Текст книги "Жнец II. Курганы проклятых (СИ)"

Автор книги: Иван Варлаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Ну и самой главной вехой в его жизни в этой Обители смерти был день, когда его начальник вызвал его к себе в кабинет, и, заперев дверь, путано и смято рассказал, что есть интерес к женским придаткам в одной из бывших советских республик, и он, Патологоанатом со своими «золотыми» руками должен взять на себя самый главный этап посмертного изъятия органов, да еще и сделать так, чтобы это было незаметным для родственников. Это была непростая задача, но он решил и ее. Вначале он пытался зашивать разрезы на животе, но было заметно. Пару раз он чуть не попался из-за того, что родственники умерших женщин решили их переодеть для погребения, и обнаружили шрамы. Потом он стал заклеивать разрезы, тщательно гримируя их следы театральным гримом. После этого не было ни одного случая, чтобы кто-то из родственников заметил неладное. Он стал Мастером, и гордился этим.

Канал, правда, накрылся довольно быстро — кажется, курьера взяли на таможне, но заказы уже шли полным ходом — роговицы, почки, печень — все это удалялось из безмолвных тел и за огромные деньги шло в руки тех, кто продавал органы людям, уже потерявшим надежду на выздоровление.

Организация процветала, шеф и его помощники застроили элитную недвижимость в центре города, все ездили на хороших машинах, но радости это приносило немного — все они ходили под уголовной статьей, и хорошо понимали это.

Зато с введением нового Закона все стало намного проще.

* * *

В семь я стояла около пригородных касс и вглядывалась в толпу. Семь, семь десять, семь пятнадцать…  Часы на здании вокзала неумолимо отсчитывали минуты, но никто ко мне не подходил.

Я стояла уже минут пятнадцать, тупо наблюдая за голубями, пытавшимися раздолбить на асфальте засохший пирожок. Птицы были ленивые и весьма упитанные. Взять их в руки меня бы не заставило, наверное, ничего на свете — такими грязными и отвратительными мне они казались. Интересно, почему голубей называют «птицами мира»? — отвлеченно подумала я и уже собиралась уходить, когда на меня налетел и буквально втолкнул в помещение пригородных касс тот парень из охранного агентства «Баррикада», которого я ждала.

— Встань в конец очереди и стой спокойно, не поворачивайся! — Я послушно заняла очередь в кассу за билетами, а паренек встал вплотную за мной и тихо сказал:

— Сергея убили неделю назад. В контору после этого приходили какие-то люди, спрашивали о его контактах. Я нашел его флэшку уже после его смерти, возьми — шепнул он мне в самое ухо, и у меня в руке появился маленький кусочек пластмассы.

Когда я оглянулась, парня и след простыл.

Маленькая синяя флэшка жгла мне ладонь как уголек. Помотавшись по захламленным и грязным окрестностям вокзала, я нашла то, что искала — компьютерный клуб располагался за углом в цокольном этаже старинного здания, на котором мигала надпись «Ломбард».

Здесь было пусто, системный администратор, явно обрадовавшись моему появлению, включил компьютер. Пользователь я не ахти, но надо было попробовать. Тщетно — я вставила флэшку в нужный разъем на системном блоке, но компьютер выдал запрос на пароль. Хоть я и «ламер», как меня однажды назвал один компьютерщик, имея ввиду отсутствие хороших навыков пользователя компьютера, но детективов зато читала много. Пытаться набирать пароли наугад не стоило. Во-первых, я ничего не знала о покойном детективе, дабы попытаться подобрать пароль в виде, например, даты рождения и, во-вторых, в случае неверного ввода пароля все данные могли быть автоматически стерты. Я вздохнула, и поплелась на автобусную остановку.

Вечером, наконец-то растянувшись в своей комнате на уже высохшем белье, я подвела неутешительные итоги. Скворцов убит, несомненно, тоже в связи с этим делом. На Веронику рассчитывать не приходится. Очень она мне не понравилась во время нашей последней встречи. Домой идти опасно, Денису звонить еще рано. Как добыть хоть какие-то данные?! С флэшкой еще можно попробовать справиться, но для этого нужен хороший специалист, а где его взять? Не водила я знакомств в компьютерном мире настолько близких, чтобы могла обратиться с такой просьбой. Мне все «торчащие» от этой темы казались к жизни неприспособленными и удаленными от реальности мечтателями. Как можно сутками лазить по просторам интернета, и даже питание заказывать с доставкой на дом, тупо прожевывая пиццу и запивая ее колой или пивом, глядя на мерцающий экран?

К тому же вспомнилась мне сейчас нелепая история, произошедшая с медсестрой из нашего отделения, страстно желающей выйти замуж. Кто-то из наших хирургов, кажется, Ашот Андреевич, на дежурстве, явно желая подшутить над отчаявшейся найти мужа Аней, так старательно расхваливал достоинства знакомств по интернету, что никогда не дружившая с компьютером, провинциальная Аня решилась, и пару раз дав объявление на сайте знакомств, окрыленная надеждой полетела на свидание с интернет-избранником.

На следующий день, обескураженная Аня, смеясь и плача одновременно, рассказывала в сестринский как, выбрав из двух десятков претендентов фото сорокалетнего мужчины, представившегося в объявлении работником госслужбы и похожего на фото как две капли воды на певца Александра Буйнова, придя в назначенное место свидания, обнаружила там крысоподобного низкорослого дядечку в старомодном плаще и потрепанных ботинках, оказавшегося к тому же инспектором охраны труда. Так что к интернету я никаких добрых чувств не испытывала.

Именно сегодня, после неудачи с флэшкой, мой боевой напор вдруг сменился подавленностью и растерянностью. Я не знала, что мне делать дальше и внезапно чувство безвыходного одиночества навалилось на меня со всей силой.

Я уже сильно жалела, что покинула стены Славиной больницы, там я все-таки была не одна. Все мое расследование сейчас представлялось мне полным идиотизмом, к тому же смертельно опасным. Но другого способа вернуться к нормальной жизни, похоже, у меня нет. С этими невеселыми мыслями я уснула.

* * *

Вероника уже полчаса сидела перед зеркалом, пытаясь накрасить левый глаз. С правым она справилась, а вот левый никак не давался, рука предательски дрожала, карандаш не слушался, и пачкал ей веко. Она отложила карандаш в сторону, и в бессильной ярости стиснула руки. Она сдалась очень быстро, им даже не пришлось ее бить. А что ей было делать? Совсем одна, без поддержки мужа, которого больше нет, она все равно проиграла бы рано или поздно. Это была совершенно напрасная затея — попытаться отыскать правду. Она сразу это поняла, когда около подъезда ее встретили те два похожих друг на друга парня с выбритыми висками. Сердце ухнуло куда-то вниз, и она уже знала, что будет дальше. Они вошли за ней в квартиру, она не сопротивлялась, не кричала. Может быть, она и не решилась уколоться сама — это было бы предательством по отношению к мужу. Но шприц, протянутый ей одним из близнецов, сулил ей облегчение.

Она не хотела колоться, правда, она обещала, но это было другое. Ее заставили это сделать, и винить ей себя было не за что.

Сегодня ее волновал совсем другой вопрос. Они велели ей позвонить, если девочка проявится. А она никак не решалась взять телефонную трубку и набрать номер телефона, который они записали в ее органайзер. Если я позвоню, они убьют ее, подумала она. И сразу пришла следующая мысль — если не позвоню, они убьют МЕНЯ. И она решилась, сняла с тумбочки телефонную трубку и дрожащими пальцами набрала номер.

Глава 9

Утром я проснулась отдохнувшая и бодрая. От ночных страхов не осталось и следа. План действий представлялся мне логичным и ясным. Работая в операционном блоке, я смогу незаметно перемещаться по всем пяти операционным практически во время всего рабочего дня, а значит, у меня есть шанс заметить что-то подозрительное.

Операции по пересадке органов непременно будут зафиксированы в больничном операционном списке, который вывешивается на стене оперблока каждую неделю. Для проведения подобных операций требуется шовный материал, стерильные хирургические инструменты, лекарства для проведения наркоза, операционное белье. Все это не может быть спрятано, а значит, останутся улики.

Возможность встретить кого-то из знакомых в стенах больницы меня не пугала — при больнице находилось собственное медицинское училище, где, как правило, учились те, кто жил до этого в районах нашей области, выпускников моего училища здесь определенно не было.

Старшая операционная медсестра даже не удостоила меня взглядом, сказав, что я пришла сегодня поздно, и в оперблоке сегодня уже не нужна.

— Начнешь там завтра, а сегодня иди в экстренное отделение, помоги там. Да, зайди к сестре-хозяйке за одеждой и инвентарем — сказала она, не отнимая глаз от экрана компьютера, на котором высвечивалась какая-то накладная.

Через полчаса, с трудом напялив на себя стираную выцветшую одежду, которая когда-то имела приветливый зеленый цвет, а сейчас напоминала серо-бурую «варенку» с подозрительными пятнами на куртке, я натянула до ушей зеленую шапочку и нацепила на лицо одноразовую маску, взяла в руки ведро и швабру, и приступила к своим обязанностям. Для начала мне поручили вымыть коридор в отделении экстренной хирургии. На полу в коридоре лежал новый линолеум, сохранивший первозданный резиновый запах, стены были покрашены бежевой краской, на подоконниках стояли горшочки с чахлыми цветами.

Больных в коридоре было немного — сюда поступали со всей области те, кому требовалось проведение сложных операций, технически сложновыполнимых в условиях районных больниц. Человек пять или шесть, бережно держась за животы, медленно тянулись к окну раздатки столовой, куда только что провезли тележку с большой кастрюлей, полной манной каши и тремя чайниками, от которых слабо пахло кофе с молоком.

Пожилая медсестра сидела за столом в середине коридора и что-то рисовала в историях болезни разноцветными карандашами.

— А что это вы делаете? — поинтересовалась я.

— Ты новенькая? — я явно ее не интересовала.

— Да. Санитарка. Буду в оперблоке работать. А сегодня попросили вам помочь. — Я старательно изображала глуповатую провинциалку.

— Вижу, что не сантехник. Я листы назначения оформляю.

— А почему цветными карандашами?

— Так у нас принято. Заведующий говорит, так нагляднее. — Она подняла глаза на меня и тихонько сказала — Глупость, по-моему, но ничего не сделаешь.

— А я вот поступать хочу на медицинский. В этом году провалилась, баллов не набрала, домой ехать не хочется, решила здесь поработать.

— Ну и правильно. Общагу дали?

— Да, но ненадолго, сказали до октября только.

«Версия должна быть или полностью проверяемой, или непроверяемой вообще» — я снова вспомнила любимую фразу Дениса.

Уличить меня во лжи было практически невозможно, я могла рассказать подробности поступления в медицинский институт в любой момент, даже с именами и фамилиями конкретных преподавателей, принимавших у меня вступительные экзамены.

Но других вопросов не последовало, наоборот, медсестра, полностью погрузилась в работу.

— А вы здесь давно работаете? — я старалась, чтобы мои вопросы не показались медсестре назойливыми.

— Десять лет уже. — Она явно не собиралась со мной разговаривать.

— Ну и как, вам нравится? — Я понизила голос, чтобы вопрос звучал доверительно.

— А где лучше-то? Здесь и зарплаты повыше, и общежитие дали, мы с мужем из района, так и живем с двумя детьми в малосемейке, привыкли уже. — Медсестра была явно польщена тем, что мне интересно ее мнение.

— Да, больница огромная, сложных операций, наверное, много?

— Раньше было много, а теперь стараются тяжелых больных из области по возможности не брать, дорого.

— Что дорого? — С такими обстоятельствами, как дорого лечить, я пока не сталкивалась. В нашей больнице так вопрос никогда не стоял.

— Лечение дорогое, лекарства. На одного тяжелого больного иногда месячный бюджет целого отделения за неделю уходит, вот и стараются не переводить их сюда, отказывают под разными предлогами. — Медсестра явно не осуждала свое начальство за нежелание лечить тяжелых больных.

Я не понимала, каким образом деньги всего отделения могут уйти на лечение одного больного, но продолжать эту тему не стала, чтобы не показывать свою осведомленность в тонкостях медицинского обслуживания, поэтому перевела разговор на другую тему:

— А что мне еще делать? Коридор я помыла.

— Пойди в пятую палату, там тяжелый больной, помоги там. Спроси, чем нужно помочь, там мать сидит.

Открыв дверь в пятую палату, я увидела на единственной койке в палате молодого человека. Сколько лет ему было понять сложно из-за крайней болезненной худобы. Красивый профиль, высокий лоб, кожа, похожая на пергамент. Рядом на стуле сидела женщина лет сорока в накинутом на плечи больничном халате. На тумбочке стоял стакан с водой и флакон валерьяновых капель.

— Меня прислали помочь вам. Что сделать? — я потрогала женщину за плечо.

Женщина, как будто очнувшись ото сна, перевела на меня отрешенный взгляд.

— Ничего не надо, спасибо.

— А что с ним? Извините, я новенькая. Такой молодой…

— Саркома у него. Саркома бедра. Знаешь, что такое саркома?

— Опухоль?

— Да. Он весной с велосипеда упал, ушиб ногу сильно. А через месяц нога пухнуть стала, оказывается опухоль. И растет так быстро…  — Женщина расплакалась, но быстро взяла себя в руки и полотенцем зачем-то обтерла лоб паренька. Он даже не пошевелился.

— А почему он спит?

— Боли у него сильные, наркотики вводят, вот он и спит.

— А операцию делали?

— Делали, да что толку. Опухоль огромная, даже удалять не стали.

Она опять заплакала, тихо и обреченно, как ребенок, которого обидели.

— Может, вы покушать в буфет сходите, а я с ним посижу? Только скажите мне, что делать, если он проснется.

— Спасибо, надо хотя бы чаю попить, а то с ног валюсь уже. Вы посидите, если он проснется и будет жаловаться на боль, сходите на пост, скажите, чтобы укол обезболивающий сделали. Если в туалет попросится, утка или судно под кроватью.

— Хорошо. — Она вышла, тихонько закрыв за собой дверь.

Я присела на краешек стула и внимательно начала рассматривать лежащего на кровати парня. Красивое худощавое лицо его было испорчено гримасой страдания, глубокие складки шли от носа к уголкам губ, казалось, что во рту у молодого человека что-то горькое, то, что заставляет его страдать. Красивый с горбинкой нос заострился и был словно вылеплен из воска. Не жилец, подумала я.

Таинственный переход между жизнью и смертью имеет свои признаки. Умирающий больной всегда выглядит иначе, чем пациенты, жизни которых ничто не угрожает. В медицине это называется «Маской Гиппократа» или проще гримасой страдания. Углы рта опускаются, глазные яблоки западают, дыхание становится частым и прерывистым. Иногда человек, уже подойдя к трагической черте, от которой, казалось бы, нет возврата, начинает поправляться. И сразу же меняется его внешний вид — глаза обретают ясность, лицо розовеет, гримаса страдания уходит с лица. Как правило, это происходит, когда надежда уже покинула всех, кроме больного — выживают обычно те, кто борется, цепляется за жизнь, не сдается.

Но это был явно не тот случай. Парень вдруг открыл глаза, бессмысленно обвел ими палату и хрипло попросил:

— Пить дайте.

Я тихонько наклонила стакан к его рту, приподняв его голову, он сделал несколько глотков. Видимо, это нехитрое действие было для него тяжелой нагрузкой, потому что после этого он опять закрыл глаза и с облегчением откинулся на подушку.

— Может, вы в туалет хотите? Судно вам дать?

Здесь надо сделать некоторые разъяснения. Судно — это не корабль и не лодка, так называют металлический или резиновый предмет, заменяющий больному ночной горшок.

Судно подкладывают под поясницу тем больным, которые не могут встать. Не очень удобно, но все же лучше чем спускать мочу катетером.

Утка — вариант судна для справления малой нужды у больных мужского пола. Стеклянная изогнутая посудина с узкой горловиной действительно напоминает утку. Этот факт отражен в многочисленных медицинских байках такого типа:

Болеет старый отец. Его сын приходит к матери и говорит

«— Мама, я купил папе утку!»

«— Хорошо, сынок, положи ее в холодильник, вечером я сделаю ее с яблоками…»

Здесь все должны засмеяться, но такой юмор, по-моему, понятен далеко не всем.

Минут через десять мои мучения кончились — из буфета вернулась измученная мать безнадежного пациента, и я с облегчением покинула палату, подумав, что в отделении онкологии не согласилась бы работать никогда.

Время было обеденное, в больнице работал буфет для сотрудников, и столовая для сотрудников и посетителей. Светиться особо не хотелось, но рассчитывать, что в первый день работы меня покормят в раздатке на халяву больничной едой, не приходилось, и я решила рискнуть. Шапочку, правда, снимать не стала, наоборот надвинула ее поглубже на лоб, надеясь, что никого знакомого я здесь не встречу.

Пахло в буфете какой-то кислятиной, я решила быть осторожной, поэтому взяла тарелку молочной лапши, пирог с изюмом и стакан чаю. Неторопливо жуя, я внимательно рассматривала посетителей буфета. Никого знакомого я не увидела, но тут мое внимание привлекла пара посетителей, видимо муж и жена, сидевшие за соседним столиком довольно близко, так, что я могла слышать обрывки их разговора.

— Когда он обещал?

— Через неделю крайний срок, иначе может быть поздно.

— Сколько?

— Сто тысяч, плюс анестезиологу и медсестре по десять тысяч.

— Долларов?

— С ума сошла?! Рублей…

— Все равно дорого!

— А ты знаешь, что официально — еще дороже. И сроки там…  сама понимаешь.

Женщина заплакала, закрыв лицо руками.

— Господи, она такая маленькая, девочка моя…

Я насторожилась. Детского отделения в Центральной больнице не было, о ком тогда они? Лезть с расспросами не имело смысла, и я решила проследить за семейной парой. Вскоре они поднялись и медленно пошли к выходу. Мужчина держал женщину под руку, как будто боялся, что она упадет. Выйдя за дверь из холла больницы, они сели в новенькую синюю Мазду. На всякий случай я записала номер в записную книжку на Славином телефоне — покупать новый телефон было не на что, а оставлять без связи Слава меня не захотел.

Я попробую «пробить» данные владельца по электронной базе. Остальное будет делом техники — в городе всего несколько детских больниц, узнать в какой лежит маленькая девочка, и какой у нее диагноз я легко смогу по телефону приемного покоя или стола справок. По привычке еще с советских времен справки по телефону дают, не спрашивая, кто звонит и зачем, и объясняется это просто. На столах справок за мизерную зарплату, как правило, не работают, а дорабатывают пожилые женщины. Бдительностью они явно не страдают, и поэтому получить у них любую информацию довольно просто. Про одну такую историю мне рассказывал как-то Денис. У них было громкое дело — в больнице убили какого-то засекреченного свидетеля обвинения местного авторитета. У бандитов были данные, что прячут свидетеля в одной из больниц, они просто обзвонили все стационары и узнали у словоохотливой старушки со стола справок даже номер тщательно скрываемой палаты, где прятался от криминальных структур наивный свидетель.

Но как узнать фамилию хозяина Мазды?

Я стала перебирать в уме всех своих знакомых и — нашла!

В Областном ГАИ у меня был знакомый инспектор, Игорь Михайлович. Несколько лет назад мои родители вдруг решили, что мне необходимы водительские права. На всякий пожарный, как выразился отец, случай. Я послушно записалась на курсы вождения в районную автошколу, где во время сдачи экзамена по вождению и познакомилась с симпатичным парнем, работавшем в Областном ГИБДД. Не знаю, что было причиной расположения ко мне молодого гаишника — моя медицинская специальность, или я просто понравилась улыбчивому открытому инспектору, но экзамен я с первого раза не сдала, потому что страшно волновалась, не пристегнулась ремнем безопасности перед началом движения, и попыталась начать движение, не сняв машину с ручного тормоза. Однако, на повторном экзамене мы встретились как старые друзья, поболтали, и, обменявшись телефонами и пообещав звонить, распрощались на три года.

Телефона инспектора у меня не было, но фамилию и имя-отчество я помнила, так что если мне повезет, владельца синей Мазды я найти смогу.

После обеда меня клонило в сон, работать не хотелось, но надо было продолжать мое частное расследование, поэтому я отправилась к дверям в оперблок, где висел список операций на эту неделю. В город я приехала во вторник, на работу вышла в среду, значит, операционный день на этой неделе остался один, в четверг — в пятницу операций, как правило, не было, так как проводилась еженедельная генеральная уборка всех операционных.

Оперблок или операционный блок в хирургическом корпусе Центральной больницы состоял из 10 операционных — по две на каждом этаже, друг над другом. Объяснялось это просто: для проведения сложных операций требовались соответствующие коммуникации — электричество с разводкой под операционные и наркозные приборы, чистая вода, подача кислорода под давлением, и хорошая современная вентиляция. С операционными мне еще предстояло познакомиться, а пока я внимательно изучала операционный список, предусмотрительно натянув на нос операционную маску.

Так. Никаких намеков на операции по пересадке органов в этом списке я не нашла, обычный перечень оперативных вмешательств полостной хирургии. На всякий случай я пересчитала общее количество операций за неделю, два раза повторила про себя число четырнадцать, и пошла на рабочее место.

В отделении было тихо, больные спали. Я пошла в раздатку столовой, и попросила у пожилой симпатичной раздатчицы стакан чаю. Пить мне не хотелось, но другого повода завязать разговор я не нашла.

— Ты санитарочка новая? Меня Вера зовут. — Словоохотливая раздатчица явно желала познакомиться.

— А я…  — Я чуть не сказала «Олеся», но вовремя спохватилась. Следовало быть осторожнее.

— Аля. — чуть запнувшись, произнесла я.

— Работать к нам вышла? — Вот тетка хорошая, добрая какая!

— Да, в институт не попала, а у вас общежитие дают, год поработаю, подготовлюсь получше, с репетиторами позанимаюсь, может, на будущий год повезет больше…  Но я в оперблоке работать буду, просто сегодня опоздала немножко, меня операционная сестра сюда помочь послала.

— Зря ты в оперблок попросилась, неладно там…  Да и работа грязная очень. — Раздатчица смотрела на меня в упор, как будто хотела, чтобы я отнеслась к ее словам внимательнее.

— Я хирургом потом стать хочу, мечтала с детства.

— О чем мечтала? Людей резать? — Вера даже рассердилась. — Глупая ты…

Закончить фразу она не успела. В дверях появился импозантный мужчина средних лет маленькой аккуратной бородкой, и в очках. Белоснежный халат был тщательно выглажен, на грудном кармане был прикреплен бейдж. Что написано на бейдже, я не рассмотрела.

— Вера, я освободился, принеси мне в кабинет покушать.

— Сейчас, Виктор Николаевич, сию минуту! — засуетилась Вера.

— Наш заведующий — гордо пояснила она, когда мужчина вышел. — Лучший экстренный хирург в области.

— Спасибо за чай, Вера — вежливо поблагодарила я. Оставаться было неудобно. — Нужна будет помощь, зовите.

Без толку просидев на жесткой кушетке в коридоре отделения до конца рабочего дня, я медленно пошла в общежитие, купив по дороге орехов и яблок с лотка у кроткого на вид южного торговца в холле больницы. Меня всегда удивляла способность этих мелких лавочников договариваться с любым больничным начальством — столики с курагой, орехами и яблоками присутствовали в любом лечебном учреждении города, даже в Областном Диагностическом центре, директор которого славился особой принципиальностью.

Осень уже вступала в свои права, позолотив листья берез и осин в больничном дворе. Странно, но Центральная имела довольно заросшую и неухоженную территорию, в отличие от большинства городских больниц, которые старались держаться в ногу со временем и сооружали около входа и во дворах подобие сада камней, больше напоминавшее собачью могилку.

Проходя мимо вахтера в общежитии, я поздоровалась со стоявшей рядом с ней комендантшей. Она сделала вид, что не услышала, нарочито повернувшись ко мне спиной.

Почему она меня невзлюбила? Вроде я вела себя с ней достаточно вежливо…  Или она так ко всем относится, надо будет спросить у кого-нибудь. Негатив мне сейчас абсолютно ни к чему.

В комнате общаги меня ждал неожиданный сюрприз — у меня появилась соседка. Тощая брюнетка лет тридцати пяти, она встретила меня явно неприветливо.

— Алла. — Представилась я первой. В ушах молоточками стучала кровь от быстрого подъема по общаговской лестнице.

— Ольга. — Она смотрела исподлобья, то ли недоверчиво, то ли настороженно.

— Я санитаркой устроилась работать, из соседней области приехала. У нас работы нет. — Я тарахтела без перерыва, опасаясь, что моя соседка сейчас повернется, и уйдет, не дослушав меня. — Да ты не бойся, не стесню, я временно здесь, всего на месяц. Потом сказали комнату снимать. Хочешь орехов?

Сказанное мной, видимо ее успокоило.

— Да брось, договоришься с комендантом, сунешь ей пару тысяч, так все делают. — Ответила мне Ольга уже почти дружелюбно. — Орехов не хочу, а вот курагу буду.

— А ты здесь давно? — я продолжала подлизываться, укрепляя новое знакомство.

— Третий год. Только что из отпуска вернулась. Я в гинекологии работаю на посту. Учусь на вечернем отделении, на факультете медицинских сестер.

— Значит, гинекологом будешь? А я в институт не попала.

— Ни за что гинекологом не буду, просто работаю. Я уже за три года насмотрелась…  — Ольга вздохнула, видимо эти воспоминания были весьма неприятными. — А что вещей у тебя так мало?

— Из дома тащить ничего не захотела. Здесь все куплю потихоньку.

— На нашу зарплату ничего не купишь, с голоду бы не сдохнуть! — с неожиданной злостью сказала Ольга.

— Родители помогут, денег пришлют в сентябре. Они с продажи картошки нормально зарабатывают. — Роль ограниченной крестьяночки нравилась мне больше и больше.

— Ладно, мне-то какое дело, — опять замкнулась Ольга.

— Расскажи мне про больницу, Оль, пожалуйста — вежливо попросила я. Села на кровать и приготовилась слушать.

— А что рассказывать? Больница наша огромная, в этом есть свои плюсы, а есть и свои минусы. — Кажется, моя соседка в своей оценке жизни больницы хотела быть объективной.

— А минусы какие? — Стоп, не торопись, одернула я себя.

— Здесь человек как иголка в стоге сена пропасть может, причем это касается и пациентов, и сотрудников. В этой комнате на койке, которую ты заняла, девочка жила со мной больше года, хорошая девочка. Галкой звали. Операционной сестрой работала в онкологии. Так пропала она весной. Ушла на работу и не вернулась.

— Ничего себе! А до работы дошла?

— В том то и дело, что не дошла. А здесь всего ничего идти — то…

— А милиция?

— Какая милиция!? Три дня всем в общаге нервы трепали, в туалет не пускали, а потом заявили, что вроде с мужиком на юг уехала. Ерунда полная! С работы не уволилась, зарплату не получила. Да и не было у нее никого, я точно знаю. Убили ее! — Ольга распалилась, видно было, что она одновременно возмущена, и боится.

— Кто убил?! — При этих словах я раскрыла глаза так, что они грозили выскочить из орбит. Главное — не переигрывать. Но моя соседка ничего не заметила.

— Здесь знаешь, какие дела творятся? У нас говорят, что в подвале больницы элитный публичный дом находится, первые лица города туда ходят. — Ольга понизала голос, и оглянулась на дверь, как будто нас кто-то мог подслушать.

— Люди болтают много…  — Придав своему голосу как можно больше недоверия, нараспев протянула я.

— Просто так болтать не будут. Потом еще. В морге нашем покойников всегда навалом, в отделениях умирает намного меньше. Я проверяла. Как объяснить это? — Как ни странно, моя наивная тактика была верной. Вот уже, сколько новой информации, а сидим-то всего полчаса! Чтобы не показаться навязчивой, я перевела разговор на другую тему:

— Где ужинаешь обычно? Столовая уже закрыта, наверное.

— Я обычно стараюсь не ужинать. Деньги экономлю и фигуру берегу. Два в одном! — Она рассмеялась.

— У меня есть яблоки и орехи.

— А у меня зеленый чай.

Чтобы заварить чай нам пришлось пойти на кухню в конце коридора. Когда я зажгла свет, во все стороны прыснули полчища рыжих тараканов. Ужинать сразу же расхотелось, но делать было нечего, пришлось поддерживать беседу, чтобы не показаться невежливой.

За чаем я выяснила, что Ольга приехала сюда из маленького районного городка, надеясь устроить свою тридцатилетнюю жизнь в большом городе, где легче познакомиться с мужчинами. В ее семье мужчин как таковых не было — и бабушка, и мать, и тетка рожали детей, так и не побывав замужем. Городок был маленький, единственным предприятием в нем была швейная фабрика, которая уже лет пятьдесят была лидером по пошиву фуражек. В городке жили в основном женщины, все мужчины были наперечет. А женщины все прибывали — по соседству с городом была женская колония, на которой шили рабочие рукавицы, и многие женщины, отмотав срок, не возвращались домой к прежней жизни, где их никто не ждал, а оставались здесь, на фабрике. Платили работницам хорошо, потому что основным заказчиком фуражек было Министерство Обороны, в декрет ходить не запрещали, так как из желающих работать на фабрике стояла за воротами очередь, поэтому обрастали бывшие зечки на воле детьми, отцов которых никто не знал, и были здесь относительно счастливы.

Бабушка Ольги сидела перед войной на этой зоне за украденный с колхозного поля мешок гороха. Вышла на свободу она, уже имея малолетнюю дочь, которую забрала из местного Дома малютки после своего освобождения. Дочка ее, Олина мама, никогда не сидела, но работала не на фабрике, а охранницей в женской зоне, где и забеременела. Отца Ольга не знала, он никак не проявлялся в ее жизни, поэтому, когда она закончила восемь классов, бабушка и мама решили, что она поедет учиться в город и искать лучшую жизнь.