Текст книги "Паруса для Марии (СИ)"

Автор книги: Jk Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава 2.8 Пять лет назад в Дувре

В комнате стоял полумрак. Из-за того, что были задвинуты шторы. Из-за того, что за окном шел дождь. Зимин потянулся и посмотрел на часы. Скоро десять. Вместо Маши на ее подушке обнаружил записку. Обещала скоро быть. И понесло же ее куда-то в такой ливень! Михаил улыбнулся. Бизнес-фрау.

Он поднялся, оделся и спустился вниз. Надо найти кухню. Очень хотелось кофе.

Оказалось не сложно. Оттуда доносились грохочущие звуки и чей-то низкий голос, выводящий нечто, напоминавшее пение. От плиты к столу ловко перемещалась высокая дородная дама в очках и в переднике. Руки ее были перепачканы мукой, а сама она, казалось, мало что замечала, кроме миксера в руках. Но это первое впечатление было обманчивым. Едва Зимин показался на пороге, дама, не глядя на него, проговорила:

– Мари велела вас накормить получше, но я пытаюсь сдержаться от того, чтобы не подсыпать вам крысиного яду в шарлотку, герр Зимин.

– И вам доброе утро, – пробормотал под нос по-русски опешивший герр Зимин. Но вслух любезно поздоровался, опасаясь участи Карлика Носа. – Я бы тогда, пожалуй, предпочел только кофе. Не хотелось бы, чтобы вы оказались обвиненной в умышленном убийстве. Могу сварить сам, – он подошел поближе, – чтобы вас не затруднять.

Дама удостоила его, наконец, холодным взглядом, однако не лишенным любопытства. Потом чуть заметно фыркнула и проговорила:

– Нет, я все же вас накормлю. И, боюсь, вашей смерти Мари мне не простит. Присаживайтесь. Вам покрепче или со сливками?

– Покрепче. Думаю, сейчас будет как раз кстати.

Зимин присел к столу. Странная домомучительница стала накрывать завтрак. Знать бы еще, в чем он перед ней провинился? Решив, что это простая ревность преданной служанки своей хозяйк, Михаил отпил кофе. Он был очень горячий, очень крепкий и очень сладкий.

«Неужели все-таки подсыпала яд?» – усмехнулся Зимин.

– Не бойтесь, – будто прочитав его мысли, ответила почтенная немка, – сладкое полезно для мозгов. Если, конечно, у вас нет сахарного диабета.

– Смею вас заверить, я абсолютно здоров. Спасибо за кофе, очень вкусный.

Она повернулась к нему спиной, переливая тесто в форму и отправляя его в духовку. Потом вернулась к столу, убирая с него все до стерильности. Завершив эту сложную процедуру и избавившись от передника, она, наконец, соизволила снова заговорить с ним.

– Фройляйн Зутер! – объявила домомучительница. – И да, я полагаю, вы уже догадались, что я не слишком одобряю выбор Мари.

От неожиданности он удивленно поднял брови и, осознав смысл ее слов, рискнул спросить:

– Вы вообще не видите достойной партии для Марии? Или не одобряете только меня?

– Я вообще не вижу достойной партии для Мари и вас не одобряю в особенности, – она поставила свою чашку на стол напротив Зимина и спокойно села на стул. – Пять лет назад вы превратили ее жизнь в кошмар. Не думаю, что этот раз завершится лучше. К сожалению, сказок не бывает.

Кое-что прояснилось для Михаила. То, что она в принципе не жалует мужчин рядом с Марией, было объяснимо.

– Я согласен с вами, что сказок не бывает. Но стремиться все же надо к хорошему, вам не кажется? – он попытался начать мирные переговоры. Все остальные обвинения непосредственно в его адрес озадачили. Что она может знать? И от кого? Ей могла рассказать Маша, но…

– Что вы имеете в виду, говоря, что я превратил жизнь Марии в кошмар? – не сдержался Зимин.

Немка сделала глоток кофе и холодно окинула его взглядом из-под очков.

– Я полагаю, что если бы Мари считала нужным, то сама бы вам рассказала. Но это, помимо прочего, не в ее характере, – глаза ее вдруг сверкнули, и она добавила: – Зато в моем. Господин Дарт настоял на ее досрочном окончании круиза. Их отношения всегда были довольно сложными. Мари согласилась, но поставила условие, что если вы приедете за ней, он не станет чинить препятствий вашим отношениям, – фройляйн поджала губы и с невозмутимым видом продолжила: – Вы, видимо, задержались немного. Она прождала вас несколько месяцев, хотя круиз давно был завершен. А когда стало очевидно, что вы не приедете, она решила угробить жизнь на эту чертову компанию.

Под взглядом возмущенной дамы Зимин чувствовал себя пятиклассником в кабинете директора. Он подумал о том, что Мари очень повезло. Рядом с ней преданный и искренне любящий ее человек. Требовать от нее объективности было бы наглостью. Михаилу показалось важным, чтобы именно эта женщина сменила гнев на милость.

– Фройляйн Зутер, вероятно, вы имеете основания полагать, что во всем произошедшем виноват лишь я один. Я, уверяю вас, не снимаю с себя вины. Но все, о чем вы только что сказали, было мне неизвестно.

– И вы очень правы, что не снимаете с себя вины! – безапелляционным тоном заявила фройляйн. – Позвольте вам напомнить, что вы старше. Но это не помешало вам воспользоваться ее неопытностью. И исчезнуть из ее жизни на пять лет. Я так и знала, что эта ее поездка в Россию ничем хорошим не закончится. Она приехала назад с тем же взглядом, что и тогда. Но только теперь она еще и курит!

«А вот это слишком!» – возмущенно подумал Зимин. Нет, не то, что Мари «теперь еще и курит». По словам экономки, он оказывался, мягко говоря, редкостной сволочью. Ничего себе, воспользовался…

– Видите ли, уважаемая фройляйн Зутер. Это не я, это она исчезла из моей жизни на пять лет, – Зимин не сдержался и повысил голос. – С чего вы все это взяли?

– Я знаю этого ребенка с четырех лет! – так же не сдержалась немка. – Я не хочу и не буду давать оценку тому, что произошло тогда между вами. Но когда ребенок плачет днями напролет, это всенепременно означает, что у него что-то болит!

– Дурдом какой-то! – буркнул Зимин по-русски, вскочил и стал ходить по кухне, пытаясь успокоиться. Терпение заканчивалось.

Узнать, что Маша плакала целыми днями, было больно. Но его уже несло.

– Ваш ребенок повел себя, как избалованная девчонка! Что ей мешало хотя бы раз позвонить и все объяснить? Про отца, про какие-то там условия… – Михаил заставил себя замолчать.

– Мари кто угодно, но не избалованная девчонка! – взвизгнула почтенная дама. – И как бы она вам позвонила, если господин Дарт отнял у нее телефон? Вы полагаете в том своем ненормальном состоянии, именуемом влюбленностью, девятнадцатилетняя девушка способна запомнить сложную комбинацию цифр?

– Бросьте! Ее что, заточили в башню без окон и дверей? Есть сотня возможностей узнать то, что тебя интересует. Было бы желание! – он перевел дыхание, подошел к столу, оперся на него и посмотрел прямо в глаза экономки. – Я видел, как она гробит свою жизнь на компанию, – он зло усмехнулся. – Она выглядела более чем живой рядом со своим Ральфом.

– О, так вы и о нем осведомлены! – издевательским тоном протянула фройляйн Зутер. – Я тоже считаю, что она могла найти кого-нибудь получше. Но у него есть свои достоинства. К примеру, в отличие от вас, он бывает крайне настойчив.

– Не каждая птица поет в клетке, – негромко сказал Зимин.

Фройляйн фыркнула, но взгляда не отвела.

– Он каждый день бывал у нас в течение целого года после того, как вы с ней… расстались. В ее следующий день рождения он сделал ей предложение. Она отказала. И, разумеется, я вам этого не говорила.

Зимин оттолкнулся от стола и снова стал мерить шагами кухню. Опять остановился, теперь уже на расстоянии от экономки. Он все еще злился. Он все еще не мог понять, что происходит, и из чьей милости он живет в этом доме. Он все еще не слышал главного: Мари дала согласие быть его женой. Не раздумывая. Без сожалений ли? Потому что помнил, ярко и живо, совсем другое.

– У Мари насыщенная жизнь, – он мрачно смотрел на фройляйн Зутер. – Она бегает из-под венца, развлекается с безвестным капитаном у черта на куличках и отказывается стать женой добропорядочного бизнесмена. Я должен радоваться, что в этом списке оказываюсь удачливым замыкающим. Или нет?

Фройляйн непонимающе уставилась на Михаила и некоторое время молчала. Потом громко хохотнула, но и этот всплеск веселья закончился в одно мгновение. Она прищурилась, будто даже сквозь линзы очков плохо видела, и проговорила абсолютно серьезно:

– Первый и третий пункт вашего обвинения можно объединить в один. Это от Ральфа Ригера она сбежала пять лет назад.

– Так же, как второй и четвертый, – пробормотал удивленный Зимин и рявкнул: – Бред какой-то!

Это была заключительная вспышка его гнева. Он подошел к столу, сел и долго смотрел в свою полупустую чашку.

– Согласна. Бред, – через некоторое время проговорила экономка, тоже раздумывающая над чем-то. – Свидетельницей этого бреда я являюсь последние пять лет, и он меня совсем не радует. Так с чего бы мне относиться с симпатией хоть к одному из вас? Ни вы, ни Ригер счастливой ее не сделали.

– Я хотел жениться на ней пять лет назад. Она не позволила. То же я собираюсь сделать и теперь. И она согласилась.

Он потер лоб, будто это могло развеять дурацкие мысли. Она не пошла замуж за Ральфа, когда тот настаивал. Не пошла. И будет его, Зимина, женой. Теперь обязательно!

– Вот как? Тогда объясните мне, пожалуйста, зачем? После всего, что вы сейчас сказали – зачем вам это нужно?

– Тоже станете предлагать деньги, чтобы я отступился? Это такая национальная традиция?

– Боюсь, господин капитан, я все же зарабатываю несколько меньше вас, чтобы что-то вам предлагать, – немка нахмурилась. – Все, что я могу, это надеяться, что чудо все-таки произойдет. В противном случае Мари точно доведет себя до сумасшедшего дома. Она бывает очень упорна. В прошлый раз господин Дарт всерьез задумывался об обращении к психологам.

Зимин мрачно посмотрел на женщину.

– Простите меня, фройляйн Зутер. Я не должен был срываться на вас. Но я не знаю, что в действительности произошло пять лет назад. И, откровенно говоря, не до конца понимаю, что происходит теперь. Мне все время кажется, что Мария что-то не договаривает. Но могу уверить вас, что я люблю ее. И для меня важно, чтобы она была счастлива.

– Это у вас обоих не любовь. Это у вас обоих болезнь. А то, что Мари скрытна – так это не без вашего участия. Вы слышите этот кошмарный запах?

Что-то горело. Вероятно то, что было в духовке. Кажется, Михаил совершил еще один грех. Он определенно сбился, который по счету.

– Скажите, у меня есть хотя бы небольшой шанс завоевать ваше расположение?

Фройляйн Зутер недоуменно уставилась на него:

– А зачем вам мое расположение? Добивайтесь расположения Мари, если вдруг и правда… любовь.

После этого она проследовала к духовке и выключила ее.

– Надеюсь, вы любите овсянку? – мимоходом бросила она. – Раз уж с десертом не сложилось.

– Люблю. Но сегодня от нее откажусь. Спасибо за кофе, – Зимин поднялся, аккуратно придвинул на место стул. – Приятно было познакомиться, фройлян Зутер.

Он слегка кивнул и вышел из кухни.

Немка пожала плечами и проворчала:

– Болван! Еще и обиделся!

Ливень. Мари любила ливни. Любила протягивать ладони дождю и чувствовать, как капли бьются о кожу. Так и теперь, по-детски высунула руку из окна автомобиля и смотрела, как с неба падает вода. Холодное лето. Холодное, а внутри нее поселилась тысяча солнечных зайчиков. Вот так. Всего-то за два дня, во время которых она успела понять, что все в ней живо – и ее память, и ее любовь. Восхитительно холодное лето.

Она ехала в офис Дональда не потому, что ей это было нужно, как прежде, а вопреки тому, что все это вдруг сделалось ненужным. Она потеряет DartGlobal. И от этой мысли становилось легче дышать. Со вчерашнего вечера. Потому что тогда, когда Миша проговорил по-русски такое простое «Машка, все потом», она вдруг решилась – поверить. По-настоящему, до конца. Безо всяких оговорок и сомнений. Все остальное было не в счет.

– Ну, наконец-то! – буркнул Дональд, едва она вошла в офис.

– Зачем было поднимать меня в такую рань? – Мари отряхнула мокрые волосы. – Компанию это уже не спасет. Я все решила. Избавляемся от активов, за их счет гасим долги перед банками, рассчитываемся с акционерами, ликвидируем юридическое лицо и становимся свободны. Каков план?

– Потрясающий. Кофе будешь?

– Нет, спасибо, я спешу.

Дональд озадаченно посмотрел на нее и тихо сказал:

– Боюсь, что поговорить нам все же придется. Серьезно и долго.

– Я не готова к длинным разговорам, потому лучше все-таки серьезно, но коротко. Что там у тебя?

– Как скажешь, – Дональд подошел к своему столу и взял папку. – Вот здесь то, о чем ты просила после пожара. Все, что мы могли, мы сделали.

Она замерла и перевела взгляд на адвоката.

– Результаты?

– Ральф Ригер.

Мари вздрогнула. В глазах ее было неверие – да и как можно было в это поверить?

Покупка БалтТраста – это одно. Но «Клелия»…

«Я мечтаю увидеть «Клелию» и тебя капитаном на ней».

Может быть, все просто?

Мари побелевшими губами прошептала:

– Но… зачем?

– Не спрашивай, пожалуйста, – отмахнулся Дональд. Конечно, «зачем» – ей и самой слишком хорошо известно, к чему углубляться? Он вручил ей папку. – Хватит, чтобы размазать его по стенке. Мы можем пустить это в ход в любой момент, как только скажешь.

Проблема была в том, что Мари не была уверена в том, что готова «пустить это в ход».

– Есть еще кое-что, о чем ты должна знать, – вдруг добавил Дональд. Сказал так, будто с обрыва шагнул в пропасть.

– Ты полагаешь, этого недостаточно?

– Полагаю, что в свете того, кто сопровождал тебя на презентации нового лайнера, это окажется важнее пожара. Относительно… пакета фотографий из Дувра.

Мари сглотнула и медленно кивнула.

– Хорошо, я слушаю.

– И все-таки кофе… с коньяком, давай?

Она любила ливни. Да, она любила. Промокла до нитки и продолжала любить. Крыльцо чужого офиса. Знакомая много лет улица. Рыдания, замершие в груди – если она и промокла, то не от слез. Вдох – выдох.

Потом такси. Бесконечная дорога по городу. Чуть не поскользнулась на тротуарной плитке. Туфли дурацкие. Каблуки. Никаких больше каблуков. Потом лестница. Комната. Балкон. Миша.

– Я тебя люблю, – голос был охрипшим, будто она простудилась.

Он улыбнулся, услышав ее признание, и поднялся к ней. Притянул к себе. Поцеловал.

– Я тоже тебя люблю. Чего тебе дома не сидится в такую погоду? Не хватало еще, чтобы ты простудилась.

«Домомучительница живьем съест», – весело подумал он.

После милой беседы с милой фройляйн Зутер Михаилу безумно хотелось коньяка. Просить у экономки не стал. Наверняка, за это он будет сразу отправлен на костер.

Побродив по дому, он обнаружил кабинет, в котором оказался небольшой бар. Плеснув в бокал ароматный напиток, Зимин залпом выпил. За окном по-прежнему хлестал дождь. Прихватив в кабинете какую-то первую попавшуюся книгу, он пошел на любимый балкон госпожи д'Эстен. Расположившись в кресле, приготовился читать.

Влетевшая Маша была смешной и трогательной: мокрая, растрепанная, охрипшая.

– Не понимаешь? – спросила она. – Я тебя совсем-совсем люблю.

– Чего ж непонятного? Ты меня совсем-совсем любишь. Что случилось?

Мари моргнула и вдруг, сама того от себя не ожидая, бросилась ему на шею. Отчаянно колотившееся сердце мешало дышать.

– Прости меня, пожалуйста, – прошептала она ему на ухо.

Михаил озадаченно прижал ее к себе.

– Маш, все в порядке? За что я должен тебя прощать?

– Я тебе не верила. Все это время я не верила тебе ни минуты. Любила и не верила. Хотела верить – и не могла. Потому что… Я думала, что…

Мари медленно отстранилась и тихо проговорила:

– Нам нужно зайти в комнату, я очень замерзла. Там поговорим.

– Давай поговорим, – Михаил перестал улыбаться и прошел в комнату.

Настроение Марии и разговор с фройляйн Зутер на кухне заставили подумать, что ничего хорошего его не ждет.

Она села в кресло, тяжело вздохнула и сказала:

– Я была у Дональда. Рассчитывала обсудить продажу компании. Обсуждение вышло… занимательным. Скажи, пожалуйста, ты помнишь тот день в Дувре? Почта, пляж, за́мок?

– Да, – коротко кивнул Михаил. Он встал напротив нее, сложив руки на груди, и ждал продолжения. Вряд ли без ее помощи он сможет понять, как связаны продажа компании и день, который они провели в Дувре.

Мари опустила глаза и сцепила пальцы – те дрожали. Опять. Почему-то они дрожали только в его присутствии.

– Через два месяца после окончания рейса отец принес мне конверт с фотографиями. На этих фотографиях были мы с тобой в тот день. Там было все или почти все. Он сказал, что ты шантажировал его этими фото, собираясь придать их огласке. У нас и так был скандал на скандале – после моего побега со свадьбы. А эта история… едва ли закрепила бы за мной хорошую репутацию.

Мари резко подняла голову и посмотрела на Зимина.

Репутацию? Все, что ее волновало – репутация? Так волновало, что она даже не попыталась хоть немного подумать.

В один шаг он приблизился к ней вплотную и оперся руками на спинку кресла, нависнув над ней.

– Как ты могла поверить в подобную чушь? – негромко, сдерживая себя, спросил Михаил. – Где бы я, по-твоему, стал искать фотографа в Дувре? И с какой целью мне это делать, если тогда я даже не догадывался, кто ты такая? Маша! Вспомни! Ты сама пришла ко мне, позвала в город. Мы были вместе все время. С самого утра. Scheie!

Он оттолкнулся от кресла и отошел от нее.

Мари коротко кивнула. Он был прав. Она же вела себя, как идиотка, все это чертово время.

– Я знаю! – голос хриплый – неужели все-таки простудилась? – Я виновата. Но тогда все это казалось правдоподобным. Два месяца мне внушали, что тебя интересовало мое состояние. Я запуталась. Впрочем, меня всегда было легко запутать, ты же помнишь обстоятельства нашего знакомства. Это меня не оправдывает. Но факт остается фактом. Я считала, что эти фото были сделаны по твоему заказу. Пять лет я думала, что ты меня предал. И пыталась с этим жить.

Михаил не смотрел на нее.

– Конечно, именно твое состояние меня и интересовало! Когда я носился с твоим дурацким шлейфом, в «Каперне», в Дувре. Ладно, черт с ним… – он резко обернулся к Марии и пристально посмотрел на нее. – Но почему ты продолжала молчать? И при этом согласилась выйти за меня замуж. Ты собиралась жить с такими мыслями рядом со мной? Как?

– В Кронштадте ты меня поцеловал. Мне, как всегда, напрочь отшибло мозги. Если помнишь, это я напросилась в твою квартиру. И это я пыталась с тобой объясниться. А когда… когда ты отправил меня в гостиницу… я засомневалась в здравости своего рассудка – все выглядело так, будто этот проклятый конверт я придумала. Я решила считать, что ты попытался мне отомстить за то, что я уехала. Так было проще.

Куда уж проще. Михаил хмуро смотрел на нее. Все-таки королева, даровавшая себя предателю и мстителю.

– Ты замерзла, – сказал он, наконец, после долгого молчания. – Тебе не помешает горячая ванна. А я попрошу фройляйн Зутер заварить тебе чаю.

– Я не хочу чаю, – пробормотала Мари, а потом резко воскликнула: – Господи, да как же ты не поймешь! Я… мне было страшно! До вчерашнего вечера, мне было страшно. Так страшно, что ты представить себе не можешь. И я ничего не могла с собой поделать – я люблю тебя больше всего на свете. С того самого момента, как увидела тебя на «Анастасии». И вчера будто бы все вернулось, понимаешь? Ты все вернул.

Михаил смотрел на Марию. Он не мог злиться на нее, не хотел упускать шанс, который им выпал, позволив старым обидам воскреснуть. Иначе он точно будет кретином.

– Маш! – Зимин подошел к ней. Сел на подлокотник кресла и прижал ее к себе. – Глупая ты. Чего ты боялась? Сказала бы еще в Петербурге: «Гад ты, Зимин!» Все бы и выяснили, – он поцеловал ее в макушку. – Может, все-таки ванная и чай? Еще заболеешь… Возись потом с тобой, – улыбнулся Михаил.

В его руках она успокаивалась. На предложение идти в ванную она только отмахнулась и сбивчиво продолжила:

– Если бы я заговорила об этом тогда, это бы значило, что все действительно было. Я предпочитала не помнить. И после прошлой ночи поняла, что мне, в сущности, все равно. А утром Дональд мне все рассказал. Ральф тогда через него организовал слежку, потому что беспокоился обо мне. А потом воспользовался этими фото, чтобы я… разочаровалась.

– Забыть легче, я знаю. Но мы оба виноваты в том, что все произошло именно так. Только как теперь жениться на тебе, – он усмехнулся, – чтобы ты не обвинила меня в очередной погоне за приданым?

– А ты гоняешься за приданым? – Мари зажмурилась, прижавшись к нему. – Тогда тебе лучше поискать другую невесту. Мои позиции в рейтинге богатых невест резко пошатнулись.

– Нет, другая мне точно не нужна, – Михаил вздохнул. – Придется смириться с тем, что ты теперь небогатая невеста.

– Нет, ну совсем в нищенки меня записывать рано, конечно, – проворковала она и тут же безо всякого перехода сообщила: – Это по приказу Ральфа устроили пожар на «Клелии».

Зимин удивленно взглянул на нее.

– Зачем?

– Видимо, его тоже не устраивало, что я много работаю.

– Давай поищем другие варианты избавить тебя от работы, – Михаил наклонился к Марии и поцеловал ее в губы.

Мари обвила руками его плечи, отвечая на поцелуй. А потом отстранилась и прошептала:

– И все-таки… зачем ты поцеловал меня в Кронштадте?

– Захотелось. Мне очень сильно захотелось тебя поцеловать.

– Странно! Это после того, что я устроила на ролкере? – Мари хихикнула и заглянула в его глаза. – А замучила я тебя тогда, да?

– На ролкере ты сама себя замучила, – усмехнулся он и добавил по-русски: – И устроила настоящий цирк.

– Из тебя плохой клоун, – так же по-русски ответила Мари и сама испугалась.

Михаил открыл было рот, но тут же его закрыл. В голове вихрем промчался набор красочных слов. Он попытался облечь все пришедшее в голову в культурную форму. Сложная словесная конструкция превратилась в одно-единственное слово.

– Круто… – пробормотал Зимин.

– Я объясню, – пискнула Мари и тут же замолчала. Вместо слов она потянулась к его лицу и поцеловала в щеку.

– Подслушивать нехорошо, госпожа д'Эстен, – рассмеялся он.

– Если бы я не подслушивала, господин Зимин, мы бы еще пять лет с вами друг от друга бегали, – сказала она.

– Бегала преимущественно ты.

Он был прав. Можно сколько угодно искать оправдания, но он был прав. Потому она просто сказала:

– Первое, что я сделала, когда меня выпустили из-под домашнего ареста, это записалась на курсы русского языка. Не думала, что это мне так пригодится. Слушай, зачем ты меня обнимаешь, ты теперь тоже мокрый!

– С тобой я готов разделить любые неудобства, – улыбался Михаил.

Она смотрела на его улыбку, чувствуя, как от счастья сжимается сердце. Впервые за пять лет все стало… просто.

– Давай не будем беспокоить фройляйн Зутер. Если честно, я надеюсь, что она уже ушла к себе… А чай заварить я и сама в состоянии. Представь себе, я не только русский выучила. Пойдем в душ.

– Нет, только ванна. Горячая. И не вздумай со мной спорить!

Михаил взял ее за руку и потянул за собой.

Но, по правде сказать, Мари точно не собиралась спорить. Планы на ближайший час оформились в совершенно определенную идею, и, на ходу дергая застежку на джинсах, она сказала:

– У меня там только один халат. И гель для душа – ванильный.

– Если ты думаешь, что меня это остановит, то ты очень сильно ошибаешься, – хохотнул Зимин, стягивая с себя футболку.

– Я рассчитывала на то, что не остановит, – ответила она в тон, открывая кран, а потом обернулась к нему и просто произнесла: – Мне никогда в жизни не было так хорошо. Даже пять лет назад. Правда.

Михаил прижал ее к себе, приподнял над полом, стал целовать ее лицо, губы. С каждым поцелуем все сильнее и дольше. Отвлекся на минуту и прошептал:

– Я люблю тебя и сделаю все, чтобы тебе всегда было хорошо.

– В таком случае, можешь начинать прямо сейчас, – сказала и покраснела, а руки уже искали ремень его брюк.