сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Гермиона ворвалась в библиотеку маленькой грозовой тучей, наэлектризованной до самых корней волос. По пути сюда она успела придумать для Дафны Гринграсс множество неприятных проклятий, но вряд ли это хоть частично удовлетворило клокочущую ярость внутри. Более того — если бы все ее раздражение вдруг обратилось в нечто материальное, все книги рядом воспламенились бы и выгорели всего за пару секунд, подобно спичкам.
Но Гермиона слишком любила книги. Потому заставила себя глубоко вдохнуть успокоительно-сладкий аромат старого пергамента и ветхих страниц; сосчитать до двадцати, выравнивая сбившееся дыхание. И ожесточенно прошептать:
— Пустоголовая стерва!
К счастью, кроме нее, поблизости не было никого, кто мог бы оценить весь масштаб ее падения. Пожалуй, подобные темные, недостойные чувства завладевали Гермионой только из-за Лаванды Браун, так бесстыдно висевшей на шее Рональда еще с шестого курса, стоило тому стать вратарем гриффиндорской команды и нарастить парочку мышц. Однако те чувства — ничто по сравнению с тем, что Грейнджер испытывала ныне. Ревность жгла ее изнутри струями лавы. И разум, подкидывающий туда бесполезные ведра с водой в попытках указать на беспочвенность подобных переживаний, проигрывал с явным отрывом.
Собственно, слова Гринграсс не стали для Гермионы откровением. Что уж там. Проклятый Малфой и сам без устали напоминал о том, что считает ее скучной заучкой с вороньим гнездом вместо волос (куда он, между прочим, с таким наслаждением зарывался в минуты их близости), а мелкие препирательства не имели никакого значения сейчас, когда их отношения столь сильно переменились.
Но… переменились ли?
Ответ Малфоя и последующее молчание задели ее. Сильнее, чем Гермиона собиралась признаваться даже самой себе. И вместе с тем осознавала, что не может винить Драко за смятение, когда не уверена, как поступила бы, окажись на его месте. Тогда почему так неприятно ныло в груди, стоило только вспомнить его жалкие увертки? На что она вообще рассчитывала? Каких слов от него ждала? Уж точно не правды…
Почему вы скрываетесь?
Вопрос Джинни навязчивым червячком закопошился в голове, возможно собираясь бередить душевное спокойствие так долго, пока не найдет необходимых ответов. А их не имелось. Только понимание: Драко Малфой ей не принадлежал. Никогда. Сама мысль казалась какой-то непривычно дикой и чрезмерно смелой, ведь они даже не обсуждали границы своих странных взаимоотношений.
Гермиона мысленно встряхнула себя за плечи, наугад выхватывая с книжной полки толстый фолиант, где рассчитывала найти забвение на ближайший час. Решительно кивнув собственным мыслям, она опустилась на одну из скамей, погрузилась в чтение. Посвященное отнюдь не магическим рунам, не нумерологии, но загадок ей хватало и в личной жизни, так что привередничать Грейнджер не стала.
Она пролистала пару страниц, честно пытаясь вчитываться в закрученные предложения, и почти достигла желаемой цели, когда расслышала свист — пронзительный крик совы. Не успела Гермиона поднять голову, как на стол прямо на раскрытую книгу с шумом упало нечто розовое в форме сердца.
— Что за?..
Она нахмурилась, огляделась по сторонам, но не обнаружила в помещении никого, даже мадам Пинс, которая наверняка бросила бы неодобрительный, суровый взгляд вслед шумной птице, и только после взволнованными пальцами взяла нечто подозрительно напоминающее…
«Стань моей Валентинкой на торжественном вечере.
Гермионе Джин Грейнджер от тайного поклонника»
Только вот у нее не было тайных поклонников, разве что…
Она притянула бумажку к лицу, вдохнула поглубже сладковатый запах миндаля и горького шоколада. До невозможности глупо. Иррационально. Но…
Грейнджер улыбнулась, чувствуя, как внутренности обволакивает успокоительное тепло. Вместе с тем смутное сомнение, заставляющее нервно покусывать нижнюю губу. Они ведь только час назад обсуждали треклятый праздник, когда она так яростно осуждала глупые традиции и провела длинную историческую лекцию, жестоко высмеяв всех, кто поддался всеобщему помешательству. Ее мнение осталось прежним. Но…
Делало ли это из нее ужасную лицемерку сейчас, когда Гермиона вот уже в четвертый раз подносила бесполезный клочок к носу и перечитывала незамысловатое послание, напрочь позабыв о желании проскочить этот день, не усложняя, не анализируя. Потому что знала: в праздники люди склонны перекрашивать реальность налетом волшебства и горько обманываться. Но…
К черту все «но». В глубине души она уже себе призналась, что хочет верить: случившееся с Драко в Рождество было настоящим. Как и все после.
— Так и знал, что найду тебя здесь.
Гермиона вздрогнула, почувствовав, как затылок обжигает чужое дыхание, и прежде, чем она успела развернуться, кто-то ловко вытянул из ее волос перьевую ручку, затем оперся руками на стол, где лежала раскрыта книга.
— Ох, Мерлин… — оторвав взгляд от длинных изящных пальцев, она приподняла голову на нависшего над ней Малфою, встречаясь с ним глазами.
— Нет, Грейнджер, всего лишь я. — Ей могло и почудиться, но он нервничал, пытаясь угадать ее реакцию, и, постукивая пальцами по поверхности стола, тщательно подбирал слова. Вдруг он наклонился так, что кончики платиновых волос почти коснулись ее щек, и нерешительно начал: — Кажется, нам надо поговорить о…
Но она не стала слушать, нетерпеливо потянувшись вверх, навстречу его губам.
И, похоже, застала Драко врасплох: он не отвечал целых пять секунд, пока она, растратив терпение, не укусила его за нижнюю губу. Тогда он обхватил ее шею пальцами и, углубляя поцелуй языком, сжал грудь. За месяц Малфой успел узнать о многих ее слабостях, включая точку под ухом, куда проник его низкий шепот:
— Значит, ты не злишься?
В качестве ответа она откинулась на спинку стула, вытягивая шею навстречу, рассчитывая, что он правильно истолкует ее желание и оставит на коже череду влажных следов.
…от тайного поклонника.
Он заставил Гермиону тихо простонать, проведя губами вдоль ключиц, и еще ниже — расстегнув зубами верхние пуговицы ее одежды.
Вероятно, в любое другое время нечто настолько бесстыдное в пределах библиотечной тишины, в окружении древних книг, показалось бы Гермионе немыслимым святотатством, однако сейчас она была слишком счастлива, чтобы волноваться по мелочам.
Поэтому перехватила руку Малфоя и направила ее вниз, между бедер, где его теплая ладонь легла поверх ее нижнего белья, вырвав из уст Гермионы прерывистый вдох. И выдох, когда он провел языком по шее, добрался до плеч. Она требовательнее прижалась к его щеке, чувствуя, как пальцами он сдвигает в сторону тонкую ткань белья, заставляя нетерпеливо ерзать на жесткой поверхности стула и раздвинуть ноги.
Еще один глубокий поцелуй обрушился на ее приоткрытые губы, но Малфой оборвал его прежде, чем она успела ответить.
— Что это за хрень?
Смысл его слов добрался до затуманенного желанием разума не сразу, но грубый тон прокатился по ней холодной волной, заставившей присмотреться к его помрачневшему лицу. Драко с отвращением изучал валентинку, все еще лежавшую рядом с раскрытой книгой.
Валентинку, которую — теперь совершенно очевидно — не посылал.
Она оттолкнула от себя Малфоя, вскочила с места, поспешно поправляя одежду дрожащими пальцами.
— От кого это, Грейнджер?
— Неважно, — уклончиво бросила она. От пережитого унижения горели щеки и щипало в глазах. Так что она отвернулась, пытаясь справиться с волной разочарования и верхними пуговицами, не поддающимися непослушным пальцам.
— В смысле «неважно»? — распалялся Малфой за ее спиной.
Гермиона дернула плечом, куда в следующую секунду опустились его ладони, резко развернув ее тело к себе.
Но ведь послание пахло им… Она бы никогда не спутала его запах с чем-то еще. Если только…
— Грейнджер, ты знаешь, кто это послал?
Если только бумагу не надушили Амортенцией.
— Не твое дело, Малфой! — выкрикнула она, гневно отстраняясь от его прикосновений.
Мерлин… какая же я дура…
Он отошел на шаг, и Гермиона заметила, как дернулся уголок его сжатых губ, и почти физически ощутила, как воздух вокруг него заполняется чем-то холодным, колючим.
— Какой-то придурок посылает тебе подобную хрень, а ты говоришь… — он передразнил ее тон: — «Не твое дело, Малфой!»?
— Именно! — подтвердила она, возмущенная собственной наивностью всеми фибрами души. А еще больше — свалившейся правдой. — Ты ясно дал понять, что нас связывает лишь организация торжественного вечера. Так с какой стати тебя возмущает, что какой-то придурок догадался сделать хоть что-то?
— Так ты все-таки злишься? — он раздраженно развел руками, потер переносицу. — Послушай, я как раз пытался обсудить случившееся с Гринграсс, но ты мне не позволила.
Гермиона фыркнула.
— Что именно ты хотел обсудить? Как жаловался на меня всему слизеринскому факультету? Собирался сжечь мои ужасные волосы? — она проигнорировала его попытку заспорить. — О, или хочешь обсудить свои отношения с Гринграсс? Твой опыт? Мужественность?
— Хватит нести эту чушь, Грейнджер! — его брови гневно взметнулись, и на какой-то миг ей почудилось, что он пытается сказать нечто способное разрушить ее сомнения. Нечто важное. Она этого ждала, но не получила. — Послушай, между мной и Гринграсс никогда ничего не было, — он тяжело вздохнул. — Она оказалась рядом, когда я был чертовски пьян, и мы переспали, — он отвел взгляд. — Пару раз. Но не моя вина, если она восприняла это слишком серьезно.
«Звучит знакомо. Не правда ли?» — язвительно усмехнулся тоненький внутренний голосок.
— Вполне в твоем духе, — холодно произнесла Гермиона, выдавив смешок. В мыслях он звучал уничтожающе, на деле же — жалко и обиженно.
— И как это понимать? — нахмурился Малфой после недолгого молчания.
— Неважно, — отмахнулась она. — Забудь.
Затем, вернувшись к столу, принялась поспешно собирать вещи со стола и шумно захлопнула книгу. Драко остановил ее, схватив за запястье, и грубо развернул к себе.
— Оставь в покое чертовы книжки, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Мы не закончили.
— Отпусти, — дернув плечом, потребовала она, но его хватка стала еще крепче.
Она трижды прокляла его в мыслях, но чертов Малфой даже не дрогнул.
— Да что с тобой не так? — прошипел он. — Несколькими минутами ранее тебе мои прикосновения нравились. А сейчас пытаешься обвинить меня, после того, как я увидел эту дрянь? — он с омерзением кивнул в сторону злосчастной бумажки. — Что ты скрываешь?
— Ты — чертов идиот! — ее щеки гневно запылали. — Я думала, ее послал мне… — она прикусила язык, проглотив громкое «ты», и заметила на лице Драко вопрос, почти догадку. Еще секунда, и оно могло перевоплотиться в понимание, чего Гермионе совсем не хотелось. — Я думала, у того, кто ее послал, по крайней мере хватило смелости пригласить меня лично, открыто, как поступают все нормальные люди!
Он наконец отпустил ее, отступил на шаг.
— Значит, теперь ты обвиняешь меня в ненормальности? Не удивлюсь, если ты уже составила детальный список с кандидатами, упорядочила его и записала столбиком все плюсы и минусы. На каком я месте, Грейнджер? Предпоследнем? Вписала меня сразу после недоумка Уизли?
— Тебя там вообще нет, — заявила Гермиона, дрожа от злости. — Ты самый несносный, бессовестный, бездушный придурок из всех мне известных!
— А ты непомерно сложная, упрямая ведьма с неизлечимым синдромом отличницы!
— Бедняжка, — жалостливо протянула Гермиона. — Может, попросишь Макгонагалл освободить тебя от моего дотошного общества?
— Может, и попрошу!
— Вот и убирайся! — крикнула она, указав рукой на дверь. — Хоть к ней, хоть к Гринграсс — мне все равно!
— С удовольствием, — прошипел он ей в лицо. — Лишь бы подальше от тебя!
— Ну и отлично! — Она отвернулась от его злобного взгляда.
— Прекрасно! — Он зашагал прочь.
Гермиона вздрогнула, расслышав хлопок массивной двери, приобняла себя за плечи, безуспешно сражаясь с подступающими слезами. После чего направила волшебную палочку на злосчастное послание и произнесла:
— Инсендио!
***
— Инсендио!
Заклинание уничтожило последний декоративный цветок на стене слизеринской гостиной, но злость Малфоя ничуть не стихла. Пожалуй, спали он всю безвкусную мишуру, развешенную им же по замку, а следом и таинственного поклонника чертовой Грейнджер — все равно не поможет.
Мерлин знал, о чем думала эта упрямая ведьма, она избегала его весь вчерашний день и утро, наполненное предпраздничной суетой и невыносимой головной болью от похмелья. У Драко имелось достаточно свободных часов, чтобы взвесить ее слова, брошенные в гневе; вспомнить то, какой уязвленной, расстроенной она выглядела после. И он думал, анализировал. Только не мог понять. Разобраться тогда, сразу, ему мешали злость и всепоглощающая ревность, сейчас — невозможность спросить напрямик.
Грейнджер старательно избегала выходить на человеческий контакт, так что оставалось строить туманные предположения, среди которых, если и крылся смысл, то ускользал под гнетом злости. И чего-то липкого, напоминающего сожаление. Не к чему-то конкретному. Скорее, в целом.
Если подумать, в последнее время близость Гермионы стала настолько естественной, что он в каком-то смысле забыл, как обстояли дела месяцем ранее и как пусто было в комнате по утрам. Особенно когда его спальня все еще пахла ею. Простыни, одежда, общая гостиная… Кажется, запахом карамели пропитался весь замок и окружающий лес.
Поэтому Драко чувствовал себя так, как если бы его ограбили.
Еще одно заклинание слетело с его волшебной палочки и сбило со стены крылатое чудовище, угрожавшее ему стрелой.
Грейнджер не имела никакого права заканчивать все так бездарно. Или выглядеть столь уязвленной из-за собственных глупых выводов. И, возможно, не смотри она с таким разочарованием, он бы нашел что сказать. Может, смог бы объяснить, как сильно она ошибалась насчет него, Гринграсс и всего остального. Кто знает, не исключено, что тогда не пришлось бы сидеть одному за день до Дня всех влюбленных в опустевшей гостиной и обстреливать заколдованных амуров.
Хорошо хоть рядом не было никого, кто мог оценить масштабы его морального падения…
Будто привлеченная его неосторожными мыслями, дверь слизеринской гостиной открылась, впустив Пэнси: с искренне-счастливой, в то же время самодовольной улыбкой на губах. В руках она держала огромный букет из длинных красных роз, чарующее благоухание которых заполнило собой все подземелье. Если как следует приглядеться к цветам, еще можно заметить коробочку с темным шоколадом и клочок розовой бумаги.
Драко едва не задохнулся от недовольства.
— Что с твоим лицом? — брезгливо поинтересовалась Паркинсон, не переставая при этом излучать сокрушающие волны счастья. — Можно подумать, ты с самого утра целовался с толпой дементоров.
— Если бы, — пробурчал Малфой, отведя затравленный взгляд к камину.
И даже не успел запротестовать, когда Пэнси, к его ужасу, присела рядом, удобно устраивая на нем благоухающий букет.
— Я заинтригована. — Она пристально уставилась в его глаза.
— Вообще-то, это личное. — Он хотел отстраниться, но тяжелые розы, лежавшие прямо на его мантии, не позволили.
— О, — протянула между тем Паркинсон, словно не замечая его отчаянных попыток к бегству. — Личное, значит… — ее улыбка сделалась коварной, как у хищной кошки, поймавшей глупую мышь. — Неужели проблемы с Грейнджер?
— Откуда ты?.. — и тут он понял: — Без обид, но я скормлю твоего парня драконам.
— Блейз мне ничего не говорил, — покачала она головой. — Драко, я знаю тебя всю жизнь, а это слишком долго, чтобы не заметить очевидного. — Пэнси выбрала одну из шоколадных конфет и неторопливо положила ее в рот. — А еще на прошлой неделе ты нацепил на запястье резинку для волос. Женскую. С блестящими звездочками.
Черт.
Он почувствовал, как жар приливает к щекам.
— Почему ты мне не сказала?
— И испортить все веселье? — она прыснула и выбрала еще одну конфету. — Ты ходил с ней весь день. Ума не приложу, как остальные не заметили…
— Я не про резинку. Я про… Грейнджер.
Она вздохнула.
— Мой ответ остается прежним, — она закатила глаза и под его вопросительным прищуром снизошла до пояснений: — То, как ты на нее смотришь; как часто нарочито-растянуто произносишь «Грейнджер»; восторженно улыбаешься, когда прилюдно выводишь свою тайную, — она изобразила в воздухе кавычки, — возлюбленную из себя… Драко, я могла бы продолжить до утра, но, надеюсь, суть ты уловил.
Паркинсон потянулась за очередной конфетой, давая ему время переварить услышанное и справиться с подступившим смущением.
— И ты не попытаешься сказать, что я сошел с ума? — уточнил он после минутного молчания.
— А должна? — она удивленно вскинула бровь. Он неуверенно кивнул, пораженный ее равнодушием. — Что ж, ты всегда был склонен к излишнему драматизму.
