Текст книги "Конец «черных рыцарей»"

Автор книги: Иван Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

И.Лебедев
Конец «черных рыцарей»

На корабле

Лайнер «Куин Мэри» вышел в море. Нью-Йорк скрылся, и на горизонте виднелись лишь отблески огней Кони-Айленда. Скоро и эти следы американской цивилизации останутся позади, скроются последние маяки и светиться будут только огни встречных кораблей...

По коридорам прошел официант, приглашая всех к обеду. Пэрсер – офицер, отвечающий за удобства пассажиров, каким-то чутьем угадывая по скудным данным паспортов характеры своих подопечных, уже распределил их по столам. Более именитых – к капитанскому столу, других – по большим, средним и малым.

К столу на шесть человек, стоявшему в дальнем углу, подошла молодая монахиня. Не обращая внимания на любопытство людей, разглядывавших ее, она села и стала читать меню.

Салон постепенно заполнялся. Высокий, худой, несколько сутулый человек, одетый в серый костюм, на секунду остановился у стола, удивленный соседкой, с которой ему предстояло встречаться за едою в течение всего рейса, потом поклонился и сказал:

– Здравствуйте! Мы, очевидно, будем соседями. Разрешите представиться: Флеминг.

– Здравствуйте! – ответила монахиня. – Меня зовут сестра Сесилия.

– Очень приятно!

Флеминг сел.

Монахиня улыбнулась.

– Я надеюсь, вы не будете очень смущены тем, что я монахиня, – голос у нее был приятный.

– Я должен признаться, что вы первая монахиня, с которой я когда-либо говорил. Мне мало приходилось иметь дело с представителями церкви. Я заранее прошу извинения, если почему-либо окажусь нетактичным.

Подошли двое хорошо одетых людей средних лет, которые представились как Аннет и Пьер Дево. По акценту не трудно было угадать, что они европейцы.

Оставшиеся места заняла вторая пара. Мужчина был в смокинге, который сидел на нем, как мундир. Он щелкнул каблуками, поклонился и, показывая на жену, промолвил:

– Фрау Вильма Шредер. Я – Ганс Шредер, коммерсант.

После изучения меню заказали официанту выбранные блюда.

Разговора за закуской не было. Очевидно, всех смущало присутствие монахини в ее черной сутане и белой накрахмаленной наколке. Когда официант убрал тарелки и пошел за супом, сестра Сесилия обратилась к Флемингу:

– Пэрсер сказал мне, что вы инженер-электрик?

– Да, это так, – ответил он.

– Скажите: вам часто приходится составлять и решать математические уравнения или вы пользуетесь готовыми решениями?

Флеминг заметно удивился.

– Видите ли, – продолжала она, – я преподаю математику в гимназии и еду в Париж, в Сорбонну. После того как получу степень магистра, буду преподавать в колледже. Мне интересно знать, какая математическая подготовка у инженера.

Все были поражены: так не вязалось ее обличие монахини, отрешенной от всего земного, с практическими вопросами математики.

Она задавала толковые вопросы, видно было, что хорошо знает свой предмет. Постепенно разговор перешел на более простые темы. Сесилия вспоминала своих учеников, мексиканских индейцев, которых обучала в первые годы работы.

– Был у меня ученик Пабло. В одиннадцать лет он хорошо знал алгебру и геометрию в объеме средней школы. Говорил по-испански, прочел Сервантеса, Шекспира в испанском переводе. Писал сочинения о жизни леса – был наблюдательным мальчиком с пытливым умом. Он ушел из школы и стал пастухом у помещика и однажды осенью погиб во время бури в горах, спасая стадо... Таких трагедий много. Печально, но так устроен мир. Вообще жизнь этих племен невесела, но радуются они, как дети, легко и от души.

– Зачем жалеть этих туземцев? – вмешался в разговор Шредер. – Чем скорее они вымрут, тем лучше для мира.

Сильный немецкий акцент подчеркивал грубость высказывания Шредера. Монахиня покраснела и прикусила губу. Флеминг, глядя Шредеру в глаза, спокойно сказал:

– В Штатах много людей, которые так же говорят о неграх, мексиканцах, евреях, итальянцах, ирландцах, а во время прошлой войны – даже о немцах. Разве это не глупо – проповедовать уничтожение... немцев?

– Мир должен быть благодарен немцам... – начал Шредер.

Фрау Вильма Шредер перебила его.

– Ганс не любит фермеров и подобных им людей. Он находит их очень отсталыми, неспособными к прогрессу, – сказала она, положив свою руку на руку мужа. – Скажите, мадам Дево, – продолжала она, – как вам нравится американская кухня?

Видно было, что Шредеру не по душе вмешательство жены, но он благоразумно промолчал.

Тема об американской кухне оказалась удачной, и ее хватило до конца обеда. Неловкость от грубого замечания немца постепенно рассеялась, и все казались вполне довольными друг другом.

После обеда пассажиры разбрелись кто куда. Более смелые пошли на палубу, где небольшой встречный ветер не очень ласково обдувал гуляющих. Другие отправились в кино. Многие были не прочь провести вечер за картами в салонах. Постепенно пассажиры находили себе компаньонов, и лишь горсточка людей коротала время в одиночестве. Флеминг сидел за столом в баре, перед ним стояли чашка кофе и рюмка коньяку. Там его увидели Пьер и Аннет. Они попросили разрешения присесть. Флеминг с улыбкой согласился и подозвал официанта.

– Чего бы вы хотели?

– Кофе с коньяком.

Через минуту официант принес две чашки черного кофе и две рюмки.

– Вам какого коньяка? – спросил он.

– Может быть, вы хотите арманьяк? – предложил Флеминг. – На мой взгляд, он лучше коньяка.

Аннет улыбнулась.

– Я вижу, господин Флеминг хорошо знает французские напитки. Я с удовольствием возьму арманьяк и Пьер тоже.

Официант молча кивнул и вскоре вернулся с бутылкой.

– Этот арманьяк пятнадцатилетней выдержки, – сказал он, наполняя рюмки. – Такой же, как я принес господину. – Официант оставил бутылку и удалился.

– А вотр сантэ, – обратился к своим гостям Флеминг.

– Вы говорите по-французски? – спросила Аннет.

– Да, немного. К сожалению, я почти все забыл, – ответил американец. – Если вы не возражаете, я бы с удовольствием попрактиковался, но боюсь, не будут ли мои ошибки резать вам слух?

– Что вы! – улыбнулся Пьер. – К нам с такой же просьбой обратилась сестра Сесилия. Мы с удовольствием поможем вам.

– Я надеюсь, – сказала Аннет, – что этот неприятный немец не говорит по-французски.

Флеминг спросил их, как они перенесли германскую оккупацию в прошлую войну.

– Мы оба очень скоро нашли себе дело, – ответил Пьер. – Я еще тогда не знал Аннет, мы познакомились в катакомбах. Видите ли, мы оба участвовали в Сопротивлении. В 1942 году Аннет пришлось уехать на юг, и вскоре я последовал за ней, так как наша группа была обнаружена немцами. К счастью, мы отделались небольшими потерями и поодиночке перебрались во французский Савой, где формировались группы маки. Бывало тяжело, мы голодали и мерзли, но переносили это сравнительно легко потому, что были среди своих. А жить среди своих куда легче, чем среди предателей. Тем более под пятой немцев.

– А каково было вашим разведчикам? Ведь без них невозможно действовать.

– У них была опасная работа. Требовалась смелость, находчивость и решительность. Но нам помогало население. Нашей группой командовал коммунист, а помогал нам, например, католический священник. Огромные услуги оказывал простой вор, рецидивист. Его звали Лебрен. Судьба свела его с Фриссоном, бригадиром полиции, участником подполья. Они оба были пойманы немцами в Аваллоне, сидели в одном карцере. Лебрен знал чуть ли не все тюрьмы Франции, и Аваллонскую в особенности; он уже бежал оттуда однажды до войны. И с Фриссоном они спаслись таким же образом. Фриссон теперь инспектор полиции. Он как-то рассказал нам, что встретил Лебрена. Тот вернулся к своему ремеслу, и Фриссон предложил ему убраться из города, потому что ему совестно будет посадить его в тюрьму... Нам помогали крестьяне и рабочие, ремесленники и трактирщики... Вспоминаешь всяких – своих и предателей, но чаще всего своих. – Пьер умолк.

Флеминг посмотрел на часы.

– Уже поздно. Пора спать.

* * *

На следующий день после завтрака Флеминг, захватив с собой книгу, направился наверх, на шлюпочную палубу, где приметил тихий уголок, защищенный от ветра. Там было достаточно места для двух шезлонгов, и Флеминг установил свой посредине, чтобы избавиться от возможного соседства.

Минут через пять он услышал приближение двух человек, мужчины и женщины.

– Вот здесь за углом, – говорил мужской голос.

– Очень хорошо, – ответил женский.

Появилась сестра Сесилия и стюард с шезлонгом. Увидев Флеминга, стюард промолвил:

– Уже занято.

– Прошу, – Флеминг встал и поклонился монахине. – Если не возражаете, здесь найдется место для двоих.

– Благодарю, – ответила Сесилия. – Я вам не помешаю?

– Что вы! – галантно ответил американец.

Стюард отодвинул шезлонг Флеминга и поставил рядом второй. Монахиня села, он накрыл ее ноги пледом и ушел. Через минуту вернулся со складным столиком, установил его и предложил принести чего-нибудь попить.

Сестра Сесилия попросила кофе, Флеминг тоже.

Когда стюард вернулся с кофе, пассажиры были настолько увлечены разговором, что не заметили его прихода.

Стюарда удивило выражение лица монахини. Глаза ее оживились, на щеках появился румянец. «Пропадает хорошенькая бабенка», – подумал он, уходя.

Флемингу она тоже показалась очень интересной. Исчез отрешенный взгляд служительницы церкви, открылся пытливый ум человека, увлеченного решением сложной проблемы. Беседуя с ней, он скоро забыл, что перед ним монахиня.

За ленчем Шредер с обычной грубоватостью немецкого бюргера неуклюже острил об уединении сестры Сесилии и Флеминга. Наступившая неловкая пауза была прервана Пьером:

– Мне говорил один из офицеров, видимо помощник капитана, что погода должна ухудшиться. Будет небольшая качка, пять-шесть баллов. А что значит шесть баллов?

Никто не знал.

– Когда ожидается непогода? – спросила Вильма Шредер.

– В ближайшие сутки... Ветер все усиливается, – ответил Флеминг.

– Ночью будет дождь, – добавил Пьер. – Надо полагать, завтра начнется. Офицер говорил, что ничего страшного – немного покачает, а потом снова будет спокойно и солнечно. Я думаю, нам объявят об этом по радио или вывесят прогноз погоды.

После ленча монахиня, которая за это время не проронила ни слова, не поднимая глаз, ушла к себе в каюту, а остальные отправились на палубу. Погода заметно ухудшалась. Ветер стал пронизывающим, и корабль медленно переваливался с борта на борт. На крупных волнах, то тут, то там появлялись белые шапки. Флеминг спустился вниз вместе с Пьером и Аннет. Немцы остались на палубе.

– Не нравится мне этот Шредер, – заявила Аннет.

– Типичный немец, – ответил ей Пьер. – Не прочь пошутить по поводу мужчины и женщины, причем всегда неудачно, грубовато. Он может быть сентиментальным, поэтичным, зачитываться стихами Гёте и в то же время отвозить людей в газовую камеру.

– Любопытно, что он так мало говорит о себе, – заметила Аннет. – Теперь немцы пытаются оправдываться: мол, это не они, а Гитлер виноват. А этот молчит.

– Вильма умнее Ганса, – ответил Пьер. – Во всяком случае, тактичнее. Ей приходится все время обрывать его. Заметили?

Флеминг и Шредер

За обедом неловкость, вызванная очередной грубостью Шредера, заставила всех молчать.

Погода ухудшилась, качка стала более заметной, и многие пассажиры покинули ресторан до окончания обеда.

К ужину пришли лишь Флеминг и Шредер с женой.

– Скажите, пожалуйста, господин Флеминг, – заговорил Шредер, – вы не немец по происхождению?

Американец отрицательно покачал головой.

– А немецкий язык знаете?

– Нет, – ответил Флеминг. На самом деле он отлично знал язык, но почему-то ему не хотелось признаваться в этом Шредеру.

– Вы, вероятно, хорошо знаете рынок сбыта электродеталей и товаров? – настойчиво продолжал немец.

– Ничего не могу вам сказать, – ответил американец. – Я ведь не занимаюсь заказами и производством. Я рассчитываю прибор или аппарат, а как он будет оформлен, из каких деталей – меня не интересует.

– Но есть ли где-нибудь хороший рынок для немецких электронных приборов и тому подобных товаров?

– Вероятно, есть. Я видел многие детали, полупроводниковые приборы, например, японского производства. Полагаю, что на рынке найдется место и для немецкой продукции. Может быть, есть смысл производить приемники и телевизоры для американского рынка. Я не знаю, я не коммерсант.

– Видите ли, я вел переговоры со многими фирмами в Канаде и США. У вас все сконцентрировано в руках нескольких крупных фирм и пробиться очень трудно.

– Почему бы вам, – заметил Флеминг, – не заняться изготовлением полуфабрикатов? Часовщики Швейцарии экспортируют в огромном количестве часовые механизмы в собранном и разобранном виде. Этим они избегают больших пошлин. Их контрагенты в США собирают часы, изготовляют циферблаты, стрелки, корпуса и продают их. В вашей области, возможно, удалось бы действовать таким же образом. Скажем, вы изготовляете отдельные блоки телевизора, а сборка готового аппарата осуществляется в США. Или детали, которых нет в США и которые позволяют прочнее или надежнее, дешевле изготовлять электрическую аппаратуру.

– А предприятие, где вы работаете, не нуждается в тех или иных деталях, которые мы изготовляем в Германии? – спросил Шредер.

– Откуда мне знать! – ответил американец. – Все что нужно лично мне, я находил в стране, чего нет – мы изготовляли сами.

– Заказы на эти детали можно было бы передать немецким предприятиям, – не отступал Шредер.

Настойчивые, не совсем тактичные вопросы немца раздражали Флеминга.

– Это уж дело коммерческого директора фирмы, – с недовольством проговорил инженер.

– Но если бы мы могли заранее знать и подготовить калькуляцию и образцы?

Флеминг разглядывал собеседника.

– Вы хотите, – спросил он, – чтобы я вам передавал схемы и спецификации?

– Да! Да! – подтвердил Шредер.

– Странный вы человек, – сказал американец. – Вы предлагаете мне передавать вам технические секреты фирмы. Это нечестно, это шпионаж! Или вы шутите?

Вильма, молчавшая до сих пор, сказала мужу по-немецки: «Так нельзя действовать».

Флеминг вопросительно посмотрел на нее.

– Я сказала Гансу, – разъяснила она, – что это не этично.

– Я имею в качестве клиентов и крупные и мелкие предприятия, – продолжал Шредер. – Самые крупные – например, АЭГ, Сименс – в моих услугах не нуждаются. Но я могу предложить большой ассортимент деталей для радиопромышленности, для телефонии, электрооборудование для квартир, предприятий, автомобилей, самолетов и других целей. Наши предприятия могут поставлять крупные и мелкие партии быстро и дешево, притом высшего качества. Разрешите, – Шредер передал визитную карточку.

– Благодарю вас, – Флеминг положил карточку в бумажник. Он заметил, что немец пристально рассматривает его.

– У вас замечательный бумажник, – заметил Шредер.

– Да, этот бумажник очень дорогой, из прекрасной кожи, – Флеминг сложил его и спрятал в карман.

Он встал, поклонился Шредеру и его жене, пожелал им приятного аппетита и ушел.

Перед сном Флеминг вышел прогуляться. Обойдя несколько раз палубу, он вернулся к себе. Привычным взглядом осмотрел каюту. Туалетные принадлежности на столе были чуть-чуть сдвинуты. Он осторожно осмотрел выдвижной ящик туалетного стола...

«Кто-то побывал в каюте! Интересно, кому понадобилось просматривать мои вещи? И зачем?»

Флеминг выложил на стол содержимое карманов. Взял в руки бумажник. «Почему Шредер заинтересовался мной?» – думал он.

Бумажник был уже старый, но хорошо сохранился. Пожалуй, единственным признаком, отличающим его от других, был зеленый клапан, закрывающий одно из внутренних отделений; на нем золотом вытиснена цифра 4. Шредер мог его увидеть, когда Флеминг вкладывал визитную карточку.

Флеминг вспомнил все, что было связано с этим бумажником. Его товарищ, проработавший всю войну в нацистской Германии, выполнявший там разведывательные задания советского командования, в последние дни войны нашел бумажник в столе руководителя отдела СД, своего «начальника». По ряду причин он был убежден, что этот бумажник – один из двадцати – был опознавательным знаком для только что созданной подпольной группы нацистов. Тогда еще не известны были состав, цели и задачи группы. Ничего не было слышно о ней и в первые месяцы после войны. Впоследствии удалось выяснить, что группа начала активизироваться только спустя год после поражения гитлеровского рейха. Стало известно не только название группы – «Черные рыцари», но состав и цели организации, ее ближайшие, довольно опасные намерения.

Главная цель организации – разведывательная и подрывная деятельность против социалистических стран, и прежде всего против Советского Союза, после поражения Германии в войне... Для этого руководители нацистской партии предоставили «рыцарям» большие средства. Организация имела филиалы в странах Европы и в Соединенных Штатах Америки. Благодаря работе Флеминга и его помощников американское отделение было разгромлено. И в Европе подрывная работа «рыцарей» была постепенно парализована, в их рядах начался разлад.

Живой интерес Шредера к бумажнику подсказывал Флемингу, что немец знал о его назначении! «Нужно будет, – подумал он, – внимательно проследить за ним».

Аннет и Пьер

На следующий день к обеду, который, по английским обычаям, подавался вечером, море успокоилось настолько, что салон снова был почти полон.

Пьер и Аннет бледные, но улыбающиеся, признались Флемингу, что им было плохо.

– Надеемся, худшее позади. А теперь мы должны заполнить пустоту! – смеялась Аннет.

Пришли сестра Сесилия, Ганс и Вильма Шредеры.

Временами Аннет внимательно рассматривала немца. Он заметил ее взгляды и был обеспокоен. Его смущение усилилось, когда Аннет заявила по-французски:

– Вы знаете, господин Шредер, я вас видела в Париже в сорок первом году в форме немецкого офицера.

– Этого не могло быть, – резко возразил он по-французски. – Я в то время был в Страсбурге. В Париже во время войны я не был. Вы ошибаетесь, мадам Дево. Я не был в Париже и в армии не служил.

Аннет продолжала внимательно рассматривать его.

– Возможно, я и ошибаюсь.

После обеда Шредеры и сестра Сесилия сразу ушли. Пьер стал упрекать Аннет:

– Зачем ты к нему пристала? Ты же ошиблась, зря его тревожила своими вопросами. Ведь ты не могла тогда его видеть в Париже. Ты сама там не была.

– Но я была в Страсбурге, – возразила Аннет, – и видела его там в форме офицера гестапо.

– Ты уверена? – спросил Пьер.

– Вполне.

Ганс и Вильма

Ганс ругался:

– Пристала ко мне эта француженка. Мне надо выяснить, кто этот американец, а она лезет со своими глупыми вопросами.

– Но кто же он? – спросила Вильма.

– Он может быть нашим. Такие бумажники выдавались незадолго до конца войны особо доверенным лицам, которым Борман дал специальные поручения. Некоторых из них я знаю, но его я никогда не видел. Он может быть американским солдатом, отобравшим бумажник у нашего. Он может быть человеком из Федерального бюро расследований. Ты понимаешь, в чем дело? Я тебе не говорил об этом. Один из наших в США, Вейсбах, самый активный, поехал по важному делу, нашему делу, понимаешь? И попал в аварию. А у него были с собою вещи, которые могли заинтересовать Федеральное бюро. Может быть, Флеминг взял бумажник из костюма убитого Вейсбаха... хотя у него как будто был другой номер... Неважно! Ты понимаешь, какая неприятная история? Погиб Вейсбах. У него много материалов, компрометирующих наших людей. Они перепугались и куда-то скрылись. Я не мог выяснить, что случилось, какие улики у полиции США против нас. А мне надо дать фон Нейману объяснения. Он будет требовать их от меня. И тут этот Флеминг с бумажником. А если он следит за мною? Черт знает что такое! Да еще фон Нейман говорит, что пора переменить тактику, что старые идеи отжили свой век, обстановка изменилась, как бы он не прикарманил все деньги. От него это можно ожидать!

– А с нами что тогда будет? – спросила Вильма.

– С нами? Если не понадоблюсь больше, прогонят.

– Но ведь ты многое знаешь!

– Подумаешь! Кто же меня будет слушать? Чего доброго, уберут!

После паузы:

– Неужели ты ничего не нашел в его каюте? – спросила Вильма.

– Ничего! Ни адресов, ни фотографий, ни писем.

Флеминг и Шредер

На следующее утро было тепло и солнечно. Флеминг сидел на своем обычном месте на шлюпочной палубе. Второй шезлонг был свободен. Сестра Сесилия еще не приходила. Перед Флемингом появился Шредер.

Шредер не оставил надежды выяснить у Флеминга подробности его работы и задавал вопросы о деятельности фирмы. Он вел себя сдержанно и пытался исправить впечатление, сложившееся о нем в первые дни. Американец отвечал вежливо, уклончиво и, ловко меняя разговор, в конце концов заставил самого Шредера рассказывать о себе. Наконец, тот прямо спросил Флеминга, где он достал бумажник.

– А почему вас интересует мой бумажник?

– Ваш ли он?

– Мой.

Шредер отвернулся и пошел к шлюпке. Осмотревшись, он начал тихо насвистывать песню «Хорст Вессель». Оборвав мелодию, он вернулся к Флемингу. Тот улыбался. Молчание длилось целую минуту. Шредер нагнулся к американцу:

– Что скажете?

– Вы не тот и песня не та, – сказал Флеминг. Он встал и, наступая на Шредера, повторил: – Вы не тот и песня не та.

Шредер отстранился и молча пропустил его к трапу.

Теперь Флемингу стало ясно, что Шредер имел отношение к «Черным рыцарям». Свистом он давал пароль для члена группы, который не появился после конца войны и не выходил на связь с другими. Флеминг о нем знал. Знал, что тот струсил и скрылся.

Флеминг только догадывался о роли Шредера. Тот не был в числе первоначальных «рыцарей». Но он мог быть вовлечен в организацию позже. Вероятно, он был связником между американскими и европейскими «рыцарями». О существовании такого связника Флеминг знал, но встречаться с ним не приходилось.

За завтраком объявили, что в Гавре пароход будет в час дня.

Все спешили упаковать свои вещи, приготовиться к таможенному осмотру. Надо было решить сложную задачу: кому дать чаевые и сколько. Флеминг и монахиня быстро справились со своими делами и встретились на шлюпочной палубе.

– Я вам очень признательна за внимание, – начала сестра Сесилия. – Мне было интересно и приятно с вами беседовать.

– Должен сказать, что и я с удовольствием вспоминаю наши разговоры. У меня осталось о вас приятное впечатление. Я никогда не ожидал встретить столь... интересного человека... столь неожиданного...

Она засмеялась.

– Я знаю, что мое обличие не вяжется с обычными представлениями. Я уже привыкла к этому. В лоно церкви я попала с детства... Меня подбросили на ступеньки женского монастыря в Лионе. Росла, училась в этих же условиях. Началась война, мне было четырнадцать лет. Наш интернат перевели на юг, а затем в Америку. Я была способной, любила математику, физику и из меня сделали учительницу. Училась в католическом университете. Теперь еду в Сорбонну, где надеюсь получить звание магистра.

Я стала монахиней, чтобы обеспечить свою жизнь. Мне трудно уйти от этого; я видела, знаю, как нелегко женщине в светском мире. Женщине, которой хочется быть ученой. А в лоне церкви мне легче... Не думайте, что я задавлена религией... Она занимает мало места в моей жизни... Я могу читать «Аве Мария» и одновременно решать дифференциальные уравнения, потому что молюсь механически... Я очень люблю женщин-ученых: Марию и Ирэн Кюри, Софью Ковалевскую, Пэйн-Гапошкину и других, но их так мало... В обычных условиях женщине трудно, очень трудно стать ученой. А я в своем мире выделяюсь, мною даже гордятся, и я этим хочу воспользоваться. Вы можете подумать, что я лицемерка. В какой-то мере это так, но зачем осуждать меня, когда весь мир насыщен худшими лицемерами?

– Не надо оправдываться, – мягко возразил Флеминг. – Признаюсь, вначале мне было любопытно и неожиданно встретить такое сочетание – религия и математика, но когда я с вами беседовал, спорил даже о философии, математике, я не чувствовал, что вы монахиня, что вы женщина... Мне нравится ваш ум. Я буду помнить вас не как монахиню, а как человека, с которым было интересно, очень интересно беседовать. К сожалению, наши пути, вероятно, больше не сойдутся, но эти дни на «Куин Мэри» всегда останутся в моей памяти.

– Спасибо. И я не забуду их, господин Флеминг. Я не знаю, кто вы, что вы делаете. Может быть, я ошибаюсь, но хочется предупредить вас, я имею в виду этого немца, он очень интересуется вами. Вы знаете, он несколько раз фотографировал вас. Он старался незаметно изучать вас! Он мне не нравится. Будьте осторожны!

Флеминг внимательно слушал ее. Внутренне он ругал себя: «Старый дурак, увлекся разговорами и забыл о Шредере. Не видел, как он тебя снимал. А вот эта отрешенная лучше, больше тебя, старого волка, видит и слышит».

– Спасибо. Я этого не заметил, – сказал он. – Я вам очень благодарен.

– Ну вот, – она улыбнулась, – желаю вам всего доброго, хорошего. Прощайте.

Она протянула руку, и он пожал ее. Сестра Сесилия быстро повернулась и ушла к себе. Флеминг постоял, глядя ей вслед, а затем спустился в салон-читальню, где за газетой терпеливо стал ждать прибытия в порт.

– Господин Флеминг!

Инженер поднял голову. Перед ним стояла Вильма. Он встал.

– Доброе утро, госпожа Шредер.

– Господин Флеминг, мне очень хотелось бы снова с вами встретиться.

Она старалась выглядеть приятной. Флеминг подумал, что она действительно могла бы быть интересной женщиной, если бы ей сбавить лишние килограммы, стереть складки на лбу и у рта... Он ждал, что будет дальше.

– Не могли бы вы дать мне ваш адрес?

«Вот оно что!..» – подумал Флеминг и, улыбаясь, ответил:

– У меня нет адреса. Я отказался от квартиры и сдал свои вещи на хранение.

– А ваши знакомые? Неужели они не смогут вам писать?

– Осяду где-нибудь, тогда сообщу им адрес. Они меня знают, не будут волноваться.

– Может быть, адрес вашей работы?

– Лучше дайте мне ваш адрес. Я напишу вам.

Вильма с трудом скрывала свое разочарование.

– Мне лично очень хочется встретиться с вами... – Она замялась. – На домашний адрес лучше не писать. Ганс очень нервный, он может не понять. Лучше, если бы я могла написать вам сама.

«Хитрая», – подумал Флеминг. И сказал:

– Я вам буду писать до востребования на почтамт в Кёльн. Хорошо?

С этим предложением ей пришлось согласиться.

У входа в салон стояли Пьер, Аннет и Шредер.

«Обмениваются адресами», – подумал Флеминг, видя, как они что-то записывают. Адрес и телефон Дево у него были и к ним он собирался зайти, но если там будет Шредер? Надо подумать, стоит ли.

В суматохе паспортного контроля и таможенного досмотра Флеминг потерял Шредеров из виду.