Текст книги "Голгофа"

Автор книги: Иван Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Объект «Алкоголик» давно находился под наблюдением Антона. Житель соседнего села под видом пастуха выводит небольшое стадо коз, пасет их поблизости от объекта, а поздним вечером по радиотелефону обо всем увиденном докладывает Антону. Антон затем звонит Командору.

Качалин советовал пока не трогать «Алкоголик». По многим признакам заключал, что старый Керим, хозяин объекта, деньги в банк не несет, а рубли и доллары хранит «в кубышке». Деньги у Керима скопились большие. Из Грузии налажен поток нелегального спирта по железной дороге, вагоны разгружаются на станции в десяти километрах от объекта, отсюда нечистый спирт доставляется в разливочный цех. Возле «Алкоголика» все больше скапливается машин: одни привозят спирт, другие – пустые бутылки, пробки, маркировочные этикетки, а третьи развозят по округе готовую продукцию.

Цех находится под землей; чуть в стороне от него, на пологом холме, на берегу небольшой речонки стоит жилой домик. Пастух–разведчик, наблюдая в бинокль, насчитал в» экипаже» Керима «чертову дюжину» – девять мужчин и четыре женщины. Мужчины по очереди охраняют объект; они дежурят в трех окопах, расположенных на небольшом удалении от подземного производства. Разведчик видит, как в ближайшем к нему окопе азик, – так их тут зовут местные жители, – положив на бруствер автомат Калашникова, опускается на дно окопа, – очевидно, спит. Пастух не однажды подходил к нему близко, и даже разговаривал. Если бы Антон приказал, без труда бы с ним покончил. Все в округе знают, какую уйму русских мужиков травят азики, – женщины ненавидят их смертельно.

Антон не торопился с операцией «Алкоголик», но исподволь давно готовил ее. По вечерам разворачивал на столе крупномасштабную карту местного района, синим карандашом прокладывал маршруты движения «ястребов» к объекту и обратно. Перед ним лежала толстая черная папка с блокнотом и дисплеем, с его помощью рассчитывал для каждого время выезда и скорость движения. Главная задача: избежать перестрелки, не подставить под пули своих бойцов. До сих пор все его операции проходили бескровно – этим Антон гордился и находил у себя задатки неплохого полководца.

Александра сидела с ним над картой и была в курсе всей операции. Сегодня Антон разложил на столе карту большую со множеством квадратиков по всему листу: одни начерчены синим карандашом, другие – красным.

– Что они означают, квадраты эти?

– Замки. В них живут богатеи. Если синий квадрат – наши, российские, их называют «новые русские», а если квадрат красный – кавказские бароны. Вот этих мы пока обкладываем данью, а потом и совсем попросим убраться восвояси.

Антон окинул взглядом красные квадраты – их было семьдесят три. На двести километров – семьдесят три барона.

Продолжал свой рассказ:

– Видишь ли, Александр, это ведь настоящая оккупация, захват русских земель без боя и выстрела. Во время войны немцы оккупировали полстраны, так что с ними сделали наши деды? Вышвырнули их вон, а затем еще и Берлин повергли. А мы что же не хозяева разве своей земли?

С минуту молча водил карандашом по карте.

– Они, видишь ли, и действуют как оккупанты. Нет бы сами у нас поселились, они еще и родичей своих тащат – братьев–сватьев, племянников разных. Как поганые грибы растут чужеродные поселения, вроде того, как в средние века в Европе, да и у нас тоже: замок или дом господина, а вокруг его челядь. Поставят ограду, огород называется, а потом и город. Вроде бы Россия, а уж и не Россия. Лица родного не увидишь, и говор чужой, чужая песня, а в пляс пойдут, так с саблями. Ну, нет, если уж ты грузин – живи в Грузии.

– А если они там в Грузии русским так скажут?

– Скажут? Они уж давно им так сказали – во всех прежних советских республиках. И не только сказали, всех гражданских прав лишают, паспорта не дают, из квартир гонят, на родном языке говорить запрещают. А как мы их стали теснить, тотчас же о русском фашизме закричали. Но какие же мы фашисты, если землю родную никому не хотим отдавать?.. Мы просто хорошие русские люди, парни и девчата, любящие свою мать-Родину. У нас потому и девиз такой: «Честь и Родина!»

Сделал запись в блокнот. И – продолжал:

– Вот чего коммунистам не хватает: любви к матери-Родине. У них потому и молодых мало. Но ничего. Скоро и они о русских интересах заговорят, и тогда их мощь сразу во сто крат усилится. И мы все пойдем в коммунисты. Ведь коммунизм это что такое? Община. Артель. А русский человек всегда в артель стремился. Он общество любит и для людей ничего не жалеет. Одно только ему надо: чтобы русскую суть в нем не задевали, род его не трогали. Как это взрослые дяди понять таких простых вещей не могут!

– Но как же азиков сковырнешь отсюда? Они тут вон как закрепились: замки с башнями, заборы высоченные.

– А это уж… тактика должна быть. И стратегия. Вот перед тобой карта, а на плечах у тебя голова. Соображать надо. Да ты спать–то будешь ложиться?

Александра взяла из рук Антона карандаш, показала на окоп часового:

– Я вот что придумал: пусть наш пастух снимет часового, и тогда нам откроется путь к домику.

– Как снимет?

– Ну, как снимают? Помнишь, фильм «Чапаев»?

– Э-э, нет. Азики хотя и травят наших мужиков, но жизни мы их не лишаем. Жизнь, она от Бога, пусть Бог ее и забирает. – И как Чапаев на Петьку прикрикнул: – Иди ты спать! Вон как глаза твои покраснели.

Александра не уходила, в который уж раз спрашивала:

– Где я буду ехать? На какой скорости?..

– Ехать будешь за мной, а скорость наша будет порядочной: где семьдесят, а где–то и около ста километров. И вот еще: сзади тебя на мотоцикле будет ехать Костя. Он у нас самый молодой, и на дело выезжает первый раз – отвечаешь за него. Ясно?

– Черепашья скорость. Я бы хотела…

Александра осеклась, но Антон, продолжая водить карандашом по карте, сделал вид, что и на этот раз ее оговорки не заметил. Саша, зевнув, сказала:

– Я пошел спать. А на завтрак меня не будите. В обед позавтракаю.

Антон улыбнулся: в холе выросла, привыкла нежиться. И, глядя ей вслед, подумал: не рано ли к делу приобщаю? Да как ей откажешь? Подступилась с ножом к горлу.

Тихо, но твердо проговорил:

– В одиннадцать выезжаем. У тебя готов мотоцикл?

– Бак залит, а масло я вчера заменил.

– Ну, ладно, иди спать. Разбужу в восемь.

Позвонил пастуху. Говорил тихо:

– Часового снять можешь – перцовой струей?..

– Смогу. Завтра в полдень на вахту заступит старший сын Керима. Он просил сигарет ему принести. Как только заслышу ваши мотоциклы, уложу его часа на три–четыре. Оружие заберу.

– Хорошо. Мы будем в час дня. С дороги позвоню.

Выезжали в одиннадцать. Антон со своим постоянным боевым товарищем, школьным преподавателем физкультуры Павлом впереди, за ними Александра, а позади, словно стайка гусей, на заданной скорости шли еще четыре пары. Всего же по разным дорогам к объекту по команде Антона устремились пятнадцать пар «черных ястребов». Парусами надувались черные шерстяные гимнастерки. На рукаве у каждого круг, в центре которого на белом поле алел ярко–красный символ дедов и отцов – Серп и Молот, что означало: власть, за которую борются эти парни, будет принадлежать рабочим и крестьянам. Александра, вцепившись в руль мотоцикла, точно выдерживая скорость и дистанцию от головной машины, часто взглядывала на эмблему, красовавшуюся у нее на рукаве, и глаза ее загорались гордостью и желанием ехать быстрее и первой обрушить свой гнев на банду Керима.

За несколько десятков километров до «алкоголиков» Антон сбавил скорость и пропустил вперед себя мотоцикл с двумя дюжими парнями. Их мотоцикл оглушительно затрещал, выбросил из выхлопных труб тугие струи дыма и точно ракета устремился вперед по накатанной грунтовой дороге. «Мне бы так», – завистливо подумала Саша, сдерживая свою машину на скорости, чуть превышающей цифру 60. Она не знала, что Антон, приближаясь к объекту, всегда выпускал вперед разведку, чтобы обмануть засаду, если таковая выставлена на дороге. Впрочем, за три года боевой деятельности засад еще не было, – слишком неожиданно и стремительно обрушивали свою ярость «черные ястребы». Тут могла сработать измена, только предатель мог предупредить преступников о налете загодя, но маршрут следования сообщался лишь командирам взводов, а среди них изменник был почти невероятен.

Антон применял и еще одну хитрость: приближаясь к объекту, вся группа снижала скорость и только уж перед самым носом у врага срывалась на бешеный форсаж. И оглушая, и устрашая противника, сваливалась ему на голову. Но и в этом случае принимались надежные меры, чтобы не подставить ребят под выстрелы всполошившихся преступников.

Подпольный завод «Алкоголик» был особенно опасным. Тут было много людей, и все они вооружены. Шестидесятилетний, весь заросший черной бородой Керим надежно охранял свой объект; он мог вызвать несколько отрядов милиции и из окрестных населенных пунктов, и даже из самого Петербурга. Двадцатитрехлетний Антон не мог сравниться в хитрости и коварстве с эти старым волком; к тому же у Керима были миллионы долларов, за которые, как известно, можно все купить. И Антон противопоставил старику дерзость и мужество своих ребят, неожиданность и ярость налета.

По телефону опросил командиров групп: все они следовали в точно назначенном режиме. И когда приблизились на расстояние десяти километров, подал команду: «Атака». И полдневная округа, над которой август разлил нежаркую солнечную истому, вдруг огласилась страшным треском и гулом сорвавшихся на самолетную скорость мотоциклов. Керим выскочил из подземелья, ошалело крутил головой, – думал, что смерч пронесется мимо, но в кармане завизжал телефон. Голос Антона электрическим разрядом ударил в ухо:

– Керим! Вы окружены. Не вздумай шалить: перестреляем всех и зажжем ваш дьявольский вертеп. Жду тебя на холме у клена.

Керим оценил обстановку и решил все покончить миром. Хрипло проговорил:

– Я иду. Только пусть твои ребята не пугают моих людей.

Двинулся от домика в направлении к Антону. Александра, которой было указано место в отдалении, стояла вместе с Костей возле работающего на малых оборотах мотоцикла, наблюдала за приближающимся кавказцем. Из подземелья, над которым дымилась трехметровой высоты железная труба, как тараканы, выползали мужчины, женщины и дети. Теперь их уж была не чертова дюжина, как в прошлый антонов налет, а десятка два. Онемев от страха и сгорая от любопытства, они грудились тесной кучкой, провожая взглядом своего вожака. И это, между тем, тоже был тактический ход Антона: как раз в это время, когда еще кашевары ядовитого зелья находились в состоянии психологического шока, сзади со всех сторон к ним подкрадывались «черные ястребы». И не успел Керим подойти к Антону, как раздалось оглушительное: «Руки вверх! Оружие!..» И «ястребы» растолкали мужчин, вывернули у них карманы, забрали пистолеты, кинжалы, финские ножи. Приказали всем поднять руки и поставили к забору.

Керим повернулся и долго наблюдал сцену разоружения его людей. А к нему подошел с автоматом Павел и тоже его обезоружил.

– Антон! Зачем такой война? – хрипел он, задыхаясь от злости. – В прошлый раз ты тоже был, я давал тебе деньги. И сейчас я дам тебе деньги, но зачем так?

Он показал на стоявших у забора своих людей.

– Ты, Керим, травишь русских. Я вынужден принять меры.

– Я делаю чистый водка. Вот анализ лаборатории.

Он протянул Антону бумажку. Антон взял ее и положил в карман.

– Мы разберемся с этой лабораторией. Мужики в деревнях мрут как мухи от вашей водки. Ты должен ответить за массовое убийство русских лю…

Антон не договорил: со стороны реки глухо хлопнул винтовочный выстрел, и Антон вздрогнул, запрокинул голову. Александра подбежала к нему, и он повалился ей на руки. Лицо его побледнело, глаза испуганно расширились, рот приоткрылся. В углу рта на нижней губе показалась струйка крови. Он посмотрел в сторону, откуда раздался выстрел: там были ребята в черных блузах, они вели к Антону мальчика–кавказца. Керим вскинул руки за голову, застонал:

– Ай, шайтан глупый! Что наделал, а?..

Антона положили на траву, Александра, поддерживая его, ощутила на спине, где была ее рука что–то теплое… Кровь!.. Пуля под сердцем прошла навылет. Антон тихо стонал. Но в глазах его еще теплилась жизнь, он смотрел то на Александру, то на ребят и будто бы не верил, что ранен, и, может быть, смертельно. Александра прижимала руку к его спине, пыталась остановить кровь. А он, поймав ее растерянный взгляд, слабо улыбнулся, хотел сказать: «Ничего. Это бывает. Война есть война. Тут иногда и стреляют». Кажется, нечто подобное он говорил уже ей.

Подвели мальчика. У него за плечами висело ружье с оптическим прицелом. Ребята забыли его обезоружить, потрясенные, смотрели на командира. Кто–то сорвал с пацана ружье, замахнулся на него прикладом, но Керим кошкой бросился на бойца, заслонил собой мальчика.

– Это мой внук! Не трогайте!..

Павел взвел автомат и хотел порешить их обоих, но Антон хрипло, не своим голосом проговорил:

– Оставьте его, пусть живет.

Он имел в виду не Керима, а подростка, своего убийцу. Повернувшись к Кериму, сказал:

– Ты отдашь все деньги. И золото… Я знаю: ты прячешь золото. А мы посмотрим, что с вами делать.

Последние слова он проговорил совсем тихо. И закрыл глаза, повернул лицо к Александре. И с минуту молчал. Потом открыл глаза, – в них были слезы.

– Я не хочу умирать. Но… ничего не поделаешь.

Дышал тяжело, прерывисто. Внутри у него что–то хрипело.

Еще он сказал:

– Ты хорошая. Я знаю. Все знаю. Прощай.

Кто–то из наших ребят подкатил новенький «Форд» – это была машина Керима. Бережно внесли в нее Антона, и, прежде, чем Александра опомнилась, машина отъехала. Ребята повезли командира в больницу недалеко расположенного отсюда города Всеволожска.

И только уж тогда, когда машина скрылась из глаз, Александра вдруг поняла, что и она должна была поехать с Антоном, но потрясение было слишком велико, она ничего не соображала. К печальной действительности ее вернул вид Керима, прижимавшего к себе внука и боявшегося, что «ястребы» разорвут его на части. Александра вспомнила волю Антона, громко и властно сказала:

– Не трогайте его. Пусть живет!

Это был момент, когда, повинуясь какому–то врожденному инстинкту, она вдруг почувствовала в себе силу и волю взять на себя дело Антона. Повернулась к Кериму:

– Деньги и золото. Все деньги и все золото. А мы тогда решим, что с вами делать.

Керим, толкая вперед мальчонка, направился к домику. За ним со вскинутыми автоматами шли четыре «ястреба». Керим хотел было войти в домик вместе с внуком, но Павел, задержав мальчика, сказал:

– Он останется здесь.

В сопровождении двух бойцов Керим вошел в домик и через несколько минут вышел с чемоданом. Павел открыл его, он был набит пачками рублей.

– Это рубли, – и, конечно же, не все, – сказал Павел. – Давай доллары.

– Какой доллар! – вскинул Керим руки. – Водка продаем за рубли. Какой доллар!..

– Давай доллары! Иначе… Всех на распыл.

– Кто ваш командир? Тот, молодой, – он командир.

Павел двинул Керима прикладом:

– Командира убил… этот звереныш! Доллары на бочку! Все доллары! Иначе секир башка. Всю банду… решим.

Павел посмотрел в сторону прижатой к забору стаи кавказцев. Двенадцать бойцов с автоматами окружили группу человек в двадцать, а два «ястреба» стояли у дверей подземелья: выстрел снайпера–подростка всех насторожил, взвинтил нервы, а ранение командира озверило настолько, что нельзя было предположить, как поступят бойцы и станут ли они ждать распоряжения оставшегося за Антона командира. Александра, понимая это, послала связного сказать всем: «Без команды в людей не стрелять и никаких действий не предпринимать». У связного спрашивали: «А кто командир?» Связной, пожимая плечами, отвечал: «Одно только знаю: молодой и очень смелый парень. Зовут его Александром».

Керим доллары не отдавал, и тогда Павел приказал двум бойцам:

– Расстрелять звереныша!

– Нет! – закричал Керим. И рванулся к внуку, обхватил его руками, кричал: – Нет!.. Я отдам доллары.

Внука у него снова отняли, а он пошел в домик и вынес оттуда второй чемодан, – побольше первого. Павел открыл его, и тут были туго уложенные зеленые бумажки.

– Золото! – закричал Павел. – Золото, говорю!

И рванул за руку подростка, толкнул его и вскинул пистолет.

– Нет! Нет!.. – снова закричал Керим и выставил вперед руки. – Не убивайте внука. Не убивайте!..

Взял у стены дома лопату, пошел к камню–валуну, стал копать. И вскоре вытащил из–под камня целлофановый мешок, бросил его к ногам Павла. Привлек к себе внука, заплакал. Плакал он громко, навзрыд, тело его содрогалось в рыданиях. Павел толкнул его перед собой и повел ко всем остальным. Тут он приказал еще раз всех обыскать, а затем разрешил войти в домик и подземелье, взять вещи и убираться к себе домой. В этот момент к нему подошла Александра.

Павел показал чемоданы, целлофановый сверток:

– Кажется, все выбили.

– Хорошо. А с ними что будем делать?

– Людей отпустим, а завод подожжем.

– Не согласна, – жестко сказала Александра. – Они преступники, травили русских людей – всех на распыл!

– Как? – не понял Павел.

– А так! Ту–ту–ту…

Александра повела перед собой автоматом. Павел улыбнулся, мягко проговорил:

– Антон против смертоубийства. Мы только тогда лишаем жизни, когда на нас с оружием нападают. Таковы правила «черных ястребов».

Глаза Александры сузились, потухли.

– Ладно. Согласна. Пусть ребята поджигают.

Павел послал бойцов, приказал запалить все объекты. И уже через несколько минут из дверей подземелья показался дым и раздались крики людей; они выбрасывали из подземелья свои вещи, тащили матрацы, одеяла… Крики усиливались, кто–то завопил:

– Спирт горит! Спирт!..

Наши ребята побежали к своим мотоциклам, кто–то завел две легковые машины, поехал к месту, где был ранен Антон и куда успела вернуться Александра. Кавказцы бежали к реке, туда их уводил Керим, там были лодки, наспех сколоченный причал. Раздался взрыв… Один. Второй… Пламя охватило все постройки, черный дым метнулся высоко к небу.

– А теперь – по коням!..

Это «по коням!» она придумала сама, и откуда пришла к ней эта лихая команда дедов, она не знала, и откуда взялся ее командирский пыл, тоже не знала, да и в эту горячую минуту ни о чем подобном она не думала.

Костю посадила к Павлу на мотоцикл, а пашиного товари– ща – на машину Антона, махнула рукой и кинула свое тело на мотоцикл. Скорость она взяла большую, машина ревела под ней и вот–вот готова была оторваться от земли, зоркий глаз скорее угадывал ровную полосу дороги, а ручка газа, казалось, сама поворачивалась книзу, подавая мотору все больше горючего. Мельком взглянула на спидометр: стрелка, подрагивая, показывала цифру 110. «Вот это скорость!.. Это моя скорость!..»

Назад она не оглядывалась, знала, что «черные ястребы» любят быструю езду и признали в ней своего командира.

В Сосновку влетели с треском и грохотом, но жителей этот треск не беспокоил и не раздражал. Они знали: это «черные ястребы» вернулись с боевой операции, а «черные ястребы» – это их дети, они борются за справедливость и за честь Родины.

Никто еще не знал, что Антон, всеми уважаемый командир «ястребов», как раз в эту минуту простился с жизнью.

Он умер в больнице во время операции.

В Сосновке, не останавливаясь, ребята разъехались по домам, заперли мотоциклы в гаражах, переоделись. Они знали, что за ними могли послать погоню, а потому все разошлись по огородам, садам, помогали родителям убирать урожай. Если бы к ним и подошел какой–нибудь милиционер из чужих, приезжих, никто бы не признался, что был где–то на боевом задании, а местные жители их не выдавали. Кроме того, сосновские власти их защищали, особенно милиция, которая по несколько месяцев не получала зарплату, и ребята ее подкармливали. В последнее же время ненависть к режиму в народе была так велика, что никто и не пытался ловить «черных ястребов». К тому же и не было на них никаких жалоб от тех, кого они «поузили». Преступники сами не любят огласки, а потому рады бывают, что отделались деньгами.

Александра и Павел завели мотоциклы в большой командирский гараж, находившийся в глубине усадьбы тети Лизы. Здесь на белой задней стене кто–то размашисто начертал:

Я – русский. Какой восторг!..

А. Суворов

– Надо бы спрятать, – показала на чемоданы с деньгами и сверток с золотом Александра.

Павел улыбнулся, подмигнул:

– А ты парень хозяйственный.

Он встал перед стеной строго напротив суворовского афоризма, и часть стены отошла в сторону. Образовалось нечто вроде провала или открытого окна. Павел взял деньги и драгоценности и вошел внутрь открывшегося помещения. Это была небольшая комната.

– Ты посиди здесь, а я пойду хорошенько закроюсь изнутри и потушу свет. Скоро он все это проделал, вернулся в потайную комнату. И здесь со стены снял небольшую картину, встал напротив того места, где она висела, и стена задвинулась. Александра, наблюдая за этим таинством, спросила:

– А если фотоэлемент не сработает?

– Тогда останемся здесь, замурованными.

Павел улыбнулся:

– Давай–ка мы с тобой поедим. А?..

Достал из холодильника молоко, белый хлеб, и они подсели к столу. Только теперь Александра разглядела Павла. Для парня он был слишком пожилой, а и мужчиной его не назовешь. Есть такая категория людей, которые хотя и войдут в лета, но не выглядят взрослыми и тем более серьезными. Такой был Павел: улыбчивый, простой, доступный, но сейчас он, как и все ребята, был печален. Они еще не знали состояния Антона, не могли позвонить в больницу – не знали телефона, да и боялись звонить: как бы не услышать страшную весть. И что бы они ни делали, о чем бы ни говорили, думали об Антоне. Думали и верили, что врачи вернут его к жизни.

Александра вспомнила о радиотелефоне, позвонила Качалину. Он ответил не сразу и как–то нехотя:

– Я все знаю. Антону сделали операцию, но… спасти его не удалось.

Это был удар, от которого Александра чуть не лишилась сознания. Уронила руки на колени, испуганно смотрела на Павла. Тот понял все. Сказал:

– Пуля ударила в сердце. Не выжил.

Посмотрела на телефон: из микрофона доносился треск, слышалась речь Сергея. Александра поднесла телефон к уху.

– Саша, ты слышишь меня?.. Я приеду к вам. Ты меня слышишь?..

– Да, я слышу. Слышу.

Нажала кнопку, и телефон смолк. Забыла спросить, когда он приедет, но это неважно. Повернулась к Павлу.

– Мы зря отпустили ребят.

– Почему?

– Надо считать деньги. Составить акт.

– Зачем? У нас все на доверии. Среди нас нет жуликов.

– Да, верно. Разве можно – тратить чужие деньги?

– И я говорю: невозможно. Антон доверял. Он каждому верил.

– А мы?.. Разве не верим? Надо сосчитать. Хорошенько сосчитать.

Она подумала: «А у меня нет денег. Совсем нет. Я их отдала… Там, в большой семье».

– Как мне вас называть? Вы старше меня. Павлом как–то неловко.

– Нет, ловко. Я молодой. Меня все зовут так: Павел. И в школе тоже. Даже ученики… старших классов.

– Хорошо. Я тоже буду вас называть… Павел. Я тоже взрослый. Школу кончил. Пойду в институт.

– Сколько тебе?

– Восемнадцать. Скоро восемнадцать.

– О-о!.. Жанна д'Арк была моложе. На целый год. Так, кажется.

Она хотела спросить: а кто она, Жанна?.. Но вспомнила: героиня, жила во Франции.

Павел, раскладывая на столе портфели с деньгами, продолжал:

– И Зоя была молодой. Как вот ты?..

– Зоя?.. Кто она такая? Тоже героиня?..

– Зою не знаешь?.. Космодемьянская. Комсомолка.

– Ах, да – знаю. Как не знать Зою. Знаю, конечно.

Про Зою она слышала, но вот что она совершила, чем знаменита?..

Спрашивать не стала. Неудобно ей не знать Зою Космодемьянскую. Она непременно узнает. Вот приедет Сергей, у него спросит.

И тут же подумала: зачем спрашивать? Подумает еще, что хочу быть на нее похожей.

Раскрыли чемодан с рублями. Тугие пачки лежали плотно, и их было много. «Боже мой! Как много денег! – думала Александра, вынимая пачки и складывая их на краю стола. – Сколько же они накачали в свои карманы! И сколько отвезли туда, в свой Азербайджан».

Выстраивая на столе ряды пачек, вспоминала, как учителя в школе говорили о дружбе народов, о том, какие они хорошие, наши младшие братья, и как мы их должны любить». И еще говорили: «Русский народ великий, он добрый, ничего не жалеет для народов российских окраин». А они… Травят русского брата. Сколько же цистерн ядовитого спирта перекачали в желудки русских людей!..»

– Ты о чем думаешь?

– Я?.. Да так. Я еще недавно ни о чем не думал. Почти ни о чем, а теперь… думаю.

Сердце тяжело давил камень от сознания, что Антона нет, и она уж никогда не услышит его ласковой чуть насмешливой речи, не увидит лукавой таинственной улыбки – его нет и никогда не будет. В это невозможно поверить, но если бы она не держала на коленях его голову, не чувствовала рукой горячей, вытекающей из сердца крови…

Это была первая смерть, которую она видела. У нее умер дедушка, умерла прабабушка, но она не видела, как они умирали. И не было ей так тяжело и страшно. И никогда у нее не болело сердце, не пересыхало во рту, как теперь. Она знала, что от сердца принимают какие–то таблетки, но Павлу ничего не скажет. Пусть не думает, что я слабая, что и мое сердце может болеть.

– Сколько у тебя пачек?

– У меня?.. Сейчас посчитаю. Сто две пачки. Купюры сотенные. По пятьсот купюр в пачке. Это – пятьдесят тысяч. А если их помножить на сто две – получим пять миллионов сто тысяч.

Она написала на бумажке: «5 000 100 тысяч рублей».

– А у тебя?

– В десять раз больше: пятьдесят один миллион.

– Ой–ой!.. Как много!.. По сколько же рублей мы можем дать каждой семье?

– Давай посчитаем.

Он достал из ящика стола калькулятор, стал считать.

– В Сосновке и районе живет сорок тысяч человек. Поделим нашу сумму на сорок тысяч. Получим сто двадцать пять рублей двадцать пять копеек.

– Только–то?

– Но это на одного человека. А если в семье шесть–семь человек, то уже получится приличная сумма.

– А мне казалось, у нас так много денег.

– У нас еще есть доллары. Мы с тобой и их посчитаем, но распорядимся после того, как приедет к нам Командор. И надо, чтобы знали все ребята. Они ведь тоже получат свою долю.

– А им… тоже, как всем?

– Да, у нас строгий порядок: мы все деньги делим поровну.

– Ну, хорошо. Давай теперь посчитаем зеленые бумажки. Тот чемодан будет потяжелее.

Да, второй чемодан был объемистым и тяжелым. И раскрыть его оказалось непростым делом, но Павел острым топориком поддел крышку и взломал замок. Купюры долларов были разные: от сотенных до полтысячных. Считали долго. Итог оказался впечатляющим: двадцать четыре миллиона долларов. Затем на стол взгромоздили три целлофановых свертка. Во всех трех были слитки, похожие на маленькие кирпичики. Павел прикинул на глаз и на вес, сказал:

– Килограммов пятьдесят будет!

– Пятьдесят килограммов! Золота!

На улице послышались голоса. Раздался стук в дверь:

– Открывайте! Милиция!

Павел поднял руку, призывая к спокойствию. Подошел к телевизору, запустил руку внутрь аппарата. На полу рядом со столом открылся люк. Павел нырнул в него и тихо проговорил:

– Подавайте чемоданы и свертки.

Александра подала ему, и Павел минуты три еще находился в подвальном помещении. С улицы кричали:

– Откройте! Будем взламывать!

Павел так же спокойно подошел к телевизору, нажал какую–то кнопку или рычажок, люк закрылся. Потушили свет, вышли в главное помещение гаража. И здесь еще посидели с минуту за столом, потом Павел приоткрыл главную дверь, спросил:

– Кто там?

– Майор Киркун, начальник милиции.

Павел открыл дверь. В гараж вошли майор и с ним два милиционера. Александра их не видела, но Павел знал обоих. Смотрел на них вопросительно; им было неловко, они отворачивали взгляд.

Майор, ничего не сказав, стал осматривать помещение гаража. Он что–то искал.

– Где деньги?

– Какие деньги?

– Вы привезли деньги.

– Кто вам сказал? – испуганно спросил Павел. Ему подумалось: кто–то предал! Но отвечал спокойно.

– У нас нет денег. Откуда они?

– А где вы были?

– На дорогах катались.

– Вы мне говорите правду, мы ведь все равно узнаем.

Павел осмелел, пошел в атаку:

– Господин Киркун! Что с вами случилось? Раньше вы к нам не придирались, и мы вам давали деньги для выплаты зарплаты. Вы их принимали и нас не спрашивали, где мы берем. А берем мы их у подпольных бизнесменов – торговцев водкой, наркотиками. Себе мы ничего не оставляем, все отдаем людям.

Киркун смутился, отвернул в сторону взгляд. Виновато проговорил:

– Велено пресечь вашу деятельность.

– Пресечь? Ну, это уж дудки! Наша партия зарегистрирована, как и та партия, в которой вы состоите.

– Я не состою ни в каких партиях!

– Как же это так! Недавно вы состояли в партии коммунистов и там выросли до капитана, а потом перебежали в партию демократов. Здесь вам дали звание майора. Вы предатель и перебежчик. Об этом все знают.

– Ну, ладно! Хватит, раскудахтался. Вот ордер на арест. А заодно и этого… твоего дружка прихватим.

Повернулся к Александре.

– Ты кто такой? Откуда явился? Давай документы.

– У меня нет документов, я несовершеннолетний.

Сказала зло. И отошла в угол гаража. Майор подскочил к ней, дернул за руку:

– Где деньги? Куда вы их спрятали?

– Нет у нас денег, а если бы и были, все равно бы не сказала.

Майор схватил ее за локоть, но она резко отдернула руку, сказала:

– Не прикасайтесь ко мне!

Майор кивнул милиционерам:

– Ведите их!

Один милиционер подошел к Павлу, тихо и с ноткой вины в голосе проговорил:

– Павел, пойдем. Вам ничего не будет.

– Будет – не будет! – вскричал майор. – Адвокат нашелся! Ведите их в милицию.

– Хорошо. Мы пойдем.

Обернулся к майору:

– Посмотрим, что вы скажете нашему Командору.

Александра вынула из кармана куртки радиотелефон, набрала номер Сергея. И скороговоркой сообщила:

– В Сосновке нас арестовали. Какой–то майор милиции.

Киркун подскочил к ней и вырвал телефон. Однако Александра кошкой к нему бросилась и отняла аппарат. При этом больно вывернула ему руку, майор даже вскрикнул. И приказал своим подчиненным:

– Отнимите у этого гаденыша телефон!

Милиционер подошел к Александре, просительно проговорил:

– Парень, дай эту штуку.

И Александра, не желая осложнять ситуацию, мирно протянула парню телефон, а тот, одарив ее теплым участливым взглядом и даже будто бы подмигнув ей, взял телефон и передал его майору. Киркун, осматривая телефон с антенной, проворчал:

– У меня, начальника милиции, такого нет, а у этого…

Он смерил Александру цепким злым взглядом, хотел что–то спросить, но, видимо, раздумал, и, обращаясь к милиционерам, сказал:

– Ведите!

По дороге милиционер, шедший рядом с Александрой, улучив удобный момент, наклонился к ней, проговорил: