Текст книги "Тамерлан"

Автор книги: Издательство Гураш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 48 страниц)

Амир Муса, не зная, что предпринять, послал на ворота Хызар отряд в пять тысяч человек. Четыре тысячи воинов, под личным предводительством амира Мусы, напали на меня. Я первоначально противопоставил нападающим лишь 100 всадников, но они не могли справиться с значительно сильнейшим неприятелем; поэтому, чтобы помочь моему войску, я сам открыл стрельбу. Один из брошенных снарядов весьма удачно поразил самого амира Мусу, который так испугался, что сейчас же бежал в свою сторону с семитысячным войском. Те же пять тысяч человек, которые под предводительством Малик-богадура воевали у ворот Хызар с амиром Сайфуддином и амиром Сары-Буга, после нескольких нападений моих богадуров тоже бежали и Малик-Дауд их преследовал. Эти пять тысяч человек, спасшись бегством, присоединились к амиру Мусе. Они до того перепугались что оставили в степи Арзу-Малик-ага – дочь Баязид-Джелаира, жену амира Мусы. Я обрадовал ее милостью и отослал к одному шейху.

Мы преследовали неприятеля до Кизыл-таг. После этого мы, с общего согласия решили зимовать, и бухарские военачальники находили это выгодным; я возвратился в Кеш, так как город был обильно снабжен продовольствием и хорошо укреплен. В сторону Бухары я отправил отряд под предводительством Махсуд-Ша и приказал овладеть городом. Бежавшие от Карши войска амира Хусайна услышали, что амир Хусайн их проклял, устыдились и, выбрав себе предводителем амира Мусу, в числе десяти тысяч человек, под начальством десяти амиров, двинулись, чтобы взять Бухару. Я послал против них бывшего в то время правителем Герата Малик-Хусайна, который раньше испытал мое великодушие. Сам я, снисходя к настойчивым просьбам жителей области Мавераннахр, отправился туда. Я вместо себя оставил при войске старшего своего сына, Мухаммад-Джагангира, а регентом (аталыком) к нему назначил Мубарак-Ша.

Я загадал по Корану, и мне открылся стих: «Кто уповает да. Бога, тому он дает довольство: Бог совершит свое дело». Я очень обрадовался. Переправившись через Аму-Дарью я был в нерешительности, куда мне следует направиться: в Самарканд или Бухару. В это время пришло известие, что большая часть войск из отряда амира Мусы сосредоточена близ Карши, поэтому я туда и направился. Быстро напал я на врагов, обратил их в бегство и взял в плен амиров Кайсара и Урдашыха и овладел богатой добычей, которую и разделил между своими воинами. Услышав об этом, Хинду-шах и амир Сулейман, с пятью тысячами всадников бежали и стали собираться в заранее условленном месте, чтобы приготовиться к военным действиям. Я узнал об их приготовлениях и решился внезапно напасть на них. Всё свое войско я разделил на семь частей. Шейх-Али-богадура и амира Джагу я выслал на разведку, начальниками частей войска я назначил: Дауд Барласа, Сару-Джо-богадура, Хинду-Шаха, Ильчи-богадура, Али-Яссури и Махмуд-Ша. В это время я получил известие, что враги, собравшись вместе, сами намерены сделать на меня нападение. Я сам тоже стал собирать свое войско и готовить его к бою в степи Кузы. Наконец, мы увидели издали приближавшееся к нам неприятельское войско. Заметив, что они идут несколькими отрядами, я приказал начать сражение передовым отрядам, которые находились на правом и левом флангах и на поддержку им я выслал еще много войска. Сражение было кровопролитное и продолжалось с утра до вечера. Я сам с несколькими богадурами без страха бросился в бой. С помощью Божьей мне удалось рассеять моих врагов как дым. Я взял многих в плен и овладел большим количеством оружия. Я вознес к Богу благодарственную молитву за дарованную мне победу. Мое войско преследовало бежавших, и многие из врагов были захвачены в плен. В числе пленных между прочими оказался Альджай-Ту-Султан Толканский. Увидев меня, он сказал, из благодарности он был предан амиру Хусайну и служил ему, а теперь он готов служить мне с такою же преданностью. если только я того пожелаю. «Если же ты не желаешь принять меня к себе на службу, – добавил он, – и находишь нужным казнить, то пусть так и будет». Я поспешил ободрить Альджай-Ту и хвалить его храбрость. Некоторые из моих военачальников советовали мне убить Альджай-Ту, но я не согласился, а напротив, обласкал его и назначил начальником отдельной части, снабдив его грамотой. Он был в восторге от моего великодушия. Впоследствии этот Альджай-Ту оказал мне столько важных услуг, что и описать невозможно. Таким образом я прогнал войско амира Хусайна.

Чакыр-богадур занял Самарканд; чтобы задержать его там я выступил по направлению к Самарканду. Я написал письмо Чакыр-богадуру и приглашал его добровольно подчиниться мне. Я обещал ему в награду за преданность мне назначить его амиром, но Чакыр ответил мне, что он предан амиру Хусайну и считает его своим благодетелем. «Если я изменю амиру Хусайну, – писал Чакыр, – то кто же мне после этого поверит?» Я не мог не похвалить такую преданность Чакыр-богадура своему повелителю. Я подошел к Самарканду, и оттуда вышел с войском Чакыр-богадур и вступил в бой с моими войсками.

С первого же удара мне удалось обратить в бегство войска неприятеля. Ак-Тимур преследовал их до ворот города и даже отнял у Чакыр-богадура его пояс. Возвратившись, я приостановился некоторое время на одном месте. Мне дали знать, что преданные амиру Хусайну люди приходили из области Киш, заняли Мачук, и сам он двигается сзади. Я собрал совет и обсудил со своими военачальниками план действий. Перейдя реку Ям, я в четыре перехода достиг Ходжента.

Амир Хусайн не любил двух своих военачальников, и оба они знали об этом. Это были Кай-Хисрау и Баграм-Джалаир, которые раньше бежали от меня и перешли на службу к амиру Хусайну. Оба они, зная нерасположение к ним амира Хусайна, прислали мне письмо, в котором сообщили мне, что обратившись к хану Чете, они получили от него в помощь семь тысяч всадников, с которыми и прибыли в Ташкент, чтобы служить мне, и ожидают меня в Ташкенте. Я поспешил двинуться туда. Амир Кай-Хисрау устроил мне торжественную встречу и богатое угощение. Я прожил в Ташкенте целый месяц. Амир Кай-Хисрау был женат на дочери амира Туклук-Тимура, и у него была дочь, которую я сговорил за своего сына, Мухаммад-Джагангира. Амиру Баграму я дал высокое назначение. В это время до меня дошли сведения, что амир Хусайн остановился в Гираке и Яйлаке.

Я узнал из достоверных источников, что амир Хусайн разрешил двенадцатитысячному войску напасть на меня и немедля выслал вперед Малик-богадура с тремя тысячами всадников. Я прибыл с войском в Джаган-шах и рассеял в разные стороны направленное против меня войско. Всё добытое во время сражения неприятельское имущество и оружие я разделил между своими воинами. Кай-Хисрау вскоре тоже присоединился ко мне.

С общего согласия мы остановились в местности Барак и оттуда тремя отрядами двинулись дальше. Чтобы устрашить врага, мы распустили слух, что пришли монголы и распустили монгольское знамя. Так мы догнали Малик-богадура. Увидя монгольское знамя, войска Малик-богадура в страхе бежали и присоединились к амиру Хусайну. Оставшись таким образом победителем, я отправился в местность Рабат-Малик. Там амир Кай-Хисрау торжественно встретил меня и поздравил с победой.

Мы было расположились на отдых, предполагая достойным образом отпраздновать успех нашего оружия, но вскоре пришла весть, что, по слухам, амир Хусайн, устыдившись, приближается ко мне. Я тоже двинулся к нему навстречу в местность Барсын. Был сильный холод, и выпало очень много снегу; я узнал, что амир Хусайн возвратился назад поэтому и я возвратился и провел зиму в Ташкенте.

Наступило лето; посоветовавшись со своими приближенными, я решил послать хану Чете богатые подарки и просить у него помощи. Хан прислал мне десять тысяч человек конницы.

До сведения амира дошло, что ко мне прибыло подкрепление! Он написал мне письмо, в котором снова клялся Кораном, что не предпримет впредь против меня ничего и просит с ним помириться. Муллы из Ташкента, Андижана и Ходжента принесли ко мне и Коран, на котором амир Хусайн клялся искренно примириться со мной. Они, со своей стороны, просили меня не отвергать склонного к примирению амира Хусайна и помириться с ним.

Я подробно рассказал муллам всё, что было раньше между мной и амиром Хусайном, ссылаясь на то, что амир Хусайн изменил уже однажды данной им клятве на Коране. Тогда муллы дали совет: не предрешая вопроса о примирении, самим погадать об этом по Корану и поступить сообразно тому, что откроется. Вышло, что примириться следует; я согласился и двинулся по направлению к Самарканду со всеми амирами, чтобы увидеться там с амиром Хусайном.

Чтобы убедиться, насколько искренно желает амир Хусайн со мной примириться, я послал к нему амира Мусу, а сам отправился в крепость Шадман. Турак-Ша явился ко мне и доложил, что амир Хусайн очень рад, что я ушел в Шадман, и снова передал мне от имени амира Хусайна просьбу примириться с ним. Я ответил, что я послал уже Аббас-богадура. и просил передать от меня амиру Хусайну, что я прошу его вместе с этим богадуром прийти к священному мазару Али-ата. Я со своей стороны, обещал прийти туда же и там торжественно мы примиримся с амиром Хусайном.

Амиры Муса и Альджай-Ту, прийдя к амиру Хусайну, передали ему мое приглашение и привели амира Хусайна в сопровождении сотни всадников к указанному мною кладбищу. Я подъехал к кладбищу с пятьюдесятью всадниками, и мы встретились.

Амир Хусайн, обращаясь ко мне, сказал: «Забудем старую вражду». «Пусть не будет впредь между нами таких отношений, какие были раньше», – ответил я амиру Хусайну.

После этого я дал торжественное обещание, что я не преступлю нашего мирного договора до тех пор, пока амир Хусайн не изменит своей клятве, данной на Коране. То же самое обещался в точности исполнить по отношению ко мне и амир Хусайн.

После примирения мы оба сели на лошадей и разъехались в разные стороны: амир Хусайн отправился в Сали-Сарай, а я прибыл в Кеш и там отдохнул. Сыну своему, Мухаммад-Джа-гангиру, я написал письмо, чтобы он из Мерва явился ко мне с войском и оружием.

В это время я получил от амира Хусайна письмо, в котором он сообщал мне, что бадахшанские правители возмутились и что он отправился их усмирять. Я ответил амиру Хусайну, что желаю ему счастливого пути.

В то время когда я расположился на отдых вокруг Кеша, я получил известие, что Малнк-Хусайн, правитель Герата, грабит жителей владений амира Хусайна. Я сейчас же двинулся туда с войском, перешел реку Термед, отнял у Малик-Хусайна всё награбленное им и возвратил по принадлежности подданным амира Хусайна. Сам же я, чтобы помочь амиру Хусайну, отправился к столице Бадахшана.

Закончив на этом эпизоде автобиографию амира Тимура, переводчик с персидского Наби-джан-Хатыф не преминул по восточному обычаю украсить свой труд небольшим заключением следующего содержания.

С помощью Божьей я окончил эту книгу. Бог прощает всем людям их прегрешения, поэтому и я прошу благосклонных читателей не ставить мне в вину сделанные мною промахи в словах тюркского и уйгурского наречий и не сердиться на меня за эти невольные ошибки.

В 1835 году я написал эту книгу, придерживаясь в точности ого, что было написано со слов самого «сахиб-уль-кырана» Тимура. Я остановился на описании примирения Тимура с Хусайном, во-первых, потому, что на этом оканчивалась и персидская рукопись а во-вторых, и потому, что «мир лучше войны». Согласно этого изречения я и закончил свой труд описанием примирения, чтобы в конце было хорошее.

УЛОЖЕНИЕ ТИМУРА [4]4
   * Уложение Тимура. Ташкент, 1904.


[Закрыть]

Моим детям, счастливым завоевателям государств, моим потомкам – великим повелителям мира.

Да будет им известно, что, в полной надежде на милосердие Всевышнего, я убежден в том, что многие из них наследуют мой могущественный трон. Это побуждает меня изложить для; них правила, которыми я руководствовался сам. Строго соблюдая эти правила, они могут упрочить за собою то счастье, которого я достиг столькими беспокойствами, трудами и опасностями, которое дано мне небом, благотворным влиянием религии Магомета (да даст ему Бог мир) и могущественным ходатайством потомков и сподвижников его. Пусть эти правила послужат им руководством как в их поведении, так и в управлении государством, дабы они могли сохранить то государство, которое я им оставляю.

Всех правил двенадцать. Ничто лучше не доказывает их важности, как то, что я извлек из них: они помогли мне достигнуть власти, завоевать государства, упрочить за мной завоевания и сделать меня достойным трона.

1) Я заботился о распространении религии Бога и закона Магомета, этого избранного Богом сосуда: я поддерживал ислам во всякое время и во всяком месте.

2) Я разделил преданных мне людей на 12 классов: одни из них помогали мне своими подвигами, другие – советами, как при завоевании государств, так и при управлении ими. Я пользовался ими, чтобы укрепить замок моего счастья; они были украшением моего двора.

3) Советы с мудрыми, предусмотрительность, бдительность и деятельность помогли мне побеждать войска врагов и завоевывать области. В управлении я руководствовался кротостью, человеколюбием и терпением; я наблюдал за всеми, прикрываясь личиной бездействия, был одинаково благосклонен как к врагам, так и к друзьям.

4) Надлежащий порядок и соблюдение законов послужили основанием и подпорой моей судьбы, фортуны. То и другое так укрепили мою власть, что визири, эмиры, солдаты и народ не домогались повышения, а каждый довольствовался своим местом.

5) Чтобы воодушевить офицеров и солдат, я не щадил ни золота, ни драгоценных камней; я их допускал к своему столу, а они жертвовали для меня своей жизнью в сражениях. Оказывая им милости и входя в их нужды, я обеспечил за собой их привязанность. И так при помощи доблестных вождей и моих воинов, я сделался властелином 27 государств: Я сделался государем Ирана, Турана, Рума, Магреба, Сирии, Египта, Ирак-Араби и Ирак-Аджеми, Мазандерана, Гиляна, Ширвана, Азербайджана, Фарса, Хорассана, Четте, Великой Татарии, Хорезма, Хотана, Кабулистана, Бактерземина и Индостана. Все эти страны признали мою власть, и я предписал им законы.

Надевая на себя царский плащ, я тем самым отказался от покоя, какой вкушают на лоне бездействия. С 12 лет от рождения я разъезжал по разным областям, боролся с несчастьем, составлял проекты, поражал неприятельские эскадроны, свыкался с видом возмущений офицеров и солдат, привыкал выслушивать от них резкие слова, но терпением и мнимой беззаботностью, от которой я был далек, мне удавалось умиротворять их. Наконец я бросался на врагов. Таким образом мне удавалось покорять провинции и даже целые государства и далеко распространять славу моего имени.

6) Справедливостью и беспристрастием я приобрел благосклонность созданий Божьих. Свои благодеяния я распространял и на виновного и на невиновного; мое великодушие обеспечило мне место в сердцах людей; правосудие управляло моими решениями. Мудрою политикой и строгою справедливостью я удерживал своих солдат и подданных между страхом и надеждой. Мои воины были осыпаны моими подарками. Я имел сострадание к низшим и к самым несчастным классам государства.

Я освобождал угнетенного из рук гонителя и, раз убедившись во вреде, причиненном лицу или имуществу, я произносил приговор по закону и никогда не подвергал невинного наказанию, заслуженному виновным.

Всякий, поднимавший против меня оружие для разрушения моих намерений, как только умолял меня о помощи, был принимаем мною благосклонно. Я возвышал его в чинах и зачеркивал его вину пером забвения; и если его сердце было еще озлоблено, то мое обращение с ним было таково, что я успевал наконец изгладить самый след его неудовольствия.

7) Я оказывал почтение потомкам пророка, ученым, богословам, философам и историкам. Я уважал их и почитал. Храбрые люди были моими друзьями, потому что Всевышний любит храбрых. я сходился с учеными и снискивал расположение тех, у которых была благородная душа.

Я прибегал к ним, и их благословение доставляло мне победу. Я покровительствовал дервишам и факирам. Я тщательно избегал причинять им малейшую печаль и ни в чем им не отказывал. Те, которые дурно отзывались о других, были удаляемы от моего двора. Их толкам не придавалось значения, и я никогда не слушал их клеветы.

8) Я был настойчив в моих предприятиях. Раз предпринятый проект, каков бы он ни был, овладевал всем моим внимание», и я не оставлял его, пока не имел успеха. Поступки мои не противоречили моим словам, и я не поступал сурово. Я никому не досаждал из опасения, чтобы Всемогущий не поступил с мною сурово и не подавил меня тяжестью собственных мои деяний. Я расспрашивал ученых, чтобы знать, каковы был постановления древних от Адама до Магомета, «Печати Пророков и от этого последнего до наших дней. Образ действий, и поведение, их поступки и слова этих повелителей глубоко проникли в мое сердце. Я старался подражать самым похвальным качествам их и самым лучшим чертам их жизни. Для собственного назидания я изучал причины падения их власти и старался избегать сделанных ими ошибок. Я воздерживался от лихоимства и притеснений; мне было известно, что эти преступления относятся к тем, которыми порождаются голод и бедствия всякого рода и которые выкашивают целые народы.

9) Я знал состояние народа. Я смотрел на знатных, как на братьев, а на простых людей, как на детей. Умел приноровиться к нравам и характеру жителей каждой области и каждого город Я заслужил уважение от новых своих подданных, тех из них, которые занимали высшие места. Я давал им правителей, свыкшихся с их нравами и обычаями и которые уже пользовались у них одобрением. Я знал состояние населения каждой отдельной области. Я посадил в каждой стране моего царства человека испытанной честности, чтобы он извещал меня о поступках и поведении народа и солдат и чтобы он давал мне знать о всех непредвиденных событиях, которые могли интересовать меня. Когда я открывал малейшую ложь в его донесениях, то строго его наказывал. Как только я узнавал о каком-нибудь случая притеснения или жестокости правителя, солдат или народа, то я давал виновным чувствовать всю строгость правосудия.

10) Когда какое-нибудь племя, какая-нибудь орда тюркская, арабская, персидская или чужестранная желали признать мою власть, я принимал правителя этого племени или орды с почетом, других же я принимал по достоинству: я добром воздавал добрым, а злых предоставлял собственной участи.

Кто бы ни заключил со мной дружеский союз, был уверен, что не будет раскаиваться. Я давал тому доказательства моей благосклонности и великодушия. Услуги, мне оказанные, не оставались без награды. Даже мой враг, когда он чувствовал свою вину и приходил просить моего покровительства, получал прощение и находил во мне благодетеля и друга.

Так поступил я с Шир-Бахрамом. Этот начальник племени, сопровождавший меня как союзник, покинул меня в момент сражения. Желание добычи овладело им, и он обнажил меч против меня. В конце концов он вспомнил, что ел мою соль (т.е. он почувствовал угрызение совести), и снова вымолил у меня помилование. Это был воин знаменитого происхождения, столько же опытный, сколько и неустрашимый. Я закрыл глаза на его вину, я простил ему ради его храбрости и дал ему чин выше против того, что он имел раньше, дабы тем сильнее заставить его почувствовать мое расположение к нему.

11) Дети, внуки, друзья, союзники, все те, которые со мною какую-либо связь имели, пользовались моими благодеяниями. Блеск моего счастья не заставил меня забывать кого-нибудь. Каждый получил должное. Милосердие также имело место в моем сердце. Я уважал в моих сыновьях и внуках союз крови, не посягал на их жизнь и даже на их свободу. По отношению к каждому частному лицу я вел себя, соображаясь с особенностями его характера и с представлением, какое я имел о нем. Опыт, который я вынес из превратностей судьбы, научил меня, как нужно поступать с друзьями и с врагами.

12) Я всегда с уважением относился к солдатам, сражались ли они за или против меня. Да и не обязаны ли мы признательностью людям, которые жертвуют продолжительным счастьем преходящим благам? Они бросаются в сражения и не щадят свою жизнь среди случайностей.

Неприятельский воин, неизменно преданный своему повелителю, мог рассчитывать на мою дружбу. Когда он становился под мои знамена, я награждал его заслуги и верность, принимая его в число своих союзников. Но тот воин, который в момент сражения оставил своего полководца, чтобы перейти ко мне, был в моих глазах самым мерзким человеком.

Во время войны, которую я вел с ханом Тохтамышем, его эмиры сделали мне несколько письменных предложений. Это было вероломство с их стороны по отношению к своему князю, моему неприятелю. Я пришел в негодование от таких предложений и сказал про себя: «Они изменят и мне, как теперь изменяют своему повелителю», и вместо всякого ответа я их проклял.

Опыт доказал мне, что власть, не опирающаяся на религию и законы, не сохранит на долгое время свое положение и силу. Она подобна нагому человеку, который заставляет других при встрече с ним опускать глаза, не внушая никакого уважения к себе. Можно также сравнить его и с домом, не имеющим ни крыши, ни дверей, ни ограды, в который может проникнуть самый презренный человек.

Вот почему я основал здание моего величия на исламе, с прибавлением к нему правил и законов, которые я точно соблюдал в продолжение моего царствования.

Первое правило, которое появилось в моем сердце, клонилось к распространению религии и утверждению закона Магомета. Я распространил в мир ислам, этот кодекс превосходнейшего из смертных; я сделал из него украшение моей империи.

Чтобы иметь более верный успех в увеличении числа прозелитов Магомета, я избрал из потомков этого пророка человека самого выдающегося, которого и облек полною властью над мусульманами. Он имел в своем ведении священные имущества и назначал отдельных управляющих мечетями. Он же в городах и местечках утверждал верховного судью, первого представителя религии (муфти), назначал инспекторов рынков. Он назначал также жалование и пенсии как тем, которые, подобно ему, вели свое происхождение от Магомета, так и ученым, законоведам и всем заслуженным людям.

Я назначил судью или казия для армии; а для народа я назначил другого.

В каждую область я послал пожилого знатока ислама, чтобы предостерегать верующих от запрещенных законом дел и чтобы заботиться об их образовании. Я приказал строить мечети и монастыри в городах, караван-сараи – на дорогах и мосты – на реках.

Я поставил в каждом городе представителя религии и благочестивых людей для научения мусульман Корану и для объяснения главных оснований веры на основании комментариев ученых и священного предания.

Я повелел заведующему вакуфами (садр) и гражданскому судье доносить мне о всех делах, касающихся веры. Кроме этого, я назначил еще начальника правосудия, который доносил мне о распрях, возникавших между солдатами и между остальными моими подданными.

Когда я обнародовал мои постановления касательно религии, когда я восстановил в городах ислама закон и когда верующие знатные и простые убедились в моем усердии к истинной вере, то мусульманские ученые издали в честь меня следующее объявление

«В каждом веке Всемогущий воздвигал защитника и распространителя религии посланника Магомета. В этом VIII веке Тимур, родившись под счастливым созвездием, герой мира, должен считаться восстановителем веры».

Глава ученых, Мир-Саид-Шериф написал мне, что так я трудился на пользу распространения ислама в областях мира, то я имею право на титул распространителя веры.

Вот содержание его письма:

«Боже! Будь помощником, поддерживающим религию Магомета, и оставь тех, которые покидают ее.

Восемь веков протекло со времени бегства величайшего посланника до наших дней и в каждом веке всевышний и всесвятой Бог воздвигал защитника и распространителя веры своего возлюбленного пророка, чтобы восстановить и укрепить святые истины. Хвала Всевышнему! Он же в этом восьмом веке возложил эту обязанность на эмира Тимура, героя мира, который заставил государства и города принять истинную веру.

Известно от древних богословов, что в первом веке гиджры покровитель веры был Омар Абдул-Азиз. В то время она была подрываема проклятиями и ругательствами, которые сыпались от схизматиков против Али с кафедр мечетей. Омар положил конец этому отвратительному обычаю.

Народ ислама был добычей распрей и неурядиц. Одна партия проклинала законных халифов, тогда как другая злословила Али, главе верующих, Аббасса и Хусаина. Обе раздраженных партии готовы были дойти до битвы; Омар Абдул-Азиз удержал их и сделался опорой религии.

Во втором веке религия имела защитником Мамуна Справедливого. Этот халиф, осудив семьдесят два ложных вероучительных положения, заставил признать другие, согласные с преданиями и истинной верой. Он вызвал из Хорасана Алия, сына Мусы-Джафара (мир праху его), сделал его своим наследником и заставил согласиться взять в руки бразды правления.

В третьем веке принял веру под свое покровительство Аббассид Моктадир-Биллях. Караматы, под начальством Абутаира, овладели священным городом Меккой, и тридцать тысяч пилигримов, славных мучеников, были зарезаны на горе Арафа. Черный камень был вырван из стен Каабы; наконец, в разоренных мусульманских провинциях царствовали убийство и грабеж. Казалось, что религия готова была совершенно исчезнуть, когда появился Моктадир-Биллях. Он повел армию против разбойников, Рассеял их и восстановил религию.

Азадаулет-Дилеми был защитником верующих в четвертом веке. Пороки и злоба Мотила Ахтидлаха, из рода Аббасса, притеснения его придворных и сообщников вредили истинной вере; разврат распространился повсюду; безбожие шло с поднятой головой. Азадаулет низверг этого халифа и заменил его сыном своим Тали Билляха.

Азадаулет вознамерился восстановить славу религии и исполнить это славное намерение, уничтожая новшества, противные религии, и прекратить испорченность нравов, преступления, несправедливость и притеснения.

Пятый век прославился рождением султана Санджара, сына султана Малик-Шаха. Он был современником Ахмеда-Джами и Хакима-Сенаи. Он сделался их учеником. В то время еретики и невежды нанесли сильный удар исламу. Султан Санджар обнаружил живейшее старание истребить их. Ревностно преданный религии пророка, он не совершил ни одного поступка, несогласного с законом Магомета.

В шестом веке завоевания неверных в Туркестане пошатнули ислам, но Бог воздвиг Хасан-хана и поставил его во главе ста тысяч турок, которые в долине Лар исповедали веру перед досточтимым Ибрагимом-Хамави и были приняты в число верных после произнесения слов: «Нет бога, кроме Бога, и Магомет – Его посланник». Заручившись их помощью, он стер с лица земли неверие и ересь; тотчас вера распространилась в городах и областях.

Седьмой век был ознаменован усердием к вере султана Альджайту, сына Аргун-хана, прозванного Мухамед-Худабаид. Как только этот султан наследовал престол брата, он узнал (таков был тогда упадок веры), что в общественных молитвах после исповедания веры забывали молиться Всевышнему о пророке и его потомках. Он сам отправился в мечеть, где собрал богословов и спросил их мнения о необходимости молитв за Магомета и его потомство. Они отвечали единогласно, что эта молитва установлена самим Богом.

Некоторые присовокупили даже, что имам Шафи признал недействительным общественное моление без молитвы за пророка и за его потомство; другие приводили в пример имама Азама, который находил гнусным общественное моление без тех же молитв.

Альджайту спросил у них, почему, молясь за других лиц, кроме Магомета, они не упоминают об их потомстве, тогда как при молитвах за этого последнего из пророков должно упоминать и потомство этого последнего. Не получив на это ответа, он сказал: «Можно, мне кажется, объяснить подобную разницу двояко. Во-первых, враги Магомета, назвав его в насмешку Абтаром, т.е. беспотомственным, были наказаны Богом в свою очередь пресечением потомства. Если некоторые из потомков их и остались, то на долю им выпала полнейшая неизвестность, потомки же Магомета размножились так, что только Бог может их исчислить. Потому призывают и на них благословение Божие в молитве после благословения в честь пророка.

Вот вторая причина этого обычая. Учение и религиозные постановления других пророков подвергались изменению и уничтожению; их постановления не предназначались к вечному существованию, тогда как религия Магомета будет существовать без изменения до окончания веков.

Вот почему верные потомки пророка в своих молитвах после хвалы Богу должны упоминать и пророка и потомство его, чтобы все признали их покровителями религии Магомета и толкователями священной книги и хранителями закона пророка, наследниками его учения и учения посланников Бога. Пусть у них учатся познанию религии и обязанностей ислама и пусть каждый из нас считает своим долгом повиноваться им и почитать их.

Как только султан закончил свою речь, мусульмане, собравшиеся в мечети, произнесли молитву за Магомета и за его потомство. Альджайту продолжал: «Гнок, как Али, был первым из рода пророка и так как Магомет Махади, пришествия которого ожидают все верующие, должен быть последним, то наша обязанность – не проявлять нашу власть в царстве Магомета без согласия его потомков, иначе мы будем поступать как тираны!»

Султану, говорившему так перед народом, ученые выражали полное одобрение. Затем он повелел указом, чтоб в память пророка и его потомков возносились молитвы каждую пятницу, и приказал чеканить монету с их именем.

Богословы обнародовали постановление, что султан Альджайту есть распространитель божественного закона.

В восьмом веке эмир Тимур распространяет веру в городах и между народами. Он почитает и уважает потомков пророка и богословов. С согласия первых он пользуется верховною властью в царстве Магомета».

Получив от Мир-Сеид-Шерифа это письмо, я возблагодарил Всевышнего. Я молил нашего пророка о помощи в утверждении религии и закона.

Подлинник этого письма я послал моему духовному руководителю (пиру), который написал на полях следующее: «Эмир Тимур, герой века, должен знать то, что особенную милость и неоценимый дар составляет поручение ему Богом восстановления религии. Пусть он увеличивает свою верность и свои добрые Дела, дабы и Бог умножил Свои милости к нему».

После того как я получил это письмо от моего духовного Руководителя, я старался относиться с почетом и уважением к потомкам пророка и богословам. Я заботился о распространении ислама и приказал копию с письма поместить в моих летописях.