Текст книги "Воскресный роман (СИ)"

Автор книги: Jk Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Глава 9

Вискарь резко обжег горло, хотя выпитое до этого проскакивало почти незаметно. Сердце ухнуло куда-то вниз. Звуки, бывшие еще мгновением ранее не самой бестолковой музыкой, превратились в какофонию, долбившую по вискам. И Вересов сжал стекло стакана так, что побелели костяшки пальцев.

– Привет! – сказала Лера, устраиваясь на диване напротив. Скинула в угол короткую курточку, туда же бросила сумку. И посмотрела на Кирилла. Подведенные глаза ярко выделялись на лице. – Извини, я опоздала.

– А не извиню, – расплылся в улыбке он. – Придумаю страшное наказание.

– Придумай, – пожала она плечами.

– Позже. Ужинала?

– Нет. Надо было?

– Да кто тебя разберет-то, – он двинул к ней стакан и наполнил его.

Потом подозвал девочку-официантку с меню. Но фолиант не открыл. Посмотрел на Леру. Музыка становилась громче. Орала в уши невообразимым ревом. Но это странным образом успокаивало. И раззадоривало его гребаный азарт, с которым он боролся последние девять лет.

– Как неделя? – спросил он, наконец.

– Потрясающе! – Лера отпила из стакана, чуть поморщилась и принялась изучать меню.

– И у меня неплохо, – заключил он. О своем громком помешательстве с телефоном не упомянул. Предпочитал думать, что этого не было. Но именно это его и долбило. – А новенького что?

– Записалась в кружок макраме.

Кирилл на мгновение озадачился. Потом внимательно посмотрел на нее и подмигнул:

– Молодец. Хорошая девочка. Мясо будешь?

– Ну еще бы! – улыбнулась Лера, подтвердив все его утверждения одновременно.

– С кровью?

– Нет. Мелко порезанное и хорошо прожаренное.

– Тоже правильно, – Кирилл оглянулся, выхватил глазами официантку, подозвал и сделал заказ. Пока объяснял, что им надо, ловил себя на отвратительной мысли, что нифига не спокоен – все сплошной самообман. И каждое скупое слово вызывает в нем дикое желание встряхнуть ее и спросить, какого хрена происходит. Но этого было нельзя. Иначе какой смысл вообще здесь сидеть?

Оглянулся на народ, весело скачущий под музыку. И вдруг понял, что сам уже с год не бывал в подобных местах. Отхлебнул еще вискаря. По пьяни очень многое начинает казаться проще, чем есть.

– А ты на выпускном напилась? – совершенно серьезно спросил он.

– По отношению к выпускному – это почти интимная подробность, – усмехнулась Лера.

– И об этом тоже спрашивать нельзя? – заржал Кир.

Лера несколько мгновений рассматривала его веселую физиономию, а потом спросила:

– А ты напился?

– В дрова. Правда, тогда для этого еще много не надо было.

Она понимающе кивнула в сторону бутылки виски на столе и резко отвернулась к танцполу.

– Ты зачем пришла? – вдруг раздалось совсем близко – он пересел на ее диванчик.

– Танцевать, это же клуб, – сказала Лера и предприняла попытку одернуть юбку. Не получилось. Кирилл взял ее ладонь, коснувшись ноги там, где ее пальцы поправляли ткань, и проговорил на ухо:

– Значит, пошли танцевать.

– Пошли!

Кир хмыкнул, встал с дивана и подал ей руку. Она протянула в ответ свою и, чуть сжав его пальцы, поднялась следом. И как-то в одно мгновение оказалась совсем возле него, так, что почувствовала его дыхание на своем лице. Миллиметры от поцелуя. Кирилл отступил на шаг, но, не выпуская ее ладони из своей, потащил на танцпол.

Она шла за ним, не слыша музыки, не обращая внимания на людей вокруг. Единственное, о чем могла думать, что пошла бы за ним куда угодно, только бы он держал ее за руку. Лера злилась на себя, понимая, что слишком скоро все изменится, они снова станут чужими друг другу. И от этого сжимала его пальцы еще сильнее. Он это чувствовал. Тепло ее кожи сейчас заставляло его почти таять. Он никогда не думал о том, насколько это приятно – просто держать ладонь женщины, которую любишь. И оттягивал тот момент, когда придется ее отпустить. Потому что она чужая. И потому что она пришла танцевать.

Кирилл разжал пальцы. И посмотрел на ее лицо, сейчас какое-то незнакомое, совсем неожиданное, с ярко накрашенными глазами и странным выражением на губах. Игравшая музыка врывалась в его сознание, но так отстраненно, что он едва понимал, для чего она нужна. Занавес на сцене был еще опущен. Танцевал он так себе, хотя когда-то любил танцевать. Но сейчас вариантов не оставалось.

 «Туши свет» – вспомнилось ему название группы, которая должна была начать играть через несколько минут.

«Потушил», – подумал Кирилл и заставил себя улыбнуться и подмигнуть Лере.

Она тоже улыбалась. Сосредоточилась на музыке, чтобы попадать в такт, и невпопад вспоминала, как однажды Ариша заволокла ее в клуб. Эльф был фанатом и танцев и вздумал обучить подругу модным движениям. Лера сделала шаг к Кириллу и приблизила губы к его уху. Ощутив ее дыхание, он вздрогнул и повернул к ней голову. Их лица снова были в нескольких миллиметрах друг от друга. Продолжая отплясывать что-то невнятное, он выкрикнул:

– Что-то хотела сказать?

Лера кивнула, не отстраняясь. Кирилл остановился и больше не двигался. Стоял и смотрел ей в глаза. Потом его губы шевельнулись:

– Говори!

– Мне здесь нравится.

Вересов шумно выдохнул. Самому себе признался, что хотел слышать другое. И рассмеялся в ответ.

– А мне нет.

– Почему тогда мы пришли именно сюда?

– А я забыл, что мне здесь не нравится. Давно не был.

Они смотрелись странно – двое стоящих друг напротив друга людей среди движущейся толпы. Мелькал свет, вопила музыка, витал запах алкоголя, смешивающийся с духами. Лера снова потянулась к его лицу.

– Мы можем уйти.

– Ты хочешь уйти?

– Я сказала, мы можем уйти, если тебе не нравится, – рассмеялась Лера, и снова начала танцевать.

Он наблюдал за ее движениями. Ритмично двигались бедра, и вся она была движением. Вспомнилась девушка, танцевавшая с Новицким несколько недель назад. Эта была другой. И одновременно той же. Кирилл криво усмехнулся и притянул ее к себе, прижал ее бедра к своим и поймал ее губы. Те дрожали и раскрывались ему навстречу. Лера закинула руки ему на плечи и думала странную мысль: слышит ли он, как ее сердце колотится в самом горле?

Он слышал. И начинал злиться. Снова. Каждый отзыв ее тела казался ему предательством. Так ли она трепетала в объятиях своего жениха, как сейчас с ним? Бред какой-то – в эту минуту он знал, что она хочет его. И еще больше он злился, понимая, что ему самому жизненно необходимы ее прикосновения. Его рука заскользила вдоль ее спины и остановилась на ягодице, лаская сквозь ткань юбки.

Лера улыбнулась и прикрыла глаза. Она видела себя будто со стороны и удивлялась этой новой Лере. Возбужденной и разрешающей себе многое из того, о чем раньше боялась думать. Пожалуй, впервые. И точно знала причину. В ее жизни всегда и во всем была одна причина – Кирилл Вересов.

Лера прижалась к нему теснее, почувствовала, как его пряжка ремня вдавилась в живот, сделала глубокий вздох и снова подставила ему свои губы. И в это мгновение он позволил себе забить на то, что еще держало его на краю. Все стало предельно просто. Он мог заставить ее сделать все что угодно. Он ей нужен. По воскресеньям. По этим гребаным воскресеньям. Иначе давно бы послала.

Кирилл провел языком по ее губам, заставил их раскрыться, скользнул в рот, ощущая привкус алкоголя. Он хотел ее так сильно, как давно никого не хотел. Даже когда был половозрелым подростком. И теперь уже чувствовал, как дрожат руки, сжимавшие ее все крепче. С ней его руки дрожали.  Ни с кем до нее. Резко, будто ледяной ветер, в голову ворвалось осознание, что он искал, уже очень давно искал женщину, которая заставит его почувствовать это.

«Я только с Джорданом узнала, что такое, когда у мужика руки дрожат, так он любит», – много лет назад сказала ему мать, отрубив всякую надежду на то, что однажды сойдется с отцом.

Потому он ни на ком никогда не задерживался. Потому даже не пробовал с кем-то быть. Потому не страдал от одиночества.

Ждал.

Леру ждал.

Она чуть отстранилась и посмотрела ему в глаза. Что-то искала в его лице, внимательно разглядывая каждую черту, ласкала взглядом лоб, нос, скулы. Губы. Ей нравились его губы, его поцелуи ей тоже нравились. Усмехнулась и стала его целовать. Быстро и жадно.

И тогда он сам уже отстранил ее от себя и, почти задыхаясь, прошептал:

– Поехали отсюда.

– Поехали, – кивнула она.

Бросив несколько купюр на столе, они настолько быстро, насколько это было возможно, вышли из клуба и поймали такси. Кирилл назвал адрес, и когда авто тронулось, на заднем сидении они сходили с ума от поцелуев. Оказывается, он совсем не мог без ее губ. Только теперь целовал неспешно, глубоко, давая и себе, и ей возможность почувствовать каждое мгновение, что они провели в машине, осознанно растягивая их и понимая, что она возбуждена ничуть не меньше его самого. Она легко и послушно подстраивалась под него. Медленно целовалась с ним, пока они ехали в машине. Крепко держалась за его руку, пока поднимались в квартиру. Перебирала его волосы, касаясь ногтями кожи, пока он открывал замок.

В квартиру Кир ее уже затаскивал, оторвав от пола. И даже с трудом понимал, захлопнул ли дверь. Его руки настойчиво шарили под ее блузкой, находили грудь, сдвигали кружево, обнажая кожу, придавливая пальцами сосок. Губы отрывались от ее рта и влажно, горячо двигались по шее вниз, а потом возвращались обратно. Он глубоко втягивал носом ее запах, одновременно привыкая к нему и теряя голову. Прижимал ее бедра к своим, толкался в них и тут же забирался ладонями под юбку, двигаясь по тонкому, совсем не зимнему капрону вверх. Не выдержал, глухо рыкнул и снова подхватил ее на руки, увлекая в свою с детских лет комнату, так и не включая нигде света. Опрокинул ее на кровать и накрыл своим телом, ни на секунду не прекращая касаться ее кожи губами. Каждую секунду видел ее перед собой, различая в темноте глаза и рот. И когда снимал с нее блузку, уже почти не контролировал себя – всякий контроль слетел. Теперь движения его стали быстрыми, жадными, почти причиняющими боль. Но она не чувствовала боли. Она чувствовала его руки, губы, его движения. Его горячую кожу под своими ладонями, когда стягивала с него футболку и прижимала его к себе, желая чувствовать тяжесть его тела. Дышала с надрывом, задыхаясь от нежности, накатывавшей горячей волной. И больше не помня себя, Лера зашептала его имя. Растворяясь в затопившем ее желании, какого никогда не знала прежде.

Слыша ее невнятное бормотание, разбирая там едва ли различимое «Кирилл», он на мгновение выныривал из мрака. И оказывался во мраке еще большем.

Белья на ней уже не было. И он не помнил, сам ли его снял, или она скользила своими ладонями вслед за его. Сейчас ее руки были заведены за голову и прижаты к подушке. Он подался вперед и стал целовать ее тонкие пальцы, вернулся к лицу, к губам, ловил собственное имя, срывавшееся с ее уст. Опускался ниже и касался языком груди, прикусывал сосок, ласкал живот, бедра, и опять, снова и снова, возвращался к губам. Когда он входил в нее, услышал короткий стон и на мгновение замер. Лишь затем, чтобы шепнуть ей в лицо непривычно нежное: «Лера…» И только потом заскользил глубже, ощущая ее всем своим естеством, каждым сантиметром кожи.

Ей было этого мало. Она нуждалась в нем, оплетала ногами и начинала мелко дрожать, едва он отстранялся, чтобы снова вернуться к ней. И она со счастливым стоном выдыхала заканчивающиеся мгновения без него, которые казались ей вечной пыткой.

Она должна удержать его в себе – и всаживала ногти в его плечи. Откидывала голову – и двигала бедрами. Больше, сильнее, быстрее.

– Еще… – бормотала она. Себе, ему, темноте, клубившейся вокруг них горячим воздухом, стекавшей каплями пота между ее грудей, отражавшейся в темных провалах его глаз. – Еще… еще… еще…

И он бился в ней чаще, глубже, снова и снова, зная, что никогда не отпустит, что быть вне ее невозможно, не в эту ночь. И в то мгновение, когда почувствовал, как крупно вздрогнуло ее тело в его руках, как она забилась под ним, как застонала сквозь зубы, хрипло втянул носом воздух, и от ее оргазма накрыло его самого. Единственное, о чем жалел, так это о том, что все кончено – сейчас, в эту минуту оборвалась вечность. А он не хотел ее обрывать. Знал, что едва отпустит, как потеряет что-то важное, ставшее отныне его. И, будто утверждая свое право не отпускать, он, пытаясь совладать с дыханием, сбившимся, шумным, клокочущим в груди, снова ее целовал. Понимал, что никогда в жизни не чувствовал поцелуй так сильно, как вот теперь, прямо сейчас. И вновь наполнялся нежностью, забывая о том, что знал о ней. В темноте легко было верить, что все теряет значение, кроме их сплетенных воедино тел. И долго боролся со сном и усталостью, прислушиваясь к тому, как она дышит в его объятиях. Он никогда не думал, что это так важно – слышать ее дыхание.

Лера тихонько лежала рядом, придавленная тяжестью его руки. Сон не шел. Она смотрела в огромное незашторенное окно, за которым раскинулся город, где так же спали и не спали тысячи людей. И пыталась представить себе утро. Их утро. Она усмехнулась. У них не может быть утра. Утро бывает у тех, кто любит друг друга. Кирилл не любит. Он ставит галочки. Теперь она тоже галочка. Его цель достигнута. И к следующему воскресенью он наметит себе новую миссию.

Стало легко – Лера обрела свободу от этого нелепого воскресного романа, странного наваждения, тяготившего ее воспоминаниями, не пережитым чувством, обидами, ревностью. Она захлопнет свой любимый альбом со старыми фотографиями и будет перебирать их, когда захочет сама, а не потому, что так удобно Вересову.

Аккуратно выбравшись из его объятий, Лера услышала, как он вздохнул, но все-таки не проснулся. Она на цыпочках ходила по комнате, собирала вещи, выскользнула в коридор, там оделась и, бесшумно прикрыв за собой дверь, ушла прочь.

Он раскрыл глаза часом позднее. Почти сразу понял, что в комнате, где все еще пахло свежими обоями и новым паркетом, он один. Но все равно, поднявшись, прошелся по квартире. Местами было пусто, странно и незнакомо от запаха, свежей необжитости и сдвинутой мебели. Вернулся назад, в комнату, которую всю жизнь считал своей. Из большого, почти во всю стену, окна раскинулся вид на высотки. Он всегда любил это окно. Сейчас накатывало странное чувство опустошенности. И вместе с ним осознание того, что он понимал, что проснется один.

Она сбежала.

В свою жизнь и в свои будни, где ему места не было. До следующего воскресенья? Или игру можно считать оконченной?

Кир негромко рассмеялся и отправился в душ. В конце концов, игру он окончить и сам в состоянии.

Глава 10

Яркий солнечный свет отблеском на мониторе лениво полз по кабинету. И совсем не способствовал тому, чтобы в голове стало хоть капельку легче. Похмелье присутствовало. Впрочем, Кирилл Максимович Вересов не вполне осознавал, является ли оно следствием принятия на грудь изрядной доли вискаря. Или это все-таки похмелье как результат того, что случилось после. И не знал, что более предпочтительно в данном случае.

Стакан холодной воды, прижатый ко лбу, кажется, хоть немного успокаивал и без того полубезумные мысли, главная из которых трепыхалась где-то в той области коры головного мозга, которая, должно быть, отвечает за желание кому-нибудь позвонить.

В данном конкретном случае «кто-нибудь» была крайне нежелательна.

Кирилл сбился, который по счету раз он клялся себе ни в коем случае больше не набирать Лерин номер. И мрачно размышлял о том, что готов убить Новицкого за то, что тот несколько недель назад вытащил его на ту чертову встречу выпускников.

Быть поюзанным – это что-то новенькое.

И ни с чем не сравнимое чувство. Никогда ранее не испытанное. Охрененное.

Кир перенес вес на другую сторону кресла и тяжело вздохнул. Совсем не работалось. Невозможно вот так работать. Вообще ничего невозможно. Хуже только то, что на вторник назначено заседание, а он ни черта не способен делать. Для обеспечения нормальной жизнедеятельности его организма нужно все-таки спросить у Леры, какого лешего вообще все это было.

Но и этого делать нельзя. Лучше не вникать. Просто случайная ночь со случайной бабой. С которой и встречаться-то начал исключительно потому, что некуда было деться из дома. Придумал себе какую-то херню про любовь. Целый обоснуй составил про своих и не своих людей. А в сущности, и нужно-то было всего ничего – хороший секс и выспаться.

Первое срослось, второе так себе.

И в ушах каждую секунду отдавалось ее тихое, едва слышное: «Кирилл».

Когда на столе затрезвонил телефон, Вересов дернулся к трубке, почему-то вдруг решив, что звонит Лера. Звонила же сама – в субботу. Почему бы и теперь не позвонить?

Облом был ожидаемым.

– Да, па, – прогундосил Вересов в трубку.

– Привет! Живой? – весело поинтересовался отец.

– Бывало и хуже. До офиса дополз.

– Ну сейчас взбодрю. Господин Горелов желает пообщаться со своей супругой. Так что завтра слушание не сложится.

– В каком смысле пообщаться? – живо отозвался Кир, сев на стуле ровно. – У него к моей клиентке есть какие-то предложения?

– Полагаю, самые что ни на есть конструктивные. Поговоришь со своей?

– Поговорить-то поговорю, но ничего не обещаю. Ты помнишь, какая она в последний раз была?

В трубке раздался хорошо слышимый вздох.

– Ну так скажи ей то, что она хочет услышать.

– Он чего? На развод на ее условиях согласен? Вряд ли ее что-то еще устроит.

– Я говорю о том, как привести ее на встречу. А чего он хочет – по-прежнему совершенная загадка. На прошлой неделе примчался довольный и счастливый. Сегодня явился мрачнее вымершего динозавра.

– Ладно, понял… Сводим их где? У нас? У вас?

– С Гореловой выбирайте.

– А время?

– Ему любое подойдет, – усмехнулся Вересов-старший.

Кирилл кивнул куда-то в пространство и, сообразив, что отец это видит вряд ли, проговорил:

– Понял, попробую.

И отключился.

А еще вцепился в эту возможность хоть на время отвлечься от мыслей, продолжавших витать по комнате и регулярно забредавших в его голову.

Через три минуты он уже живо болтал с Гореловой. Она отвечала скупо и настороженно. Но на встречу все-таки согласилась. Любопытство перевешивало. Жаль. Кир готовился к схватке с титаном. Титан бросил неуверенное: «Ну что он там может сказать! Знаю я все его уловки!» – и согласился явиться в двенадцать дня в контору Вересова-старшего.

Вересов-младший разочарованно крякнул. И перезвонил отцу.

– В полдень у тебя, – безо всякого предисловия сообщил он.

– Оk, передам Горелову.

Остаток дня Кирилл метался между двумя весьма своевременными, а главное, свежими идеями. Позвонить Митрофанушке и послать ее к черту. Или позвонить Митрофанушке и объясниться ей в любви. Поскольку он так и не определился, чего хочет в действительности больше, звонить так и не решился. Было еще третье стойкое желание. Позвонить Новицкому и предложить надраться где-нибудь.

Но это была заведомо дурацкая идея. Перед переговорами не вариант.

Азарт, который владел им накануне, схлынул. Оставалось только глупое чувство обманутости. Причем обманул себя сам. Оно не рассасывалось и никуда не девалось.

К вечеру появилась очередная гениальная по своему содержанию мысль. Может быть, Митрофаненко его и не любила. Но хотела же. Точно хотела. Ее сдержанность куда-то исчезла в этом гребанном клубе. Будто не только он, будто она тоже отпустила себя. Ну, не любит! Хочет. Это уже что-то.

Удерживая и прокручивая в голове раз за разом этот тезис, Кирилл и поехал домой. В Зазимье.

– Чего? Прям вот так мрачнее вымершего динозавра? – спросил он отца за ужином.

– Определенно.

– Она тоже чего-то какая-то непонятная, – пробормотал Кир, имея в виду совсем не Горелову.

– Согласилась же на встречу.

– То-то и странно, – он снова говорил о чем-то своем.

– Не вижу ничего странного, – Вересов-старший пожал плечами. – Нормальные человеческие взаимоотношения.

– То есть это нормально, по-твоему, замуж за одного выходить, а с другим по воскресеньям гулять? – уткнувшись в тарелку, изрек Кир.

Мара настороженно подняла голову и глянула на мужа.

– Вообще-то из них двоих гулял Горелов. В одно-единственное из воскресений, – рассмеялся Макс. – Или мой клиент чего-то не знает?

Кир проглотил кусок котлеты, едва не ставшей ему поперек горла, и торопливо ответил:

– Не, я гипотетически… Всякое же бывает…

– Бывает, – кивнула Мара и вернулась к еде.

– Лишь бы не на постоянной основе, – буркнул Кирилл.

В общем, поговорили.

Невзирая на предыдущую бессонную ночь, эту тоже промучился. В голове шумными мухами продолжали зудеть вопросы. К утру его осенило: вот и март пришел.

Первый день весны встречал дождем с мокрым снегом и жутким холодом. В 9:00 Кирилл набирал Лерин номер, чувствуя, как громко ухает сердце где-то под горлом. Оказалось, ухает зря. Оператор сообщил, что абонент – не абонент. К десяти ситуация не изменилась. К одиннадцати Кир начал догадываться, что дело не в выключенном телефоне. Она вполне могла сменить симку. А в двенадцать началось шоу с участием Гореловых – обоих – и обоих Вересовых.

Когда они с Натальей Сергеевной входили в переговорную в офисе Максима Олеговича, сам Максим Олеговичем с господином Гореловым уже присутствовали на местах.

– Доброе утро! – бодро поздоровался Кирилл, пожав руку и отцу, и ответчику.

– Доброе, – отозвался Вересов-старший, – присаживайтесь.

Госпожа Горелова шустро протопала к столу и расположилась прямо напротив мужа.

– Привет! – деловито бросила она.

Тот поднял хмурый взгляд и что-то пробурчал сквозь почти сомкнутые губы. А потом снова уперся глазами в стол.

– Нас уведомили в том, что у ответчика есть какое-то предложение для моей клиентки, – проговорил Кирилл, когда сообразил, что больше Горелов ничего озвучивать не собирается. – И мы готовы его выслушать.

Макс кивнул и заговорил:

– Анатолий Панасович настаивает на сохранении семьи и просит Наталью Сергеевну ходатайствовать об оставлении ее иска без рассмотрения. Чтобы дать ему возможность доказать госпоже Гореловой серьезность своих намерений.

В подтверждение слов своего адвоката Горелов решительно кивнул и воззрился на супругу. Кир, собственно, тоже повернул к ней голову, размышляя о том, что надо было взять с собой беруши.

– На чем ты настаиваешь? – хохотнула Наталья Сергеевна.

– На том самом! – подал голос Анатолий Панасович. – Я с тобой жить хочу!

– Ты со мной жил. А потом тебе захотелось чего-то другого.

– Ты меня уже достаточно наказала! Наелся по самое горло.

– У тебя всегда был хороший аппетит! – хмыкнула госпожа Горелова.

– Наташа! – выдохнул Горелов и замолчал. Потом снова открыл рот, чтобы чем-то громыхнуть, но Кир посчитал нужным вмешаться:

– Я боюсь, моя клиентка считает ваше предложение неприемлемым, Анатолий Панасович.

– Да черта с два она так считает!

– Интересно, с чего ты в этом так уверен? – ехидно полюбопытствовала Наталья Сергеевна, пока Вересов-старший молча наблюдал за происходящим.

– С того! – огрызнулся Горелов. – Сама знаешь!

– Аааа, – понимающе протянула его жена. – Думаешь, если я с тобой сплю, это что-то меняет?

Максим Олегович тихонько хмыкнул и воззрился сначала на Горелову, потом на Анатолия Панасовича. Кирилл же издал странный булькающий звук. И только Горелов из собственного эмоционального состояния не выпал – выпадать было уже некуда.

– Для меня меняет! – напряженным голосом ответил он. – Я хочу вернуться. Я хочу домой, к тебе, к нашим детям. И спать с тобой дома, а не где придется!

– Ну конечно! По гостишкам можно только других таскать!

– Воды не желаете, Наталья Сергеевна? – спросил Вересов-старший.

– Не желаю! – фыркнула Горелова и повернулась к Кириллу. – Я вообще не понимаю, что мы здесь делаем.

– Выслушиваем предложение ответчика, – сдержанно сообщил Вересов-младший.

– Я никого не таскал! – крикнул Горелов. – Это было один раз. В командировке. Это была глупость, которую я себе никогда не прощу! Но я не таскал никого ни по каким гостишкам, Наташа!

– Твои проблемы! – продолжала буйствовать Горелова.

– Тогда, будь добра, объясни мне одну вещь! Если ты не собиралась мириться, за каким чертом ты меня на свидание пригласила?

Кирилл издал еще один булькающий звук. И растерянно глянул на отца.

Тот определенно начал традиционно забавляться, сохраняя на лице самое серьезное выражение.

– Посоветовали, – мрачно ответила Наталья Сергеевна и бросила быстрый взгляд на своего адвоката. – Сказали, для здоровья полезно.

– Для здоровья? – взревел Горелов. – То есть вот это все было для здоровья? Если забыла, то я напомню: ты сама подала на развод! Какое «для здоровья»?

– Самое обыкновенное!

Вересов-младший негромко ругнулся себе под нос, но, кроме отца, его никто не услышал. Горелов же так и осел на стуле. И даже голос его стал севшим:

– Это ты настолько меня ненавидишь, да?

– Ты себе льстишь, – Горелова повернулась к Максу. – Дайте воды, пожалуйста.

Вересов набрал в кулере холодной воды, пока Наталья Сергеевна рылась в сумочке, и протянул ей стакан. Она запила таблетку и спокойно сказала:

– Давай заканчивать этот балаган. Я хочу развод.

– Я понял, – сдавленно ответил Горелов, расслабив галстук и расстегивая верхние пуговицы рубашки. – Развод. Хорошо. Планируешь и дальше меня использовать? Для здоровья?

Наталья Сергеевна зло посмотрела на мужа и выдохнула:

– Ты использовал меня двадцать лет. Для здоровья, морального удовлетворения, собственного удовольствия и даже просто так, по привычке. Потому что я, дура, любила тебя и позволяла.

– То есть теперь, спустя двадцать лет, ты решила мне отомстить за все и сразу, да? Чтобы я на своей шкуре ощутил? Потому и творила тогда такое, чего за всю жизнь не решалась в спальне делать? Типа: получай, Горелов, по гамбургскому счету?

– Да, Горелов, получай! – снова взвилась Наталья Сергеевна.

– Тогда и ты, Наташа, получай! – заорал Горелов, вскочив со стула и наклонившись над столом так, что их лица оказались очень близко друг к другу. – Хочешь развод? Будет тебе развод! На любых условиях, какие пожелаешь. Но только больше никогда, слышишь? Никогда за сексом ко мне не приходи. Найдешь себе кого-нибудь! Молодого, энергичного, который удовлетворит твои новые запросы!

– Черта с два тебе, а не развод! – вскочила и она. – Мне, в отличие от тебя, с чужими мужиками противно даже представить!

– Нет уж, хватит! – он обернулся к Вересову-старшему. – Максим Олегович! Я подпишу любые бумаги. И как можно скорее!

Вересов почти открыл рот, но его перебила Горелова:

– Кирилл Максимович, я передумала. Можно же что-нибудь сделать?

– Эээмм… – начал было Кирилл, но был перебит орущим на всю переговорную Гореловым:

– Если ты заберешь свой иск, я на развод сам подам, поняла?

– Анатолий Панасович, может быть… – заговорил Макс.

– Не будет тебе развода! У меня ребенок на руках, – заорала одновременно с ним Наталья Сергеевна.

– А я не отказываюсь от ребенка! Алименты платить буду! Захочет – пусть у меня живет. Ей не три года, – сейчас лицо господина Горелова постепенно приобретало багровый цвет, а сам он едва не хватался за сердце. – Знаешь, Наташа, я всю жизнь считал тебя добрым светлым человеком, который умеет любить! И ты не представляешь, какой тварью я себя чувствовал последние месяцы. Как же! Предал тебя! Семью предал, любовь предал! Только ты, Наташа, сейчас делаешь то же самое. И поверь, тебе потом будет не лучше, чем мне сейчас!

К окончанию его речи Горелова протягивала ему стакан воды и таблетку. Он послушно выпил лекарство, промокнул лоб носовым платком и сел на место. В зале повисло гробовое молчание.

Наталья Сергеевна присела рядом и, взяв его за руку, сказала:

– Толичек, поехали домой, а?

– Поехали, – устало проговорил он. – Максим Олегович, я позвоню… потом…

– Хорошо, Анатолий Панасович. Буду ждать вашего звонка.

Горелова кивнула Кириллу, подхватила мужа под руку и вывела из переговорной. Макс негромко хохотнул им вслед и спросил сына:

– Кофе будешь?

– Буду, – пробормотал Кирилл, глядя на закрывшуюся дверь. – Как думаешь, они больше не придут?

Вересов-старший достал из стола бутылку, два бокала, плеснул в них коньяк. Пересел на диван и сказал:

– Вряд ли, – помолчал и добавил: – Что там она лепетала про советы?

Кирилл криво усмехнулся.

– Таа… Я посоветовал ей отвлечься – любовника завести. Вот она и… завела…

Брови Макса удивленно взлетели вверх, он долго тер переносицу и все-таки громко, от души рассмеялся.

– Нет, мне интересно. О чем ты думал в тот момент? – спросил он сквозь смех. – Уволит тебя Лина к черту. И будет права, между прочим.

– Она зациклилась, – развел руками Кир. – Думал, отвлечется и успокоится. И потом ты сам советовал побыть психологом.

– Да уж. Побыл, – отец еще разок хохотнул. – Ты вообще-то мне дело выиграл.

– Я заметил, – скривился Кир, придвинул к себе бокал и тяпнул коньяка. Снова скривился и добавил: – Ну, выгонит и выгонит… Зато Гореловым хорошо…

– На земельные споры переквалифицироваться не хочешь?

– Ну серьезно! Они ж друг без друга все равно не могут! – взвился Кирилл. – Рано или поздно сошлись бы.

Макс улыбнулся.

– Оболтус!

Сын на некоторое время замолчал, глядя на отца. И, чем больше успокаивался, тем сильнее расплывался в улыбке. А потом выдал:

– Совсем хреново, да?

– Не совсем. Перспективы имеются, – Вересов-старший поднялся. – Я домой. Ты?

– Это у тебя вторник – халявный день… А я в офис. Надо перед увольнением документы в порядок привести, а то останусь без выходного пособия.

– Тогда до вечера.

– Пока, – отозвался Кирилл. Допил коньяк и вышел из переговорной.

И только оказавшись на воздухе, перевел дыхание. Вокруг него крутилось что-то назойливое, настойчивое, шумное и странно безымянное. И это никак не было связано с тем, что он провалил свое первое дело. Справедливости ради, последнее его совершенно не интересовало. Интересовало другое: какого черта люди не используют по назначению мозги, когда это касается семейной жизни? Отец входил в небольшое число исключений, которые подтверждают правило. И то, в его случае использование мозгов было весьма и весьма условно – начало их с классухой романа, скрытого покровом дурацкой тайны, Кирилл помнил достаточно отчетливо. Да и с мамой, улепетнувшей за океан, серое вещество Вересовым-старшим использовалось сомнительным образом.

Посмотрел на часы. Почти два. Можно было бы озаботиться обедом.

«Ты так обеспокоен едой», – проговорила в его голове Митрофанушка. Тоже достаточно отчетливо, чтобы он буркнул себе под самый нос:

– Ну не тобой же.

И в это мгновение его едва не перекосило.

И-ди-от.

Дошло. То, что крутилось в голове с самой реплики Горелова, дошло. «Планируешь и дальше меня использовать?»

Вот, что зудело и не давало покоя. Вот, что было соотносимо с его собственными мыслями.