Текст книги "Тамерлан"

Автор книги: Издательство Гураш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц)

Шестой план

Моя армия, которой я сделал смотр, простиралась до 313 человек конницы, и я решил овладеть какой-нибудь крепостью, которая служила бы мне опорой и убежищем. Я решился овладеть крепостью Аладжу, где был начальником в то время Монгали-Сельдуз, из партии Элиас-Хаджи; мне нужно было сделать там склад багажа, съестных припасов и провианта.

Когда я приближался к этой крепости, Шир-Бехрам, который был связан старинной дружбой с комендантом, обещал мне привлечь его на свою сторону, если я позволю ему вступить с ним в переговоры. Однако вскоре по прибытии к стенам Аладжу, Бехрам известил меня через гонца, что Мангали-Бугха сделал ему следующие возражения: «Эта крепость, сказал он, доверена мне Элиас-Ходжой. Открыть ворота эмиру Тимуру значило бы разом изменить храбрости и верности». Он окончательно отказался сдать крепость.

Но судьбе было угодно, чтобы при тревожных слухах о моих силах и походе страх охватил его душу, так что он оставил свой пост и обратился в бегство. 300 воинов из Джауна, которые защищали крепость и раньше были мне совершенно преданы, опять поступили в мою службу. Когда я прибыл в долину Суф, то Алимс, грабивший окрестности Балха, узнав о моем приходе, присоединился ко мне с двумястами всадников; любезный прием оказанный ему мною, ободрил его.

Отсюда я послал Темуке-Бегадера и трех всадников в другую сторону реки Термези, чтобы навести справки об армии Джиттеха и разведать о его намерениях. Темуке, возвратившись через 4 дня, уведомил меня, что эта армия, заняв область Термеза, совершила там всевозможные грабежи и жестокости. Получив эти известия, я укрылся в ущелье Коз, выжидая удобного случая для нападения на врага. Приготовившись вступить в это ущелье, я расположился лагерем на равнине Илчи-Бугха на берегу Дэмгуна. Лишь только Элиас-Ходжа узнал об этом, как тотчас же направил против меня свои войска. Между тем я узнал, что пятеро эмиров, составлявших часть военных сил Джиттеха. отложились от начальников этой армии и удалились в старый Термез со своими отрядами.

Тулан-Бугха, уполномоченный ими, явился ко мне с предложением союза, говоря, что эти эмиры приведут ко мне 100 всадников, готовых служить под моими знаменами.

Я смотрел на их приход, как на счастливое предзнаменование. Эмиры советовали мне ночью напасть на армию Джетта. Я сел уже на лошадь, когда мне возвестили, что она приближается. Я тотчас же построил свои войска в боевой порядок, приготовившись хорошо встретить нападающих, от которых меня отделяла река.

Лучшее, что я мог тогда сделать, было начать с ними переговоры, чтобы утишить их ярость и привлечь их на свою сторону. Я обратился с речью к предводителю; он одобрил мои доводы, но прочие офицеры, не разделявшие его мнения, подали голос за сражение; это привело меня в негодование, и я построил свои войска.

VII. План поражения армии Джетта

Ясказал себе: нужно опасаться, чтобы многочисленные враги не сглазили моих воинов. Но в то же время во мне заговорило самолюбие. «Так как ты, кричало оно мне, вступил на путь к завоеванию могущества, то ты не имеешь теперь другого средства, кроме оружия. Тебе остается только выбор между победой и смертью».

Когда я принимал это решение, то заметил, что враги, разделившись на три отряда, стремились начать сражение. Я тотчас же разделил свое войско на 7 частей, чтобы постепенно вводить их в атаку. Когда пламя разрушения свирепствовало во всей своей силе, я приказал передовому отряду пустить град стрел.

Я приказал воинам, составлявшим фронт моего правого и левого крыла, выдвинуться вперед, и сам поддерживал их, находясь во главе задних шеренг их обоих. При первой и второй атаке я смял отряд эмира Абу-Сеида, главнокомандующего Джетта. В то же время Гидер-Андакхуди и Монгали-Бугха бросились в свалку; я поспешил против них и первым же чатиском рассеял их отряды. Наконец все враги были опрокинуты и обращены в бегство.

VIII. План приобрести себе авторитет

После этой победы в Туране разнесся слух, что самолюбивое стремление к царской власти составляет единственную причину моих подвигов. Чтобы укрепить за собой власть, я повсюду расточал благодеяния и выказал свою щедрость тем, что разделил воинам сокровища, скопленные мною и заключавшиеся столько же в деньгах, сколько и в ценных вещах.

Так как мое войско было в изобилии снабжено провиантом, то я построил его в боевой порядок, и мы пошли к берегам Джихуна, через который переправились у Термеза. Я пробыл здесь несколько дней в ожидании гонцов, посланных мною в окрестности форта Кахалке, который намерен был захватить.

Элиас-Ходжа, услышав о моем походе, послал против меня Алчун-Бегадера с громадным войском; мои разведчики по небрежности заснули, враги, пройдя мимо них, сделали несколько ночных переходов и, благоприятствуемые темнотою ночи, захватили нас врасплох.

Место, где я стал лагерем, представляло полуостров, с трех сторон омываемый (морями) водами реки. Однако много палаток было раскинуто там и сям на полуострове; они-то и подверглись первой ярости нападающих. Но солдаты поспешили оставить, чтобы спастись в лагере.

Я быстро оправился настолько, что мог вступить в сражение, и расположился при входе на полустров. Противники, пораженные ужасом, не стремились вступить в сражение. Я охранял этот пост целых 10 дней и отступил только для того, чтобы разбить палатки на берегу реки, где я оставался целый месяц в виду врагов. Когда, наконец, страх принудил их отступить, я перешел реку и расположился в лагере, только что покинутом ими, в то же время я позаботился послать отряды для преследования беглецов.

IX. План утвердить свою власть

Победитель армии Джетта, я признал своевременным направиться в область Бадакшана, чтобы завладеть ею и расширить таким образом свои владения. Приняв такое решение, я покинул берега Джихуна и отправился расположиться лагерем под стенами Хилема в Тухаристане.

Мой шурин эмир Хусейн приехал ко мне, и мы устроили ряд празднеств, чтобы ознаменовать его счастливое и желанное прибытие. После того я окончательно решил повернуть в сторону Бадакшана.

Прибыв в Кондоз, мы пробыли там до тех пор, пока племена Юрельдая, собравшись, не присоединились к нам. Затем я роздал почетные одежды, чтобы воодушевить всех этих воинов.

Извещенные о расположении моих отрядов князья Бадакшана начали готовиться к войне, но я решил подавить их, прежде чем они успеют соединить свои отряды; форсированным маршем я достиг города Тальхана.

Мое приближение принудило князей обратиться к мирной политике; они явились просить союза со мною, и я был очень доволен своею проницательностью, видя успех мер, которые я принял. Наконец, мое владычество распространилось на область Бадакшан, и большая часть войска этой страны добровольно стала под мои знамена.

X. План распространять мою власть

Подчинив своей власти князей Бадакшана, я направил свой путь в сторону Котталана. Я уже вступил в нее, как вдруг узнал, что Булад-Бугха и Шир-Бехрам отложились от меня; оскорбленные поведением эмира Хусейна, который нехорошо обошелся с ними, они возвратились в свои владения.

Я остановился на некоторое время на пастбищах равнины Кулок: оттуда я послал лазутчиков разузнать что-нибудь достоверное об армии Джетта и об Элиас-Ходже.

По истечении 10 дней мои лазутчики донесли мне, что эмиры этой армии во главе 20000 всадников расположены лагерем, который простирается от Калата до моста Селкин.

Они отправили ко мне посла с поручением хорошенько исследовать мою позицию и состояние моей армии; я приказал своему войску два раза пройти перед ними церемониальным маршем и отпустил его.

Я очень желал последовать за этим послом, но мои войска отказались исполнить мое желание. Чтобы побудить их к этому, я прибегнул к средствам, которые мне внушало благоразумие. С одни» га я обошелся ласково и хорошо, других я подкупил деньгами, а чтобы склонить их всех, я не жалел речей, просьб, убеждений и обещаний.

Между тем разнесся слух, что двое из моих прежних слуг идут против меня во главе 6000 всадников Джетта. Эта новость, дойдя до слуха моих воинов, вселила страх в их души, и они впали в уныние. Однако четыре эмира, недоступные страху, остались возле меня.

XI. План, как вселить единодушие в сердца моей армии

Внимательно разведав образ мыслей четырех эмиров, о которых я только что говорил, я убедился в их верности; затем я увлек их обещанием, что они разделят со мною все выгоды успеха, так что они стали точно исполнять все мои приказания.

Потом я обратился к тем, которые упорно отказывались выступить в поход; я говорил с ними с каждым отдельно: людей, в которых я замечал склонность к скупости, я осыпал щедрыми подарками и жаловал управление завоеванными областями тем, которые домогались почестей.

Но чтобы постоянно держать их между страхом и надеждой, я назначил каждому преемника или наместника.

Провианта и одежды было достаточно для того, чтобы поднять дух войска; ласковые речи и открытый вид окончательно склонили его на мою сторону; высокое значение, которое я по-видимому придавал его услугам, доставило ему столько удовольствия, что все возмутившиеся, так же как и покорные, присоединились ко мне, клянясь в безусловном повиновении и преданности во всех испытаниях.

Уладив затруднения, причиненные мне разногласием армии, я решил сразиться с Элиас-Ходжой. Я не предпринял никаких других мер, кроме форсированного марша, чтобы подавить его, прежде чем он успеет узнать что-нибудь о моих движениях.

Ободренный этим счастливым знамением, я выстроил свою армию; я разделил ее на семь отрядов, и мы немедленно выступили в поход. Утром мы встретили двух моих прежних служителей, которые шли против меня и которые составляли авангард вражеского войска. После второй нашей атаки они обратились в бегство, и я преследовал их до моста Селкин, где расположился Элиас-Ходжа.

Ночь, захватившая нас, заставила меня раскинуть палатки. Однако пока поле битвы еще не остыло, я решился тотчас же напасть на князя Элиас-Ходжу, находившегося в окрестностях с 30000-й армией.

Выжидая более долгое время, я подвергал себя опасности быть вынужденным искать посторонней помощи; хотя лагерь эмира Хусейна и находился невдалеке позади меня, я однако не хотел прибегать к нему. Разумность моих мер была достаточна для того, чтобы обратить в бегство армию Элиас-Ходжи.

XII. План рассеять войско Джетта и Элиас-Ходжи

Я решился окружить армию Элиас-Ходжи одним отрядом и сделать все его усилия бесполезными. С этой целью я поместил 2000 всадников, предводимых тремя офицерами, около моста напротив Элиас-Ходжи. Сам же я, переправившись через реку с 5000 отрядом конницы, занял высоты, которые господствовали над позицией врагов, и ночью приказал зажечь громадный костер.

Вид пламени, присутствие грозной армии, расположенной при входе на мост Селкин, всё это так устрашило воинов Джетта, что они всю эту ночь бодрствовали, не смея прилечь для отдыха. Что до меня, то я провел ее на холме, простершись ниц перед троном Создателя миров и призывая с тысячей благословений память Пророка, его потомков и его сподвижников. В забытьи я услышал чей-то голос, произнесший: «Тимур, победа и торжество останутся за тобой».

На заре я со всем отрядом совершил молебствие. В то же время я увидел, что Элиас-Ходжа и его эмиры на конях отступают повзводно. Мои полководцы и воины стали просить позволения немедленно их преследовать, но я предпочел выждать, узнать, не было ли какого-либо замысла в этом обращении в бегство.

Они отошли на расстояние 4-х миль и затем остановились. Я ясно понял, что они хотели завлечь меня в равнину и там завязать сражение.

Эмиры авангарда, которых я обратил в бегство, получили строгий выговор от своего господина Элиас-Ходжи.

Неприятели, видя, что я не двигаюсь с занимаемых мною высот, не сомневались более, что я проник в их намерение, и возвратились, чтобы атаковать меня. Я тотчас выстроил свое войско у подошвы горы, чтобы иметь возможность дать битву, но, подступив к скалам возвышенности, войско Джетта остановилось. Я тотчас приказал своим стрелкам пустить град стрел, а это произвело сильное действие. Так как наступила ночь, то враги, не имея времени предпринять что-либо, стали лагерем у подошвы холма, надеясь блокировать меня. В течение ночи я предложил своим полководцам разделить войско на три отряда с тем, что я сам поведу их в битву. Мое предложение было одобрено всеми. Перед рассветом я сел на коня, и мы сделали нападение с четырех сторон.

Воины Джетта были рассеяны, прежде чем успели соединиться; с той и другой стороны было убито несколько человек. В неприятельской армии послышались крики: «бежит», и она тотчас же обратила тыл. Так как я очутился близ Элиас-Ходжи, то крикнул ему несколько слов. Звук моего голоса возбудил в князе ярость; он собрал свои рассеянные полки и снова повел их в атаку.

Сражение длилось до восхода солнца. Колчаны опустели. Наши противники отступили и в величайшем беспорядке возвратились в свой лагерь, находившийся в 4-х милях. Не желая больше преследовать их, мы остались на том же месте, где и были. Устрашенная таким образом, армия не осмелилась уже завязать второе сражение; мои воины рассыпались вокруг лагеря Элиас-Ходжи, а я сам так сильно беспокоил и утомлял его, что он был принужден перейти воды Ходжента. Тогда я перестал преследовать его и возвратился в Трансоксанию, чтобы воспользоваться своею победою. Я думал, что первое, чем я должен был заняться, было увериться в покорности и верности эмиров, хорошо сознававших свои силы и могущество и весьма склонных считать себя выше равных себе.

Я объявил участником своего успеха эмира Хусейна, моего шурина, который только что поднял знамя владычества в Трансоксании.

Я относился к нему с большим вниманием, но несмотря на изъявления дружбы, которые выказал мне этот князь, он всегда сохранял ко мне чувство зависти и злобы.

Он пламенно желал, чтобы я возвел его на трон Трасоксании. Так как я не имел к нему никакого доверия, то привел его на могилу досточтимого Шамсэддина. Там мы обещали друг другу взаимную дружбу; он уверял меня, что никогда не нарушит своих обязанностей. Три раза клялся он священной книгой (Коран). Впоследствии он нарушил свою клятву, и его клятвопреступление предало его мне. Шейх-Мухаммед считал себя могущественным властителем; я достиг того, что привлек его на свою сторону, так же, как и семь родов (семь камун), признавших его власть; я дал области в управление эмирам этих родов.

Шир-Бехрам, покинувший меня, продолжал жить независимо среди своего племени. Тем не менее уступая выгодным предложениям, которые я ему сделал, он возвратился в мое подданство со всем своим племенем. Вступив в число моих слуг, этот эмир также получил область.

Эмир Хусейн, приходившийся мне родственником, никак не мог быть моим искренним другом, несмотря на всё расположение, которое я ему выказывал. Он осмелился захватить у меня силою области Басеха и Гиссар Шадамана. Из уважения к его сестре, моей жене, я всё не хотел платить ему злом, и мое поведение произвело такое впечатление на неприятельских военачальников, что они добровольно перешли на мою сторону. Но эмир Хусейн, неуклонно стремясь к своей погибели, истощал все свои хитрости на то, чтобы строить мне козни; наконец я решил оружием усмирить его.

Я покорил Туран и освободил Трансоксанию от грабительства узбеков; однако многие военачальники племен не признавали еще моей власти; каждый из них хвастался независимостью перед своими вассалами, некоторые из подчинившихся мне говорили, что «так как все они имеют одинаковые права на управление, то было бы справедливо разделить между ними власть и преимущества». Но эти речи не охладили во мне стремления к верховной власти.

«Так как Бог только один, говорил я сам себе, а не имеет себе товарищей, то и правитель государства должен быть также один».

В эту самую минуту Баба-Али-Шах, подошедши ко мне, сказал: «Тимур! Всевышний объявил, что если бы на небесах или на земле было два Бога, то порядок Вселенной нарушился бы». Слова этого святого укрепили меня в моем решении. Я потребовал почерпнуть предсказание в священной Книге, и мне выпал следующий стих: «Мы сделаем тебя своим наместником на земле». По прочтении этого места, которое я считал для себя весьма благоприятным, я обратил все свои усилия на то, чтобы смирить эмиров, выражавших притязания на разделение со мною славы и могущества.

Я начал с того, что отправился к эмиру Ходжа-Берласу, которого я скоро склонил на свою сторону. Что до эмира Шейх-Мухаммеда, он всегда предавался пьянству и от этого умер.

После его смерти его область перешла в мою власть. Я послал предостережение эмиру Баязет Джелаиру, правившему областью Ходжента, но он не обратил на него внимания. Немного спустя его племя взбунтовалось против него, и он был приведен ко мне в оковах. Ласки, которыми я его осыпал, заставили его краснеть (за свое прежнее поведение).

Ильчи-Бугха-Селдуз поднял знамя независимости в Балхе; я удовольствовался тем, что противопоставил ему эмира Хусейна, провозглашавшего, что этот город – столица его предка Кархана. Мухаммед-Ходжа-Ирди из племени Тайман, захватив область Ширджан, объявил себя моим врагом, а я, дав ему другую область, сделал его своим верным слугой.

Князья Бадакшана, правившие этой страной, объявили мне войну. Я употребил по отношению каждого из них такую тонкую политику, что они рассорились, напали друг на друга и кончили тем, что возвратились в мое подчинение. Ки-Хосру и Альджету-Барди завладели областью Каталак и городом Археик. Я послал подкрепление Ки-Хосру, чтобы он мог захватить владения своего противника, который тотчас же прибегнул к моему покровительству.

Эмир Кезр-Ессурийский, подкрепляемый своим племенем, завоевал область Ташкента. Я постарался тогда восстановить согласие между Альджету-Барди и Ки-Хосру (о котором я только что говорил); я дал им военные отряды для того, чтобы разбить племя Ессуров. Их начальник, растерянный, пришел просить у меня защиты.

Спокойствие, водворенное мною в Трансоксании, бывшей до того добычей опустошения, увеличило значение моей армии. Племя Берляс (в котором родился Тимур) приобрело славу, а мои подвиги доставили известность войску царства Джагатая. Я предписывал законы всем коленам, воинам и народам Трансоксании; только несколько крепостей, подчиненных эмиру Хусейну, не признавали еще моей власти. Мое величие и могущество возбуждали зависть в этом мире. Он осмелился объявить мне войну, Упреки самым священным своим клятвам. Он начал уже неприятельские действия; тем не менее я сделал попытки к примирению; он не удостоил их никакого ответа, и под видом притворного добродетельства, захватил у меня крепость Карши; некоторые из моих эмиров советовали мне открыто освободить ее, но я боялся, чтобы войска мои не были отброшены, и предпочел лучше до времени отказаться от осады, чей подвергнул себя опасностям, которые были с ней неразлучны… Я счел за лучшее поворотить в Хорасан, чтобы таким обрезом внушить гарнизону крепости убеждение в совершенной безопасности, а потом я намерен был осторожно возвратиться й произвести ночное нападение. Таким образом мы снялись с лагеря и ушли. Когда я переправился через Амуйэх, я встретил караван, шедший из Хорасана в Карши. Начальник его предложил мне подарки; я расспрашивал его о положении князей Хорасана и сказал, что иду в эту область. После этого я его отпустил, но предварительно принял предосторожность, приказав шпиону вмешаться в толпу, составлявшую караван; я ожидал его на берегу реки. Возвратясь, он донес мне, что обо мне сказали эмиру Мусе: «Мы встретили на берегу Амуйэха эмира Тимура; ой идет в Хорасан». Это известие наполнило радостью сердце Муст и воинов эмира Хусейна. Они поставили пикет и разостлали пиршественные ковры.

При этом известии я снарядил 243 отборных воина, столь же опытных, столько и храбрых, и во главе их переправился обратно через реку; форсированным маршем я достиг Ширкенда, где провел один день и одну ночь; двинувшись оттуда, я расположился лагерем в расстоянии одной мили от крепости Карши. Я отдал приказ приготовить лестницы, связанные веревками. Между тем эмир Джаку, преклонив колени, сделал мне следующее представление: «так как большая часть наших воинов осталась позади, то следовало бы обождать их прихода».

Я последовал этому совету и решил употребить время, оставшееся до прибытия остальных отрядов, на исследование крепости.

В сопровождении сорока всадников я направился к крепости, и, как только Она показалась, мы остановились; взявши с собой только Мобашара и Абдаллу, служителей, родившихся и выросших в моем доме, я отправился к самой крепости. Подойдя к крепостному рву, я увидел, что он наполнен водою. Поверх рва был проведен деревянный желоб, пересекавший его поперек и доставлявший в крепость воду. Я передал коня одному из моих спутников и, перешедши ров по желобу, подошел к подножию крепости. Я отыскал ворота и постучал; так как никто не откликнулся, то я убедился, что стража заснула. Враги имели предосторожность засыпать ворота землею. Не будучи в состоянии войти, я обошел крепость кругом, чтобы найти удобное место для подстановки лестницы, затем я сел на лошадь и возвратился к своим воинам. Отряд, оставленный позади, был снабжен всякими орудиями, и я лично привел его ко рву, который мы перешли по желобу; когда лестницы были укреплены у основания стены, то воины быстро стали влезать на нее: 40 храбрецов вошли в крепость, а я следовал за ними; затрубили в трубы, и я, благодаря Всемогущего, овладел крепостью.

Эмир Хусейн, чтобы вознаградить только что понесенную потерю, прибегнул к хитрости и притворству; он хотел под личиной искренности и дружбы завлечь меня в свои сети. Чтобы избежать козней этого изменника, который не пренебрегал ничем, лишь бы овладеть моей особой, я прибегнул к таким же средствам.

Он прислал мне Коран, на котором дал клятву «Теперь мое сердце не будет питать к тебе никаких других чувств, кроме дружбы и братской любви». Он прибавил еще: «Если мои чувства не соответствуют моим словам, если, презрев свои клятвы, я осмелюсь нарушить свои обещания, то пусть Божественная Книга накажет меня!» Я знал, что он мусульманин, и поверил его словам. Затем прибыл гонец и от его имени просил у меня свидания в долине Чекчек, чтобы возобновить наш прежний союз. Его намерением было захватить меня изменой. Я хорошо знал, как мало следовало ему доверять, но из уважения к священной Книге я решил ехать на свидание.

Однако я принял предосторожности и скрыл отряд смелых воинов поблизости ущелья, куда я отправился с другим отрядом.

Я спросил тех из моих друзей, которые служили под знаменем эмира Хусейна, уведомить меня о намерениях господина; Шир-Бехрам, бывший в числе их, оказал мне эту услугу. Хусейн, узнав об этом, приказал его умертвить и затем направился навстречу мне с 1000 всадников.

Я спускался в долину, когда узнал о его намерениях. Не медля долее, я построил свой отряд в боевой порядок. В то же время заметили неприятельских гонцов, и мои караульные посты донесли мне, что «это армия эмира Хусейна, но его самого нет. Когда он узнал, что ты один, то ограничился посылкой отряда, чтобы захватить тебя». Я был готов так же, как и мои 200 воинов, но, выжидая, пока отряд Хусейна вступит в ущелье, я приказал воинам, посланным вперед, отрезать им выходы к отступлению. Затем я напал на врагов, и так как они не находили никакого выхода, то я взял множество пленных; собрав всех воинов, я возвратился в Карши. Тогда я убедился, что друг полезен во всех случаях жизни.

Я написал Хусейну следующие стихи на тюркском языке: «Зефир, скажи этой красавице, раскинувшей сети коварства, скажи ей, не замечала ли она когда-нибудь, что коварство обрушивается на голову человека, задумавшего это коварство?»

Получив это письмо, эмир Хусейн покраснел и понял всю глубину своего позора. Он извинялся передо мною, но он уже потерял мое доверие, а его речи не могли больше внушить мне его. Вот каковы были мои распоряжения, чтобы очистить Туран от последних узбеков, пощаженных оружием.

Когда Джеттская армия и Элиас-Ходжи очистила Трансоксанию, как только я прогнал ее за реку Ходжента, многочисленные отряды узбеков утвердились в фортах этого государства. Я бы конечно послал против них войско, но побоялся, что эта война слишком затянется.

Узнав, что узбеки заперлись в своих укреплениях, я понял, что было бы неразумно открыто напасть на них, и я употребил хитрость.

От имени их начальника Элиас-Ходжи я написал им приказание выступить и письмо поручил одному узбеку, дав ему в сопровождение отряд. Эти воины должны были поднять большое облако пыли, чтобы быть лучше замеченными.

Враги, прочитав приказ Элиас-Ходжи, который отзывал их, и видя облако пыли, поднятое отрядом, покинули укрепления, но из предосторожности выступили под покровом ночи. Таким образом освободилась Трансоксания от притеснителей, которые клялись погубить меня; и это царство совершенно покорилось мне. Из уважения к узам кровного родства я отдал эмиру Хусейну город Балх и Гиссар Шадаман. Этот князь, нечувствительный к моему великодушию, думал только о том, чтобы погубить меня, и этим принудил меня стараться погубить его самого.

Блеск моих побед и торжеств раажег его зависть. Не было неприятности, которую он не постарался бы причинить своей сестре, жене моей. Этот ожесточенный враг ничего не забывал, лишь бы только погубить меня. Много раз дело доходило до столкновений, и столько же раз он терпел неудачу. Я уже не мог больше выносить его крайней жестокости и его неприязненности, когда, возмущенные его поведением военачальники его, также недовольные им, как и я, покинули его. Он умертвил брата правителя Коттолана, и этот последний возмутился.

Его эмиры давно уже были его самыми заклятыми врагами, так что он не мог уже рассчитывать на их дружбу. Все еще полный замыслов, направленных к моей гибели, он перенес свое местопребывание в местность, лежащую вне пределов Балха. После этого я хорошо понял, что для меня настало время напасть на него, прежде чем он успеет сделать какое-либо новое передвижение. Собрав всех воинов, какие только были около меня, я выступил с ними в поход. На пути к Балху я видел, как со всех сторон ко мне спешили мои непобедимые полки; мы стали лагерем близ этого города. Хусейн выступил навстречу, но все усилия были тщетны; вынужденный удалиться в цитадель, он подвергся участи, которая была ему предназначена.

Все те, которые старались вредить мне, теперь не без основания опасались меня, ибо, бросив взгляд на свое прежнее поведение, они не могли надеяться на мое снисхождение. Тем не менее вот как я обошелся с ними.

Когда эмир Хусейн попал в мои руки, его слуги и военачальники боялись, чтобы я их не осудил на смерть. Это и было сначала моим намерением, но так как они все умели владеть оружием, то я предпочел пощадить их и зачислил в свои полки.

Главнокомандующий Хусейна, правивший Бадакшаном, много раз поднимал против меня оружие, но узнав о смерти своего господина, он побоялся моего лицемерия и собрал свои войска. Он не стоил того, чтобы я двинул на него всю армию.

Я показывал вид, что забыл о нем, а между тем старался хвалить его на собраниях, среди моих друзей. Я превозносил его мужество в самых восторженных выражениях, так что друзья его написали ему; «Тимур расположен простить тебя и примет тебя благосклонно». Изъявив мне покорность, этот правитель, вполне доверяя моему благородству, просил меня принять его в число своих приближенных.