Текст книги "Смоленский поход (СИ)"
Автор книги: Иван Оченков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
– Раальд, ты слишком много болтаешь, – процедил сквозь зубы минцмейстер.
– То что монета кривая не страшно, – продолжал чеканщик, не обращая внимания на своего начальника, – они все немного кривые. Что бы монеты были ровные, нужен пресс. Я давно предлагал сделать пресс, но это никому не нужно.
– А ты можешь сделать такой пресс?
– Один – нет, но я знаю, как нужно делать, и могу объяснить другим мастерам.
– А штампы можешь сделать?
– Это не просто, нужна хорошая сталь.
– Я не спрашиваю что для этого нужно, я спрашиваю, можешь ли ты?
– Да, могу.
– Как тебя зовут?
– Раальд, Раальд Каупуш.
– Хм, ты не немец?
– Я латыш.
– Мастер на монетном дворе латыш?
– Он не мастер, ваше величество, – вмешался в разговор минцмейстер, – он всего лишь подмастерье.
– Я знаю монетное дело не хуже мастера, – хмуро возразил Раальд.
– Но никогда им не станешь, особенно если будешь много болтать,– веско проговорил подошедший фон Экк.
В голосе бургомистра явно прозвучала угроза и Каупуш заткнулся.
– Ладно, не ссорьтесь, горячие рижские парни, – усмехнулся я, – Раальд, ну-ка покажи мне, где можно вымыть руки.
Латыш отвел меня в сторонку и стал лить воду из кувшина на руки, а затем подал холстину вместо полотенца.
– Хочешь поехать со мной в Москву? – тихонько спросил я его.
– Нет, мне и здесь хорошо.
– Ну, это пока. Ты меня тут надоумил, и я сейчас поговорю с вашим бургомистром на одну щекотливую тему. Если тебя до утра, после этого разговора не зарежут, приходи. Я заберу тебя в Москву, и тебя там никто недостанет.
– Вы это серьезно?
– Про Москву?
– Про то, что меня могут зарезать!
– Все под богом ходим.
– Но, у меня семья и маленький сын!
– Хорошо, значит, за тебя будет кому отомстить.
– Но так же нельзя, что вы будете делать, если меня зарежут?
– Да не беспокойся ты так, возьму в Москву кого-нибудь другого...
– Господин фон Экк, – обратился я к бургомистру, отойдя от чеканщика, – вы знаете, у меня возникли определенные сомнения по поводу денег собранных вами для меня. Я хотел бы более детально, осмотреть их.
– Ваше величество, – заюлил тот, – все собранные для вас монеты прекрасного качества.
– Даже сделанные из билона?
– Но вы поставили нам жесткие временные рамки на сбор необходимой суммы. Просто не было возможности собрать ее всю талерами. Но, клянусь честью, мелочи там совсем не много.
– Ну и прекрасно, значит, вам не о чем беспокоится.
Покинув монетный двор, я вспомнил о желавшем со мной побеседовать господине Райхе. Фон Гершов успевший проводить фройлян Регину домой, тут же послал за ним. Ростокский купец оказался довольно изящным и хорошо одетым молодым человеком с приятным лицом.
– Счастлив приветствовать, ваше королевское высочество и царское величество, – склонился он в поклоне.
– Я тоже рад видеть земляка, вдали от дома, каким ветром вас сюда занесло дружище?
– Ну, Росток не так уж далеко отсюда, – улыбнулся купец, – мой отец ведет здесь кое какие дела и прислал меня своим представителем.
– Как давно вы покинули дом? Я уже много времени не имел вестей из нашего славного Мекленбурга. Кстати, хотите вина?
– С удовольствием, государь, – вежливо поклонился господин Отто, – я совсем недавно здесь и буду рад быть вам полезным.
Вошедший слуга принес на подносе два серебряных кубка и разлил в них вино, ставшее в числе прочего моей добычей после захвата Риги.
– Вы и ваш батюшка ведете торговлю с Ригой?
– Не только, прежде наши основные дела были в Ревеле и Новгороде, но теперь там шведы и торговать стало трудно.
– Так зачем вам Рига? Мы в дружбе с шведским королем и я не думаю что моих подданных будут притеснять его чиновники. Везли бы товар прямо туда.
– Увы, ваше величество, у Риги штапельное право!
– Какое право?
– Штапельное. Все ганзейские купцы должны торговать с Новгородом через Ригу. Тут мы арендуем склады и когда везем товар туда, и когда возвращаемся обратно.
– Вот как? Значит, из-за этого права вы должны делать крюк, платить за аренду складов и увеличивать, таким образом, богатство здешних толстосумов. А почему бы вам не послать их?
– Увы, ваше величество, таков уж порядок. И, как вы говорите, послать, не получится. Здесь мы тоже ведем дела. Я собственно об этом и хотел с вами поговорить. Очевидно, что поляки скоро возьмут Ригу в осаду, так что торговля волей-неволей здесь встанет.
– Так оно и будет.
– Опять убытки, – вздохнул купец, – но коль скоро вы теперь царь московитов и друг шведского короля, возможно скоро торговля откроется там?
– Непременно, мой друг. Мы намерены как можно скорее разрешить все спорные вопросы с нашим братом Густавом Адольфом к общей пользе и взаимному удовольствию.
– Это просто прекрасно, а как идет коммерция в ваших новых владениях?
– Признаюсь честно, не слишком хорошо. Наши подданные вместо того чтобы заработать денег себе и своему сюзерену, за каким-то дьяволом сидят в Риге.
– О, ваше величество, – улыбнулся купец, – я понимаю и готов служить вам.
– Замечательно, у вас есть корабль?
– Два, государь.
– С грузом?
– Пока нет.
– У меня есть для вас фрахт.
– Слушаю вас, ваше величество.
После ухода купца, Кароль доложил мне, что моей аудиенции испрашивает барон Отто фон Буксгевден. Надо сказать, что его поздний визит удивил меня. Утром мы виделись, но весь наш разговор ограничился взаимными приветствиями. Мне стало интересно, что от меня хочет самый богатый и влиятельный человек в Риге, и я велел его пропустить. Старый барон вошел ко мне четким как на плацу шагом и, сняв шляпу коротко поклонился.
– Прошу прощения за поздний визит, ваше величество, но мне необходимо обсудить с вами некоторые важные вещи, – проговорил он одним духом и обернувшись на Лёлика добавил, – наедине!
– Господин фон Гершов один из самых доверенных моих людей и у меня нет от него секретов.
– К сожалению, государь, я вынужден повторить свою нижайшую просьбу. Дело настолько деликатное, что я не могу доверить его посторонним.
– Ладно, – сдался я, – Кароль, дружище, выйди, пожалуйста, за дверь, но далеко не уходи. Сдается мне, разговор будет касаться и тебя.
Дождавшись выхода фон Гершова, старый барон продолжил.
– Ваше величество, могу я узнать, что вы сказали моей дочери сегодня днем?
– Довольно странный вопрос, а почему вас это интересует?
– Потому что, едва переступив порог дома, Регина Аделаида заявила мне, что никогда не выйдет замуж за господина Юленшерну.
– Что тут скажешь, ваша дочь разумная девушка и сделала правильный выбор.
– Почему вы так говорите?
– Милейший, а вы не забыли, что ваш несостоявшийся зять покушался на мою жизнь? Вашей дочери не хочется, не познав супружества становиться вдовой, только и всего.
– Ваше величество, вы позволите быть с вами откровенным?
– Более того я настаиваю на этом.
– Прекрасно, во-первых, я полагаю, что вы не решитесь казнить Кала Юхана.
– Это еще почему?
– Он не ваш подданный. У него влиятельная родня, с которой вы не захотите ссориться. В конце концов, королю Густаву Адольфу также может, не понравится ваше самоуправство!
– Ваши доводы основательны, но беда в том, что мне плевать на все перечисленные вами обстоятельства. Что у вас во вторых?
– Во-вторых, казнь мужа не самое страшное, что может случиться с моей дочерью после последних событий.
– О чем вы?
– О том, как именно вы захватили Ригу!
– Потрудитесь выражаться яснее.
– Чего уж тут яснее, вы захватили мою дочь, и прежде чем добраться до Риги она провела ночь в вашей компании. Мне неприятно это говорить, но этого достаточно, чтобы уничтожить ее репутацию.
– Я так понимаю, то обстоятельство что она была под присмотром вашей сестры, для вас аргументом не является?
– Скорее это является поводом говорить, что уничтожены две репутации. Но если Марии Клеменции уже все равно, то моя дочь еще совсем юна. Если она выйдет замуж, пусть даже лишь для того чтобы овдоветь, то это одно. А быть девицей ставшей очередной галантной победой герцога-странника совсем другое!
– Господин барон, мне кажется или вы мне только что нахамили?
– Прошу прощения, но я думаю лишь о своей дочери!
– Это делает вам честь, но что вы хотите от меня?
– Я хочу знать, что вы сказали ей и почему она теперь отказывается от замужества.
– Дорогой барон, а вам не приходило в голову что Карл Юхан не самая лучшая партия, до того как вы организовали помолвку?
– Что вы имеете в виду?
– Что он пират, убийца и, наконец, просто подлец.
– Я хотел выдать дочь не за святого, а за графа.
– А кто вам сказал, что брак с ним будет действительныым?
– О чем вы?
– Ну, как бы это попроще... Понимаете если в вашей глухомани, всякий женится на ком хочет, то в местах с твердой властью, а Швеция именно такова, дворянин прежде чем жениться должен испросить разрешения своего сюзерена, то бишь короля. И я ставлю грош против гульдена, что Карл Юхан этого не сделал.
– Вы думаете что король...
– Я знаю, причем совершенно точно, что Густав Адольф недолюбливает семейство Юленшерна, а канцлер Аксель Оксеншерна их и вовсе терпеть не может. И тайный брак с подданной короля Сигизмунда, с которым, к слову говоря, уже не первый год идет война, ни королю, ни канцлеру понравиться не может!
– Что же делать?
– Эй, Кароль, – закричал я, – зайди сюда, пожалуйста. Тут господин барон хочет выдать замуж фройлян Регину Аделаиду, но не знает за кого. У тебя нет на примете достойной кандидатуры?
– Ваше величество! – заскрипел зубами старый барон.
– Хорошо-хорошо, простите меня за неуместную шутку. Давайте сделаем так, вас проводят к Карлу Юхану, и вы сообщите ему о нашем разговоре и о том, что я склоняюсь к мысли уступить. В самом деле, зачем мне марать руки об этого несносного ярла. Пусть с ним разбирается его король. Казнит, – туда и дорога! Помилует, – да здравствует король, милостивый и милосердный! Идите-идите, я думаю что у меня есть способ убедить вашу дочь на этот брак.
На следующую ночь в замковой часовне состоялось венчание. Жених, едва окрепший после ранения Карл Юхан и невеста, юная баронесса Буксгевден. Свидетелями были его царское величество и герцогское высочество Иоганн Альбрехт Мекленбургский и его придворный, представленный всем как боярин Вельяминов. Отец невесты, старый барон Буксгевден, подвел свою дочь к алтарю и передал ее руку в длинной перчатке жениху. Пастор, опасливо косясь на схизматиков стоящих с постными лицами, начал службу. Жениху, похоже, было нехорошо, и он едва стоял, с трудом держа руку своей нареченной. Лицо девушки, по ее настоянию, было скрыто плотной вуалью. Повинуясь знаку ускориться, священник быстро отбарабанил все положенное для венчания и спросил жениха.
– Согласен ли ты, сын мой, любить и почитать эту женщину, быть с ней в горести и радости, болезни и здоровье, пока смерть не разлучит вас?
Не могущий до сих пор говорить Карл Юхан энергично закивал головой всячески демонстрируя свое согласие. Внимательно посмотрев на него и удостоверившись, пастор продолжал:
– А ты, дочь моя, согласна ли любить и почитать этого человека, жить с ним и в горе и радости, болезни и здоровье, пока смерть не разлучит вас?
– Да, – чуть слышно ответила невеста.
– Если кто-то знает причину, по которой этот брак не может состояться, то пусть скажет это сейчас или молчит вечно! – Торжественно провозгласил священник и еще раз опасливо посмотрел на русского царя.
– Никогда еще не соединялась узами брака более гармоничная пара, – немного выспренно проговорил Иоганн Альбрехт, – Карл Юхан, дорогой мой, неужели вы не хотите поцеловать невесту?
Юленшерна из последних сил осторожно приподнял вуаль и, вскрикнув от неожиданности, упал, лишившись чувств. Впрочем, невеста или точнее, молодая супруга тут же подхватила своего благоверного и не дала ему разбиться об каменный пол. Кинувшийся на помощь дочери барон вдруг остановился и с недоумением обернулся к остальным.
– Что это значит?
– Простите господин барон, – жалобно пролепетала из-под вуали Ирма Краузе, – меня заставили...
– Какого черта, где моя дочь?
– Ваша дочь, дорогой барон, сейчас выходит замуж за человека куда более достойного, чем тот, кого вы ей выбрали. Давайте поторопимся, здесь я уже все видел и теперь не хочу пропустить свадьбу своего лучшего друга.
– Но как вы могли...
– Барон, ну я же объяснял вам, что сюзерен имеет право распоряжаться рукой своих подданных. Можете считать меня тираном, мне все равно. Кстати, хотите я в ответ буду считать вас здешним бургграфом? Подумайте хорошенько.
Через несколько минут мы встречали спускавшихся по ступеням собора держащихся за руки Кароля и Регину Аделаиду.
– Мой кайзер, – взволновано начал говорить фон Гершов, – сегодня вы сделали меня счастливейшим из смертных. Чем я могу отплатить вам?
– Нет ничего проще, дружище, сделай счастливой эту девушку!
***
Великий литовский рефендарий* Гонсевский был в ярости. Решительно, в последнее время все шло не так как надо! Казалось, совсем недавно Москва совсем уже покорилась Речи Посполитой и скоро станет ее частью, но ее диким жителям удалось отбить свою столицу и выбрать себе нового царя. Да какого царя! Про герцога Мекленбургского ходило множество разных слухов один нелепее другого, но одно было известно точно. Этот везучий сукин сын умел воевать. Не прошло и года, как он стал московским государем, а его армия уже осадила и менее чем за месяц взяла Смоленск, под которым коронные войска топтались два года. Продлись осада хоть немного долее, Гонсевский успел бы собрать войско и помочь осажденным, но – увы! Над Смоленском висит мекленбургский штандарт, а войска как не было, так и нет. Доблестные шляхтичи не торопятся вставать под знамена, а денег на наемников нет. Тех сил, что удалось собрать, едва хватает, чтобы отбивать нападения совсем распоясавшихся татар и казаков, посланных царем разорять несчастную Литву.
–
*Рефендарий – чин в польско-литовском государстве.
Скрепя сердце, Гонсевский выдал привелей на сбор жолнежей полковнику Лисовскому. В другое время, он его бы и на порог не пустил, но тяжелые времена требуют тяжелых решений. Пусть Лисовский был неоднократно лишен чести, но с какой стороны браться за саблю он знает. И местная шляхта знает его как удачливого и щедрого командира, и стекается к нему в чаянии добычи. Но едва численность войска перевалила за три тысячи человек, последовал новый удар. Как оказалось мекленбургский герцог умеет делать набеги не хуже своих противников. Пока его татары отвлекали внимание литвин на себя, он тайком прошел с большим отрядом в Ливонию и изгоном взял Ригу! "Тайком" – повторил про себя Гонсевский и поморщился, благородному шляхтичу так и действовать-то не полагается. Ну, разве что лисовчикам.
Как известно беда не приходит одна. Пока пан рефендарий решал, куда нанести первый удар, по войскам Черкасского в Смоленске или по самому герцогу в Риге, Лисовский, будь он неладен, снялся ночью со всеми своими людьми и ушел в неведомом направлении, забыв уведомить о том Гонсевского.
– Ясновельможный пан дозволит войти своему недостойному слуге? – раздался тихий голос за дверью.
– Входи святой отец, – узнал голос своего давнего приятеля Мариана Печарковского.
Когда-то они вместе учились в иезуитской коллегии, но затем пути их разошлись. Гонсевский выбрал для себя военную стезю, а Печарковский вступил в орден Иисуса. И вот спустя много времени, старые приятели встретились и возобновили дружбу. Пан рефендарий покровительствовал священнику, а тот в ответ снабжал его информацией, причем, подчас такой, что стоила дороже золота.
– Ты что-то узнал?
– Узнал что?
– Матка бозка, дай мне сил! Я спрашиваю, узнал ли ты, куда нечистый унес этого проклятого Лисовского со всем его полком!
– Как тебе сказать, Корвин, я не знаю, куда отправился полковник, но кое о чем догадываюсь.
– Не томи, Мариан!
– Ты ведь знаешь, что этот мекленбургский еретик захватил Ригу?
– Еще бы мне это не знать! Мало мне забот со Смоленском, так он вовсе решил меня в гроб загнать. Ты подумай, это же не какое-то захудалое местечко, это ведь Рига! Ну, вот как он ее захватил?
– А ты знаешь, что он взял с горожан контрибуцию? – Продолжил говорить иезуит, не обращая внимания на филиппики Гонсевского.
– Нет, этого я не знаю, впрочем, следовало ожидать, что он так сделает.
– А ты знаешь, сколько он взял контрибуции?
– Сколько?
– Один миллион талеров, – выразительно проговорил Печарковский.
– Сколько, – задохнулся от непомерности суммы пан рефендарий, – сколько ты сказал?
– Ты слышал.
– Не может быть!
– Завтра к тебе прибудет гонец от Фридриха Кетлера и подтвердит.
– А ты откуда знаешь?
В ответ иезуит только развел руки. Гонсевский на минуту отвернулся, задумавшись, а затем резко повернулся к Печарковскому и спросил.
– Ты думаешь, Лисовский узнал про это?
– А что еще его могло подвигнуть на такое? – вопросом на вопрос ответил священник и добавил, – я уверен, что он узнал не только про миллион. Он еще что-то узнал, скажем, что эти деньги повезли в Москву.
– Ты хочешь сказать, что мекленбургский дьявол оставил Ригу?
– Зачем ему это делать? Нет, его основные силы, как раз там. Я думаю, что он с небольшим отрядом попытается тайно вывезти свалившееся ему на голову богатство.
– Но ведь это опасно!
– Он и не такие кунштюки выкидывал раньше.
– Это верно, но ведь миллион, это же чертовски много!
– Послушай Корвин, когда ты прекратишь богохульствовать? Я ведь все-таки священник!
– Да ладно, Мариан! Когда мы учились ты и не такое говаривал.
– Это было давно Корвин. И я теперь не Мариан, а отец Филипп. Пора бы запомнить.
– Прости святой отец.
– Бог простит, так вот, миллион это конечно много, но на тридцати крепких возах увести можно. Сейчас лето, дороги хорошие, так что можно двигаться довольно быстро. Шансы уйти у него неплохие.
– Если об этом узнал Лисовский, – захохотал в ответ пан рефендарий, – то шансов у него нет совсем! Лисовчики его из-под земли достанут.
– Я не стану об этом жалеть, но вот войска мекленбуржца без него в Риге долго не продержаться. Так что ты имеешь возможность свести на нет эту его победу.
– А когда лисовчики его найдут, то им достанется непомерно большой куш! – продолжал задумчиво бормотать Гонсевский.
– О чем ты думаешь Корвин!
***
– Пройдет зима и вернется лето, пройдет зима и будет тепло, наступит весна и расцветут цветы, наступит весна и вернется твой отец, – напевала молодая женщина, кормя своего ребенка грудью.
Ее малыш усердно чмокал губами, демонстрируя завидный аппетит и вызывая умиление у матери.
– Катарина, посмотри, ну разве он не прелесть? – обратилась счастливая мать к сидящей неподалеку подруге занятой рукоделием.
Катарина фон Нойбек отложила свое шитье и, подойдя широко улыбнулась.
– Да, ваша светлость, и на отца очень похож. Такой же настырный и ненасытный.
Не было лучшего способа вызвать у княгини Агнессы Магдалены радость, чем сказать, что ее малыш копия папы. Счастливо засмеявшись, она осторожно высвободила грудь изо рта наевшегося ребенка и спрятала ее за корсажем.
– Все же вам не следовало кормить его самой, – покачала головой Катарина, – может случиться так, что она потеряет форму и привлекательность.
– Ты же знаешь, что я никому не могу это доверить, – мягко ответила ей княгиня, – наши враги могущественны и хитры. Что им стоит подкупить прислугу, если мы потерям бдительность. Нет, я буду сама кормить своего малыша, пока у меня есть молоко, а когда он вырастет, сама буду ему готовить.
– Невозможно представить себе более заботливой матери, чем вы ваша светлость.
– Когда ты сама станешь матерью, ты меня поймешь.
– О, когда это еще будет!
– Ну что ты, Катарина, ты молода и привлекательна. Скоро найдется мужчина, который влюбится в тебя без памяти и попросит твоей руки.
– Интересно, откуда он возьмется при нашей уединенной жизни, – усмехнулась фрейлина, – к тому же, если я выйду замуж, мне придется оставить вас. Нет, право, я не хочу этого.
– Что бы я без тебя делала, дорогая моя.
– Что бы я без вас делала, ваша светлость!
Княгиня Агнесса Магдалена с искренней приязнью улыбнулась своей единственной подруге и хотела было по привычке взяться за серебряный колокольчик, но видя что маленький Иоганн Альбрехт заснул, остановилась в нерешительности. Заметив эту заминку, фрейлина тут же вскочила, оставив свое рукоделье, и легкими шагами вышла из комнаты, чтобы тут же вернуться со служанкой. Та осторожно взяла крепко спелёнатого малыша и неслышно ступая, вышла вон. Молодые женщины, оставшись одни, принялись в очередной раз разглядывать подарки, присланные недавно из Москвы. Мекленбургский герцог ставший царем в далекой и непонятной Московии, прислал их не так давно со своим доверенным человеком по имени Карл Рюмме. Злые языки поговаривали, что еще совсем недавно он был матросом на одном из кораблей сновавший между берегами Швеции, Померании и Польши. Но, герцог странник руководствуясь какими-то своими соображениями, возвысил его, сделав сначала своим офицером, а затем и доверив дипломатическую миссию.
Подарки были просто царскими, несколько мешков набитыми разнообразными мехами превосходного качества. В одних мешках была необычайно темная лисица с легкой серебряной искрой, в других бобровые шкурки, в третьих куница, и наконец, совершенно царские соболя. В каждом из мешков было по сорок шкурок подобранных между собою по цвету. Еще было несколько мешков белки, которых, по словам Карла в России столь много что они там почти не ценятся. Вдоволь налюбовавшись искрящимися и переливающимися на солнце мехами, молодые женщины задумались как ими лучше распорядиться.
– Смотри Катарина, эта куница очень идет к твоим глазам, тебе непременно надо сшить шубу из нее.
– Простите, ваша светлость, но это ваш подарок...
– Вздор, ты заслуживаешь их ничуть не меньше чем я. В конце концов, можешь считать это моим капризом, здесь довольно меха, чтобы украсить и меня и тебя, да еще и останется. А беличьими шкурками можно осчастливить служанок!
– Вы так добры ко мне, но если позволите, я полагаю можно распорядиться ими лучше.
– О чем ты?
– Я полагаю было бы лучше их продать. Мы, разумеется, не бедствуем, однако кто знает, что будет завтра.
– Ты, правда, так думаешь?
– Да, вашей светлости могут понадобиться деньги, а взять их будет неоткуда. Здешние бароны и дарловский магистрат палец о палец не ударят, чтобы помочь вам в случае нужды.
– О какой нужде ты говоришь?
– О боже, о любезном брате вашего покойного супруга Филипе Набожном. Или вы забыли какие козни строил вам этот несносный лицемер!
– Нет, не забыла, но вряд ли он решится что-нибудь предпринять против нас теперь. Кажется, Иоганн Альбрехт достаточно напугал его в последний раз.
– Герцог Мекленбургский теперь далеко, ваша светлость. Будь он у себя в Шверине или Гюстрове, или же в Швеции я бы ничуть не беспокоилась. Но он в Москве. Это просто ужасно далеко и если герцогу Филиппу придет в голову поквитаться, то его ничего не удержит.
– Но Иоганн оставил здесь гарнизон...
– О, полсотни мушкетер во главе с этим недалеким лейтенантом Раушенбахом, это большая сила! Но я бы не стала рассчитывать только на нее.
– Послушай, Катарина, я не верю, что он оставит нас в беде.
– Вы вольны верить во что угодно, но он слишком далеко сейчас, чтобы быстро прийти на помощь в случае необходимости.
– Ты думаешь, он не вернется?
– Вы не хуже меня знаете ответ на этот вопрос. Он женат на королевской дочери, его выбрали царем в далекой и огромной стране. Вряд ли мы увидим его еще хоть раз в Дарлове.
– Да, ты права, моя дорогая, я всего лишь обманываю себя. Но, боже мой, как сладок этот обман, как не хочу я менять его на сухую и пресную правду!
– Агнесса, вы должны быть сильной, – с тревогой воскликнула фрейлина, – если не ради себя, то хоть ради вашего сына!
– Ты говоришь сейчас прямо как он. Да, ты права, я должна быть сильной ради маленького Иоганна. Я не хочу, чтобы он скитался как его отец и потому справлюсь.
***
Среди многочисленной шляхты Речи Посполитой были люди разного сорта. Случались среди них благородные воины и жадные разбойники, набожные католики и бессовестные безбожники, умелые руководители и отъявленные анархисты, но, пожалуй, не было доселе человека имевшего все эти достоинства и недостатки одновременно. Но именно таков был полковник Александр Лисовский. Уже много лет не знал он иной воли над собой кроме сакрального: – "я хочу!" Необузданные желания руководили этим человеком и вели его по дороге судьбы. Он не боялся короля, хотя кто его боится в Речи Посполитой! Он не боялся баниции от братьев-шляхтичей, ибо только сам себе был мерилом чести и добродетели. Наконец, он не боялся и церкви, хоть и полагал себя благочестивым католиком. Никто в республике двух народов не мог сравниться с ним в лихости и отваге. Никто доселе не решался бросить ему вызов и Лисовский обоснованно полагал, что нет ему равных. Впрочем, все когда-то случается в первый раз. Первый звоночек прозвенел больше года назад. Тогда к нему пришли иезуиты и пообещали, что посодействуют в снятии баниции если он захватит одного человека. Занятый другими делами полковник лишь рассмеялся им в лицо, – "на что мне снятие баниции, если я сам себе господин?" Тогда ему пригрозили интердиктом, но и он вызвал у Лисовского лишь усмешку. Впрочем, подумав, он согласился и передал это поручение своему хорунжему Анджею Муха-Михальскому. "Много чести", – сказал он иезуитам, – "чтобы я сам гонялся за каким-то немецким князьком". Больше он своего хорунжего не видел, а князька дикие московиты выбрали своим царем. Во второй раз их пути пересеклись под Калугой. Полковник стоял в тамошних лесах с небольшим отрядом, дожидаясь пока войско московитов пойдет на Смоленск, чтобы действовать у них в тылу: нападать на обозы, перехватывать гонцов. Такую войну Лисовский любил. Но проклятый мекленбуржец снова спутал ему карты, сам явившись в Калугу и в яростной схватке рассеявший польские отряды осаждавшие русский город. Полковнику тогда чудом удалось уйти, потеряв почти весь свой отряд. И вот опять, пересеклись их пути. Захватив штурмом Смоленск, герцог Иоганн проделал рейд ни хуже самого Лисовского и изгоном взял Ригу. Но сколько веревочке не виться, а конец все равно будет. Ограбив большой торговый город, мекленбургский выскочка решил ускользнуть с добычей. Причем, явно не желая делиться награбленным с войсками, бросил их оборонять ненужную ему уже Ригу. Этой наглости стерпеть было уже не возможно, и, получив известия о том что герцог покинул город, полковник бросился в погоню. Миллион злотых не такая вещь чтобы ей распоряжались непонятные немецкие князьки.
Впрочем, Лисовский вскоре убедился, что встретил достойного противника. Трижды его люди брали след, и трижды проклятые еретик обводил их вокруг пальца. Казалось, он приделал к возам с серебром крылья и потому тащил их не оставляя следов на грешной земле.
– Пан полковник, пан полковник, – отвлек Лисовского от размышлений гонец, – мы нашли их следы!
– Слава Иисусу, а то уж я думал, что их черти в ад утащили, показывай!
Полковник махнул буздыганом* и поскакал вслед за посыльным, слыша, как следом за ним движутся его братья-шляхтичи. Углубившись в лес, он вскоре услышал, как под копытами чавкает грязь.
– Неужто этот проклятый еретик спятил и потащил возы с серебром через болота, – недоуменно воскликнул один из его спутников.
– Не иначе он знает эти места, или нашел хорошего проводника, – пожал плечами посыльный, – мы от того и не могли долго их сыскать, что не думали что они полезут в болота.
– Ничего, найдем и в болотах, – осклабился Лисовский, – вот что братья-паны, вы знаете мой обычай. Все что мое – ваше, а все что ваше то – мое! Скоро мы захватим такой куш, что каждый из нас сможет стать магнатом, но очень прошу, возьмите живым этого проклятого герцога, у меня к нему уж больно много вопросов!
Навстречу им из кустов выехал шляхтич Иона Лютович, один из немногих уцелевших в бою под Калугой. Много было талантов у этого славного пана, но главный был в том, что во всяком лесу, чувствовал он себя как дома.
– Это точно они, и теперь я знаю, как им удавалось водить нас за нос, – проговорил он, протягивая руку полковнику.
Тот пригляделся и присвистнул, в руке Ионы была горсть серебра.
– У них бочонок с воза упал, да раскололся. Большую часть они собрали, но время поджимало и кое-что осталось.
– Славно, – скупо похвалил его Лисовский, – а почему ты говорил они такие ловкие?
– У них хороший проводник, пан полковник, вы помните Казимира Михальского?
– Нет, а кто это?
– Сводный брат пана Мухи.
– А, припоминаю, этот байстрюк!
– Да, и именно этот байстрюк и ведет их.
– Пся крев! Теперь я понимаю куда девался пан Анджей, его и впрямь предали. Ну, что же, заодно и поквитаемся за пана Муху. Но ты точно уверен?
– Я видел его своими глазами, ваша милость.
– А герцога ты видел?
– Среди них только один немец, в рейтарском камзоле и шляпе с короной на тулье.
– Да, это он. Будьте осторожнее, говорят, он славно стреляет из своих пистолетов.
Преследователи двинулись дальше, вскоре под копытами конец перестало чавкать – земля явно стала тверже.
– Ты смотри, как он хорошо знает здешние места, – невольно воскликнул Лисовский, – я был готов поклясться, что эти топи не проходимы!
– Это остров посреди болота, они верно хотели здесь отсидеться.
– Пусть попробуют, – осклабился полковник, – довольно им нас за нос водить.
– Что-то я не вижу своих людей, – задумчиво пробормотал Лютович, – где их нечистый носит?
– Да вот они, – испуганно перекрестился один из почтовых, – что же это такое, матка боска!
Все кинулись смотреть, куда он показывал, и остолбенели, четверо товарищей пана Ионы лежали небрежно припрятанные в кустах с перерезанными глотками.
– Как же это, – потрясенно проговорил Лисовский, – они же не дети малые, чтобы так...
– Э нет, – покачал головой осмотревший трупы Лютович, – ножами по горлу их потом, для вида! Их стрелами посекли всех разом, оттого никто сигнала и не подал.
– Час от часу не легче, где же они таких стрелков взяли, чтоб из луков в лесу эдак стреляли?
– Татары, – пожал плечами в ответ следопыт.
– Какие еще татары? Они же больше по степям скачут!
– Это крымцы, а у московитов есть свои татары, они в лесу как дома.
– Ладно, – махнул рукой полковник, – посчитаемся и за них. Теперь идем следом, не могли они далеко уйти!
Действительно опытному глазу не трудно было найти, на не успевшей приподняться траве, следы многих телег и копыт. Осторожничая, чтобы не попасть в засаду литвины упорно, словно волки по следу гнались за своей добычей. Наконец преследуемые поняли, что им не уйти и, поставив возы в круг, заняли в них оборону.
