Текст книги "В Каталонию (СИ)"

Автор книги: К. Донских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

У Виктора промелькнула мысль о том, каким образом Левин узнал, что 40 процентов акций официально принадлежат Шемякину, ведь он это тщательно скрывал. Все вокруг полагали, что владелец верфи один – Серафин Родин. И что, случись какие недопонимания, решение всегда останется за последним. Для всех вокруг Виктор являлся генеральным директором компании.

Какой он был дурак, что согласился тогда в Барселоне на столь щедрый подарок… Конечно же, Ростик – его дядя – подговорил своего друга на такой поступок. А тот тоже хорош… Взял и согласился.

Что же теперь будет?

После заверения копированных документов у нотариуса и с заявлением о пересылке оригинала почтой Виктор двинулся из съёмной квартиры в Луховицах по Дмитровскому шоссе.

Плюющийся от некачественного бензина старый «Хьюндай» был запылён изнутри так, что песчинки витали по салону, как снег кружился зимой. Виктор даже чихнул после двух минут включенного кондиционера, отключение которого было разумным решением – фильтр там явно не меняли годами.

Он ехал и ещё не знал, что прошло уже два дня с того момента, как его сын сбежал от Кирилла.

Гонимый идеей наконец завершить это зловонное и шаркающее среди эгоизма и гордости дело, он мчал сто семьдесят в надежде, что юзанный десятками людей автомобиль не предаст его на полпути, как когда-то предал собственный новый.

«Эвок» Виктор оставил на платной стоянке возле метро. Понятное дело – его искали, и светиться было ни к чему, пока он не заберёт сына.

В голове не было плана.

Как если бы он сейчас ехал на крупную сделку, он не предпринимал попытки предугадать её исход до самого окончания. Он корил себя за то, что мог поступать неправильно, но сердце сражалось с разумом, металось внутри, старалось обмануть его, обхитрить, уговорить в своей правде и тем самым обезвредить.

«Дурак….»

«Мудак…»

Саморазлад и самокритика раздавались в голове, и другие оскорбления сменяли друг друга.

Виктор промчал указатель реки Сестра.

Он был так близко.

Навигатор предупреждал о приближении к цели. Флажок на дисплее облегчал и, наоборот, отягощал момент встречи.

Стало страшно так, что сердце предательски заколотилось.

«Что-то не так», – сказал он себе, проезжая бугор, возле которого договорился встретиться с Левиным.

Достаточно большой, чтобы его не заметить, бугор торчал перед дорогой и прямо просился, чтобы за него заглянули в надежде кого-то там отыскать.

Что Виктор и сделал, припарковав автомобиль на обочине.

Но за ним никого не было.

Тогда он стал набирать номер мобильного телефона, который ему передал…

Как же его звали? Виктор и не мог припомнить.

Он не винил этого ФСБешника в обмане. Ему было всё равно. Как если бы это был прохожий незнакомец, который, как в кино, надвинув на бок шляпу, подошёл на улице и вручил заветный сверток карты сокровищ. Виктор был просто рад тому, что скоро увидит своё сокровище, когда найдёт место с крестиком. А что в госорганах был предатель, было неважным, несущественным и настолько незначимым, что директор «ЯхтСтройТехнолоджис» не волновался особо. Как и за то, что мог пойти соучастником обмана.

Он не боялся сейчас ничего, кроме того, что если его мальчика убьют или покалечат, он не простит себе этого никогда на свете.

Умирать будет, но не простит.

В трубке послышались короткие гудки.

Было занято.

Виктор набрал снова. Но гудки повторились.

Тогда Виктор попробовал снова и снова, пока руки не затряслись от беспокойства так, что в порыве бессознательной тревоги он не швырнул дешёвую «Нокию» на дорогу.

Озираясь с опасением, Виктор не знал, что ему делать. Он не знал, куда ехать. Ему сказали приехать к этому бугру.

Мог ли он ошибаться?

Мог ли он поехать не по той дороге и даже звонить не по тому номеру?

«Успокойся!» – сказал он себе и взял с пассажирского сидения пачку сигарет.

Время шло.

Начинало смеркаться, но никто не появлялся, и даже за всё время нахождения возле леса – а прошло без малого два часа – проехало мимо всего пять машин. Виктор считал их, так как думал, что в одной из них его сын.

Телефон работал, но по-прежнему выдавал короткие гудки.

«Надо было ждать. Поворот тот. И тот бугор».

Неожиданно он почувствовал острую боль в области головы. Что-то мокрое и липкое потекло по щеке. Тяжёлый и железистый запах ударил в нос, смешавшись с приятным хвойным. Виктор упал на колени и ладони, отчего горячий ушиб отозвался по всему телу. Было так больно, что он не мог поднять головы, чтобы посмотреть на ударившего его. Голова закружилась, и всё вокруг потеряло чёткие очертания. Он сделал попытку повернуть голову, но, проделав это, заметил только размытое пятно возле его машины. Оно копошилось на заднем сидении и активно двигалось.

Чёрное размытое пятно открыло багажник и началó рыться там.

Так продолжалось целую вечность. По крайней мере, Виктору так показалось.

Потом наступила темнота.

***

Очнувшись с потрескивающими от жара и боли висками, Виктор, наконец, начал отчётливо видеть. Вокруг машины валялись бумажные листы. Их было добрых две сотни. Документы и копии договоров, оценочные сюрвейерские работы и прочее были разбросаны по всей дороге. Ветерок поднимал за края белые листы и разносил их по всей округе.

В панике Виктор начал собирать все листы, суматошно разглядывая их предназначение.

Он искал главные.

Но их нигде не было.

Тогда он ещё несколько раз пролистал десятки собранных грязных листов, пока не убедился в том, что те, которые он вёз Кириллу Левину, пропали.

Он закричал.

Дикий, опустошающий нутро крик вырвался наружу и пронёсся эхом по пустой дороге и лесу.

Изможденный, он сел на край дороги, не понимая, как ему действовать теперь, кроме как позвонить Андрею и Михаилу.

Другого выхода не оставалось. Он не имел другого плана, кроме того, который только что провалился.

Но прежде он набрал номер жены. Он не звонил ей, потому что ждал минуты, когда заберет Никитку. Но теперь, когда столкнулся с неудачей, он понимал, что Ката дорога ему не меньше сына. Тем более, она болела.

«Господи, хоть бы не подтвердился самый страшный диагноз», – думал он.

Тихий и такой родной голос ответил «Аллё».

Хриплый и такой далёкий, он звучал страшнее, чем тогда, когда Виктор оставлял свою жену недалеко от того места, где сейчас находился.

Он молчал.

Он не знал, что говорить, и главное – как говорить.

Что он мог сказать?

Что он все ещё не знает, где их сын? Что он обманул даже ФСБ, потому что был слишком горд и упрям, чтобы довериться им полностью? Что сейчас он стоял посреди Богом забытого места без надежды отыскать мальчика? Что он плохой муж и ему надо было внимательнее относиться к жене и не заставлять её сходить с ума от тревоги и страха потерять ещё и мужа?

Он молчал.

Он молчал до тех пор, пока она не спросила:

– Витя, это ты?

Пока голос её не сорвался, повторяя вопрос.

Пока он не услышал тихий, всхлипывающий плач.

– Конечно я, родная, – ответил он, – я еду к тебе.

Как-то неожиданно для себя он понял, что поедет к ней сейчас же. Сразу же после звонка Антону Гладких. Он расскажет, как было. Он объяснит. И мальчика продолжат искать.

«Кирилл хоть и мудак, но не убьёт ребёнка! Хотя бы из страха сесть за решётку. Он отпустит его! Наверняка, отпустит!»

45.

Двадцать раз попробуйте, на семьдесят первый раз получится.

Армейский фольклор

– Это Шевц, – раздалось в трубке у Антона Гладких, и этого было достаточно, чтобы понять, кого они всё это время пытались вычислить.

Конечно, его пытали.

А чего он ожидал после того, как купился на ту мразь?

Производные армейские и тренировочные пытки ещё никого не оставляли равнодушными. Сколько Антон служил, столько дивился тем, кто считал, что пройдёт их, не сказав ни слова.

Шевца теперь ожидал контрольный детектор лжи.

Но информации, которой он поделился, было вполне достаточно, чтобы заявиться к Кириллу Левину с визитом.

Конечно, было жалко других. Солин дался на допросе тяжелее остальных, так как Антон с ним бок о бок учился и чувствовал некое предательство перед ним за эту неловкость ситуации. Капинус весь допрос был спокоен, и нужды применять силы не последовало, как, впрочем, и с Солиным, который тоже уверенно прошёл все беседы. Шорин вызывал некоторые сомнения, но на последнем этапе допроса показался молодцом.

Когда Гладких собрал всех в офисе, то на правах руководителя сразу принёс всем благодарственные извинения, не показав при этом ненужной слабости и отягощающей вины, кои он всё же испытывал. Он предоставил отчёт по форме, прочитал необходимые для законных оснований пункты и пожал присутствующим руки, поблагодарив ещё раз за мужество и противостояние коррупции.

– Собрать спецгруппу, – распорядился он спустя сорок пять минут. Ровно столько длилась их встреча с Шориным, Капинусом и Солиным.

Ещё четыре часа назад, когда их привезли в подвальное забетонированное помещение, они не сомневались в том, что оказались в руках террористов и, что, скорее всего, живыми оттуда не выйдут. Когда речь пошла о Левине, все четверо были весьма удивлены, рисуя себе масштабность влияния бывшего генерального директора какой-то верфи. Лишь Шорин в конце нелицеприятного разговора признался, что почувствовал степень перфоманса, произошедшего доселе на шоссе, когда на них напали. Мысль о том, что их проверяют, мелькнула и у Капинуса. Правда, также на финальном этапе тяжелого разговора. Лишь Солин был по-настоящему напуган. Антон лично принёс ему свои извинения ещё и в отдельном порядке, пообещав скорый оплачиваемый отпуск за столь резкий поворот событий.

– И позвоните Шемякиным. Виктора пока не трогайте. Я с ним сам поговорю, – отдал распоряжение Антон подтянувшемуся по его просьбе офицеру с гладко выбритым лицом.

«Ну, не дурак….» – подумал Гладких, почесав свой небритый подбородок.

«Это ж сколько молчал! Уже бы пацана нашли».

Он был рад тому, что вычислил чёрное пятно раньше, чем в этом признался Виктор. Если бы тот заявил об этом кому ещё или при других обстоятельствах, то было бы лишней головной болью вытаскивать его из той трясины, в которую он бы себя вогнал.

У Антона не было своих детей, и он никак не мог сложить логическую цепочку и связь событий, побудивших Виктора молчать. «Неужто тот Левин и впрямь мог сделать что-то с ребёнком?»

***

Когда Шевц привёл Антона, Михаила и спецгруппу захвата к дому Кирилла, на часах был девятый час вечера.

Смеркалось.

Окна не горели. И даже лампы над дверью с круглым верхом не подавали никаких признаков нахождения кого-либо дома.

Антон дал распоряжение разделиться на две группы. Первая из которых брала на себя левое крыло, вторая – правое. При этом он с Михаилом и тремя спецназовцами шли с парадного входа, другая группа из пяти человек – с заднего.

Передовая была перекрыта, тогда как в микрофон, вставленный в ухо, Антон услышал, что задний ход был открыт.

Кирилла обнаружили спящим в своей кровати. Приставив ко рту «тиссовский» прототип, отряд прочесал его комнату и сообщил Антону, что никого кроме хозяина в ней нет.

Оказавшиеся в доме остальные спецназовцы ещё пятнадцать минут искали мальчика, осмотрев даже подвальное помещение.

Орлеанская дева, Мэрилин Монро и Коко Шанель, которые ещё недавно смотрели на мальчика горделивыми взорами, были разломаны искромётным чёсом уполномоченных.

Немецкая овчарка загавкала знакомым сигналом в комнате, в которой почти три дня назад находился Никитка. Данная псу по кличке Морс куртка мальчика пригодилась в обнаружении места, где держали ребёнка.

С улицы послышался рёв и лай Гермеса – добермана Кирилла. Тот отчаянно бился на цепи, пытаясь снести конуру, чтобы помочь своему хозяину.

– Возьмём с собой, – сказал Антону Михаил, услышав душераздирающие вопли пса.

Не рассчитывавший на отсутствие ребёнка в доме Михаил сел на крыльцо и закурил.

– Если это правда и, по словам Левина, ребёнок убежал два дня назад, то с ним могло случиться всё что угодно.

– Будем сообщать родителям? – спросил Антон, отстранённо смотря в сторону леса.

Молчание Михаила говорило о его опыте. Он знал, что шестилетнему ребёнку трудно выжить одному в лесу. Последний раз, когда он столкнулся с побегом семилетней девочки от собственного отчима, который издевался над ней и пригрозил в конце концов убить, обернулся трагедией. Девочку нашли мёртвой в болоте в первый же день.

Она утонула.

Два дня было бы сильнейшим испытанием и стрессом для шестилетнего мальчика. Тем не менее, надо было искать.

Надежда была.

Спустя двенадцать часов, когда Антон, Михаил и поисково-спасательная служба прочёсывали очередные пару километров от того места, где предварительно находился мальчик, подъехали Виктор и Лена.

Катю перевели и определили в паллиативную лечебницу в десяти километрах от онкологической.

Вчера у неё случился обморок, и она сильно стукнулась головой о косяк двери в палате. Она напрочь отказалась от болезненных процедур, прописанных накануне, и умоляла отправить её хотя бы туда, где обстановка будет сродни домашней, до тех пор пока не найдут сына. Виктор оставил ей мобильный и звонил каждые полчаса. Когда он не захотел рассказывать ей о том, что Никитка сбежал от Кирилла, она заревела из последних сил. Из-за чего пришлось сказать, что они обнаружили дом Левина, и что мальчик жив и здоров, но буквально пару часов назад убежал в лес, испугавшись собаки. Но поиски начались, и они уже очень скоро найдут его.

***

Прошло три дня с тех пор, как мальчик пробыл в лесу один.

Постоянные холод и озноб стали привычными. На зубах скрипел песок или грязь оттого, что он пил дождевую воду прямо с земли. У него была мысль повесить носок на дерево так, чтобы в него набралась вода на случай сильного дождя, пока он сам бы скрылся от него в той самой яме, из которой так хотел выбраться два дня назад. Всё же один выступ, под которым можно было переждать непогоду, Никита заметил.

Но дождя не было.

Та вода, которуюон пил, видимо, стояла с неделю, а может, и гораздо дольше. Но брезгливость и страх пропали вчера, когда сухость во рту буквально заставила наклониться над тёмной, с хвойными иголками лужей.

Никита нашел землянику и ещё не поспевшую малину, которые он жевал через силу. Горький и кислых вкус не до конца поспевших ягод вызывали гримасу отвращения, на языке оставалось неприятное ощущение вязкости.

Все это время мальчик так боялся уйти ещё дальше в лес и потеряться, что старался днем обследовать территорию по периметру не дальше двухсот метров.

Но днем не было так страшно как ночью, когда раздавались настолько страшные звуки, что ребенок замирал на том суку, где дремал, так, что к рассвету у него отекали все конечности.

Наступила третья ночь, когда полил настоящий ливень.

Михаил Лукавин, Антон Гладких и Виктор двигались на север, в глубь леса; остальные вели поиски в южном и западном направлениях. Из-за ливня видимость даже с фонарем была всего несколько метров. Уже через пять минут Виктор не видел и не слышал своих товарищей. Те провалились в сгустившихся сумерках и шуме воды.

Наступала ночь. Вокруг могли быть болота.

Виктор старался гнать от себя самые страшные мысли. Но он не знал, что было страшнее – обнаружить тельце погибшего сына или не найти его совсем.

Ему стало не по себе, когда он понял, что заблудился сам.

Он кричал и звал сына. Он рвал горло, когда эхо отзывалось над макушками деревьев.

Почему ему не дали рацию?

Но его так просили не отрываться ни на секунду от команды, раз он захотел пойти с ними.

Они же двигались цепью: он, Михаил и Антон шли позади. Ещё несколько человек впереди.

В какой момент он упустил их из вида?

Вспомнив то, что поиски надо продолжать, Виктор последовал дальше, да и надежду нельзя было терять.

Заросли становились гуще, а ливень сильнее. Виктор то и дело спотыкался о поваленные деревья, цеплялся одеждой за колючие ветки. Хорошо, что с собой был фонарь, который он направлял то вправо, то влево. Он освещал им каждый пень в надежде отыскать сына. Он поднимал луч фонаря к верхушкам деревьев и продолжал выкрикивать имя Никиты. Пятнадцать минут прошли в безрезультатных поисках. Двадцать. Двадцать пять. Виктор смотрел на часы постоянно. Злился, но смотрел.

Он вспомнил, как в подростковом возрасте, когда компания собиралась на так называемом «лобном месте», он уходил ненадолго в лес. В темноте недалеко от горящего костра он выжидал пять минут, подслушивая, о чём разговаривали его товарищи. Его уход был проверкой того, заметит ли кто-нибудь, что Виктор ушёл; забьёт ли тревогу. Ощущение недолюбленности собственными родителями в детстве, а потом и первой любимой девушкой рождали в голове такие интригующие выходки. На самом деле, редко кто по-настоящему хватался юнца, который, вероятно, уходил в лес по нужде. Лишь редкое «а никто не видел Витька» по-настоящему его веселило и придавало некоторую уверенность в себе.

Откуда это в нём было, он не понимал. Родители в детстве всё время работали, не уделяли должного внимания, вот и в подростковом возрасте оставались в нём гордыня и обида за то, что часто оставался один.

Сейчас он и подумать не мог, что сынишка сидит за деревом, следит за Виктором и проверяет, не идёт ли папа. Скорее всего, Никитка был страшно напуган и плакал.

От этой мысли в горле засела горечь, и зубы сжались от злости на самого себя вновь.

Было уже половина десятого. Сколько у него есть времени?

Виктор замерзал от дождя, но ещё холоднее ему становилось от мысли, что Никита мёрз в этом лесу уже третий день. Возможно, он был уже мёртв.

Виктор заплакал.

Заплакал, наверно, второй раз в жизни. Первый был тогда, когда он узнал, что жена болеет, а новость о пропаже сына нависла чёрной тучей над их домом.

Виктор помотал головой, не желая и думать о том, что могло бы случиться с их мальчиком и женой.

В небе возникли вспышки молний, и послышались грозовые раскаты. Это было и хорошо, и плохо. С одной стороны, являлось предвестником конца непогоды. С другой – Никитка мог серьёзно испугаться молний, или даже хуже – те могли бы ударить в дерево, где он находился, и попасть в него самого. Струи дождя хлестали с неистовой силой, как плети – узников.

Виктор продолжал звать ребёнка, повторяя громко его имя.

Когда-то он ходил на охоту с товарищем, и они попали в ураган. Погода была такой же ненастной и сырой. Помнится, они забрели в болото, и товарищ увяз в нём по самую талию. Было страшно. Но Виктор нашёл где-то широкую палку и вытащил парня из трясины. Хотя это не было лёгким испытанием. Тот весил под сто килограммов. Помнится, как болели тогда руки и пресс на следующее утро. Зарядка оказалась как нельзя лучшей.

Виктор застыл и закрыл глаза.

«Думай, – приказал он себе. – Куда мог отправиться шестилетний мальчик. Маленький ребенок, который, наверняка, боялся грозы и уже третий день бродил по лесу».

«Думай, Виктор, думай. Стал бы мальчик идти в такую непогоду по лесу? Шёл бы он в поисках открытого пространства или остался бы выжидать момента, когда его спасут?»

Если ещё два с половиной дня назад, когда он сбежал, было бы так же темно, пошёл бы он в непроглядную темноту дальше?

Дождь бил по лицу. Но вспышки молний уже виднелись вдалеке, а гром уходил – это было слышно по его отдалённости.

Неожиданно для себя Виктор застыл. Он решил стоять на одном месте, пока дождь не закончится совсем. Он промок до нитки, дрожал и чувствовал пар, исходивший из-за рта. Но укрыться всё равно было негде, кроме крон деревьев, которые, как назло, не заслоняли его целиком.

Он вдруг ужаснулся от мысли, что сын его слышит, но не может ничего сказать: то ли боится, потому что не слышит голос отчётливо и думает, что это его обидчик; то ли болеет и ослаб совсем, чтобы кричать.

Дождь закончился.

Но уверенно шумные капли, застывшие на листьях, падали с верхушек деревьев вниз и первые десять минут ещё казалось, что дождь не отступил.

Спустя ещё десять минут воцарилась тишина.

И тогда Виктор стал выкрикивать имя сына громче. Голос поплыл эхом по неприветливому лесу. Имя Никиты раздалось три раза, последний из которых проглотил далёкий отсюда километр.

***

В клинике Ката проснулась оттого, что выкрикнула имя сына. Он приснился ей тонущим в озере, а она стояла и смотрела в ужасе на эту картину, не в силах ничего поделать. Она то звала на помощь, то кричала его имя, то бежала к озеру до тех пор, пока вода не доставала ей до шеи. Дальше она не шла. Она попросту не умела плавать.

Когда она закричала, к ней подбежала нянечка и стала успокаивать.

Ката рыдала и отталкивала её. Тогда та позвала санитара, и женщине сделали успокоительный укол. Но ещё в полубессознательном состоянии она продолжала нашёптывать имя

«Никита».

Санитар с нянечкой ещё какое-то время жалели её и обсуждали шёпотом её несчастье. Уже и до них дошли слухи всех тех несчастий, которые свалились на плечи их пациентки.

Все главные каналы страны не смолкали и рассказывали о последних сводках пропажи ребёнка и всей той истории, навалившейся грузом на семью Шемякиных. Рассказывали и про «ЯхтСтройТехнолоджис». Про то, как спустя два года её бывший руководитель решил заполучить место работы обратно и на какие ухищрения ради этого пошёл. Смерть Касьяса транслировали и на иностранных каналах в коротких и подробных сводках новостей. Показывали его семью и их скорбь.

Сотрудники паллиативной клиники, в которой лежала Екатерина Шемякина, удивлялись обнародованности сего происшествия и ждали результатов поиска маленького мальчика.

Ждала вся Москва.

***

Скоро половина четвертого. Поиски Никитки продолжались в лесной полосе уже больше семи часов.

Но Виктор не желал сдаваться. Он увидел углубление в земле и двинулся к нему. Осветив его дно фонарем, он понадеялся отыскать там сына. Но луч осветил лишь заросшее кустарником дно и песок.

Он опять застыл и начал думать. Но мысли путались, и безвыходность положения угнетала его изнутри. Виктор вздохнул и присел на торчавший пенёк, поросший мхом. Его не покидали мысли о том, что ребёнок мог его слышать, но боялся выйти, потому что не узнавал голос. Тогда, чтобы успокоить и себя в том числе, Виктор запел песню, под которую Никитка ещё недавно отплясывал и даже подпевал.

Служившая кавером на известную композицию, но с русским текстом, она легко и ритмично звучала. Hit the road, Jack (10) в переделке на слова «Потанцуем, Джек» зазвучала сначала тихонько,но по мере нарастания уверенности уже громко отзывалась по всей округе.

Потанцуем, Джек,

Ночкой тёмной, тёмной, тёмной, тёмной night

Потанцуем, Джек,

Потом пойдём домой.

Потанцуй!

Над тёмной улицей вылетим мы,

Потанцуем танец буги, чтоб всё забыть.

Танцуй, танцуй со мной

И покажи себя, boy boy.

Танцуем и летаем мы назло тебе и мне,

И отражаемся в моём огне.

Но ты за глупости меня мои прости

И не держи за руку, отпусти.

Полетим, полетим вперёд,

Ведь танец нас с тобою ждёт.

Над тёмной улицей вылетим мы,

Потанцуем танец буги, чтоб всё забыть.

Танцуй, танцуй со мной

И покажи себя, boy boy.

Когда Виктор спел эту песню, он ещё несколько мгновений вслушивался в каждый шорох, пока ему не показалось, что он слышит слово «ПАПА».

Слабый и едва слышный голос раздался неподалеку.

Пытаясь заглушить в себе чувство радости и слёз, Виктор выкрикнул имя сына ещё раз. И ещё. И тогда слово «ПАПА» отозвалось громче.

Тогда Виктор бросился на голос.

Тот звучал из похожего на недавнее углубления в земле. Это был не то овраг, не то большая яма, над которой возрос островок земли, который одновременно служил козырьком для лежавшего под ним мальчика. Мокрый, но не промокший насквозь благодаря этому выступу сверху ребёнок лежал калачиком.

Тогда слёзы снова навернулись на глаза, и Виктор обнял сына.

– Прости меня, прости, – шептал он ему, прижимая к груди.

– И ты меня.

Голос мальчика совсем ослаб. Его веки были прикрыты, и Виктор испугался, что тот вот-вот потеряет сознание. Он обнял его крепко и погладил по голове. Взяв его на руки, он легонько перекинул того наверх, чтобы потом самому обратно взобраться. Когда же он выбрался из ямы, то снова обнял мальчика и начал его растирать, чтобы согреть замёрзшее тело.

Через полчаса начало светать, и Виктор смог осмотреться.

Взяв ребёнка на руки, он с сомнением огляделся по сторонам, выбирая скорее интуитивно, в какую сторону пойти. И увидев поломанные ветки молодых кустарников, он двинулся именно туда. Эти самые ветки он ломал сегодня ночью, значит, направление в обратную сторону было верным.

Выйдя на уже освященную первыми солнечными лучами поляну, он вдруг замер, заслышав явный звук приближающегося вертолета.

Оставаясь на месте и положив Никитку на хвойные ветки, Виктор продолжил ждать, пока не понял, что не ошибся и что над ним в действительности летит вертолет.

Превозмогая радость, он потянул руки вверх, активно размахивая ими над собой. А когда завидел лопасти над ним, запрыгал вверх. Он верил, что этот вертолет принадлежал поисково-спасательной службе.

Он кричал и махал руками.

Но это уже было ни к чему, так как его заметили.

Вертолет кружился над поляной ещё пять минут, пока не поднялся выше. Гул и рёв не прекращались пятнадцать минут.

Виктор видел, что садиться ему здесь некуда. Поляна была очень маленькой, а кроны деревьев мешали.

Но уже через полчаса Виктор заслышал знакомые голоса. Ему навстречу вышли из леса Михаил, Антон и ещё несколько человек.

Завидев мальчика, Антон снял с себя куртку и, подойдя к ребёнку, натянул на него.

– Живой?

– Живой, – ответил радостно Виктор.

– На, надень мою, – Михаил снял куртку с себя и протянул Виктору.

– Ну, я всегда говорю – этот оператор ни черта не ловит в лесу! – раздраженно рявкнул он, – а вы всЁ: да он самый передовой, самый-пресамый…Тьфу!

Виктор покрутил в руках мобильный и пожал плечами.

Ему было радостно.

Всё обошлось, но надо было срочно отвозить сына в больницу. Тот был истощен и совсем замёрз.

Кто-то поднёс мальчику воды, и Виктор успокоился, завидев, что сын хотя бы пьёт.

Осторожно подхватив его и поцеловав, он двинулся за Антоном. Тот рассказывал по дороге, как они встрепенулись, когда тот неожиданно пропал из виду.

– Ей Богу, мистика, – сказал Михаил, – я уж подумал, как мне самому не потеряться.

– Мы уж думали, с тобой что случилось, – присоединился Антон.

Но Виктор их уже не слышал. Все его мысли были о семье. Как никогда, ему захотелось приехать с Никиткой к жене и сказать:

«Смотри! Наш мальчик жив! Ты теперь поправишься!»

И он настоял на том, чтобы везти ребёнка в ту же паллиативную клинику, где лежала его жена.

46.

По прибытию их встретили несколько журналистов. Они сидели на скамейках возле больницы и собирались взять интервью ввиду последних событий в «ЯхтСтройТехнолоджис» о похищении ребёнка главы предприятия и его больной раком жене.

Подхватив ребёнка, Виктор пробрался через ряды поджидавших его журналистов. Те выкрикивали непонятные ему вопросы, пытались дотронуться до ослабшего мальчика, а кто-то даже наступил Виктору на ногу.

Чувство дисфории, которое настигло его врасплох, как и неожиданно возникший десяток людей с блокнотами и айпэдами, вспыхнуло резкой волной, и Виктор отбрыкнулся от надоедливых незнакомцев. Его держало чувство страха и некоторой эйфории от испытываемого диссонанса эмоций. Он был радостно ошеломлён, что Никитка нашёлся, цел и невредим. Но, с другой стороны, его ещё пугала мысль о том, что мальчик совсем замёрз и, наверняка, ничего не ел пару дней. Больше отрицательного, чем радостного, он испытывал в тот момент ещё и потому, что за стенами больницы ждала заболевшая так некстати жена.

Вбежав в приёмную с сыном на руках, он, не спрашивая разрешения и ничего не говоря, двинулся в палату с Катей. Подойдя к кровати и увидев её спящей, он аккуратно положил мальчика на край её кровати.

У мальчика была небольшая температура. Виктор почувствовал его горячий лоб, когда целовал. Но всё же пять минут у него было, и он насладился моментом, когда вся его семья оказалась снова рядом.

Ката открыла веки и первым делом увидела мужа, склонившегося над ней. Он улыбался и гладил её по волосам. Она и не сразу заметила Никитку, лежавшего рядом. А когда заметила, то придвинула его к себе, будто хотела проверить, правда ли то, что она видела перед собой.

– Я умерла? – спросила она.

Виктор улыбнулся в ответ и поцеловал её.

– А сама как думаешь?

Она не знала, что ответить. Она чувствовала боль и тошноту. А значит, ещё была жива.

Никитка спал у неё на подушке, и его голова была повернута к Кате. Розовые пухлые губы были слегка приоткрыты, и Катя чувствовала тёплое дыхание сына. Как тогда, когда они засыпали вместе, он лежал сейчас неподвижно и слегка подёргивал веками.

Ката любила эти моменты.

Казалось, что Никитке что-то снилось.

– Так это правда? – воскликнула она.

– Ты его нашёл.

Виктор улыбался.

Через десять минут в палату вошла медсестра и сообщила, что местный врач готов осмотреть мальчика в соседнем отделении.

Виктор оставил успокоившуюся от переживаний жену и, снова подхватив уставшего мальчика, направился с ним к доктору.

– Я скоро приду, – сказал он.

– Обещаешь?

– Куда ж я денусь, – улыбнулся он.

Он всегда так отвечал, и Ката это очень в нём любила.

Подошла медсестра и что-то вколола ей в руку. Через пять минут она почувствовала, как тело обмякло, и она вновь провалилась в свой сон, что снился ей недавно.

Она видела во сне замок.

Прекрасную, величественную крепость окружали зелёные равнины и рождали в голове представления о средневековых сражениях, некогда протекавших в тех местах. Это сейчас над зелёной травой кружили пчёлы и встряхивали свои лапки с пушистой пыльцой. А раньше в местах крепостей шли кровопролитные войны за религию, за земли, за звание королей.

Но Ката не желала об этом думать. Это был её сон, и она имела полное право быть в том времени, где трава пахла не кровью, а цветами и свежим скосом.

Она вдохнула их аромат. Это был пленительный запах пролески и лантана. Свежескошенная трава приятно впивалась в её босые ноги.

Грозные башенки отдельных сооружений с известняковыми блоками скрывали за собой много тайн и историй. Старинная часовенка на территории комплекса хранила в себе крипты и низкие потолки.

Несмотря на толпы туристов на площади, стоявшая на лугу Ката чувствовала себя принцессой и кружилась в светлом хлопковой платье на зелёном холме.

Было странно… но она ничего не чувствовала.

Ни боли.

Ни страха за сына и мужа.

Ни беспокойства.

Всё ушло.

То чувство счастья нахождения в солнечной Каталонии, в которую она мечтала попасть с самого детства, дарило непередаваемый восторг.

Она смеялась и возносила руки к небу… А слева было море…

***

Виктору сообщили, что жена умерла на следующий день в шесть утра. До этого времени он находился с сыном в палате детского корпуса.