорошо помнил леди Ламли, поскольку дама была одной из близких материных подруг, почти такой же веселой, красивой – и распутной – как и сама графиня.
Он увидел расширившиеся зрачки Аманды, заметил тень презрительной усмешки, углубившей морщинки вокруг ее рта, и понял, что сестра чересчур хорошо догадывается о причине его расспросов.
– Я умею считать, Себастьян. Ты пытаешься вычислить, кто той зимой был материным любовником, разве не так?
Оттолкнувшись от стола, Девлин подошел к окну с видом на сад и встал спиной к собеседнице. В струях дождя дневной свет был хмурым и тусклым, промокший кустарник отливал зеленью, шиферные плиты террасы потемнели и влажно блестели.
Когда брат не ответил, Аманда едко хмыкнула:
– Не лишенная смысла попытка, учитывая твои обстоятельства, но, к сожалению, основана на предположении, что София не спала одновременно с несколькими мужчинами. Знаешь, она отличалась редкостным бесстыдством.
От этих презрительных слов Себастьяна захлестнула волна ярости, и он потрясенно осознал: не имеет значения, сколь часто мать лгала ему, неважно, каким жестоким и губительным было ее предательство и бегство – в нем по-прежнему, как в детские годы, вспыхивало желание защищать ее.
– А в то Рождество? – спросил он, с трудом сохраняя ровный тон, не сводя глаз с пейзажа за окном.
– Не припоминаю.
Девлин смотрел, как длинные плети вьющихся по арке роз гнутся под ветром, как бегут одна за другой по оконному стеклу дождевые капли.
Аманда поднялась.
– Ты и вправду хочешь знать, кто сделал нашей мамочке ее драгоценнейшего маленького ублюдка? Что ж, я тебе скажу. Это был конюх. Безродный, вонючий конюх.
Себастьян повернулся, всмотрелся в перекошенное лицо сестры, не веря. Отказываясь верить. Должно быть, прочитав в его глазах неприятие своих слов, она визгливо хохотнула:
– Сомневаешься? Я виделаих. Той осенью, в Корнуолле, на прибрежных скалах. Он лежал на спине, а наша матушка сидела на нем верхом. Самое омерзительное зрелище, которое когда-либо представлялось моим глазам. Кажется, его звали Джеб. А может, Джед или как-то еще, в равной степени вульгарно.
Девлин заглянул в полные ненависти голубые глаза и почувствовал настолько сильное отвращение, что оно казалось осязаемым.
– Я не верю тебе, – громко произнес он.
– О, поверь, – глумливо усмехнулась собеседница. – Я вспоминаю его каждый раз, когда смотрю на тебя. Волосы у него вроде были темнее, да и ростом он был пониже. Но у меня никогда не возникало сомнений на ваш счет.
Внезапный порыв ветра с пугающе громким стуком швырнул дождь в оконное стекло.
«Тот конюх не был цыганом?» – вертелось на языке у Себастьяна, но он не мог настолько выдать себя перед этой холодной, злобной женщиной, всю жизнь ненавидевшей его с неизбывной силой. Поэтому спросил только:
– Что с ним стало?
– Я не знала и не желала знать. Ушел. Только это имело для меня значение.
Девлин направился к двери, но на пороге запнулся и оглянулся туда, где сестра по-прежнему стояла с прижатыми к телу руками и раскрасневшимся, перекошенным от злобы и еще какого-то чувства лицом.
