Текст книги "Жнец II. Курганы проклятых (СИ)"

Автор книги: Иван Варлаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 16

Я уже несколько дней работала медицинской сестрой в неизвестной мне клинике. Стараясь не привлекать к себе внимание, украдкой выглядывая в окна, я мучительно старалась понять, где нахожусь. Тенистый парк, аккуратные газоны с небольшими клумбами, небольшие скамейки ни о чем мне не говорили.

Обязанности мои были прежними: я делала уколы. Правда, для этого мне приходилось ходить по палатам, посещая больных индивидуально. Палатами, правда, огромные комфортабельные помещения было назвать трудно: на полу лежал дорогой керамогранит, стены были покрыты неизвестным и очень красивым слоем фактурной краски. Металлические горизонтальные жалюзи на больших окнах выполняли еще и защитную роль, опускались и поднимались они автоматически, в одно и то же время во всех палатах. Кровати, стоявшие в палатах, были довольно странными по виду, в движение отдельные элементы кровати приводились пультом управления, очень напоминавшим телевизионный. Каждый пациент мог, не вставая с постели приподнять или опустить изголовье кровати или ее нижний конец, что, несомненно, было удобно. Одна стена палаты была стеклянной, снаружи стекло закрывалось широкой шторой, которую можно было отдернуть в любой момент с помощью того же пульта.

Пациентов в отделении было немного — шесть человек. Конечно, может быть, в этой клинике есть и другие отделения, но это явно было послеоперационным — сюда всех привозили еще под наркозом. Я должна была делать уколы тем, кто уже пришел в себя. Но разговаривать мне с ними строго воспрещалось, это первое, что мне объяснил охранник, инструктировавший меня перед началом работы.

Диагноз прооперированных больных держался в строжайшем секрете. Схема лечения также не отличалась оригинальностью — я вводила больным обезболивающие и стабилизирующие давление препараты, антибиотики и витамины, единственным, что отличалось от моей больницы — широко назначались средства, подавляющие иммунитет. Это, конечно, было не случайно: после пересадки органов такая схема лечения предохраняет от отторжения пересаженного органа. Многие из препаратов, видимо, поступали напрямую из-за границы, так как на коробках отсутствовала надпись на русском языке, и привычная аннотация на вкладыше.

В широком коридоре постоянно дежурил кто-то из охранников, я была свидетелем случая, когда одна из санитарок, протиравших пол в одной из палат, попыталась что-то сказать лежащему рядом больному, и охранник, молча, отвесил ей хлесткую пощечину, когда она вышла в коридор.

Еду мне приносили в палату, в которой я и жила, в основном овощные пюре и соки. В пищу вечером явно подмешивали снотворное: пожевав невкусное пюре или выпив стакан, я буквально падала на постель, и засыпала до утра. Утром меня буквально заставляли принять душ: молчаливый охранник приносил мне свежее полотенце, и практически заталкивал меня в ванную комнату.

День проходил за днем, ничего не менялось. Единственное, что я смогла уточнить — врач, читавший мне лекцию о развитии медицины, был руководителем клиники. Кроме него в отделении работали еще два доктора: молодой полный парень и женщина лет сорока с уставшим лицом. Я была единственной медсестрой в этом отделении, а вот санитарок было две, они работали по суткам, меняясь через день. Но внешность их была настолько невыразительна, что я не могла определить, чем они отличаются — обе были неопределенного возраста, щуплые и маленькие, словно потерявшиеся в медицинских костюмах серого цвета с голубоватой кокеткой.

Доктора, кстати, тоже между собой не общались. Женщина вела три палаты, в которых лежали мужчины, парень регулярно посещал палаты, где находились женщина после пятидесяти, девушка с отчетливой желтушностью кожи, и девочка-подросток, лет 12 — 13, это сложно было понять, такая она была тщедушная. У всех пациентов стоял подключичный катетер, это было удобно: назначений было довольно много, и мне не нужно было искать подходящую для укола вену, чтобы поставить капельницу.

Несколько раз, глядя на оборудование и оснащение отделения, мне заползала в голову подленькая мысль, что я бы не отказалась поработать в такой клинике, да еще, если бы мне платили за это зарплату. Но расслабляться было нельзя: по все законам детективного жанра со мной рано или поздно должны были разделаться как с ненужным свидетелем.

* * *

Слава смотрел на женщину, сидевшую перед ним, и пытался понять, что она ему говорит? Разве Олеся приезжала сюда, она что-то путает. И причем тут карты со странным названием, как их — Зеро? Он снял очки и с силой потер глаза. Сегодня в буйном отделении ночью случился очередной острый психоз, новый пациент пытался покончить с собой, бросаясь на стены, обычные дозы успокоительного не действовали, поэтому Слава, которого туда вызвали ночью, почти не спал, и непривычная информация никак не хотела восприниматься его уставшим мозгом.

То, что он смог понять, мужественно борясь с усталостью и навалившемся в теплом кабинете сном — эта женщина утверждала, что Лесе угрожает смертельная опасность. Даже если его гостья ошибается, пренебрегать такой информацией нельзя. Желая поскорее избавиться от странной посетительницы, он не стал спорить, а пообещал ей обязательно принять меры и найти Лесиного друга-милиционера. (Кстати, откуда эта необычная посетительница об этом узнала?) Буквально выпроводив женщину из кабинета, Слава запер за ней дверь, и взял в руки телефонную трубку, небрежно валявшуюся на его рабочем столе среди заполненных историй болезни и номеров журнала Психиатрия.

В отделе кадров Центральной больницы ему сказали, что санитарка Гвоздикова пропала несколько дней назад, просто не вышла на работу — и все, наверное, уехала домой. Словно оправдываясь перед ним, инспектор по кадрам долго объясняла ему, что работа у санитарок сложная, а зарплата маленькая, и на коменданта в общежитии многие девушки жалуются. Не дослушав ее тираду до конца, Слава торопливо закончил разговор, и принял решение срочно ехать в город, чтобы найти там Леськиного друга — милиционера.

В подавленном состоянии на больничном УАЗике он добрался до города, но когда он пришел в расположение отряда спецназначения, в котором служил друг Олеси, ему сказали, что группа еще не вернулась из командировки с Кавказа.

Глава 17

Я не помню, какой был день после моего прибытия в эту странную клинику, но он запомнился мне надолго. Привычный ритм работы отделения был нарушен с самого утра. Накануне одного из мужчин уже перевели в другое отделение или выписали, и на его место после обеда прибыл новый больной. Вначале я не обратила на него никакого внимания, он был таким же, как и все остальные пациенты после операции: спал. Когда я поставила ему капельницу и вышла из палаты, то мне показалось, что я его уже где-то видела. Я начала мучительно вспоминать, где мы могли пересекаться, но мне это так и не удалось. После кучи безуспешных попыток я приняла решение о скором побеге — еще месяц на снотворных, и лежать мне в Славиной больнице до конца своих дней.

В этот вечер я не стала принимать пищу и пить сок. Украдкой сплюнув в карман халата ложку яблочного пюре, которое спрятала за щекой под присмотром бдительного охранника, и изобразила, что засыпаю, мельком отметив, что пребывание в психбольнице явно повысило мои рефлексы к выживанию.

Я не была уверена, что в палате, в которой я спала, нет маленькой видеокамеры, поэтому, лежа на постели, старалась ровно дышать, искусно изображая сладкий сон. Внезапно в коридоре послышался какой-то шум, возня, но вставать с кровати я не спешила, помня о разбитой губе санитарки.

— Быстро, в реанимацию его, срочно! — командовал один.

— Какая реанимация, у него уже зрачки широкие…  — Шепотом оправдывался другой.

— На аппарат, я сказал, ты помнишь кто это?! Мне его молодчики всю клинику по кирпичам разнесут, если узнают, что их босс умер после операции! — В голосе говорившего явно слышались истерические нотки.

— Слушаю, шеф, на аппарат, в реанимацию…  — Мужской голос повторял как эхо слова руководителя клиники, это был его голос, в этом я не сомневалась.

И тут я вспомнила, откуда я знаю нового пациента. Я встретилась с ним только однажды, на пороге приемного покоя своей больницы. Это был криминальный авторитет, владелец сети казино, с четвертой группой крови, который поехал на операцию по пересадке почки.

«А почку пересадили от Серегина, наверное. У него тоже была четвертая группа. И срок предоперационной подготовки совпадает: десять — двенадцать дней. Именно столько времени заняла моя детективная эпопея.

Ну, если это он, теперь начнется, только держись!»

Мое тихое злорадство по поводу сложившейся и явно невеселой ситуации было вполне оправдано: враги наших врагов — наши друзья. Я и сама знала, и Денис мне рассказывал, что криминальные структуры никогда не прощают врачам смерти своих лидеров-авторитетов. Собственно поэтому криминальные личности и лечились в основном за границей — импортные врачи об этом не знали. Но этот криминальный авторитет оказался, к своему несчастью, патриотом. Ну а мне следовало из этой ситуации выжать все по-максимуму.

Утром я ощутила наступившие перемены — меня не выпустили из палаты. Дорогу мне преградил охранник, и вместо полотенца в руках у него был электрошокер. Я сделала вид, что испугалась, и ничего не понимаю, быстро легла на постель и закрылась с головой одеялом.

В отделении было тихо, я согрелась под одеялом, и заснула. Разбудили меня выстрелы.

* * *

Жизнь приучила Телохранителя не доверять никогда и никому. Свой жестокий первый урок он получил в Карабахе. Их десантная рота проверяла азербайджанское село. К ним вышли местные старейшины и, клянясь Аллахом, заверили, что их село мирное, ополченцев у них нет и, вообще, они за дружбу народов. Тогда, еще в разгар перестройки доживал свои последние дни Советский Союз, и еще не было горьких уроков будущих локальных войн, впоследствии названными «горячими точками». Их ротный поверил благообразным старцам и не стал зачищать село. А когда они на трех БРДМах отъехали от села на три километра их накрыли «градами». Телохранителя тогда сильно контузило, взрывной волной его засыпало землей, и он никогда не вернулся бы домой к маме, если бы из взрывной воронки не торчал его правый сапог. После контузии из ВДВ пришлось уйти — Телохранитель стал сильно заикаться, он вернулся домой и долго искал работу, пока его школьный друг не предложил ему одно дело — сопровождать проституток во время их визитов к богатым клиентам. Ему было, в сущности, все равно, чем заниматься. Толпа накрашенных галдящих девиц садилась каждый вечер в старенькую «копейку» его школьного друга, и он, или его друг, сопровождали девиц по вызову к клиентам, терпеливо ожидая, когда они закончат свои дела и выйдут из подъезда. Однажды он привез двух девушек в особняк за городом, и уже приготовился подремать, как вдруг услышал крик.

Сработал рефлекс — он буквально выбросил себя из-за руля старенькой машины, вышиб дверь одним пинком, и увидел, как какой-то мужик в дорогом костюме пытается обрезать длинные волосы одной из жриц любви кухонным ножом. Причем клиент был уже настолько пьян, что нож плохо слушался его, и на лице девицы уже были видны несколько порезов, из которых сочилась кровь. Через несколько секунд дебошир уже валялся в отрубе на цветном ковре, а он схватил обеих девиц в охапку, пинком свалил на пол огромную дорогую вазу в коридоре, сунул визжащих дам в машину, и рванул с места.

На следующий день его вызвали к боссу. Он решил, что будет выговор, или его даже уволят. Но шеф мероприятия, которого он раньше в глаза не видел, оказался вполне приличным мужиком, налил ему коньяку в огромный бокал, и предложил стать его телохранителем. С тех пор он сменил уже трех Боссов. Первый уехал за границу, подарив его матери дорогую старинную икону. Второй подался во власть, выиграв выборы в Областную Думу, пошел дальше, уехал в Москву, и возглавил там какое-то Министерство. Этот был четвертым по счету, и он привязался к нему, как будто тот был его родным человеком. Щупленький, похожий на мальчика-подростка, его последний Босс был трогательным и беззащитным, несмотря на свою большую, почти неограниченную власть в городе. Он никогда ни на кого не кричал, всегда кормил своих телохранителей обедом в своем дорогом ресторане в центре города, заказывал лишние час-полтора в дорогих саунах с проститутками, человечно полагая, что его личная охрана — тоже люди.

Но особенно нежно он стал относиться к своему Боссу, когда от него ушла его жена. Ушла она по-подлому, к школьному другу Босса, нищему профессору местного Университета, книжному червяку, ничтожеству. Обычно невозмутимый и спокойный Босс чуть не наложил на себя руки, и, позабыв про свой статус, побежал на прием к психологу. После психолога был гипнотизер, потом какой-то колдун, а через месяц глупая баба вернулась домой, так и не сумев построить рай в шалаше на копеечную зарплату нищего филолога. И самое удивительное, что Босс ее простил! Правда, эта история не прошла для него даром, выпив по неосторожности, или с умыслом большую дозу успокоительного, Босс напрочь посадил себе обе почки. Когда он приехал в эту клинику на операцию, отвалив клинике гору денег, которой хватило бы купить остров в Средиземном море, ничего не предвещало беды. Скорее по привычке быть в курсе всего он, его верный Телохранитель, подкупил одну из санитарок, работавших в послеоперационном отделении. Если бы не это, они бы не узнали так скоро, что Босса зарезали горе-врачи. И не имело значения, виноваты в смерти Босса врачи, или нет. Существовало неписанное правило: наказывать тех, кто виноват в смерти таких людей как его Босс. Поэтому он объявил полный сбор, и приказал готовиться к штурму больницы.

* * *

Мы уже давно сидели в полной темноте в подвале, куда нас всех буквально силой затолкали охранники, как только стало ясно, что больницу кто-то пытается штурмовать. С нами не церемонились — молоденькой докторше, попытавшейся сопротивляться, один из охранников так сильно стукнул по лицу дубинкой, что, по-моему, даже выбил ей зуб. По крайней мере, кровь из рассеченной губы у нее текла сильно. В полной темноте мы просидели несколько часов без звука, потом потихоньку начали обмениваться мнениями.

— Что происходит, как вы думаете? — эти слова, судя по голосу, принадлежали молодому доктору, сидевшему в левом углу подвала.

— Разборки, что же еще? — Это уже из другого угла, женский голос, дрожит от ужаса.

— И что они с нами сделают? — опять молодой парень.

— Да ничего, успокойтесь, посидим здесь, скоро выпустят…  — Это уже третий вступил в разговор.

Все помолчали.

— Губа болит, зуб шатается…  — Тихо всхлипнула докторша. — Убьют, наверное, нас. Моя мама как не хотела, чтобы я сюда ехала. Говорила, дочка, просто так в медицине таких денег платить не будут. Значит, придется что-то незаконное делать…  — Она заплакала.

— Да ладно вам ныть, подумаешь, губу разбили…  Нечего метаться было, как кошка на пожаре…  — Мужской голос из противоположного угла проявился приятным баритоном. — Где сейчас в медицине закон, о чем вы, уважаемые? Кто смел — тот и съел. Идите, вон на рынок рыбой торговать, будет все законно.

Все зашумели, только я отмалчивалась, пытаясь хоть что-то полезное узнать для себя из общей дискуссии. Выстрелов я не боялась. Однозначно, что налет на больницу связан со смертью криминального авторитета. Я помнила телохранителя, похожего на мультяшного положительного героя русских народных сказок, грузившего невезучего хозяина казино в шикарную машину. Парень серьезный, явно из силовиков в прошлом, еще может, для нас все хорошо закончится. По крайней мере, мне стоило попытаться воспользоваться возникшей неразберихой и сбежать отсюда. Однако прямо сейчас предпринять что-либо было сложно.

Я попыталась задремать, так как сидеть в темноте было довольно тягостно, но тут мне в бок кто-то двинул кулаком, и женский голос тихо шепнул мне на ухо:

— Молчи!

Я молчала.

— Бежать отсюда нужно скорее, пока не пришли. Нас всех в расход пустят.

Ты — девка ловкая, тебя с собой возьму, другие пусть остаются…

— А почему вы думаете, что нас убьют? — очень тихо прошептала я, обращаясь к невидимой собеседнице.

— Было уже такое. Я рядом живу в поселке, санитаркой работать пришла сюда, работы нет, а жить надо. Я потом тебе рассажу, сейчас молчи, через полчасика я тебе знак дам, поползешь за мной. Только молчи как рыба!

Я замолчала, и вовремя:

— А вы чего там шепчетесь, говорите вслух! — Потребовал властный баритон.

— Это я молюсь, извините, страшно очень…  — отговорилась я.

— В Бога верите? Что за глупость!.. — И баритон начал излагать свою точку зрения, идущую явно вразрез с религиозной идеологией.

— Где ваш бог находится, простите, если люди так страдают и умирают?

Что за дикость считать, что кто-то может вам помочь, кроме вас самих?

Я молчала, не собираясь вступать в дискуссию. Желающих хватало и без меня.

— А на кого надеяться, как не на Бога, простите, в такой вот ситуации?

— А на себя и на здравый смысл!

— Где же ваша душа, уважаемый, находится? В каком месте вы ее чувствуете? Сколько врачом работаю, не видел я душу ни у кого из своих больных. Просто случай определяет исход, и все!

— Что за глупости вы говорите? Вы считаете, человек умирает — и все?

— Конечно. Все остальное — плод воображения родственников. Ну, я имею в виду все эти сны. Голоса, звуки, о которых близкие умершего человека рассказывают.

— Ну что вы такое говорите? Я в детской больнице работала, у нас, если ребенок умирал в операционной, всегда дежурная бригада ночью слышала звуки, как будто ребенок по потолку бегает. Все слышали, разом. У нас даже заведующий оперблоком остался на ночь как-то, хотел доказать нам, что мы врем. Так утром он совсем по-другому выглядел…  Атеист, между прочим, такой же неверующий как вы!

— Я не атеист, с чего вы взяли? Я — агностик!

— Ваши сексуальные предпочтения оставьте при себе!

— Да причем здесь секс!!! Агностицизм не имеет к этому отношения!…

В этот момент меня кто-то потянул за руку, и я тихонько, стараясь не шуметь, поползла в указанном направлении. Громкие споры на теологическо-философскую тему мне были только на руку. Внезапно голоса смолкли, я замерла в неудобной позе. Но дискуссия тут же продолжилась.

Впрочем, я уже не слушала, потому что моя спасительница тихо открыла какую-то дверь в закутке подвала, мы выползли в темный коридорчик, она заперла дверь и облегченно вздохнула:

— Вроде выбрались, хорошо, что я этот подвал знаю и у меня есть универсальный ключ от всех хозяйственных помещений.

— Спасибо Вам. А почему Вы мне помогли?

— Мне свидетель будет нужен, что я к этому делу отношения не имею. А ты видно от этих уже побегала, в любом случае на их сторону не переметнешься. А я если ноги унесу, в другой город уеду, к тетке. Я ведь виновата в перестрелке этой.

— Как это?

— Потом расскажу, бежать надо, пока нас не нашли.

Коридорчик заканчивался небольшой дверью, отперев ее тем же универсальным ключом, как у железнодорожного проводника, моя спасительница выглянула на улицу, и быстро махнула мне рукой — бежим!

Мы выскочили во двор. Дневной свет ослепил меня после долгого сидения в полной темноте, но я достаточно быстро привыкла. Почти застряв в кустах красиво подстриженного самшита, оцарапав руки и лицо, вдвоем пробрались сквозь заросли, и добежали, пригнувшись, до высокого каменного забора, причем моя спутница дышала как паровоз. Здесь мы сели на землю, чтобы отдышаться и продумать дальнейшие пути отступления.

Во дворе больницы перестрелка уже закончилась. Мы не могли видеть, кто победил, да это было не важно, потому что свобода была совсем рядом, надо было только перелезть через забор.

— Тебя как зовут — повернулась ко мне моя сообщница по побегу. Это была тощенькая женщина лет сорока, я видела ее в отделении, когда она убиралась в коридоре.

— Аля (я назвалась так по инерции, но впоследствии оказалось, что я была совершенно права).

— А я — Женя. Аля, лезть на стену нельзя — сигнализация, заметят — убьют. Надо что-то другое придумать.

— Господи, что?!

— Ты машину умеешь водить?

— Умею.

— Тут за углом шестерка стоит завхоза.

— А ключи?

— Вот ключи, он их уронил, когда нас всех в подвал загоняли, а я подобрала, думала, что потом отдам.

— А как мы поедем?

— Через ворота прорываться будем. Убьют, так хоть попытаемся вырваться.

— Слушай, подожди, я отдышусь. Объясни, пожалуйста, где мы, и что тут происходит?

— Мы около атомной электростанции, это больница энергетиков.

— Вот как! А я-то, дура!.. И что же здесь делают? Пересадку органов?

— Не только. Любые операции, которые еще находятся в стадии эксперимента. Только экспериментируют на людях, а не на кроликах.

— Неужели такое возможно?!

— Еще как! Называется — как его — навации…

— Инновации?

— Вот-вот, инновации. У меня здесь сестра работала два года назад, вот также с кем-то схлестнулись, многих сотрудников положили, насмерть. Сказали, пожар в больнице был, в операционной кислород взорвался.

— А милиция?

— Милиция здесь вся купленная. И пожарники местные нужное заключение дали. Ты не вздумай соваться — вмиг повяжут, и обратно сюда привезут…

— Ты сказала, что это ты виновата в случившемся?

— Ну, я. Так получилось. Мне телохранитель одного пациента деньги хорошие заплатил, чтобы я присматривала за его боссом и ему сообщала, как и что.

— И?!

— Хозяин его умер сегодня ночью, а врачи скрыть хотели. А я телохранителю СМС отправила, вот перестрелка и началась.

— Вот оно что! Ладно, я вроде отдышалась, пошли, где машина?

Пригнувшись, мы тихонько начали пробираться вдоль забора. Внезапно я наткнулась на труп молодого человека в черном костюме. Он лежал на спине, сжимая пистолет в правой руке, на лбу зияла аккуратная черная дырочка.

— Подожди, я переоденусь.

Преодолевая отвращение, я стянула с покойника брюки и пиджак, сильно затянула ремень на талии. Подумав несколько мгновений, я потянулась взять из его руки пистолет, но, подумав, не стала этого делать, так как совершенно не помнила, как надо снимать оружие с предохранителя.

Шестерка, к которой мы подошли, вид имела весьма обшарпанный, но, как ни странно, завелась с пол-оборота. Я нацепила кепку, лежащую на заднем сиденье, и рванула с места в сторону больничных ворот. Шлагбаум был закрыт, но ворота открыты и рядом никого не было. Я протаранила со всего размаха полосатый шлагбаум, порадовавшись, что он здесь новомодный автоматический, сделанный из легкого сплава и выехала за пределы зловещей территории.

На асфальтовой дороге, по которой мы ехали, не было никакого движения, местность была пустынная, какие-то поля с небольшими перелесками.

— Ты говори, куда ехать, а то я не знаю здесь ничего. — В зеркало я попыталась разглядеть свою попутчицу, севшую на заднее сиденье.

— Езжай прямо, я тебе скажу когда, остановишься. Здесь пост ГАИ неподалеку, машину надо будет бросить, пойдем пешком.

— Далеко?

— Как получится. Километров пять, наверное, кругом будет.

— А в милицию точно нельзя?

— Ни в коем случае! По крайней мере, без меня. Ментов — ненавижу!

Я промолчала. Такая ненависть была характерна только для тех, кто уже однажды находился «в местах не столь отдаленных». Но говорить о моих личных жизненных предпочтениях сейчас явно не стоило.

Минут через пятнадцать из-под капота машины пошел пар. Я припарковалась на обочине. Похоже, таран шлагбаума старенькие «Жигули» не выдержали.

— Выходим, приехали! — скомандовала я.

— Только задремала…  — Откликнулась моя попутчица.

— Ты знаешь, где мы находимся?

— Примерно. Бросаем машину, пошли пешком.

— Куда?

— Через поле, вон там поселок должен быть.

Начав движение в указанном направлении, я отметила, что, надев на себя костюмчик мертвеца, я поступила весьма осмотрительно: было довольно прохладно. Только ноги, обутые в больничные клеенчатые тапки не соответствовали начавшейся осени — облепленные грязью промокли сразу же и мешали быстро идти. Впрочем, моей спасительнице приходилось еще хуже — из подвала она сбежала в бязевом больничном костюмчике. Проклиная себя за добропорядочность, я остановилась, сняли с плеч пиджак, и протянула ей:

— Надевай, а то окоченеешь.

— Спасибо, вот ты добрая какая, а я ни за что бы тебе не отдала…

Судя по всему, мы, то ли заблудились в полях, окружавших больницу, то ли машина остановилась рано, далеко от поселка, но шли мы очень долго, и я уже думала, что придется ночевать на улице, когда впереди показался свет уличных фонарей, означавший цивилизацию.

В этот момент меня переклинило. Ну не хотелось мне идти к этой полукриминальной личности домой, хоть тресни!

Я остановилась.

— Ты извини меня, пожалуйста, я сильно устала от всех событий. Ты иди домой, я дальше пойду одна.

— Ты смотри, у нас здесь райончик-то того…  Неблагополучный.

— Спасибо тебе. Я разыщу тебя при случае, отблагодарю. Иди домой, я сама по себе привыкла.

— Ну, как знаешь. Держи пиджак! Мне здесь рядом. Если передумаешь: Дорожная, дом восемь, вторая квартира. — Санитарка ни капельки не обиделась, даже вздохнула, мне кажется, с облегчением.

— Спасибо. — Я не стала отказываться, надела пиджак, и помахала рукой отходившей уже от меня женщине.

Когда моя спасительница отошла на приличное расстояние, я присела прямо на землю, и постаралась сосредоточиться.

Милиция все-таки мне казалась наилучшим укрытием. Ну не убьют меня, в самом деле, люди в погонах. Зато ночлег даже в условиях районного отделения представлялся мне весьма привлекательным вариантом. Кроме этого, сошлюсь на Дениса. Ну не посмеют они, даже если они все купленные, подругу майора милиции третировать! Приняв решение, я, насколько это было возможно, почистилась, и решительно зашагала в сторону поселка.

* * *

Сидя над телом умершего брата — Близнеца, он не испытывал никаких эмоций, кроме опустошения. Его сознание отказывалось признавать нелепую случайность, оборвавшую жизнь единственно дорогого для него человека. Дурочка в счет не шла, она была, скорее, напоминанием об их когда-то счастливой семье. А брат…  он всегда поддерживал его. Становился на его сторону, какие бы обстоятельства в их жизни не складывались. Оставшись без средств к существованию, они довольно быстро прибились к криминальной группировке, было не важно, что именно нужно делать, ведь за эту работу платили хорошие деньги. Начав с самых низов, практически с разбоев, они промышляли и заказными убийствами, и ограблениями. И всегда им сопутствовала удача. Ни разу не попав к ментам в лапы, они были уверены в собственной неуязвимости, и кто мог знать, что полулегальный бизнес по пересадке органов так нелепо закончится. А ведь они оба чувствовали неладное, когда им поручили вначале следить, а потом похитить ту медсестру из больницы. Брат тогда сказал ему: «Посмотри, какая пигалица. Неужели она может быть опасной для кого-то? Ну, повертится, ну, что-то узнает. Доказать ведь ничего нельзя, зачем же ее так сразу прессовать?» Но приказы начальства обсуждать было не принято, и они искали ее две недели, пока один из врачей не заметил в Центральной больнице похожую санитарку. И когда они приехали в общежитие, комендант все говорила, и говорила, не останавливаясь. И как ей эта новенькая не понравилась, ну что это за санитарка из области, которая не пьет и парней не водит. Пол моет в комнате сама и окна. А потом комендант их вызвала, и передала два тетрадных листка, исписанные наивным почти детским почерком. Им бы выкинуть эти листки, дуболомам, может, и помиловала бы судьба тогда брата. Но четкая криминальная иерархия не оставила им никакой возможности спасти девочку, похожую на воробушка. И вот сейчас все пошло прахом. Нюхом он чувствовал: конец шарашке настал, много лет все было шито-крыто, а сейчас все посыпалось. Перестрелка эта, конечно, случайность. Но брата не вернешь уже. Надо думать, что дальше делать и как жить дальше. Брат молчал, оставив его одного без совета и помощи. Где-то далеко, в мирной жизни ждала его возвращения дурочка, единственная его теперь кровиночка, беспомощная и убогая. От его решения зависела ее жизнь. И решение, которое он принял, было неожиданным только на первый взгляд.