Текст книги "В Каталонию (СИ)"

Автор книги: К. Донских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Ещё перед тем, как она вошла в кафе-ресторан «Фортуна», она размышляла на тему, которую не перещеголяла бы ни одна из ситуаций, как ей казалось.

Пока она ехала на встречу к подруге, она вспоминала как просыпалась каждый день и смотрела в зеркало, что было встроено в гардеробный шкаф-купе, и каждый раз первым делом изучала отражение в нём, которое менялось со скоростью, сравнимой лишь с её собственным подсознанием. Последнее скакало без остановки каждые полчаса. Но то были раздумья и переживания, свалившиеся невесть откуда, и она сама не осуждала себя за эти мысли.

Смотрела на побелевшее от болезни лицо и бежала скорее в ванную, чтобы замазать его тональным кремом.

«Нет. Никто не должен был узнать о болезни».

Она молча смотрела на Лену и взвешивала в голове возможные последствия раскрытого секрета.

Во-первых, все недавно сделанные ею анализы надо было перепроверить.

Во-вторых, Катя чертовски не любила жаловаться.

В-третьих, скажет про одно – тут же проговорится про другое. О том, что Никитка не биологический сын Виктора, Лена не знала.

Последнее было той тайной, которую она унесёт с собой в могилу.

Ради мужа и сына.

Она пока ещё не была готова рассказать о самом страшном, что поджидало её каждый день, в один из которых она могла просто не проснуться…

Именно на этой категорической мысли она почувствовала, как корень языка коснулся нёба. Ката испугалась, что сейчас закашляет, снова предательски закашляет.

Как если бы не она, но сама болезнь стремилась вырваться наружу, чтобы оповестить не только подругу, но и незнакомых вокруг людей о приближающемся исходе.

Она покраснела и надулась, но смогла из себя выдавить слово «минуточку», достойно встав со стула и собираясь пролизнуть в туалет.

Зеркало в уборной обнажило вены и неровности на руках и лице. Руки задрожали, и дыхание стало прерывистым и хриплым.

Она сдерживала приступ кашля минут пять. Опёршись о белоснежную раковину, она вдыхала и выдыхала осторожно, пока дыхание не нормализовалось и руки не перестали трястись.

«Нет! Она не сможет этого больше скрывать. Приступы участились.»

Надо было вернуться в зал и рассказать Лене о её болезни.

Сейчас или никогда.

Пока не стало слишком поздно.

Она медленно и верно поплелась по рядам вдоль столиков кафе и с улыбкой села за свой.

– Что-то случилось? – спросила немного обеспокоенная Лена.

– Нет, что ты!

Они молчали несколько минут. Просто сидели в тишине. В ресторане играла музыка, и обе делали вид, что слушают прекрасные мотивы классики. Потом одновременно вдруг сказали: «Мне надо тебе кое-что сказать».

Впервые за этот день в кафе обе засмеялись. Смех был естественный и неожиданный. Казалось, он разряжает два сердца, чтобы добавить им храбрости для признания.

– Ты первая! – заявила с улыбкой Лена, – а то я и так уже многое наговорила и рассказала.

Катя немного поёрзала на стуле, сжала губы и вдруг сказала:

– Я больна.

После она помолчала несколько секунд и только потом продолжила:

– Я не хотела говорить, пока не узнаю наверняка. у меня онкология.

– Что?? – опешила Лена, привстав и чуть не уронив собственным телом стул.

– Я… я сделала кучу УЗИ, рентгенов… В общем, все они плохие и не утешающие.

–Но ты же была совершенно здоровой. Ты даже в школе никогда не болела гриппом, когда весь класс был на карантине!

– Знаешь, я где-то слышала, что такое случается… без причины, понимаешь. Ну, то есть, наверное, причина есть. Глобальная. Может, так хочет Бог.

Лена смотрела на неё подёргивающими стеклянными глазами. Она ощущала стыд, непоправимый стыд, выраженный недавно в её собственных словах. Она только что жаловалась подруге на возможную измену любимого человека, когда у той самой такие серьёзные неприятности.

– Прости… – выдавила она с особым уважением – Я не знала. Что именно? – Она заплакала. Но слезы полились не от услышанного, а от слабости, которая навалилась в последнее время разом и сделала организм слабым и буквально воющим на любое расстройство.

– Лёгкие, – коротко сказала Ката.– У меня рак лёгких.

25.

Никитка проснулся в незнакомой ему доселе тишине. Никто не шлёпал тапками по полу, не разговаривал и не смотрел телевизор. На кухне не шкварчало масло, и молчала шумная микроволновка. Даже запахов никаких не было.

Он привык к сладковато-ванильному аромату венских вафель, которые ел на полдник. Мама замешивала ингредиенты для приготовления европейского лакомства за полчаса до того, как он проснётся. Поэтому он никогда не видел сам процесс приготовления теста, но зато чувствовал его своим маленьким курносым носом. А сейчас он ничего не чувствовал – может, мама оставила ему на полдник что-нибудь другое под салфеткой? А сама вышла в магазин минут на пятнадцать.

Шестилетний Никитка прошел на кухню и встал на мысочки, чтобы было лучше и удобнее осмотреть прямоугольный коричневый стол, на котором хранились запретные и интересные предметы: рифленая сахарница с яблоками на боках, заварочный чайник с откидывающейся сеточкой для заварки, перечница и солонка в виде двух розовых поросят, заигрывающе глядящих на каждого нового вошедшего, а также хлебница и обязательно ваза с цветами. Сегодня это были ромашки – белые, с короткими лепестками. Они склоняли свои головки в разные стороны и когда-то служили манящими атрибутами для кота Васьки, который так любил протиснуть между ними свою наглую мордочку, чтобы попить из вазы с цветами горьковато-сладкой воды. Потом кот состарился и спокойно умер, а цветы появлялись новые – ромашки, флоксы, гладиолусы, георгины, тюльпаны и розы. Запретными эти предметы считались для Никитки потому, что уж очень был силён соблазн перекинуть перец в солонку и наоборот, а сахарницу набить солью. Однажды мальчик словил за это по мягкому месту десять отцовских шлепков, когда тот в спешке выпил залпом солёный эспрессо.

А после этого придумывал новые шалости, до реализации которых руки пока не дошли.

На столе под полотенцем оказалось пусто и, конечно же, сей факт не мог не обидеть привыкшего полдничать Никитку. Никакого другого приёма пищи он так не ждал, как полдника – он же был самым сладким и интересным!

Он угрюмо засел на диване в ожидании мамы и собирался ей высказать всё, что о ней думает, как только она войдёт. Так прошло пятнадцать минут, но дверь не открывалась, а шаги с лестницы не были слышны.

Но вдруг зазвонил телефон.

Мальчик никогда не брал трубку сам – дома всегда кто-то был и перехватывал его за этим намерением. но вот выдался шанс сказать своё первое «аллё» по стационарному телефону.

Это было так волнительно, что Никитка даже посчитал до седьмого гудка, прежде чем снять трубку. Как когда-то говорила бабушка – если после седьмого звонка телефон всё ещё звонит, значит, на том конце тебя действительно хотят услышать.

У него был мобильный телефон. Но мама выдавала его в детском саду, а потом забирала по приходу домой. Никитка на неё злился за это. Но терпел.

По стационарному он разговаривал только с бабушкой и дедушкой, когда родители звали его к трубке.

И вот он снял трубку и уверенно произнёс четыре буквы.

Каким же волнительным сейчас казался этот первый, самостоятельный ответ на звонок!

А когда он услышал на том конце провода: «Зайчик, это мама», – так испугался вконец. Голос был таким далёким, а фоном что-то шумело и булькало. Мама что-то сказала, но мальчик не расслышал слов.

«Мама?» – неуверенно переспросил он.

Но тут слова показались яснее.

«Я в магазине. Беги ко мне и помогай».

Вновь что-то зашумело и забулькало. А позднее знакомый тон мобильного, вещающий о приостановлении связи с абонентом, завершил звонок.

Никитка просидел в недоумении пять минут.

Телефон не перезвонил.

Тогда он решил, что встретит маму прямо у магазина – покажет, каким может быть самостоятельным и обязательно скорчит гримасу и потопает ногой, ухмыляясь: «Ну, сколько ещё можно тебя ждать?»

Он знал, что дверь открыть не составит никакого труда, так же, как просто захлопнуть её за собой. А дальше она автоматически закроется сама.

Так он и поступил.

Спустившись со ступенек, он почувствовал холод и тут же вспомнил, что куртка осталась висеть на крючке. Но бедой он это не посчитал – другое будоражило его гораздо больше. Раньше он никогда не оставался один дольше чем на пятнадцать минут, а сейчас вот оказался на улице, ветвляющей с разных сторон, и всё показалось таким манящим и незапрещённым. Впереди гудела дорога, а за ней поднимались и опускались быстро качели.

Промчался велосипед.

Детская площадка «резвилась» и манила. а главное, не нужно было спрашивать разрешения играть, бегать и идти, куда хотелось.

Но площадка должна была подождать. Сначала надо было пойти в магазин и поругать маму за то, что она так задержалась. Никитка помнил, как идти, главное – всё время прямо.

Счастливый и довольный своей самостоятельностью, мальчик почти бежал к назначенной цели.

Знакомые деревья, сквер и фасады домов.

Ему было радостно осознавать, что он сам может гулять по улице, и даже, если встретит друга, никто его не одёрнет и не попросит заняться другими делами – он сможет болтать с ним, сколько захочет, и обязательно расскажет ему, что гуляет он один, потому что ему доверяют. В глубине души ему действительно этого хотелось, а значит, и не являлось ложью, а лишь детской смекалкой. Он уже воображал лицо друга – удивленное, заинтересованное в его персоне. «Да, – сказал бы гордо Никитка, – мама послала меня в магазин. У нас закончился хлеб, а тут совсем недалеко».

С этими мыслями он буквально подскакивал с ноги на ногу. Где-то справа должен был быть магазин, куда они с мамой ходили за продуктами.

За деревьями показалось знакомое жёлто-синее здание. Обрадовавшийся своей самостоятельности, Никитка захлопал от радости в ладоши. Теперь надо было дождаться, когда она, наконец, выйдет оттуда, и высказать ей серьёзным тоном, что, мол, дескать, нехорошо оставлять маленьких детей без присмотра. Но запрыгнув на первую ступеньку известного супермаркета, мальчик увидел жёлтую, с чёрными вертикальными полосками длинную ленту, преграждающую вход в супермаркет, а на стекле висела бумага со словами, из которых Никитка разобрал только первое слово – ЗАКРЫТО.

«Вот почему она так задержалась. Она пошла в другой магазин»

Надо было возвращаться домой. Наверно, мама уже вернулась. И если это так, то не оценит шутки, а, наоборот, разозлится на сына. Теперь он себя ругал, что не дождался маму дома. Теперь ему точно влетит, и сегодня он останется без полдника. Вскипячённый от этой мысли, раздувшийся в тонкой коже до бордового цвета, он помчался обратно домой. Теперь он не думал о том, что с кем-то заговорит при встрече. Надо было успеть домой вперед мамы. Он придумает, что сказать. В конце концов, пошёл выносить мусор, а дверь захлопнулась.

Но он, кажется, не туда свернул. Да и зачем было сворачивать, если дорога все время вела прямо до дома. Или она вела прямо только в одну сторону.

Он запутался и встал посреди, чтобы осмотреться вокруг.

Заметив детскую площадку, он сначала обрадовался – вот, наконец-то, дошел. Но, присмотревшись получше, догадался, что это не его площадка. На той – качели были красного цвета, а здесь зелёные. Высоко поднимались одинаковые высотные дома, за которыми где-то стоял родной дом. Но где?

Найти его взрослому человеку не составило бы труда, тем более что дом выделялся в значительной степени, если не прибегать к извращённому восприятию пространства – а именно, если не искать его с помощью пустозвонной логики исследователя дорог.

Такие встречаются. Ходят вокруг нужного дома кругами и не обращают внимания, что он у них перед глазами. Правда, наверно, даже человек, страдающий «топографическим кретинизмом», отыскал бы нужный дом – уж, очень он выделялся среди стремящихся ввысь башен стандартных московских зданий.

Но в душе маленького человечка запомнившиеся ориентиры часто путаются и переплетаются с его страхом. Найти нужный объект оказывается чрезвычайно сложно, если в кровь поступает адреналин. Страх парализует и пугает ребёнка.

Вот и сейчас Никита стоял, как вкопанный, пока к нему не подошёл мужчина. Он наклонился к нему, достигнув его уровня роста, и взял за плечи.

– Ты потерялся? Где твоя мама?

Мальчик испугался и вытаращил глаза, как будто перед ним стоял никто иной, как хищный зверь.

Мужчина был одет во всё чёрное – кожаная куртка блестела, как после обработки глицерином. Из-под оставшегося V-образного выреза в районе горловины виднелась тёмно-зелёная водолазка. Только глаза были светлыми – серые. Он смотрел ими на мальчишку и совсем не улыбался.

– Нет, – ответил гордо Никита, – я жду маму, она сейчас подойдет.

В этот момент у ребёнка сработала защитная реакция. Он не знал человека, стоявшего перед ним на корточках, а потому не доверял ему и опасался.

– И где же она?

Мужчина оглянулся в поисках женщины и снова уставился на ребёнка.

– В магазине, – скромно ответил Никитка и потупил глаза. Так он делал всегда, когда врал. Но подсознательно он и сам верил, что мама в магазине – просто он напутал направление.

– Странно, но магазин отсюда далеко. На машине близко, а пешком далековато.

Потом мужчина посмотрел на мальчика вновь, будто бы проверяя его реакцию.

– Пойдём-ка со мной – неожиданно сказал он и взял Никитку за руку.

– Куда? – завопил мальчик и попытался вырваться из сильных рук незнакомца. Тот ослабил хватку и вновь обратился к ребёнку: – Да, не бойся ты. Я отведу тебя в полицию, а по дороге ты мне расскажешь, где ты живешь.

– Вот тут, – указал пальцем Никитка в сторону ближайшего из домов.

– Правда? Так давай я отведу тебя домой.

Мальчик замешкался, не зная, что говорить, но детское лицо выдавало секреты, как детектор лжи реагировал на эмоциональность.

– Слушай, – наконец улыбнулся незнакомец, – ты одет не по погоде и явно надел на ноги домашнюю обувь. Ты не обращай внимания на то, что я тебя выше – от этого страшнее не должен казаться. Это нормально потеряться в незнакомом месте. Я, вон, то и дело в поисках полжизни. Ты мне просто доверься, а я тебе не причиню вреда.

Он деловито положил сложенные друг с другом пальцы себе в область сердца, и как участник «Зарницы» заявил:

– Солдат дитя не тронет!

Никитку это рассмешило, и он проговорился незнакомцу.

– Я пошёл в магазин за мамой, но тот оказался закрытым. А потом я потерялся. Мы живем в отдельном доме через дорогу.

– Ты говоришь о стоящих у леса таунхаусах?

Что-то отпугнуло мальчика во взгляде забегавших серых глаз. А может, то, как незнакомец настойчиво упрашивал пойти вместе с ним. Но в то же время Никите не терпелось вновь увидеть маму и извиниться за то, что всё опять перепутал, и что, раз был не уверен, то надо было остаться дома.

Он чувствовал, что влетит ему за это по полной катушке. Он подумал, что незнакомец сможет вывести его в сторону его дома, а там уж он не растеряется – побежит сломя голову. Он уже так делал с товарищами, бегал наперегонки, завидев нужную цель, и частенько оказывался первым.

– Да. Отведите меня туда. Не надо в полицию.

26.

Беда не приходит одна.

Виктор ехал домой и прошёл на своем «Эвоке» уже полпути, когда заметил поднимающийся белый дым в зеркале заднего вида. Заметно занервничав, он припарковался на обочине и пошёл смотреть , не из его ли машины поднимался клубок дыма. Он приблизился к задней части, и опасения подтвердились, когда он убедился в источнике поднимающегося маленькими облачками белого дыма из левой трубы.

За ним пристроился седан чёрного цвета. Краем глаза Виктор заметил приближающегося к нему мужчину. Тот шёл уверенным шагом, что-то говорил и жестикулировал круговым движением. Когда он подошёл поближе, Виктору стало слышно, что он говорил о том, как уже пять минут давал знаки остановиться.

– Я тороплюсь домой. Видимо, поэтому вас не заметил, – Виктор заметно забеспокоился.

– Что у вас там? Может, помочь чем? – спросил незнакомец, и Виктор услышал знакомый кавказский акцент.

Повинуясь внутреннему чутью не разговаривать с представителями гор на пустой трассе, он любезно отказался, сославшись на знакомых в техподдержке, которым намеревался позвонить.

На что незнакомец благочинно улыбнулся и предложил посмотреть автомобиль, представившись владельцем автосервиса, в который он как раз направлялся. При этом он уже направился к капоту и с ходу начал спрашивать о возможном некачественном топливе, возрасте двигателя и про прокладки головки блока цилиндров.

Виктор открыл вместе с ним капот и ещё с минуту разводил руками, не понимая, что может быть не так с заслонками.

– Тряпка есть? – уверенно спросил кавказец. При этом Виктор обратил внимание на то, что тот был вполне прилично одет, и акцент показался уже почти незаметным.

Дыма навалило столько, что машины, идущие сзади, начали снижать скорость из-за невысокой видимости.

Виктор принёс тряпку и наблюдал, как новый друг старательно проверял наличие каких-либо повреждений.

– Иди заводи, – парировал он.

Но машина не завелась.

Ни сейчас, ни через минуту спустя.

– Хорошо, что остановиться хоть успел, – уверенно сказал кавказец, – по ходу, движок полетел.

Виктор вернулся к ответу о том, что сейчас вызовет техбригаду. На что незнакомец заулыбался и сказал, что машина новая, работы на пятнадцать минут, и что его автосервис в пяти километрах.

Приглашал он к оказанию дружеской помощи, надо сказать, решительно и навязчиво. Отчего у Виктора закралось сомнение о добропорядочности водителя.

Засевшее внутреннее чутье беспокойства не отпускало, и он любезно отказался от помощи, сославшись на друзей, которые приедут очень скоро и помогут разрешить техническую ситуацию. Сам при этом был напуган тем, что никаких друзей-автослесарей у него не было, и что надо было бы срочно их найти.

– Ну, удачи! – ничуть не смутился помощник по дороге и резво удалился в свой автомобиль. После чего уехал.

После неудачной попытки завести автомобиль вновь, Виктор отыскал в бардачке телефон техподдержки на дорогах и ещё час сидел взаперти.

Дождь накрапывал и стучал по стеклу. На трассе было неуютно и боязно, но Виктор был спокоен куда больше, чем если бы доверился тому странному типу, который внешне не желал ему зла.

До прибытия бригады помощи на дорогах прошло всего двадцать минут, пока мастер копался в капоте и недоумевал, откуда мог взяться источник дыма, ведь из трубы уже давно ничего не валило.

Тот незнакомец оказался прав – ремонт действительно был непродолжительным.

Держа телефон в одной руке и расплачиваясь со своим спасителем, Виктор на ходу поблагодарил мужчину в рыжем комбинезоне, который так молниеносно справился с поломкой, И, захваченный обсуждением с Ростиславом его нового проекта по телефону, помчался, наконец, домой.

Уже позже он размышлял над тем, что кто-то чинИт козни, и последние события буквально изматывают его душу.

С этими мыслями на подъезде к дому он обратил внимание, что свет нигде не горит. Это было странным, потому что времени было всего полвосьмого. Странно, что никого не было дома. А если бы и был, то обязательно бы включил свет, ведь было темно из-за набежавших неожиданно грозовых туч этим днем.

В это время уж точно никто ещё не спал.

Он открыл дверь ключом и вошел в тихий, безжизненный коридор. Там он нащупал рукой электрокоробку и поднял вверх выключатель гаража. Тот стал медленно открываться, издавая при этом металлический отзвук. Поставив машину в гараж, Виктор закрыл его с помощью уже другого выключателя на территории бывшего сарайного помещения – теперь здесь стоял его «Рейндж Ровер Эвок».

В общем-то, сделать из сарая гараж было отличной идеей, но это случилось уже давно, и Виктор и думать забыл о том, что здесь когда-то хранились пило– и стройматериалы. Дверь из гаража с внутренней стороны вела прямо на кухню.

Удобно: поставил машину и тут же поел.

Это была идея жены и пришлась обоим Шемякиным по душам. Поэтому первым делом Виктор залез в холодильник, предварительно осмотрев голодным взглядом холодную и пустую керамическую плиту. В холодильнике было много чего поесть, но Виктор выбрал любимые фетучини с курицей, являющиеся, по сути, полуфабрикатом, так как подвержены быстрой заморозке для длительного хранения в пластмассовой упаковке. Но это было самым вкусным блюдом в холодильнике! Выбрать суп или котлеты было бы слишком банальным, тем более что если бы дома была жена, она бы обязательно накормила мужа именно супом и котлетами. Обеды быстрого приготовления предполагалось использовать в крайнем случае, когда, например, Катя уезжала отдыхать с подругами за границу.

Но это же фетучини! Невозможно было отказаться.

Виктор решил, что Ката ушла с Никиткой на прогулку или куда ещё, поэтому спокойно пригмоздился на диван, жуя свои славные фетучини с курицей.

Через некоторое время в двери повернулся ключ.

Пришла жена и тут же с порога спросила, почему у Никитки выключен свет.

Темнота показалась ей странной.

Ожидая увидеть ребёнка на диване рядом с папой, она прошлась глазами по комнате, но Виктор явно пребывал в полном одиночестве.

Его тут же обуял неподдельный страх. Ведь он тоже недавно обратил внимание на тёмные окна.

Никиты не было с мамой.

Быть может, он был на втором этаже и уснул.

Мало веря в собственные предположения, ведь тот никогда не засыпал так рано, Виктор пошел наверх в надежде увидеть ребёнка спящим, но, к своему ужасу, не обнаружил там ребёнка.

Прибежавшая за ним Ката, застыла в недоумении и тут же заслонила испуганное лицо руками.

Детская была пуста.

А бабушка с дедушкой отдыхали за границей – они бы не смогли забрать мальчика к себе.

***

Полицейский приехал лишь через полчаса. С нудным и медлительным напором он нажимал на шариковую ручку и записывал показания свистящих одновременно над его ухом родителей. Они буквально перебивали друг друга, и, казалось, вот-вот перейдут на более высокие децибелы. Чтобы показать свое непонимание того, что те говорили, офицер сел на диван и перевёл взгляд с блокнота на лица обеспокоенных родителей. Ему было понятно их горе, и он неоднократно с ним сталкивался, и поэтому знал, что единственным способом успокоить мать и отца было внезапное отступление от участия в разговоре.

Это подействовало.

Через две минуты Виктор и Ката смотрели на полицейского с пониманием, и, главное, больше не пререкались.

– Значит, вы утверждаете, что ребёнок остался дома, когда вы ушли к подруге.

– Да, – буквально взвыла Катя.

– Сколько времени вы отсутствовали?

– Четыре часа.

Далее последовали пререкания уже со стороны полицейского.

Но каждое слово, сказанное в защиту самих себя, что исходило от родителей, он внимательно и скрупулезно записывал на бумагу. Оказалось, что Катя думала, что Виктор вот-вот приедет, и только поэтому отошла к подруге. На слово «отошла» офицер среагировал вопросительным взглядом, и Катя поняла, что отошла это мягко сказано.

Но как она могла рассказать всё, что с ней случилось, за полчаса?

Виктор же утверждал, что пребывал в абсолютной уверенности в том, что жена находилась с ребёнком и, уже успокоившись, объяснил Кате, что машина сломалась, и это задержало его приезд домой на целых три часа.

Обстоятельства пугали обоих, но вскоре они уже по-настоящему поддерживали друг друга, обнимая и извиняясь. Сейчас не стоило ссориться из-за стечений обстоятельств, будь они намеренными или случайными.

Полицейский ушёл, оставив супругов наедине со своими мыслями. Патрульные машины, по его уверению, уже искали мальчика по округе.

Виктор с женой не могли и представить, куда мог пойти их ребёнок.

Ката предположила, что тот испугался чего-то и поехал за ней. Он вполне мог запомнить маршрут, по которому она с ним неоднократно ездила к подруге, и винила сейчас себя в том, что на этот раз поехала одна.

Возможно, мальчик был напуган, оставшись один, вышел за мамой. А сейчас должно быть совсем замерз. От этой мысли Катю вновь бросило в слёзы.

Виктор пошел искать его самостоятельно. Он не мог сидеть на одном месте, и всё время ходил кругами. Но Катю он попросил остаться дома на случай возвращения сына.

Через полчаса он позвонил, как они договорились, и сообщил, что пока никого не нашёл.

– Ты обошёл всех соседей? – рыдала она.

– Да.

Она тоже не могла сидеть без дела. Смотреть на фотографию, стоящую на комоде, где Никитке было всего десять месяцев, и фотограф изобразил его в процессе движения тельца по-пластунски, она уже была не в силах. Больше всего её пугало то, что ребёнку, возможно, сейчас было по-настоящему холодно. Температура за окном снизилась до двенадцати градусов, а мелкий дождик и не думал прекращаться.

Она вышла из дома на крыльцо и смотрела, стоя под дождем, как одна из бригад полицейских просеивает каждый куст. Она также знала, что ещё три бригады отправлены на поиски в лес, у которого находился дом.

Она стояла, прижав радиотелефон к груди и каждые пять минут смотрела на садящийся на глазах мобильник. Решив пойти в дом, чтобы его зарядить, она набрала Лене, чтобы рассказать печальную новость. Но говорить долго она побоялась – в любую минуту мог раздаться звонок с известиями о сыне.

Ката корила себя в пропаже сына, как в совершении целого ряда преступлений. Почему она не позвонила мужу, чтобы удостовериться в том, что тот действительно едет домой? Почему не позвонила самому Никитке, чтобы спросить, как он там? Душевные переживания резали её изнутри, наградив новой проблемой. Сейчас она металась, как тигр в клетке, и не знала выхода оттуда. Она надеялась изо всех сил, что сын вышел совсем недавно и вот-вот вернется.

Ему было уже шесть. Или ещё шесть?

Она приняла успокоительное и откинула голову на спинку дивана. С закрытыми глазами и под влиянием таблетки стало гораздо легче. Она дышала глубоко и выдыхала медленно. Этого Ката насмотрелась по телевизору, и к её удивлению результат не заставил себя ждать. Пульс пришёл в норму. В конце концов, у них совершенно спокойный район, а она себе много чего способна накрутить.

Виктор пошёл в сторону леса. В руке у него светил маленький тридцати двух-диодный фонарик. Освещал он мощно и досягал даже самых высоких ЛЭП, висящих над головой при входе в лес. Их присутствие было обусловлено коттеджной стороной, в которой проживала семья Шемякиных. Несмотря на то, что дома принадлежали городской полосе г. Москвы, электроэнергия была отдельная.

Фонарь освещал совсем потемневшую дорогу, и было слышно, как потрескивают электрическим разрядом высоко расположенные провода.

Виктор знал, что Никиту ищут несколько бригад, и даже видел впереди мигающие жёлтые огоньки от припускного света диодов, но искать в лесу маленького мальчика полагалось большему числу человек. По-хорошему, надо было прочёсывать полосу силами двадцати и более людей. Ребёнок мог быть напуган и вполне мог оказаться и под кустом, и на дереве. В таком случае найти его даже вдесятером приравнивалось к наименьшей возможности. Тем не менее, его искали тщательно, как только могли искать. Звали по имени и говорили фразы ласкательного характера, чтобы ребёнок доверился и вышел, если он в действительности находился в лесу. Немецкие овчарки прочёсывали хвойные и забросанные листвой и хворостом дороги, касались своим мокрым носом всех подозрительных предметов, будь то фантики и жвачки, кусочки ткани или окурки от сигарет. Команду к поиску четвероногими братьями дал старший лейтенант с фамилией Бузинов, приложив к носу каждой овчарки – всего их было три – носовой платок мальчика. Быть может, если собак спустили бы с поводков, результат был бы эффективнее, так как этим животным было бы гораздо удобнее осуществлять поиск «в свободной пробежке». Но в лесу ещё находилось большое количество отдыхавших и многие боялись больших собак, как рысей, передвигающихся со значительной скоростью. Поэтому трём овчаркам приходилось буквально тащить на себе своих компаньонов и коллег по работе.

Виктор слышал своё дыхание – настолько громким и учащенным оно было. Он выкрикивал имя сына поочередно с полицейскими, голоса которых все глубже продвигались в лес. Впереди он заметил самодельный домик, оставленный здесь, возможно, подростками; а быть может, это была конура некогда жившей здесь собаки. Чисто инстинктивно он побежал к этому домику в надежде отыскать там запуганного мальчика. Но посветив фонарем внутрь, он к своему несчастью никого не обнаружил: в деревянном строении были навалены лишь груды загнанных туда ветром листьев и мелких палок.

В какой-то момент Виктор поймал себя на мысли, что заблудился сам. Минут десять он не слышал никаких голосов, а тропинка, на которую он набрёл в начале, превратилась лишь в узкую полоску протоптанной колеи, которая впоследствии и вовсе смешалась со слежавшейся в дерюгу листвой.

Он замолчал и закрыл себе ладонью рот, чтобы стало предельно тихо. Где-то что-то зашуршало, и Виктор посветил в ту сторону фонарем – то ли птица, то ли заяц шмыгнули за дерево. А может, и вовсе показалось. Земля под ногами была влажная и рыхлая. Многие зверюшки могли выходить вдали от людей ночью, чтобы найти корм. Может, это была и белка. Тем не менее, даже взрослому человеку становилось не по себе, когда вокруг стелилась темнота, а некоторые предметы приходилось угадывать.

Благо, фонарь всё же вывел Виктора обратно на широкую дорогу, и он отчётливо смог увидеть приближающиеся к нему с разных сторон фонари. Безусловно, это шли ему навстречу знакомые полицейские.

Двухчасовые поиски в лесу не привели ни к каким результатам, и все участники лишь пожимали плечами в темноте.

Было решено сделать перерыв, но Виктор не унимался. Он искал Никитку до самого холодного и неприветливого из-за тумана рассвета. И только, когда совсем рассвело, обессилевший и утомлённый, он отправился домой.

В интервалах между поисками он звонил жене и сообщал об отрицательном результате, который тоже считался результатом. Виктор встретил её с покрасневшими и опухшими веками. Бледное лицо открыло всю её болезненность и буквально состарило на пять лет. Виктор был в ужасе. Он обнял несчастную жену и ещё долго гладил по волосам, успокаивая легкими прикосновениями губ.

В голове завертелся тот договор на право собственности. Откуда он взялся? Почему жена скрывала от него такое имущество?

Но её слёзы отвлекли от этих мыслей.

Больше всего на свете Виктор не переносил женских слёз. Глядя на заплаканное и багровое лицо супруги, он душил в себе любопытство на корню, а как только появлялся новый позыв, он ощущал ком в горле.

Сейчас было не время.

Сейчас было не место.

27.

…Большинство людей живут на свете и не думают, что однажды их могут похитить. Даже во сне такого не видят, заметил? Но когда тебя похищают – это уже не сон. Это какой-то сюрреализм. Только представь: