Текст книги "Великие химики. Том 2"

Автор книги: К. Манолов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Статья Вант-Гоффа «Роль осмотического давления в аналогии между раствором и газом» явилась обобщением его исследований осмотического давления. В статье рассматривался также вопрос об отклонении электролитов от установленной закономерности и вводился коэффициент i, благодаря которому закон был применим и для электролитов. Таким образом, теория Вант-Гоффа об осмотическом давлении стала достоянием широкого круга исследователей и вскоре уже справедливо считалась одной из основных теорий химической науки[310]310
  Об осмотической теории растворов Вант-Гоффа см.: Блох М. А. Жизнь и творчество Вант-Гоффа. – Петроград: НХТИ, 1923.


[Закрыть].

Известность Вант-Гоффа как одного из выдающихся фпзико-химиков давно перешла границы его родины. В июне 1887 года он получил приглашение из Лейпцигского университета, ему предлагалось место профессора физической химии. Эта новость, как буря, обрушилась на Амстердам. Волновались профессора, тревожились студенты, об этом говорил весь город.

Приглашение на должность профессора в Лейпцигский университет – большая честь для ученого, признание ценности его вклада в науку. Это была большая честь и для Голландии. Но стоило ли покидать родину? Разве она не нуждалась в ученых? Посыпались письма – от друзей, от высокопоставленных лиц, от представителей научной общественности. В письме естествоиспытателей и врачей говорилось:

«Мы, нижеподписавшиеся, исключительно высоко ценим Ваш счастливый выбор, но настоятельно просим Вас остаться в Амстердаме и организовать новую лабораторию, оборудовав ее согласно современным требованиям, основать институт, который будет не только решать проблемы теоретической химии, но и сыграет большую роль в деле обучения, практики». Профессор Дондерс написал ректору Амстердамского университета: «Позаботились ли мы о том, чтобы не потерять Вант-Гоффа? У нас очень мало таких умов, как он. Надеюсь, что вы и другие ответственные лица сделаете все возможное, чтобы оставить его у нас».

Но, несмотря на многочисленные просьбы, Вант-Гофф все-таки решил уехать, чтобы поближе познакомиться с условиями работы в Лейпциге. Здесь, в Амстердаме, аудитории были маленькими и тесными, лаборатории плохо оборудованными. Из-за того, что аудитории не могли вместить много слушателей, Вант-Гофф вынужден был повторять лекции по нескольку раз, а это было очень утомительно и тяжело. Может быть, в Лейпциге он сможет более целенаправленно использовать свои силы. Как только Вант-Гофф приехал в Лейпциг, он тут же получил телеграмму из Амстердама, в которой сообщалось, что получены средства на строительство нового здания института, о котором он давно мечтал. Эта телеграмма окончательно решила вопрос, и Вант-Гофф возвратился на родину. Когда поезд прибыл в Амстердам и ученый вышел из вагона, над толпой, заполнившей перрон, зазвучал гимн студентов. Они подняли Вант-Гоффа на руки и понесли по перрону. Их профессор, их Вант-Гофф снова вместе с ними!

Строительство нового здания было закончено быстро. В просторных помещениях собирались энтузиасты, приехавшие сюда, чтобы осваивать основы науки, которой они решили посвятить свою жизнь. Однако педагогическая деятельность и всевозможные административные обязанности отнимали у Вант-Гоффа почти все время. Для теоретических исследований оставались лишь вечера на любимом месте у камина. Ему хотелось покоя, хотелось уехать куда-нибудь, где никто не будет отрывать его от дела, где он мог бы отдать науке все свое время. Может быть поэтому в 1894 году он принял приглашение приехавшего к нему Макса Планка:

– От имени Берлинской Академии наук и от имени тайного советника Альтгофа я настоятельно прошу вас приехать в Берлин, чтобы познакомиться с конкретной обстановкой и поговорить с господином Альтгофом, – уговаривал его Планк. – Вы, вероятно, уже слышали о тайном советнике Альтгофе? Это «дин из самых интеллигентных людей Германии, уже много лет подряд он является министром культуры и курирует научные учреждения. Альтгоф прекрасный человек, и, я надеюсь, вы легко найдете общий язык.

– Не хочется покидать Амстердам, но, признаюсь честно, работа здесь мне порядком надоела. Если в течение двадцати лет из года в год повторяешь, что перманганат калия является окислителем, это начинает угнетать. Однако, судя по вашим рассказам, обстановка в Берлине мало отличается от здешней. Хочется найти такое место, где не придется читать лекции и экзаменовать студентов. Экзамены – это просто кошмар.

И все же Вант-Гофф уехал в Берлин, где встретился с Альтгофом. Министр культуры был поражен высокой эрудицией и научным интеллектом Вант-Гоффа. После беседы Альтгоф, самонадеянно считавший себя самым образованным человеком не только в Германии, но и во всем мире, воскликнул: «Этот голландец стоит выше меня. Он должен быть в Берлине, чего бы это нам ни стоило».

Но Вант-Гофф не принял предложения. Лишь двумя годами позже, по инициативе Макса Планка и Эмиля Фишера в при участии Альтгофа, в Берлинской Академии наук была создана для него специальная должность, и Вант-Гоффа просто-напросто переманили в Берлин. С весны 1896 года у ученого» появилась возможность в рамках Академии проводить научные исследования по своему выбору. Единственной его обязанностью была лекция продолжительностью всего один час, и только раз-в неделю. Вант-Гофф был немедленно избран членом Берлинской Академии наук.

Теперь он получил полную свободу действия. Следуя идеям своего любимого Байрона, он должен был проявить рыцарское благородство и выразить свою благодарность Германии. Работы, связанные с растворами, осмотическим давлением и электролитической диссоциацией, были пройденным этапом, и Вант-Гофф занялся новой проблемой, которая представляла особый интерес для Германии.

«Залежи солей калия, – твердо решил Вант-Гофф. – Германия – единственная страна в мире, обладающая мощными месторождениями калиевых солей. По мнению геологов, Страсфуртские залежи практически неисчерпаемы. Возможно, когда-нибудь и в других странах будут открыты такие же богатства, но пока Германия – единственная обладательница калиевых солей, и надо помочь ей правильно использовать их».

Вопросов, связанных с солеобразованием при испарении морской воды, было множество. Прежде всего нужно было установить, какие простые и двойные соли образуются при изотермическом испарении соляного раствора, разобраться, в каком порядке и в каких количествах кристаллизуются эти вещества. Требовалось также выяснить, какую роль в этих процессах играют температура, давление, время. Большую часть опытов проводил сотрудник Вант-Гоффа Мейергоффер. Исследования продвигались очень медленно, часто опыты приходилось повторять из-за того, что во время кристаллизации в сосуды с растворами из воздуха случайно попадали загрязнения. И все-таки опыты уже дали свои результаты. В кристаллизаторах последовательно образовывались кристаллы солей, составляющих минералы галит, сильвин, карналлит и еще десятки других, найденных в Страсфуртском месторождении. Исследования растворимости этих солей, составление различных диаграмм кристаллизации и растворения имели не только теоретическое значение, они принесли немалую пользу и для совершенствования технологии получения солей определенной чистоты из сложных природных смесей. Работа Вант-Гоффа была высоко оценена дирекцией страсфуртских шахт, и ученый получал от нее всестороннюю помощь. Дирекция благосклонно отнеслась а к мысли о поездке Вант-Гоффа в Америку с целью изучения соляных озер.

Диплом первого лауреата Нобелевской премии, выданный Вант-Гоффу 10 декабря 1901 г.

Нобелевская медаль, вручаемая лауреатам по химии и физике 

Побывать в Америке! Эту мечту Вант-Гофф лелеял давно, с этой мечтой он и Женни связывали множество планов. Но все произошло так неожиданно, что даже он, человек сдержанный и меланхоличный, не мог совладать со своей бурной радостью. С письмом в руке он помчался домой.

– Женни, едем в Америку! – Он протянул жене конверт. – Читай. Это письмо профессора Нефа[311]311
  Джон Ульрих Неф (1862–1915) – химик-органик, родился в Швейцарии, с 1864 г. жил в США. В 1884–1886 гг. работал в мюнхенской лаборатории Байера, с 1892 г. профессор Чикагского университета. Изучал органические взрывчатые вещества, открыл гидролитическую реакцию между ацетиленидом натрия и кетонами. О Нефе см.: Волков В. А. и др., ук. соч., с. 359–360.


[Закрыть] из Чикаго. Меня приглашают выступить с лекцией на торжествах по случаю десятилетия Чикагского университета! Чествование состоится весной 1901 года.

Начались спешные приготовления к отъезду. Женни, конечно же, должна его сопровождать. Главой большой семьи оставалась старшая дочь, Женни-младшая.

Новый Свет ошеломил их уже в Нью-Йоркском порту. Головокружительный водоворот непрерывного состязания со временем… шум, огни рекламы, города, десятки новых знакомств и новых друзей…

Америка приветливо встретила знаменитого ученого. Его буквально осыпали почестями – Вант-Гофф был избран членом-корреспондентом Академии в Вашингтоне, почетным членом Чикагского университета… Но все же самая большая радость ждала его в Европе – по возвращении он должен был немедленно ехать в Швецию для получения Нобелевской премии.

Первая Нобелевская премия по химии! 10 декабря 1901 года в Стокгольме собрались выдающиеся ученые мира. Торжественная церемония в празднично освещенном зале Шведской Академии наук была действительно незабываема.

Вечером на банкете Вант-Гофф получил возможность выразить свою сердечную благодарность за большую честь, которой его удостоили. Комитету по Нобелевским премиям в области химии и лично его председателю, профессору Перу Клеве. В последующие дни, согласно требованиям Нобелевского комитета, награжденные должны были выступить с сообщениями о научных достижениях, за которые им была присуждена премия. Вант-Гофф в своей лекции говорил о теории растворов. Рентген[312]312
  Вильгельм Конрад Рентген (1845–1923) – известный немецкий физик, ученик А. Кунда, один из виднейших экспериментаторов своего времени; в 1895 г. открыл «рентгеновские лучи» и дал исчерпывающее описание их свойств; автор классических работ по оптическим и электрическим явлениям в кристаллах; первый лауреат Нобелевской премии по физике, 1901 г. О Рентгене см.: Биографический словарь, ук. соч., т. 2, с. 172; Иоффе А. Ф., Природа, № 2 (1938); Кудрявцев П. С, ук. соч., с. 218–220 и др.; Бобров Л. В. Тени невидимого света. – М.: Атомиздат, 1964; Лауэ М. Статьи и речи. – М.: Наука, 1969, с. 136–149; Гернек Ф. Пионеры атомного века. Пер. с нем. – М.: Прогресс, 1974; Храмов Ю. А., ук. соч., с. 232; Волков В. А. и др., ук. соч., с. 423–424.


[Закрыть] – о свойствах и применении открытых им лучей.

Сразу после торжеств Вант-Гофф вернулся в Берлин. Исследования процесса солеобразования при испарении морской воды продолжались. Мейергоффер уже получил много простых, двойных и даже тройных солей – безводных и кристаллогидратов. Теперь требовалось обобщить результаты, чтобы получить целостную картину процессов, протекавших тысячи лет назад в условиях усиленного испарения соляных водных бассейнов. Вант-Гофф начал работу над рукописью «Исследование условий образования океанических соляных отложений»[313]313
  Книга «Исследование условий образования океанических соляных отложений» вышла в 1902 г., русский перевод – в 1936 г. (Л.: Химтеоретиздат).


[Закрыть], но лабораторные исследования не прекращались. В процессе работы возникали все новые и новые проблемы, и их надо было решать и проверять экспериментальным путем.

Наделенный редкой работоспособностью, Вант-Гофф обычно работал по 12–14 часов в сутки. Вечером, как всегда, он усаживался в свое кресло у камина. Порой он откладывал тетрадь в сторону, открывал какую-либо книгу или лабораторный журнал, находил то, что ему было нужно, и снова продолжал писать. Однако в последнее время он все чаще и чаще устало откидывался на спинку кресла и, закрыв глаза, подолгу сидел неподвижно. Коварная неизлечимая болезнь уже давала о себе знать. Вант-Гофф утратил прежнюю работоспособность, лицо его осунулось, какая-то тяжесть в груди затрудняла дыхание. Оставался единственный выход – хирургическое вмешательство.

Операция прошла успешно, но здоровье ученого не восстанавливалось. Прошло несколько долгих и мучительных месяцев. О нем заботились близкие, часто посещали друзья, но разве он мог так бездеятельно жить?

– Нужно перебраться в какую-нибудь частную клинику. Найди доктора Кремзера и поговори с ним, – сказал он однажды старшей дочери, которая после смерти матери взяла на себя заботы о семье.

– Я уже встречалась с ним. Он предлагает переехать к ним в Зальцгейн. Это в Гарце. Условия там прекрасные.

В клинике доктора Кремзера обстановка была совсем иной. В распоряжении Вант-Гоффа была большая комната с библиотекой. Через некоторое время ему разрешили вставать, а потом понемногу и работать. Казалось, болезнь отступала. Вант-Гофф снова собрался с силами и продолжал работу над рукописью об образовании океанических отложений. Но сейчас работать было гораздо труднее – Мейергоффер, вместе с которым они занимались этой проблемой, скончался в начале 1906 года. И все-таки работа была доведена до конца и книга вышла в свет в 1909 году.

Больной Вант-Гофф продолжал работать. Новые планы, новые идеи… Он делал пометки в дневнике, надеясь по возвращении в Берлин продолжить исследования. Однако болезнь все чаще напоминала о себе, она с каждым днем уносила его силы. Теперь он уже почти не вставал с постели. От грустных размышлений спасали только друзья – их было много, и они не забывали его. Даже Аррениус, ненадолго приехавший в Швейцарию, нашел время навестить старого друга. Уныние и грусть как-то незаметно отступали перед его жизнелюбием.

– Я нахожу, что ты в отличном виде, – сказал Аррениус, опустившись в кресло возле больного.

– Это только кажется, друг мой. Я уже не могу читать даже сидя. Приходится лежать.

– Пустяки, дорогой. Я всю жизнь читал лежа, – ободряюще сказал Аррениус, стараясь скрыть свою тревогу. Как изменился даже голос Вант-Гоффа!

Наступило короткое молчание. Аррениус невзначай открыл дневник, лежавший на столике возле постели, и прочитал про себя:

«15 марта 1910 года. Умер Ландольт[314]314
  Ганс Генрих Ландольт (1831–1910) – швейцарский химик, иностранный чл.-корр. Петербургской Академии наук с 1896 г.; наиболее известны его работы по физической химии; изучал мономолекулярную рефракцию органических соединений, составил (с Рихардом Бернштейном) «Физико-химические таблицы» (1883 г.), провел много исследований по практическому применению оптической активности и поляриметрии. О Ландольте см.: Partington J. R., ук. соч., т. 4, с. 756; Волков В. А. и др., ук. соч., с. 285.


[Закрыть].

27 марта 1910 года. Остаюсь в постели. Похудел на три фунта.

4 апреля 1910 года. Погиб Абегг[315]315
  Рихард Абегг (1869–1910) – немецкий химик, профессор Высшей технической школы в Бреслау; изучал диффузию, комплексные ионы, диэлектрическую постоянную льда, числа переноса, потенциалы окисления неводных растворов, нитрат-ион, полииодиды и др.; написал и отредактировал ряд монографий по физической химии и электрохимии. Об Абегге см.: Partington J. R., ук. соч., т. 4, с. 662; Волков В. А. и др., ук. соч., с. 7–8; Штрубе В., ук. соч., с. 106; Развитие учения о валентности. // Ред. В. И. Кузнецов. – М.: Химия, 1977, с. 117 и др.


[Закрыть]. Это девятый из моих знакомых, умерших в эту проклятую зиму…»

Эта встреча двух больших ученых и друзей была последней, 1 марта 1911 года Вант-Гофф скончался.

ВИЛЬГЕЛЬМ ОСТВАЛЬД

(1853–1932)

В окрестностях Лейпцига, там, где расстилаются сочные-зеленые луга, на склоне невысокого холма уютно расположилась деревушка Гроссботен. На краю ее, как раз на границе между лугами и буково-ольховым лесом, стояла вилла профессора Вильгельма Оствальда под названием «Энергия». Название это придумал сам хозяин, и теперь так называли его дом все друзья и знакомые известного ученого.

Уже несколько дней подряд в доме все были заняты праздничными приготовлениями. Приближалось второе сентября 1913 года, день рождения Оствальда. Это был шестидесятый день его рождения, и многочисленная семья готовилась торжественно чествовать юбиляра.

Один из самых больших сюрпризов приготовили Вольфганг, старший сын Оствальда, профессор коллоидной химии в Соединенных Штатах, и Грета, любимая дочь, с которой Оствальд часто отправлялся на прогулки, захватив с собой мольберт и» краски. О сюрпризе в доме знали все, кроме виновника торжества.

В то утро Оствальд, как обычно, проснулся под звуки любимого «Восхода» Гайдна, быстро умылся и на цыпочках вышел из дома – он любил гулять по утрам.

«Ханхен и дети еще спят. Устали от всей этой предпраздничной суматохи. Приму поздравления после прогулки», – подумал он и решил было направиться к березовой роще. Но Оствальд ошибался – разве могли спать в такой день его близкие? Услышав шаги по каменным ступенькам лестницы, супруга профессора Нелли, которую он ласково называл Ханхен, и дочь Грета тихонько прокрались на веранду и, укрывшись за кустами, наблюдали за ним. Еще любопытнее оказались внуки. Крадучись, они следовали за любимым дедушкой.

Оствальд шел медленно, глубоко вдыхая свежий воздух необыкновенно теплого сентябрьского утра. Он залюбовался чистой небесной синевой и, может быть, в сотый раз подумал, что небесная синева имеет тысячи оттенков – в сентябре одни, в мае или январе – другие. И тут его взгляд остановился на пестрой табличке, которая висела на единственном каштане, подаренном ему когда-то знакомым садовником из Эрфурта. Оствальд подошел к дереву.

«Какое красивое сочетание цветов! Безусловно, это дело рук Греты» – подумал он. На красочной табличке он увидел строки какого-то стихотворения. «А это под силу только Вольфу. Если бы Вольф не стал ученым, он был бы поэтом». Оствальд начал читать. Поэма переносила его в детство. Он увидел родной город Ригу, и бондарню отца, и сверкающую чистотой комнату, где мать, усевшись у окна, вышивала по рисунку, который придумал Вильгельм. Как они любили друг друга, мать и сын! Она радовалась широте его интересов и во всем старалась помогать сыну. Приготовив уроки, мальчик помогал ей по дому, а иногда отправлялся в бондарню к отцу.

Маленький Вильгельм любил покупать у аптекаря всевозможные химикаты. Чего только он из них ни делал – то бенгальский огонь, то крошечные бомбочки. Но его гордостью был фотоаппарат, который он сам собрал из нескольких линз. Первые снимки Вильгельм начал делать позже, когда научился изготовлять фотопластинки и фотобумагу. Когда он вырос и начал сам зарабатывать – главным образом частными уроками, – на первые свои деньги он купил матери швейную машину. Это была такая редкость по тем временам и такая радость для матери! Она поощряла его увлечение рисованием и настаивала, чтобы он поехал в Петербургскую академию художеств, но старый Оствальд был непреклонен – Вилли должен стать инженером, в крайнем случае, химиком.

Ближайшим к Риге был университет в Дерите, поэтому Вильгельму предстояло учиться в этом прославленном университете. Он уехал в Дерпт в 1872 году.

Вилли и его друг Отто Зек быстро приобщились к студенческой жизни, но очень скоро дни веселья и бессонные шумные ночи сменились днями напряженного труда. Необычайное усердие Вильгельма и глубокий интерес к знаниям вскоре были замечены профессором Карлом Шмидтом[316]316
  Карл Эрнст Генрих Шмидт (1822–1894) – профессор химии Дерптского университета, чл.-корр. Петербургской Академии наук с 1873 г., учитель Оствальда. Шмидт работал у Либиха, Вёлера и Г. Розе, наибольший интерес проявлял к физиологии и геохимии, изучал спиртовое брожение, процесс пищеварения, занимался полезными ископаемыми Прибалтики, минеральными удобрениями; в 1844 г. предложил термин «углеводы», открыл в желудочном соке соляную кислоту. О Шмидте см.: Родный Н. И., Соловьев Ю. И. Вильгельм Оствальд. 1853–1932. – М.: Наука, 1969; Пальм У. В. Из истории естествозн. и техн. Прибалтики, 2 (8), 169–178 (1970); Волков В. А. и др., ук. соч., с. 576–577.


[Закрыть] и его ассистентом Иоганном Лембергом[317]317
  Иван (Иоганн) Иванович Лемберг (1842–1902) – русский химик, учитель Оствальда, пионер «химической геологии»; впервые в России начал работы по синтезу щелочных алюмосиликатов (анальцин, нефелин, гидрат нефелина, названный затем лембергитом, и др.). О Лемберге см.: Родный Н. И., Соловьев Ю. И., ук. соч., с. 18–19; Гинзберг А. С, Ученые записки Ленинградского пед. ин-та им. А. И. Герцена, 172, 237–251 (1958).


[Закрыть], которые и стали первыми руководителями талантливого юноши.

Первая научная работа Оствальда «О химическом действии массы воды» была положительно оценена Ученым советом университета и опубликована в «Журнале прикладной химии». Сколько радости и надежд сулила эта первая статья! Давняя мечта стать ученым, исследователем, экспериментатором, кажется, сбывалась. Отец благосклонно отнесся к планам Вильгельма, пообещав регулярно присылать ему небольшую сумму и после получения диплома.

В 1875 году Вильгельм успешно сдал последний экзамен по химии[318]318
  В январе 1875 г. Оствальд сдал выпускные экзамены в университете и представил кандидатскую работу «О химическом действии массы воды», за которую 26 апреля 1875 г. ему была присуждена степень кандидата химии (Родный Н. И., Соловьев Ю. И., ук. соч., с. 20).


[Закрыть], но решив, что ему необходимо совершенствовать знания по физике, поступил учиться к профессору Артуру фон Эттингену[319]319
  Артур Эттинген (1836–1920) – физик, профессор физиологии Дерптского университета, учитель Оствальда [см.: Депман Я. Природа Эстонии, № 9, 551–554 (1970)].


[Закрыть].

Годы, проведенные в лаборатории Эттингена – ученого, отличавшегося богатой научной эрудицией, человека широких интересов, страстно любящего музыку, оставили прекрасные воспоминания. Профессор ввел молодого Оствальда в круг интеллигенции Дерпта. Вильгельм обладал большими музыкальными способностями. Отличный пианист и виолончелист, он сразу же был принят в оркестр Дерпта, которым дирижировал сам профессор Эттинген. В оркестре не было фаготиста, и, не найдя музыканта, играющего на фаготе, Эттинген решил обратиться с этим необычным предложением к Оствальду.

– Возьмите это и начинайте работать, – сказал он, передавая Вильгельму новенький фагот и ноты. – Постарайтесь все проиграть, надеюсь, у вас это получится.

– Но я никогда не играл на духовом инструменте, – возразил Оствальд.

– Ничего, справитесь.

Фагот принес ему немало мучений. Как ни старался Вильгельм, непокорный инструмент то неожиданно всхлипывал, то издавал другие, не менее странные звуки. Лаборатории частенько оглашались стонами фагота. Однажды коллега Оствальда, работавший в нижнем этаже, где располагалось отделение химии, спросил:

– Вы, очевидно, проводите акустические опыты? Насколько я помню, вы интересовались электричеством, когда работали у нас. По-видимому, ваши интересы изменились…

Оствальд только махнул рукой и ничего не ответил.

Однако основным и самым важным для него оставалась подготовка магистрской работы. Ее защита прошла успешно в 1877 году[320]320
  Экзамены на степень магистра химии Оствальд сдал осенью 1877 г., затем представил факультету магистрскую диссертацию на тему «Объемно-химическое изучение сродства», которую защитил 5 ноября 1877 г. Через 11 дней ему был выдан диплом магистра химии (Родный Н. И., Соловьев Ю. И., ук. соч., с. 22).


[Закрыть]. В качестве магистра Оствальд должен был читать лекции и поэтому объявил, что два часа в неделю будет заниматься физической химией. Эта новая область химии возникла двадцать лет назад с появлением книги Буффа[321]321
  Генрик Буфф (1805–1878) – немецкий химик, ученик Либиха в Гнсене, работал у Гей-Люссака в Париже, в 1839 г. стал профессором физики в Гисене; изучал явления электролиза, в 1865 г. показал неравнозначность объема атома с одинарной и кратной связями.


[Закрыть], Коппа и Цаминера «Учебник физической и теоретической химии». Но с течением времени учебник устарел, наука продвинулась уже далеко вперед. Надо было привести в систему накопленный теоретический и экспериментальный материал новой области, которая сочетала достижения двух самых развитых наук – химии и физики.

Наряду с лекциями и ассистентской деятельностью, Оствальд проводил систематические измерения и расчеты, которые легли в основу его докторской диссертации. Членам комиссии, Карлу Шмидту, Иоганну Лембергу и Артуру фон Эттингену, было ясно, что перед ними талантливый многообещающий ученый. Защита прошла отлично, и в конце 1878 года Вильгельм был уже доктором Оствальдом[322]322
  9 декабря 1878 г. физико-математический факультет Дерптского университета присудил Оствальду степень доктора химии за диссертацию «Объемно-химические и оптико-химические исследования».


[Закрыть].

…Оствальд, наконец, отвел взгляд от аккуратно выписанных стихотворных строчек и вернулся к действительности. Воспоминания… Как много осталось позади.. Он глубоко вздохнул и зашагал по росистой траве.

«Интересно, какие еще сюрпризы ждут меня?» – думал он, внимательно осматривая грядки, деревья и кусты. Дорожка свернула к газону, па котором пестрели роскошные клумбы, радовавшие глаз игрою красок. Здесь, в самом красивом месте парка, Гретхен поставила нарисованный ею портрет матери. Оствальд остановился и долго с любовью вглядывался в родные черты.

«Милая Ханхен!» Воспоминания вновь овладели его мыслями, он перенесся в далекие времена своей юности.

На одном из многочисленных музыкальных вечеров, на которых Оствальд неизменно присутствовал как музыкант оркестра, он заметил новую посетительницу. Пепельные локоны придавали особую нежность прелестному лицу, озаренному блеском синих глаз. Нелли, дочь статского советника Карла фон Рейера из Риги, страстно любила музыку. В Дерпте она гостила у своего дяди Густава фон Рейера – известного врача. В тот же вечер Оствальд был представлен Нелли. Что-то необычное испытывали они оба в этот вечер. Может быть, их сблизил интерес к музыке, о которой они так много говорили, а возможно, это была любовь с первого взгляда. В один из теплых осенних вечеров 1878 года произошло окончательное объяснение. «Я понимаю, что тебе предстоит принести себя в жертву пауке, но, думаю, ты способна на это», – сказал Оствальд. Нелли не ответила ни слова, лишь крепко сжала его руку.

А потом – свадьба, их первая семейная квартира в Дерпте, маленькая и тесная. Потом радость ожидания ребенка и первое горе – смерть их дочери. Но Нелли мужественно перенесла горе. Она подарила ему одного за другим четырех детей: Вольфа, Гретхен, Вальтера, Элизабет, а уже в Лейпциге родился пятый, младший Отто. Годы, полные забот и самоотверженной любви к семье, не изменили его любимую Нелли. Она и теперь вела сложное хозяйство в «Энергии», да еще помогала ему в работе – приводила в порядок корреспонденцию, переписывала рукописи. Она посвятила ему всю свою жизнь и согревала любовью и заботой его сердце.

…Растроганный воспоминаниями, старый ученый пошел дальше. Чуть поодаль, там, где горный ручей разливался, образуя небольшое озерцо, его ждала новая таблица – «Музыка».

Музыка… Она заполняла всю его жизнь. Вечерние концерты, в которых принимало участие все его большое семейство. Пока дети были маленькими, они с Нелли играли в четыре руки на рояле или она аккомпанировала ему, когда он играл на виолончели. Позже, когда дети выросли, в доме устраивались настоящие концерты. Гретхен превосходно играла на скрипке, Вольф – на скрипке и фортепиано. Когда Вольф женился, в семейных концертах стала принимать участие его жена Пиа, известная солистка Лейпцигской оперы. Моцарт, Бетховен, Гайдн… Оствальд еще в Дерпте выучил восемьдесят три струнных концерта Гайдна и принимал участие в их исполнении. И чем чаще он играл их, тем совершеннее они ему казались. «Как мог человек создать столь возвышенные мелодии!» – не уставал восхищаться Вильгельм.

…Дальше, дальше по дорожке. Теперь она вела к «Лесной даче» – так назывался дом, который был построен для семьи Вольфа, поскольку в старой «Энергии» стало тесно для разросшейся семьи Оствальдов. В «Лесной даче» спрятался Вольфганг, тайком из-за занавесок он наблюдал за отцом.

Оствальд подошел к табличке «Химия», которая была в два раза больше других. Оствальд остановился и начал читать длинную оду:

 
«О, химия, наука благородная,
Тебе я свои силы подарил,
Тебе я новые пути открыл
И с физикой навек объединил…»
 

Да, действительно самым главным в его жизни все-таки была химия. Он посвятил ей все свои силы и талант, ради науки он пожертвовал многим. Но химия принесла ему и много радости, много незабываемых светлых минут.

Первые успехи на этой стезе он познал еще там, в России, в Дерпте. В 1882 году он получил место профессора химии в Рижском политехническом институте[323]323
  О деятельности Оствальда в качестве профессора Рижского политехникума см.: Родный Н. И., Соловьев Ю. И., ук. соч., с. 28–36.


[Закрыть]. Здесь он начал свои исследования по химической кинетике – первые опыты по гидролизу ацетамида и метилацетата в присутствии различных кислот. Чтобы поддерживать постоянную температуру реакционной смеси, Оствальд сконструировал специальный термостат. Измерения стали более точными, и уже первые данные привели к неожиданным выводам: влияние кислот определялось главным образом концентрацией их растворов, а не их свойствами. Было нечто общее, характерное для растворов всех кислот, но что именно – молодому профессору пока не удавалось определить. И вот, совсем неожиданно из Швеции пришел большой конверт. Отправитель был неизвестен Оствальду – некий Сванте Аррениус.

…Что это был за день! Еще на рассвете в доме поднялась суматоха: у Ханхен начались роды. Оствальд всю ночь не спал, его мучил больной зуб. Наконец в середине дня боль стихла. А вскоре появилась улыбающаяся акушерка и поздравила его с рождением дочери. Вот тут-то и принесли письмо из Швеции.

На родине теорию Аррениуса не признавали, он прислал Оствальду оттиски двух своих статей и просил его высказать свое мнение. Оствальд начал внимательно изучать материал. Действительно, на первый взгляд идеи Аррениуса казались абсолютно неприемлемыми, но логика его рассуждений была очень убедительна. На основании этой новой теории можно было объяснить даже каталитическое действие кислот. Тем общим, что объединяло все кислоты, являлись водородные ионы, содержащиеся в их водных растворах.

Оствальд в раздумье шагал по кабинету.

– Замечательное достижение. Эта новая теория станет основой наших представлений о растворах. Исследования Аррениуса оригинальны, он рассматривал электропроводность растворов совсем по-новому. Все это можно теоретически обобщить и охарактеризовать свойства электролитов соответствующими математическими закономерностями. Нужно продолжать исследования, нужно добиться развития и уточнения новой теории и обязательно установить контакт с этим шведом Аррениусом.

Оствальд лег в постель, но, несмотря на усталость, долго не мог заснуть. Диссоциация растворов! Это же гениальное открытие! Утром он написал письмо Аррениусу, в котором выразил свое восхищение его работой и предсказал новой теории большой успех. В одном из последующих писем Аррениусу Оствальд высказал свое горячее желание посетить Швецию и встретиться с ним. Вскоре он получил приглашение.

Был август 1884 года. Аррениус ждал гостя. Оствальд вышел из вагона и осмотрелся. Перрон в Упсале был почти пустым. Может быть, его никто не пришел встречать? Какой-то полный, краснощекий молодой человек с необыкновенно светлыми, почти белыми волосами внимательно всматривался в лица пассажиров. Вдруг его взгляд встретился со взглядом Оствальда…

– Если я не ошибаюсь, вы профессор Оствальд? Оствальд кивнул.

– Сванте Аррениус, – представился молодой человек. – Ваше посещение большая честь и радость для меня. Я так надеюсь на вашу помощь.

В скромном кабинете Аррениуса ученые сразу приступили к обсуждению волновавшего их вопроса.

– Не понимаю нападок на вашу теорию, ведь диссоциация электролитов – совершенно очевидный факт. Это так просто и логично, что удивительно, как до сих пор никто до этого не додумался.

– И, однако, все против!

– Чтобы убедить всех, нужны факты, много фактов. А чтобы их иметь, необходимо развернуть широкую исследовательскую деятельность. Что вы скажете по поводу совместной работы в Риге? В моей лаборатории я предоставлю вам неограниченные возможности для экспериментирования. Отдельные опыты можно будет доверить практикантам и дипломантам.

– Превосходно, я с величайшей благодарностью принимаю ваше предложение, – Аррениус не мог скрыть своей радости.

В прошлом году я путешествовал по Европе и познакомился почти со всеми крупнейшими учеными в области химии: Гофманом, Гельмгольцем, Кекуле, Байером, Бунзеном, Кольбе и многими другими. Они любезно предоставили мне образцы некоторых кислот. Теперь я располагаю двенадцатью различными кислотами и уже начал некоторые исследования. Хочу проверить, ускоряют ли кислоты процессы гидролиза. Мне кажется, что исследование явлений диссоциации прольет свет и на каталитическое действие кислот.

– Возможно, здесь существует какая-то связь, – живо подхватил Аррениус.

Он был человеком экспансивным, наделенным неуемной фантазией. Каждый раз ему хотелось немедленно найти объяснение научным фактам, и он засыпал Оствальда всевозможными догадками, но тот принимал эти гипотезы критически и противопоставлял доводам Аррениуса свои. По сути дела, любой их разговор превращался в диспут, в ходе которого они постепенно приходили к какому-то единому решению. Их беседы, начало которым было положено еще на вокзале в Упсале и которые продолжались во время частых совместных прогулок, нравились обоим, потому что польза этих споров была очевидна.

В Швеции Оствальд встретился с самыми известными учеными – физиками и химиками. Все они считали теорию Аррениуса абсурдной и с недоумением восприняли позицию Оствальда, который встал на ее защиту.

Так был создан «союз ионистов». Пока в него входили только два представителя. Через несколько лет их станет уже трое.

Аррениус получил разрешение на стипендию и начал работу у Оствальда. Они настолько сблизились, что вскоре Аррениус стал почти членом семьи Оствальда. Ученые продолжали работать и дома. Обычно по вечерам Оствальд читал новые статьи и просматривал последние номера научных журналов. Одна из статей взволновала его. Он придвинул лампу и еще раз перечитал статью. Потом встал и долго ходил по кабинету.

«Это второй мой конкурент, который выходит на целину физической химии. Нет, нет, не конкурент! Он будет моим соратником, этот талантливый голландец».

Он тут же написал письмо Вант-Гоффу, а через несколько месяцев отправился в Голландию, чтобы лично познакомиться с тем, кто стал третьим «ионистом». Теперь этот триумвират мог смело выйти на поле боя. У электролитической диссоциации появились надежные защитники.

Независимо от того, что почти все крупнейшие химики и физики были против «ионистов», достижения Оствальда и то впечатление, которое он оставил при встречах в Лейпциге, были высоко оценены – Оствальд получил приглашение занять профессорское место в Лейпцигском университете.

Работать в Германии, рядом со многими выдающимися учеными было его сокровенной мечтой. Поэтому, когда министр культуры спросил, согласен ли он принять это предложение, Оствальд без колебаний ответил: «Спросить меня об этом, все равно, что спросить сержанта, желает ли он стать генералом. Разумеется, да!» Переехать из Риги в Лейпциг оказалось не так-то просто: чтобы поменять русское подданство на немецкое, нужно было получить специальное разрешение и оформить массу документов. Наконец все было улажено, и поздней ночью 25 сентября 1887 года семья Оствальдов приехала в Лейпциг. Первые дни они провели в гостинице, а потом поселились в просторной служебной квартире. Как много здесь было комнат! Сначала некоторые из них даже пустовали, но потом каждая получила свое назначение: одна из больших комнат превратилась в музыкальный салон и приемную, другая – в столовую. Сюда раз в месяц Оствальд приглашал своих студентов на ужин. В доме собирались молодые люди разных национальностей – немцы, французы, англичане, итальянцы, были даже африканцы и японцы. Они приезжали в Лейпциг, привлеченные успехами Оствальда в новой науке – физической химии[324]324
  О деятельности Оствальда в Лейпциге, организации Лейпцигского физико-химического института и руководстве им – см.: Родный Н. И., Соловьев Ю. И., ук. соч., с. 36.


[Закрыть]. Его называли русским профессором и глубоко уважали, но близких друзей у него было немного. Может быть, зависть, это недостойное, но свойственное некоторым ученым чувство, завладело сердцами его коллег? Л завидовать было чему. Число его сотрудников росло необычайно быстро. Начав работать с двумя ассистентами – Сванте Аррениусом и Вальтером Нернстом, – он вскоре сумел привлечь к исследованиям Эрнста Бекмана, Джемса Уолкера[325]325
  Джемс Уолкер (1863–1935) – английский химик, с 1894 г. профессор в Дундее и с 1908 г. – в Эдинбурге; изучал коэффициенты активности слабых органических кислот и оснований, электролитический синтез двухосновных органических кислот, амфотерные электролиты, кинетику реакций.


[Закрыть], Макса Ле Блана[326]326
  Макс Юлиус Луис Ле Блан (1865–1943) – немецкий химик, с 1906 г. профессор физической химии в Лейпциге; изучал явление поляризации, в 1890 г. предложил тип капиллярного электрометра; автор «Учебника электрохимии» (Лейпциг, 1896; изд. 11–12, 1925), «Элементов электрохимии» (совместно с У. Р. Уайтни, 1896), «Электрохимии» (совместно с У. Р. Уайтни и Дж. У. Брауном, Нью-Йорк, 1907, 1917).


[Закрыть], Георга Бредига, Герберта Фрейндлиха[327]327
  Герберт Фрейндлих (1880–1941) – немецкий физико-химик, в 1933 г. эмигрировал в США, где был профессором Университета шт. Миннесота; изучал коагуляцию и устойчивость коллоидных растворов, ввел понятие об электрокинетическом потенциале и «тиксотропии». О Фрейндлихе см.: Биографический словарь, ук. соч., т. 2, с. 323–324.


[Закрыть] и многих других. С 1887 по 1906 г. в лаборатории Оствальда сотрудничало более шестидесяти ученых, большинство из них впоследствии стали профессорами, у них появились свои проблемы, но исследования в области физической химии продолжали вести Аррениус в Швеции, Нернст в Берлине, Уолкер в Англии, Бредиг в Карлсруэ.