сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
И, словно по ее велению, в окно влетела взъерошенная сова, сделала быстрый круг над всем помещением, приземляясь на веточке елки, где стояла Грейнджер. В клюве птицы был конверт, который та быстро взяла у совы и распечатала. Затем присела под елкой, грустно опустив голову.
— Хагрид не придет, — сухо произнесла она. — Будет отмечать с братом.
Сова тем временем улетела, оставив в украшенном Большом зале только их двоих. Драко уже собрался сказать по этому поводу нечто колкое и саркастичное, когда заметил, что губы Грейнджер обиженно подрагивают, а в глазах блестит влага.
— Черт, Грейнджер, вздумала потоп устроить? — растерялся Малфой, но вместо ответа она просто приобняла себя за колени.
Мысли в его голове устроили своеобразное голосование: часть была за то, чтобы незаметно скрыться с места, другая — активно протестовала. Бесспорно выигрывала первая, и Драко даже оглянулся на пустой коридор, сделал несколько тихих шагов по направлению к двери, осознавая, что здесь ему делать больше нечего. Затем остановился, вызвав недовольный гул голосов в собственной голове, и направился к Грейнджер с легким ощущением правильности где-то в районе грудной клетки. Все дело в Рождестве. Определенно. Никаких других причин для столь необдуманных действий не было.
— Почему ты плачешь?
— Потому что мне грустно! — она опустила голову на сложенные руки, скрывая лицо за волосами.
— Отличная причина, но… — Он сделал еще несколько осторожных шагов в ее сторону. С недовольно-серьезной Грейнджер можно было договориться, со злой — поспорить, грозную же — довести до криков и добить насмешками. Однако что делать с этим неопознанным плачущим комочком — никаких идей не было. Пришлось импровизировать. — Это из-за того, что твой вели… Хагрид не пришел?
Она с остервенением покачала головой, всхлипнула, прежде чем вскрикнуть:
— Потому что это самое ужасное Рождество в моей жизни!
— Ну вот, хоть в чем-то мы согласны, — тихо проворчал Драко, настороженно следя за Грейнджер. Что-то подсказывало ему, что причина кроется где-то поглубже рождественской мишуры. Раз уж дошло до такого.
— Потому что все было напрочь испорчено еще с самого начала! — неожиданно взорвалась она. — Потому что, как бы я ни старалась, все всегда идет не по плану! Все эти глупые гирлянды, волшебный снег… — она неопределенно замахала рукой в воздухе, призывая взглянуть на потолок, откуда сыпались радужные снежинки, тающие где-то на середине пути. — Весь этот мусор! — еще один всхлип и взмах руки — на этот раз в сторону остролистов. — Потому что ты был прав! — вздохнула с особой безысходностью. — И никому, кроме меня, этот праздник не нужен! Не знаю, с чего я вообще решила, что все это как-то изменит действительность и факт того, что я вынуждена торчать в Хогвартсе, потому что родители меня даже не помнят!
— Что? — еще сильнее растерялся Драко. — Как это понимать?
— Обливиэйт… — сдавленно прошептала Грейнджер.
Кусочки мозаики постепенно складывались в целостное изображение, и пусть многие детали все еще были для Малфоя загадкой, услышанного было достаточно, чтобы составить общее впечатление о причинах Грейнджер и даже приземлиться рядом в качестве слушателя. Не самого чуткого, но на данный момент — единственно-возможного.
— В последний раз, когда я пыталась вернуть им память, видела наше прошлое рождество, — произнесла она. — Не знаю… мне просто хотелось ощутить хоть какое-то подобие… нормальности. И, кажется, я слегка увлеклась…
— О, чертовски большое преуменьшение, — протянул Драко, вспоминая, с какой воодушевленной суетой она носилась по замку и его окрестностям. — Если бы не знал твою дотошную натуру, решил бы, что тебя покусали докси. — Она издала странный звук: что-то среднее между ругательством и смешком. — Ты могла быть честнее, Грейнджер.
— Серьезно? — она приподняла заплаканное лицо, пытаясь прыснуть, но вышло не очень убедительно. — И что бы это изменило?
— Возможно, мы бы спасли одну очень интересную книгу, — он пожал плечами, слегка касаясь ее рук. — Хотя, должен признать, я тоже самую малость переборщил. Устраивать пожар в Хогвартсе действительно было немного…
— Патетично, — подсказала Грейнджер, смахивая слезы, так что Драко понял, что движется по правильному пути.
— Я хотел сказать — эмоционально и артистично.
Она приглушенно засмеялась, скорее всего, вспоминая, как нелепо он выглядел в тот миг. Решив, что успеет поквитаться с ней попозже, он позволил ей повеселиться еще несколько секунд, старательно изображая невозмутимость. Впрочем, отдавая себе отчет, что насмешливая и раздражающая Грейнджер нравилась больше того чужеродного комочка печали.
Однако всему есть предел, поэтому вскоре он остановил ее радость:
— Но, знаешь, в том была и твоя вина.
— Вот как? — она сразу же поджала губы, готовая излучать враждебность.
— У тебя поразительный дар выводить меня из терпения и заставлять говорить то, чего не следует. Ты преуспевала в этом с двенадцати лет, так что ничего удивительного в том, что я до сих пор поддаюсь твоим чарам.
— У тебя тоже поразительный дар, — она склонила голову набок. — Даже два.
— Просвети меня.
— Во-первых, — она сложила палец в привычной манере, — ты поразительно умело играешь словами, превращая любое признание собственной неправоты в завуалированное оскорбление. Во-вторых, — еще один палец, — поразительно бессовестно спихиваешь вину на ближнего. Просто признай, что тебе нравится третировать все, что движется.
— Не понимаю, о чем ты.
— Я же вижу, как ты ухмыляешься каждый раз, когда доводишь меня до ручки, — настаивала Грейнджер, игнорируя его невинно приподнятые брови.
— Может, мне просто нравится, как ты злишься? — предположил Драко.
Грейнджер заинтересованно приподняла бровь, чуть смутилась, но, поскольку отвечать на немой вопрос Малфой не спешил и даже успел проклясть себя за излишне многозначительные высказывания, сама перешла к вопросам:
— Почему ты остался?
— Ты выносила мне мозги три дня, нет, — поправил он себя, — полгода, заставила подготовить весь этот треклятый вечер и всерьез думала, что я просто так уйду посреди веселья?
— Вообще-то я имела в виду, почему ты остался в Хогвартсе.
— Уж точно не для того, чтобы стать твоим личным эльфом, — нахмурился Драко, призвав чарами в их сторону бутылку огневиски и два бокала, рассчитывая ослабить любопытство гриффиндорки легким опьянением.
Напиток она взяла, даже отпила, но продолжала изучающе оценивать его взглядом сквозь бокал. И так уж получилось, что спустя несколько минут эту дуэль молчания она выиграла, безмолвно дав понять: день достаточно сюрреалистичен для того, чтобы временно опустить формальные колкости, не рискуя поступиться принципами. Раз уж они уже начали вместе пить и праздновать.
Он сделал несколько глотков и только после этого захотел высказаться.
— Рождество? В Малфой-мэноре? — он фыркнул. — Тебе бы, кстати, понравилось. Отец каждый год организовывает огромный банкет, приглашает кучу народа. Он называет это связями с общественностью. Хотя мне это напоминает скорее маскарад. Знаешь, когда все надевают маски и притворяются, что ничего не изменилось и никто никогда не был на службе у безносого ублюдка…
Грейнджер оказалась неплохим слушателем, так что спустя какое-то время он умудрился излить все негодование и даже расслабился. Возможно, этому также способствовали огневиски и праздничная атмосфера. В любом случае после пяти бокалов стало очевидно, что Грейнджер не такая зануда, какой казалась все эти восемь лет. Более того, если приглядеться к ней, когда она самозабвенно рассказывает о чем-то, что ей нравится; когда улыбается, словно происходящее не кажется ей чем-то странным и неправильным — можно обнаружить, что она… красива.
Затем удивиться собственным мыслям и понять, что нить повествования давно затерялась, а Грейнджер неожиданно замолкла, скорее всего, приметив его отсутствие и задумчивый взгляд, блуждающий по ее лицу.
Прежде чем Малфой успел отреагировать, она легко вскочила с места, подбегая к какому-то странному маггловскому прибору, после чего помещение заполнила приятная музыка, а на лице Грейнджер расцвела хитрая улыбка. Губами она прошептала, что это его мерзкое «нет» не принимается, руками потянулась к нему, заставляя подняться с места.
Может быть, завтра он пожалеет об этом, но сегодня позволил ей завершить начатое.
Рождество, наверное, действительно время чудес и откровений, потому что, если бы кто-то вчера сообщил ему, что он будет танцевать с Гермионой Грейнджер под маггловскую музыку, он бы точно посоветовал этому несчастному пройти курс лечения в больнице святого Мунго.
Но вот он здесь, в Большом зале, сейчас, и не сопротивляется, когда Грейнджер берет его за руку, увлекая за собой в центр помещения. Ее прикосновение странным образом отрезвляет, но думать о чем-то сейчас все равно не хочется, поэтому Драко просто кружит ее в такт, с насмешливой улыбкой наблюдая, как гриффиндорка изо всех сил старается сохранять равновесие и притворяться трезвой.
Радовался он ровно до того момента, как она не наступила ему на ногу и чуть не упала. Драко успел подхватить ее, притянув к себе, и она медленно раскрыла глаза, озадаченно разглядывая его лицо, будто видела впервые.
— С Рождеством… Драко.
— Грейнджер, похоже, ты действительно перебрала, — ужаснулся Малфой, но добавил: — С Рождеством.
***
В Рождество слово «волшебный» играло другими красками. Потому что в этот день все становилось чуть светлее. Пусть за окном царил сумрак, освещаемый лишь луной и прозрачными снежными комьями, внутри разливалось то самое тепло, которого не хватало весь год даже в самый теплый летний день. И даже люди, привычно-знакомые, менялись, будто представляясь под другим углом и открывая что-то необычное. Новое.
До полуночи оставалось всего несколько минут, кругом все стянула мягкая тишина, и Гермионе вдруг захотелось продлить Рождество на весь год или хотя бы на еще один день. Выкрасть лишний час до полуночи. Час, когда мысли достаточно согреты и ленивы, чтобы не думать о чем-то, кроме «сейчас»; когда свет луны серебрит окружающие тени, а в воздухе светлячками мерцают снежинки; когда не нужно куда-то спешить и действовать. Когда внутри теплится что-то подозрительно похожее на счастье.
Она поняла, что улыбается, когда поймала на себе взгляд Драко: менее язвительный, чем обычно. Улыбка сразу сползла с ее губ, потому что они встретились глазами.
— О чем задумалась? — спросил он, затем, опустив взгляд к ее губам, добавил: — Ты улыбалась.
— О… — начала она, запнулась и тяжело вздохнула. — Счастье.
— Звучит тривиально.
— Ох, заткнись, — возмутилась Гермиона, слегка толкая его в плечо. — Неужели ты никогда не думал о счастье?
— Для меня это нечто вроде конца книги, — он незаинтересованно пожал плечами. — Когда сюжетные линии подходят к логическому завершению, а все проблемы так или иначе разрешаются. Это последняя страница, когда судьба персонажей становится очевидна, а сами они теряются из виду. Нечто абстрактное и иллюзорное.
— А как же все те счастливые мгновения до концовки? — возмутилась Гермиона. — Разве они не важны?
— Они слишком зависимы от финала, — ответил Малфой после недолгого молчания. Можно было предположить, что он раздумывал об этом чаще, чем хотел признавать. — Взять хотя бы… — он скривился, словно проглотил дольку лимона или вспомнил нечто очень болезненное, — «Затерянных в Камелоте». Нельзя получить удовольствие от захватывающих интриг и счастливых моментов, когда знаешь, что все это заканчивается трагедией.
— Кстати об этом… — Гермиона виновато отвела взгляд, все еще не до конца уверенная в собственных действиях, словно решаясь на что-то сомнительное или дикое. Но в итоге кивнула самой себе, полезла в сумку под заинтересованный взгляд Малфоя и достала оттуда толстую прямоугольную вещицу, завернутую в упаковку с маленькими разноцветными елочками.
— Что это? — спросил Драко, когда она передала ему предмет.
— Подарок.
— Мне? — удивился он.
— Нет, передай это, пожалуйста, Макгонагалл, — она закатила глаза, отмечая, что он выглядит еще более обескураженным. — Мерлин, ну конечно тебе, — смущенно затараторила Гермиона. — Знаю, ты не любишь все эти рождественские традиции, но мне показалось, что я должна компенсировать урон… Хотя все еще считаю, что ты сам виноват в том, что случилось… — она недовольно вздохнула, отвела взгляд и сухо закончила: — Просто открой чертову упаковку.
Малфой недолго думая последовал ее совету, похоже, все еще ожидая какого-то подвоха.
— Это же один из самых редких экземпляров «Затерянных в Камелоте», — заинтересованно протянул он. — Это твое? — Она кивнула. — Спасибо, конечно, Грейнджер, но… Ты же понимаешь, что это никоим образом не может загладить того, что ты высосала оттуда всю радость, раскрыв такую отвратительную концовку?
— Что ж, тогда мне придется признаться, — Гермиона нахмурилась, предчувствуя новые пожары. — Я солгала насчет концовки, — осторожно начала она, пробуя на вкус настроение Малфоя, опасаясь обнаружить там «Кислые шипучки». — Ты тогда сильно меня достал, поэтому я решила… уравновесить нанесенный урон.
Несколько секунд он смотрел на нее с тенью подозрения, будто совершенно не веря в услышанное, словно она призналась, что всю жизнь мечтала стать всемирно известной гадалкой. Но прежде чем она успела понять, забавляет ее это или, напротив, раздражает, Драко усмехнулся:
— Надо же, Грейнджер, я почти восхищен твоим коварством.
И это ей определенно… нравилось.
— Тогда признай, что я вовсе не такая скучная и последовательная в своих действиях, — потребовала она, с удивлением осознавая, что его мнение действительно было важно. Кажется, уже давно.
— Да ты просто воплощение непредсказуемости и хитрости, — саркастично согласился Малфой, с завидной предсказуемостью не собираясь признавать ошибочность своих суждений. — Уверена, что не перепутала с факультетом?
— Малфой, — предостерегающе произнесла Гермиона, — не забывай, что я все еще могу сказать, чем все закончилось на самом деле.
— Ты этого не сделаешь, — с дразнящей уверенностью сказал он.
— Вот как? — она недобро улыбнулась, но прежде чем успела испортить концовку во второй раз, Драко бесцеремонно зажал ей рот рукой.
В первую секунду она встретилась с ним озадаченным взглядом, во вторую — задержала сбившееся дыхание, ставшее таким громким в тишине; еще несколько — чтоб прочувствовать, как он мягко проводит пальцами по линиям губ и наклоняется, заполняя легкие ароматом горького миндаля и сладкого шоколада.
Внутренности на секунду сковал холод, когда он убрал с ее лица теплую ладонь, затем Гермиона замерла, успев заметить, что он улыбнулся, прежде чем поцеловать ее в губы.
Почувствовав, как веки затрепетали от волнения, она ответила ему, чуть склонив голову набок, зарываясь руками в мягкие волосы. И прежде чем в мысли закралось сомнение, он резко притянул ее к себе поближе, кончиками пальцев намечая путь по ее спине к шее и обратно, заставляя вздрогнуть от переполнившего удовольствия и озвучить тихий стон.
— Возможно, это были не самые дерьмовые рождественские каникулы в моей жизни, — прошептал он, останавливая поцелуй в уголке ее губ, за что она его несильно укусила.
— Взаимно, — и обхватила за шею.
— И я бы хотел забрать свои слова о том, что ты зануда… — уведомил он между короткими поцелуями. — Ты совсем не скучная… — его руки скользнули ниже спины. — О… Напротив…
— Ох, заткнись, Малфой, — Гермиона притянула его к себе за воротник.
***
Драко проснулся, ощущая щекотку и легкий аромат карамели. Понадобилось несколько секунд, чтобы раскрыть глаза, и еще несколько, чтобы вспомнить. Ускорять надвигающиеся катаклизмы не хотелось, поэтому он вновь закрыл глаза, предпочитая считать происходящее сном — впервые за долгое время спокойным и безмятежным.
Может, не самое взвешенное решение, возможно, когда она проснется с головной болью и возмущенными обвинениями, он пожалеет. Однако отказывать себе в лишних минутах тишины было бы откровенной глупостью. Поэтому Драко, усмехнувшись превратностям судьбы, в которую Грейнджер упрямо отказывалась верить, поглубже зарылся лицом в мягкие волосы.
Было сложно сказать, сколько прошло времени — может, несколько полусонных минут или час, — когда она зашевелилась. Сначала просто перевернулась на другой бок, замерла, скорее всего, хмуро рассматривая обстановку, затем коснулась его волос, раскрывая вид на «спящее» лицо. И почему-то не спешила кидаться заклинаниями.
