Текст книги "Насмешник"

Автор книги: Ивлин Во

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Не могли бы вы найти человека, чтобы он переводил нам?

– В этом нет необходимости, – сказал воин по-английски. – Я пришел попросить дать мне паспорт, чтобы поехать в Лондон на слет скаутов.

Дождь прекратился. Наступил бледный закат; моему бестолковому шоферу, который отказался и от предложения аскари поесть (наверно, не было аппетита), подробно объяснили обратную дорогу, и на сей раз он умудрился не заблудиться.

Я вернулся к Р. и бригадиру, которые весь день разрешали проблемы с местными рабочими и были совсем без сил.

Они не имели прямой связи с туземной администрацией. Во всех местах, куда мы заглядывали во время нашей поездки, им приходилось улаживать конфликты, которые неизбежно возникают в изолированных общинах.

Британские служащие в Танганьике делятся на три группы, отношения между которыми не слишком гладкие. Более высокое положение занимают те, кто в 1938 и 1939 годах были молодыми людьми призывного возраста. В то время они считали, что смогут принести своей стране больше пользы, если будут находиться подальше от европейской войны, которую они предвидели. Теперь они большей частью служат комиссарами провинций, будучи начальниками тех своих ровесников, которые приехали в Африку после службы, часто отмеченной наградами, в вооруженных силах. Эта вторая группа, которая занимает посты районных комиссаров, имеет обыкновение возмущаться подобной несправедливостью. Более низкое положение занимают молодые люди – продукт батлеровского Акта об образовании [231]231
  Ричард Остин Батлер(1902—19821) – британский политический деятель, занимавший важные посты в правительстве во время и после Второй мировой войны. Будучи министром образования, способствовал принятию в 1944 г. революционного Акта об образовании, один из главных пропагандистов организации международного совета по образованию, ставшего впоследствии основой ЮНЕСКО.


[Закрыть]. Они боятся, что, прежде чем успеют добраться до высоких постов в колониальной администрации, их займут туземцы. Недовольны они и своим сегодняшним положением? Государство, похоже, не привило новому пополнению среднего класса благоразумия, свойственного их предшественникам. В ранний период существования Британской империи молодые люди, не обладавшие состоянием, не торопились взваливать на себя обузу супружества, пока не достигнут более высокого положения. Болезнь быстро усугубилась. Молодые люди, приезжающие ныне из Англии, происходят из семей, в которых мужчины по традиции женятся рано. К сожалению, их финансовое положение не позволяет иметь жен, детей, автомобили и быть членами престижных клубов. Задача Р. состоит в том, чтобы объяснить, что им не на кого особо обижаться.

3 марта.Мы снова двинулись в путь. Ехать было недалеко, меньше шестидесяти миль до Моши, столицы племени чагга, куда я уже въезжал с другой стороны по пути из Момбасы. Моши расположена на склоне холма, спускающегося к жаркой равнине.

Я надеялся уговорить Р. и бригадира переночевать в немецкой гостинице на другой стороне Килиманджаро, где однажды уже останавливался с таким комфортом, но в самой Моши есть огромный, с иголочки отель, который построил и которым владеет и управляет грек; отель называется «Ливингстон», хотя Ливингстон прошел за двести миль отсюда. Это самый современный на сегодняшний день отель в Танганьике, сплошь бетон, пластик и хромированные панели, который показал свою исключительную пригодность для кинокомпаний, приезжающих снимать «на натуре» драмы из африканской жизни. Вот и сейчас большую часть отеля занимала какая-то съемочная группа, отчего бригадир был в восторге, надеясь увидеть россыпь голливудских старлеток. Однако его ждало разочарование. Героини уже отснялись в своих эпизодах, собрали вещички и уехали, остались лишь главный герой – всемирно известный, и большая, состоявшая исключительно из мужчин, группа операторов и всякого рода «администраторов». Но «Ливингстон» был прекрасно оснащен и имел вышколенную прислугу, как морской лайнер, необъяснимым образом севший на мель.

Собратья туристы, собирающиеся в Восточную Африку, позвольте дать совет: держитесь подальше от отелей, где управляющим британец. Мы не рождены для этой профессии. Дальше на юг дела частенько обстоят лучше, но в Танганьике все недостатки обслуживания, которые раздражают нас на родине, особенно заметны. Если прежде равнодушием и некомпетентностью отличались почтовые работницы, то теперь их место заняли неприветливые молодые женщины, стоящие за конторками в английских провинциальных гостиницах. Многие усталые путешественники, должно быть, задавались вопросом, чем эти несчастные создания занимаются, когда нет клиентов. В Восточной Африке он может это узнать. Да ничем – посиживают себе да болтают с шефом. Мы уже имели сомнительное удовольствие иметь с ними дело, и я ожидал того же и здесь. Но в «Ливингстоне» не было ничего похожего. Тем не менее я с сожалением вспомнил о прохладной веранде в Кибо.

Аруша – колониальный город. Моши – модель того, что либералы надеются увидеть в самоуправляющемся доминионе. Численность народности чагга составляет примерно триста тысяч; их земли плодородны, климат здесь здоровый. В последние годы у них установилось нечто вроде конституционной монархии. Немцы, когда пришли сюда, увидели, что тут властвуют множество местных вождей и соперничество между ними порой принимало жестокие формы. Они повесили нескольких вождей и назначили одного главного – Мареалле. Его внук и правит ныне под именем Мшамбри Мареалле II, Манги-Мкуу. Довольно часто его называют просто: «Король Том». Это верховная власть. Далее идут Совет чагга, состоящий из троих глав округов, семнадцати глав районов, шести назначенных и шести кооптированных членов Совета. Существует независимый суд. По всем сообщениям, система работает хорошо и чагга намерены присоединить к себе соседнее племя, паре.

Мы прибыли в Моши в девять утра. Бригадир обшарил взглядом холл отеля, но ему сказали, что киношники уехали на съемки. Набрали толпу мальчишек, одели их, как одеваются масаи, и учат «племенным» танцам.

Меня повезли в Совет и представили главному вождю. Здание Совета – новенькое, построенное целиком на средства из местного бюджета. Мареалле – очень приятный молодой человек, который достойно подготовился к занятию своего высокого поста, пройдя курсы управления, экономики, социологии и психологии в Лондонской школе экономики, не поддавшись влиянию радикализма, с которым обычно ассоциируется этот университет. Он, кроме того, служил в Танганьике по ведомству социального обеспечения и программным директором на национальном радио, перевел на кисуахили «Если» Киплинга. Он поручил одному из своих подчиненных продемонстрировать мне, как важной персоне, шикарное здание Совета и тут же как холодным душем обдал, сказав, приглашая вечером отобедать у него: «Не беспокойтесь о форме одежды. Приходите в обычных своих тряпках».

Я не знаток по части социального и политического прогресса. Тут нужно иное перо, чтобы по достоинству оценить поистине замечательные достижения чаггского правительства. Из Совета меня повезли в КНКУ, штаб-квартиру кофейного кооператива, который является источником почти всех местных доходов. Миссионеры посадили кофейные бобы на склонах Килиманджаро и разбогатели. Дандес, первый британский районный комиссар, уговорил крестьян выращивать кофе. Мистер Беннет, англичанин, большую часть жизни проживший в этих местах, организовал «кооператив». Сейчас он находится в руках африканцев и процветает. Я просто записал в дневнике: «КНКУ». Как расшифровывается это сокращение? Не могу вспомнить. Во всяком случае, штаб-квартира кооператива размещается в просторном здании «современного» стиля. Кроме офисов, где занимаются сделками по продаже кофе, в нем находятся торговая галерея, кафе на крыше, библиотека, спальни и коммерческая школа, единственная (как я думаю) в Танганьике. В школе я обнаружил класс, совместный, в котором чагга и индийские юноши и девушки (преобладают юноши чагга) учатся секретарскому делу. Мне следовало бы познакомиться с ними поближе, а не просто заглядывать в дверь. В таком виде застигли меня монахини. Глупо ухмыльнувшись, я попытался ретироваться, когда услышал пророческие слова: «…Было бы куда лучше, если бы вы произнесли перед ними небольшую речь».

– Глубоко сожалею, но я не готов к выступлению. Мне совершенно нечего сказать, кроме того, как мне все здесь нравится.

– Мистер Во, эти мальчики хотят хорошо писать по-английски. Расскажите им, как вы научились так прекрасно писать.

Подобно герою П. Г. Вудхауса я в отчаянии смотрел на ряды черных пытливых лиц.

– Мистер Во – великий писатель из Англии. Он расскажет вам, как стать великим писателем.

– М-м, – начал я. – Сорок пять лет ушло у меня на то, чтобы выучить английский, но по-прежнему я чуть ли не каждый день испытываю потребность обратиться за помощью к словарю. Английский язык, – сказал я, потихоньку начиная испытывать симпатию к предмету моей лекции, – несравнимо богаче любого языка в мире. Для всякого понятия в нем есть два или три совершенно разных слова, отличающихся нюансами смысла.

Это явно было не то, что требовалось. На лицах честолюбивых юных клерков, с таким радушием встретивших меня, был написан ужас.

– Мистер Во, – сказал учитель, – имеет в виду, что английский язык на самом деле очень легкий язык. Вам не придется учить все слова. Вы сможете прекрасно объясняться, если будете знать лишь малую их часть.

Лица учеников немного просветлели. С тем я их и оставил.

Вечер прошел чудесно. Среди приглашенных на обед были Р., бригадир, англичанин ревизор и его недавно приехавшая жена, пожилой грек врач тоже с женой. На Мареалле были отнюдь не «тряпки»; он выглядел этаким добродетельным денди. Его дом, от которого не больше пятидесяти миль до ближайшей бомы масаи, такой же новый, как все в Моши, европейской конструкции и обставлен по-европейски. Ванные комнаты выложены кафельной плиткой пастельных оттенков, полотенца в тон, радиола в каждой комнате, свежие иллюстрированные журналы из Англии и США, на веранде – поднос с пуншем. Только еда была африканской: два вкуснейших карри. Я уговорил жену ревизора попросить выключить радио.

Мареалле с юмором рассказывал о своих приключениях за границей – как в Англии он видел людей, которые ели лобстеров, что вызвало у него отвращение.

– В Африке, – сказал он, – мы не едим такую ерунду.

Его отправили в путешествие по Америке, где он выступил перед членами клуба «Ротари» и собрал большую коллекцию галстуков, которую и продемонстрировал нам после обеда. Галстуки висели в шкафу, специально сделанном для этого. По вероисповеданию он лютеранин, но не фанатик; из двоих его братьев, занимающих высокие посты, один – католик, другой – мусульманин.

– Это зависит просто от того, в какую школу тебя послали, – объяснил он.

Его сын, почти все детство проведший в Уэльсе, сейчас учится в школе в Табора, где я бывал во время первой своей поездки в Африку. Тогда она была новой и ее, непонятно почему, рассматривали как попытку, вряд ли удачную, насадить в Африке английскую систему частных школ. Мареалле неприязненно относится к Макерере (туземному университету в Уганде), как стойкий приверженец колониального режима. За пределами Англии я не слышал ни единого доброго слова о Макерере.

После обеда, когда мы по достоинству оценили коллекцию галстуков, нам показали альбом фотографий, сделанных на церемонии коронации королевы, на которую он был приглашен.

Мы сидели на веранде. Бокалы были вновь наполнены. Работало радио. Почти в каждом официальном высказывании отмечается «успех Танганьики в формировании нации». Для человека, равнодушного к политике, как я, трудно понять, что имеют в виду, называя «нацией» столь разных людей, как чагга, масаи, того, арабы Пангани, рыбаки Килвы, греческие и индийские магнаты Дар-эс-Салама, границы государства которых прочертили в Европе политики, чьей ноги никогда не было в Африке.

4 марта.Сегодня рано утром нам удалось мельком увидеть киношников. Когда мы с бригадиром стояли в холле отеля, расплачиваясь по счетам, мимо нас пронесся красавчик мужчина, окруженный толпой обслуживающего персонала студии. Один из этой толпы подхватил кейс бригадира и устремился за кинозвездой. Не успели мы и глазом моргнуть, как вся группа погрузилась в машины и умчалась в заповедник, где с ними не было никакой возможности связаться. В кейсе у бригадира находились конфиденциальные отчеты о работе всего районного секретариата. Он отнесся к потере, как пристало солдату, мужественно воспринимающему превратности войны. Когда восемь дней спустя я прощался с ним в Дар-эс-Саламе, он по-прежнему ничего не знал о судьбе пропавшего кейса.

Мы поехали в Саме, где у Р. были дела; комиссар района проживания племени паре пригласил нас на ланч. Разговор вновь зашел о колдовстве. Страна конституционной монархии и кооперативного процветания осталась позади.

Вечером того же дня мы отмечали сорокапятилетие Р. в принадлежащей немцам очаровательной покосившейся маленькой гостинице в Сони, прилепившейся над водопадом на холме, спускавшемся к Лушото, где немцы жили летом и где располагались многочисленный гарнизон и дома владельцев чайных плантаций. Губернатор-британец тоже имеет там славный дом, но он в жаркий сезон добросовестно сидит в Дар-эс-Саламе, а на это время пускает в дом инвалидов.

5 марта.Мы надеялись попасть Корагве по горной дороге, но она оказалась чересчур крутой, так что пришлось ехать по главному шоссе в объезд. В Корагве мы снова оказались в стране сизаля. Районный комиссар дал завтрак для своих крайне космополитичных соседей: одного поле, двоих парсов, одного человека из Наталя, голландца, мэра-суахили и ирландца, еще недавно служившего в палестинской полиции. Комиссар не страдает от одиночества, которое омрачает жизнь чиновников в Саме. Мы были в Танге, поясе жары.

6 марта.Я уже писал о главном удовольствии, испытанном в Танге, – поездке в Пангани. Еще мне показали муниципальный пивной ресторан, Мемориальную библиотеку имени Георга VI, правительственные здания, построенные немцами. Сам город – это центр торговли сизалем.

Я посетил одну из реликвий немецкого колониального правления – красивого престарелого юнкера, который живет с женой при лесопилке, которую они сами построили в буше. Стены его бревенчатой хижины увешаны гербами и охотничьими трофеями. Его отец прибыл сюда с первыми поселенцами в 1880-х годах, получил огромные земли в районе Лешото и в других местах. Все это было конфисковано в Первую мировую войну, на которой отец моего хозяина погиб, воюя под командованием фон Летова. У семьи оставалось еще поместье в Германии, но мой хозяин вернулся в Танганьику, был свидетелем того, как германская система приходит в упадок, жил в надежде на возвращение этой территории Германии, был арестован в 1939 году и всю войну провел в лагере. Он покорно ждет, что управление территорией перейдет к африканцам. Сейчас он не слишком преуспевает. И не ожидает, что дела его пойдут лучше после смены правительства. Он делает заготовки из дерева твердых пород для паркетных полов, качество которых, как он замечает, слишком хорошее для современного рынка. Его дед, чтобы не забыть искусство войны, стал офицером британской армии и погиб под Севастополем. Он с гордостью рассказывал о своем брате, который был настоящим прусским воякой и продолжил семейную традицию, отправившись после 1918 года в Россию, обучать русскую армию. Какова его дальнейшая судьба? О, он погиб, и тоже под Севастополем, сражаясь против солдат, которых помогал обучать и которые позже лишили его поместий в Пруссии и Саксонии. Он не видит никакой иронии в его судьбе; просто война была их семейной профессией. У этого человека, который лишился всего, не было ни малейшей жалости к себе, никаких сомнений.

7 марта.Быстрое, без особых приключений возвращение в Дар-эс-Салам, почти триста пятьдесят миль через те же Корагве и Морогоро, поскольку дорога вдоль морского берега оказалась непроезжей.

8, 9, 10, 11 марта.Тихие, ничем не занятые дни, вечерами компания друзей. В библиотеке Клуба нашлось несколько книг, которые я пропустил, не прочел, когда они только что вышли; среди них: «Черный ягненок и серый сокол» дейм Ребекки Уэст [232]232
  Литературный псевдоним Цицилии Изабель Фэйрфилд Эндрюс(1892–1983) – английской романистки, литературного критика и журналистки, назвавшей себя по имени одной из героинь-феминисток Г. Ибсена. «Черный ягненок и серый сокол» (1941) – ее самое значительное произведение в жанре документальной прозы, посвященное Югославии и резко осуждающее преступления нацизма.


[Закрыть]. Я обратил внимание, что она постоянно называет хорватов (в чьих делах я однажды принял незначительное и недостойное участие) «сердитыми молодыми людьми». Неужели, удивился я, она автор этого определения [233]233
  «Сердитыми молодыми людьми» в Англии в 1950—1960-х годах называли группу критически настроенных молодых прозаиков и драматургов, среди которых были, в частности, Кингсли Эмис, Джон Уэйн, Гаролд Пинтер.


[Закрыть]?

Английские газеты, приходившие с четырехдневным опозданием, сообщали о большой суматохе, произведенной в метрополии беспорядками в Ньясаленде. Дамам из шифровального отдела в доме правительства даже не давали спокойно пообедать, вызывая для расшифровки приходящих донесений. Насколько я мог видеть, «критическое положение» достигло своего пика. В городе проездом появился и пробыл пять дней член парламента, социалист. Его откуда-то изгнали, но никто точно не знал, откуда именно: Ньясаленда, Северной или Южной Родезии. Я поинтересовался, что, где, кому и на каком языке он сказал такого подстрекательского, но не получил ответа, пока наконец на столе в Клубе не появилась «Таймс». Тогда не было заметно, чтобы члены Клуба как-то стремились быть в курсе происходящего. Куда больший интерес у всех вызывало то, какое решение примет суд по делу вдовы местного магната-грека, которая опротестовала завещание. Для участия в процессе из Англии прилетели королевские адвокаты. Их присутствие привлекло большее внимание, нежели присутствие политика.

Туристские маршруты в Ньясаленд закрылись. По этой причине я решил дальше ехать через Северную Родезию.

12 марта.Р. довез меня до Иринги на южном нагорье. Мы выехали на рассвете и прибыли на место к ланчу, который пришлось отодвинуть на полчаса из-за слона, который вышел на дорогу в двухстах ярдах впереди нас. Мы остановились. Он стоял, глядя в нашу сторону, и подергивал ушами – знак, как мне объяснили, раздражения. Известно было, что слоны нападают на машины. Слон был очень большой, с прекрасными бивнями. Р. перепугался за свой «мерседес-бенц», хотя и не показывал страха. Он развернулся и отъехал назад на четверть мили. «Думаю, на большой дистанции мы окажемся быстрее его», – сказал он. Мы стояли и ждали, пока через некоторое время слон неторопливо не удалился в буш.

Иринга – небольшой прохладный приятный городок с железнодорожной станцией, хотя движение по железной дороге прервано, и превосходным греческим рестораном. Местное племя называется, если я правильно расслышал, «хихе», это воинственные люди, они напали на немецкую военную колонну и рассеяли ее, а кроме того, постоянно побеждают масаи. Во время последнего вторжения масаи на их земли дед нынешнего вождя настолько презрительно отнесся к врагам, что поставил во главе своих воинов сестру. Она заставила масаи позорно бежать, оставив на поле боя огромное число погибших. В настоящее время они, в основном, подряжаются работать на медных рудниках и возвращаются домой разряженные, как киношные ковбои. Здесь их много шатается по улицам – в кожаных с бахромой куртках и штанах, шпорах, ярких рубашках, огромных шляпах; но большинство населения городка – греки и индийцы.

В тот день в городке было нечто вроде праздника в честь отряда полицейских, которые возвратились после усмирения Форт Хилла на той стороне границы с Ньясой; это было одно из мест, где беспорядки приняли особо угрожающие формы.

Здесь к нам присоединился мистер Ньюмен, районный комиссар из Мбейи, места примерно в ста пятидесяти милях к югу, откуда мне предстояло вылететь в Родезию. Мистер Ньюмен – бывший военный и отважный человек, чье место службы в Танганьике находится в наибольшей близи от Ньясы. Он с невозмутимым спокойствием относится к слухам об опасности для жизни, источником которых являются индийцы, беженцы из охваченных смутой мест.

Есть ходячее объяснение сообщениям о том, что машины европейцев забрасывают камнями. Говорят, соответствующее министерство в Родезии затеяло исследование автомобильного движения в стране. Поскольку наблюдатели-африканцы не в ладах с бумагой и карандашом, им дали указание бросать в корзину камешек каждый раз, как мимо них проезжает машина. Один журналист, увидев на обочине человека с корзиной, полной камней, спросил его, зачем ему камни, и получил ответ: «Для машин».

31 марта.Я простился с Р. и его «мерседесом» и дальше поехал с мистером Ньюменом на его «лендровере». Не хочу утомлять читателя долгим выражением благодарности всем тем людям, которых автор встретил на протяжении своего путешествия, за доброе к нему отношение. И без того должно быть предельно ясно, что в последние недели нашего общения с Р. он старался всячески угождать мне. От него я перешел под опеку мистера Ньюмена, который в следующие два дня ради старинного друга делал все для навязанного ему незнакомца.

От Иринги до Мбейи дорога постоянно идет на подъем; в конце ее становится прохладно и нечем дышать. Мы сделали короткую остановку в миссии Отца Заступика, которая представляет собой живописную группу строений, напоминающих крохотный итальянский городок. «Они самые влиятельные люди в округе», – сказал мне Ньюмен. С упавшим сердцем, как всегда, когда приходится посещать школьные лаборатории, я обходил содержащуюся в образцовом порядке школу. Потом старый священник, служивший нам гидом, итальянец, давно привыкший к Африке, заговорил об африканском «национализме». Было ошибкой, сказал он, проводить «африканизацию» политическими методами, а не через оказание помощи. Нельзя было присылать сюда из Англии молодых людей, которые теперь занимают все низшие государственные должности. Их должны были занять коренные жители, и таким способом, снизу, надо было создавать администрацию, состоящую целиком из африканцев. Вместо этого мы намереваемся назначить на высшие должности людей, не умеющих ничего, кроме как добиваться популярности. Как все, кого я встречал, он одобрительно отзывался о Ньерере, но сомневался в способности его партии управлять страной.

Подобная точка зрения не была новой, но, высказанная старым священником, звучала авторитетно. Британские же должностные лица говорят, что туземцу нельзя поручать руководство дорожными работами. Он обманывает или рабочих, или правительство, действует во благо своего племени или родственников, не пользуется авторитетом и так далее. (В действительности огромное число прорабов в Танганьике – это полукровки с Сейшельских островов, которые, как оказалось, лучше африканцев проявили себя в том, что называется «работа с людьми».) Спор на эту тему идет во всех колониях, и нелепо иностранцу вмешиваться в него. Мне представляется совершенно очевидным, что, если бы «арахисовый проект» был задуман и проведен в жизнь африканцами, каждый указывал бы на него как на неопровержимое свидетельство того, что они неспособны вести собственные дела.

Мы отправились на холмистую равнину, где, как мне сказали, пастбища не так хороши, как выглядят. Здесь, в Сао, где климат похож на кенийский, осталась лишь горстка поселенцев, жизнь которых напоминает жизнь моих старых друзей в Счастливой долине. Если то, что мне рассказывали, правда, то они даже еще большие чудаки. Один обратился в мусульманство; другой, будучи приглашен на чай к принцессе Маргарет, отправился с собственным чайником, наполненным смесью бренди с имбирным элем. Мне сказали, что Кинси и Вулфендену [234]234
  Алфред Чарлз Кинси(1894–1956) – американский биолог, автор авторитетных исследований сексуального поведения человека. Сэр Джон Вулфенденвозглавлял Комитет по преступлениям, совершенным гомосексуалистами и проститутками в Великобритании, который в 1957 году опубликовал т. н. «Доклад Вулфендена», содержавший рекомендации для законов о регулировании сексуального поведения.


[Закрыть]здесь, в этой залитой слепящим светом малонаселенной саванне и в разреженной атмосфере, представилось бы обширное поле для исследований. Я с удовольствием задержался бы тут, но мы отправились дальше. Там, среди очередных холмов, мистер Ньюмен недавно разогнал сборище колдуний, чей обряд избавления от бесплодия требовал такого обильного кровопускания, что это часто приводило к смерти. Ко времени вечернего чая мы добрались до дома мистера Ньюмена.

Мбейя – это небольшой, заселенный англичанами зеленый городок, в существовании которого нет особого смысла. Он был построен в 1930-х годах как столица провинции, когда там еще добывали золото. Сейчас тут остались маленький аэродром, россыпь красных крыш среди хвойных деревьев и эвкалиптов, банк, почта да полицейский участок. Есть еще отель, названный по не существующей больше железной дороге, где, по рассказам, пережидали недовольные английские журналисты, кому в то время въезд в Ньясаленд был запрещен; теперь они занимались тем, что досаждали скрытной и изолированной общине, беря интервью у индийцев и американских миссионеров, которые, боясь за свою жизнь, искали здесь убежище. Миссис Ньюмен не позволила мне отправиться в этот отель и очень любезно предложила провести ночь на ее чудесной вилле. Этим вечером она собрала у себя некоторых своих соседей на коктейль. Все – госслужащие; все на короткой ноге друг с другом. Один из районных комиссаров держал дома морских свинок; у доктора была многочисленная семья; член Тайного совета был австралийцем. Все очень сердечно приняли незнакомца, утомленного путешествием.

14 марта.Дождь. Меня отвезли в полицейский участок, поставить штемпель в паспорт, оттуда в банк, в офис авиакомпании и в клуб, где я снова встретил полицейского, банкира и чиновника из офиса авиакомпании, а также вчерашних гостей миссис Ньюмен; недовольных журналистов не было.

Вылета пришлось ждать долго. В здании аэропорта был небольшой зал ожидания с огромным окном, в которое хлестал дождь. Приятно было найти местечко, предназначенное для путешествующих по воздуху, где не орал громкоговоритель, но все же здесь было тоскливо и гнетуще. Гигантские морские причалы за последние годы сменились обыкновенными туннелями, по которым пассажир переходил с корабля на поезд, но маленькие порты по всему миру еще сохранили свое очарование. Маленькие же аэродромы ничего не могут предложить, кроме укрытия от непогоды да скуки ожидания. Вскоре в небе послышался шум мотора и из завесы дождя вынырнул самолет. В половине четвертого мы взлетели и запрыгали по воздушным ухабам, ничего не видя сквозь облака под нами.