Текст книги "Наши марковские процессы"

Автор книги: Иван Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Институт – идеальная опытная система, с которой нужно экспериментировать – как отдельным ученым, так и Институту в целом, то есть, Институту экспериментировать с самим собой…»

На этом месте текст неожиданно обрывался. Внизу большими буквами было написано:

ОЖИДАЙТЕ СЛЕДУЮЩУЮ ЧАСТЬ:

«ИНСТИТУТ КАК ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОЛИГОН»

5. ПЯТНИЦА

Корабль был небольшой, всего-навсего двухмачтовый, и при каждом покачивании посильнее казалось, будто он вот-вот развалится: все в нем зловеще скрежетало и прогибалось, а снизу из трюма доносился красноречивый грохот, вызываемый вроде как ломающейся древесиной. Фома поднял глаза кверху, желая понять, куда плывет корабль, и увидел, что на мачтах не натянуто ни одного паруса. Вместо этого с рей, как с бельевой веревки, свешивались выстиранные рубашки, штаны, носки, простыни и разные другие тряпки. Взобравшиеся на одну мачту моряки ругались и показывали кукиш своим коллегам на другой мачте, а выше всех поднялись два капитана – то есть, нет, это были скорее боцманы; каждый из боцманов, направив бинокль в прекрасные дали, уверенно показывал выбранное им единственно верное направление, где, по его единственно верным соображениям, лежал очередной Этап Большого Пути – и, как и следовало ожидать, эти единственно верные направления расходились на сто восемьдесят градусов. А капитан… Фома поискал глазами и увидел его фигуру, закрепленную на носу в виде пугала от акул, а акул, в интересах истины, в море хватало: и обычных, и финансовых, и страховых; их острые плавники описывали вокруг корабля круги и какая-нибудь из них нет-нет да и пыталась тяпнуть за ногу одного из моряков, которого спускали на веревке вырезать пилой несколько дырок в борту в виде цифр, обозначающих курс доллара. Фома поразился, как корабль вообще ухитряется держать курс от одного Этапа Большого Пути к другому, но при обстоятельствах, когда якорь был продан в утиль на какой-то пиратской пристани, кораблю ничего другого и не оставалось, как плыть. А потом он заметил, что два знамени на мачтах – красное на одной и синее на другой – развеваются ветром в две противоположные стороны, и ему вроде как все стало ясно.

В конце концов Фоме наскучило сидеть под сенью выстиранных штанов, повисших в ожидании попутного ветра, и он спустился в трюм. Там были нагромождены коробки с сигаретами и виски, и он подумал, что на таможне наверняка опять придется кому-то дать на лапу, но тут появились четыре «бугая» в полицейской форме. Они распихали коробки в стороны и взорам предстал большой ящик; когда ящик расколотили, изнутри показался суперкомпьютер – серый пластмассовый шкаф, более-менее напоминающий холодильник, без каких бы то ни было кнопок или других устройств на гладкой передней панели: виднелось лишь несколько разноцветных светодиодов. Откуда-то пришел и шеф «бугаев» в форме, – тот самый, с проседью и в очках с золотой оправой, – и протянул руки к машине, но с задней стороны ящика вылетел рой пчел; пчелы налетели, намереваясь искусать «бугаев», но шеф достал служебное удостоверение старшего страхователя «Ятагана» и жужжалки тут же убрались восвояси без каких-либо возражений.

«Пчелы – примета все же добрая, – сказал шеф. – Одно время, как пошлют нас проверять лопнувшие фирмы – псевдобанки да всякие другие пирамиды – откроем сейфы, денег внутри, естественно, не найдем, но зато вечно оттуда какие-нибудь насекомые жалящие вылетали, и раз тут пчелы, то это к тому, что дела здесь еще не совсем плохи: мед все же есть. Обычно же вылетают осы, так как в большинстве мест медом и не пахнет, а вот из сейфа Агробизнесбанка, помню, налетели на нас трутни; иначе говоря: не только меда нет, но еще и у тебя последний заберут…» Тут суперкомпьютер неожиданно зазвенел, и Фома проснулся.

Он быстро поднял голову. На столе, в пяди от глаз, работал монитор, и его сияние освещало лежащую перед ним клавиатуру, мышку и его самого; оказывается, он уснул прямо за столом, уткнув голову в скрещенные руки. Он прищурился, пытаясь защититься от противного синеватого света монитора, и в это время телефон прозвенел еще раз. Фома ругнулся, протянул руку вперед в темноту за монитором, нащупал аппарат и, все еще ничего на соображая, поднял трубку:

– Алло.

– Отдел теории хаоса? – спросил жизнерадостный мужской голос.

– Да.

– За некрологом зайдите. Да побыстрее, а то мне уже уходить скоро.

– За каким некрологом? – промямлил ошеломленный Фома, все еще не в силах полностью совладать со своим голосом.

– Какой заказывали, такой и получите. Разве нет?

– Да, только это… Куда зайти-то?

– Вы, что, там – уснули, что ли? – засмеялась трубка.

– Нет-нет, скажите, а то я что-то сообразить никак не могу… – залепетал Фома, пытаясь понять, о чем идет речь.

– К Антону, в шестьсот восьмую.

– Врет он! – вмешался в разговор еще чей-то голос с определенно пьяной интонацией. – В шестьсот восьмой – шлюхи.

– Сын у твоей матери – шлюха! – выкрикнул первый голос и продолжал: – Гляньте на него – от ста грамм развезло. И давайте побыстрее!

– Уже иду, – ответил Фома, но в этот момент что-то сообразил и выкрикнул: – Эй! А где эта шестьсот восьмая-то ваша? Вы кто, в каком здании?

Но было поздно: разговор прервался и в трубке слышался лишь сигнал «свободно». Окончательно проснувшись, Фома взглянул на часы компьютера – они показывали один час пятнадцать минут, – потом потянулся на стуле и хотел было щелкнуть лампой, но спохватился, что светящееся посреди ночи профессорское окно наверняка привлечет внимание охраны «Ятагана», а потому отказался от этой идеи. Сияние монитора было слабым и противно трепетало, но предметы в кабинете различить все же было можно.

«Комната шестьсот восемь,» – думал Фома. Если это у них в институте, то значит – на последнем этаже, во владениях «Ятагана». Если нет… Ну и черт с ней.

«Эге, да это же идеальный повод! – промелькнуло у него в голове. – Поднимусь наверх, вроде как за некрологом, а сам высмотрю, как там у них седьмой этаж замаскирован. В конце концов, на кой черт я остался здесь в эту ночь?»

Он нацепил на лацкан куртки визитку Луки Варфоломеева, сунул во внутренний карман заготовленную с вечера монтировку и разводной ключ – «на всякий пожарный» – и, не выключая компьютера, медленно приоткрыл дверь и высунул голову.

Как и следовало ожидать, в коридоре царил полумрак, светили только лампы у лестницы, и стояла тишина – нет, не совсем полная тишина, а скорее относительная; откуда-то сверху доносились приглушенные звуки цыганского оркестра, а хриплый мужской голос тянул разудалой шлягер сезона, где упоминался какой-то холдинг в центре Софии. Фома медленно зашагал по коридору, стараясь идти бесшумно, но и чтоб походка была не совсем как у вора. Удалось ему это или нет – неизвестно, но как только он ступил на освещенную лестницу и стал подниматься наверх, охранник, стерегущий подступы к ятаганским сферам, лишь мельком взглянул ему на визитку и вновь впился взглядом в стоявший на столе переносной телевизор: показывали детектив и сейчас как раз был самый разгар финальной перестрелки. Ободренный отсутствием внимания к своей персоне, Фома легко поднялся на шестой этаж, нашел дверь с номером 608, постучал и, не дожидаясь ответа, заглянул внутрь.

За столом в кабинете сидел человек среднего возраста, выглядевший, в своей белой рубашке и с короткой стрижкой, совершенно обыкновенно, если не считать пистолета в кожаной кобуре под мышкой. Мужчина оторвал глаза от лежавших перед ним бумаг и в упор уставился в лицо Фомы, просунувшееся сквозь приоткрытую дверь; взгляд его не предвещал ничего хорошего.

– Тебя кто это послал сюда? – спросил он с угрожающими нотками в голосе.

– Я за некрологом, – ответил Фома, пытаясь сохранять спокойствие.

– А-а, так это ты, значит, был… На, держи, – сказал мужчина, взял один из лежащих на столе листков и подал Фоме. – Еще надо что?

– Нет, – ответил Фома и пятясь выбрался из комнаты.

Удалившись на несколько метров по коридору, он развернул листок.

«Третьего числа сего месяца, в четверг, внезапно скончался Максим Лесидренский, доцент отдела быстрых снов… Мы потеряли прекрасного коллегу и замечательного ученого… Поклонимся его памяти.»

Фома ощутил, как у него по спине медленно поползли мурашки.

В течение последних нескольких дней события все время развивались так, что эти трудолюбивые животинки не раз принимались ползать у него вдоль позвоночника; то визит «бугаев», то – полицейских, потом некрологи, да и вообще вся эта неизвестность и абсурдность положения… Ползание по позвоночнику стало знакомо ему до такой степени, что он уже мог различать, когда мурашки движутся строем, а когда ползают наобум; когда выползают из муравейника, а когда возвращаются; когда отправляются на войну с каким-нибудь другим муравейником, а когда вернутся – победили они или потерпели поражение. Иногда мурашки ползли пустые, иногда нагруженные – тащили на спинах соломинки, пшеничные зерна, семечки… Явно нагружены они были и сейчас, но ощущение было такое, словно волокут они не зернышки и соломинки, а мешки с цементом.

Дела пошли совсем круто. Неизвестно как, но все трое внезапно скончались сразу после того, как поговорили с Фомой; разговоры все время крутились вокруг его работы на этом проклятом суперкомпьютере – будь он трижды неладен, – который так и оставался персонажем легенд… Страшно было не то, что профессора умерли – ему они, в конце концов, никем не приходились, – а непонятная связь между их смертью и скитающейся по таможням, вирусологам и налоговым управлениям машиной. А через машину – с «Ятаганом», на чьей территории он сейчас и околачивался с монтировкой и разводным ключом в кармане. Жалкое оружие… Вдруг где-то сзади в коридоре что-то скрипнуло и одновременно заговорили два голоса; Фома скакнул вперед и в этот момент увидел справа от себя светящуюся неоновую рекламу ресторана над серой металлической дверью, которая была вдвое шире остальных. Из-за двери просачивались звуки какой-то модной песенки, а сбоку у стены стояла стойка с меню, из которого периферийное зрение Фомы выхватило только несколько строчек: «Гювеч «Депутатский», ракия7272
  ракия – болгарская водка


[Закрыть] «Страховая» (бывшая «Гайдуцкая»7373
  гайдуками в Болгарии называли разбойников, а позднее борцов против турецкого ига


[Закрыть]), салат «Страховой» (бывший «волчий»)…» Голоса сзади, однако, резко усилились, будто говорившие вынырнули из-за какой-то преграды, и Фома, не оборачиваясь, шмыгнул за металлическую дверь.

В ресторане было, естественно, накурено, и пласты дыма в сочетании с сине-зеленым мерцающим светом делали видимость почти нулевой. Остановившись в нерешительности у входа, Фома оглядел столики и сидящих за ними людей, освещенных установленными низко в стенах призрачными лампами, сам не зная, кого ищет – ему здесь так или иначе узнавать было некого. Посреди бара он заметил открытую площадку, на которой что-то покачивалось в такт цыганской музыке, и лишь секунд через десять до него дошло, что это, по сути дела, – эротическое шоу: русая «дамочка» с отвисшими титьками и коровьей физиономией, скорее всего, русская, пыталась выдать позы посексуальнее. Но ни о каких сексуальных позах не могло быть и речи, так как левая нога у нее была стиснута металлической шиной и совершенно не сгибалась в коленке, из-за какового конструктивного недостатка она закидывала ее вбок движением, подходящим не столько для стриптиза, сколько для шагающих боевых механизмов из «Звездных войн»…

«Не иначе, производственная травма, – решил Фома, – результат взбучки покрепче от менеджера шоу. И стриптиз тут должен бы состоять в снятии не одежды, а именно шины…»

До снятия шины однако дело так и не дошло, поскольку музыка стихла, русская перестала вертеть задом и скрылась за какими-то кулисами, а в нахлынувшей тишине стали ясно слышны спокойные разговоры за столиками.

– Нет, я никак не могу понять, как эти из «Первой частной» от всех законов увиливают! – объяснял маленький мужчина в костюме и жилетке за ближайшим к двери столиком, а его собеседник, сидевший к Фоме спиной, твердил:

– Так, а рассказывают, Носорог сумел индульгенцию им купить, причем скидкой по случаю декады любви к ближнему воспользовался, так что индульгенция обошлась ему чуть ли не даром, ежели учесть, какими грехами его подчиненные оперируют…

Двое за столиком были, по всей вероятности, адвокатами, – так, по крайней мере, выходило из специфики их разговора, – и поскольку он касался «Первой частной», Фома заинтересованно навострил уши, но в это время откуда-то с другого конца послышался звон разбитых бокалов, последовали с трудом разбираемые пьяные возгласы и примерно на полминуты разговор был совершенно заглушен. Только потом он смог уловить слова:

– Ну, хорошо, защита у них крепка, но Дракону-то мне что предложить? Штаны с себя снять, что ли? Тебя послушать, так только это и остается.

– Разве что поймать кого-нибудь, кто у них защиту снимет. Хакерами их, что ли кличут, или как там…

– Самое важное – не ослаблять натиска. Хакеры хакерами, но нужны и процессы. Суд остается судом.

– Правильно, процессы нужны, причем не просто процессы…

– Марковские процессы нужны! – совершенно не зная к чему произнес вслух Фома.

Двое за столиком, сидевшие не более чем в метре от него, как по команде обернулись и устремили на него подозрительные взгляды.

– Что это еще за марковские процессы? – спросил один.

– Случайные процессы. С отсутствием последействия. Так я, по крайней мере, из определения помню…

Двое за столиком снова окинули Фому недобрым взглядом. Они смотрели на него несколько секунд, потом тот, что в жилетке, сказал:

– А в этом, пожалуй, что-то есть. Верно – случайные процессы нам нужны, и чем меньше последействие, тем лучше. Как ты говоришь, они называются?

– Марковские.

– Идеально! Завтра же звякну одному Маркову, он мне кое за какую услугу должен, и все уладим.

– А ты уверен, что это тот самый Марков? Давай-ка лучше у паренька спросим…

Услышав, что речь зашла о нем, Фома, не экспериментируя дале, повернулся спиной к спорящим и умелся из ресторана.

Пора уже было и седьмой этаж поискать. Или хотя бы вход в него. В конце концов, он за этим сюда пришел.

Главная лестница на этом этаже обрывалась, поэтому Фома прошел в другой конец коридора, где была запасная. Она тоже выше не шла, но в потолке над лестничной площадкой зияла квадратная шахта, в которую вела прикрепленная к стене металлическая лесенка. Фома забрался по лесенке в темную шахту и через некоторое время стукнулся головой обо что-то жестяное; он толкнул люк кверху – на его счастье, тот ничем не было заперт – и очутился на плоской крыше здания.

Вопреки фольклорным слухам, будто на крыше день и ночь дежурят снайперы «Ятагана», никаких снайперов, да и вообще людей, наверху не оказалось. Полная луна идеально освещала плоское, усыпанное гравием пространство с тремя установленными на нем громадными спутниковыми антеннами, огромной светящейся рекламой объединения на самой кромке крыши и несколькими не столь значительными металлическими конструкциями. На другом конце здания – примерно там, где была главная лестница, – возвышалась низкая неоштукатуренная кирпичная постройка с белой фибролитовой дверью – скорее всего верхний конец шахты лифта. Фома прошелся туда-сюда по гравию, минуты две полюбовался панорамой желтых городских огней и разноцветных реклам, потом спустился обратно через слуховое окно, по железной лестнице, спрыгнул вниз на пол и огляделся – не заметил ли его кто случайно.

Он сразу почувствовал что-то неладное.

Во-первых, постеленная на полу коридора дорожка была зеленого цвета. А он прекрасно помнил, что несколько минут назад она была темно-красной!

Во-вторых, стены были не белые, как раньше, а с легким синеватым оттенком.

Фома сделал с десяток тихих шагов по дорожке, задерживая взгляд на номерах дверей: с левой стороны 726, 724, 722, а с правой – 725, 723… И тут только убийственная догадка поразила его: он – на седьмом этаже!

Не поверив глазам, Фома быстро вскарабкался обратно на крышу и огляделся: ему пришло в голову, что он, может, просто слез не через то окно.

Но другого окна на крыше не было. Путь вниз был только один.

Фома спустился обратно. Теперь дорожка была снова красной! И номера на дверях – шестьсот с чем-то. Одним словом – шестой этаж.

«Жуть полнейшая,» – подумал он, и чтобы не обвинять себя в галлюцинациях, еще раз поднялся на крышу и слез обратно. Дорожка опять была зеленой! И этаж – седьмой.

Чувствуя, что он ничего не может понять во всей этой заварухе, Фома в отчаянии потащил ноги по коридору, сам не зная, куда идет. И где-то у другого конца заметил приоткрытую дверь, из-за которой доносился звук работающего матричного принтера…

Он так и не смог себе потом объяснить, как он набрался храбрости и тихо протиснулся сквозь приоткрытую дверь. Может быть, ему просто уже было все равно, что его там ждет. А может, его немного успокоил скрежет матричного принтера: все же знакомый звук – свой, родной, компьютерный – не то, что звон сотового телефона или вой охранной сигнализации. Да и люди, которые в нынешнюю эпоху прогресса все еще работают на старых матричных принтерах, – немного особой породы, вроде шоферов трабантов или польских фиатов – людей уравновешенных, дружелюбно настроенных, без злобы глядящих на остальных участников движения: знаешь, что не подсекут тебя на дороге, не обругают в спину… Нет, в тот момент перед дверью никакой такой мысли в голову Фоме не пришло, по крайней мере в явном виде, – он тогда вообще потерял способность соображать, – и все же он вошел в дверь.

Перед глазами у него оказалась серая пластмассовая перегородка чуть повыше человеческого роста, отгораживавшая перед дверью что-то вроде узкого коридора и не дававшая увидеть остальную часть комнаты. Фома двинулся вдоль нее, пытаясь бесшумно ступать по разноцветному линолеуму, и дойдя до конца, осторожно высунул голову: там также не было видно ни одной живой души – только письменный стол с перемятыми журналами «Блеск», «Плеск» и «Треск» и двумя грязными кофейными чашками на нем, пыльный деревянный шкаф и раковина у стены в глубине комнаты. А звук принтера все носился по воздуху, идя откуда-то сбоку, из-за второй перегородки из такой же серой пластмассы, с небольшим проходом в дальнем конце. Фома приблизился к нему, просунул голову, стал поворачивать, чтобы осмотреть помещение за перегородкой – и в этот миг принтер замолчал, а он застыл на месте.

Спиной к нему перед громадным цветным монитором сидела Мария. Сомнений быть не могло – ее профиль мелькнул, когда она потянулась к столу слева, чтобы оторвать от принтера только что отпечатанный листинг длиной в несколько пядей. В следующее мгновение Мария, совершенно не замечая Фомы, откинулась на спинку вертящегося стула, задрала босые ноги на стол рядом с клавиатурой и уставилась в листинг, бормоча что-то тихо и совершенно непонятно. Фома следил за ней с некоторым беспокойством, словно за пациентом сумасшедшего дома, и улавливал лишь отдельные слова:

– Гад… Всё мне на голову… Изображения… Кохонена… Появись только… Расслоенные… Высокая энергия… В связи… Дрянь…

Минуты через две ему это надоело и он уже стал подумывать, не пора ли сматывать удочки, но в этот момент Мария вдруг бросилась к столу, на котором стоял монитор, и стала яростно рыться в ящиках. На пол полетели косметические принадлежности и номера журналов «Блеск», «Чмок», «Плеск», «Крик» и «Треск»; последовало совершенно отчетливое и невероятно многоэтажное ругательство, про которое Фома раньше думал, что его употребляют лишь в родной деревне его матери на сербской границе; в следующий миг Мария спрыгнула со стула, бросилась к щели в перегородке и чуть лоб в лоб не сшиблась с Фомой, прежде чем его заметила.

– А-а… Лука!?! – За доли секунды на лице Марии сменились выражения удивления, радости и негодования. – Ты где это пропадаешь столько времени? Почему нас бросил, и знать о себе не даешь?!? Вчера из «Бессмысленного труда» приходили и вой на шефа подняли. Новых носителей требуют, а запускать-то их некому… Шеф сказал: если завтра после обеда не появишься, в страховом порядке розыск объявит. И меня повязал тут – воюю с этой программой, как свинья с тыквой, сам видишь… Не убегай, не убегай, садись давай, и за носители принимайся!

С этими словами Мария схватила медленно отступавшего Фому за рукав, с неожиданной силой рванула его и одним махом усадила на стул перед монитором.

– Так, а я… это… – захлопал глазами опешивший Фома. – Подожди! Я не Лука, я – Фома!

Только сейчас Мария словно опомнилась.

– А-а… И впрямь… – промолвила она смущенно, присмотревшись к своему коллеге повнимательнее. Но тут взгляд ее упал на визитку над карманом куртки.

– А это тогда откуда? – спросила она с явным подозрением и хотела уже отцепить визитку.

– Это? А-а, это мне… это… принесли… Не трогай! – крикнул он, выдернул картонку из пальцев Марии, отцепил и убрал себе в карман.

– И кто же это тебе принес?

– Кто-кто… – Фома сам не знал, что ответить. – Кто надо, тот и принес.

Эффект от последних слов оказался абсолютно неожиданным. Мария моментально отпустила лацкан Фомы, виновато отпрянула назад и на несколько секунд задумалась до того напряженно, что даже наморщила лоб и прикусила нижнюю губу. Потом так же внезапно лицо у нее просияло от счастья.

– Так значит – тебя?.. – воскликнула она

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Фома, недоумевая, как все это растолковать.

– Ура-а-а!!! – победоносно воскликнула Мария. – Конец! Лука… то есть, Фома, ты мой спаситель! Давай, выдай галиматью для «Бессмысленного труда», да сядем обмоем это событие…

Не переставая разговаривать, она нырнула за перегородку и спустя мгновение вернулась с плоской бутылью виски и двумя химическими стекляшками диковинной формы.

– Постой! – в отчаянии крикнул Фома, ощущая, как в мозгу у него все смешалось в гигантскую кашу. – Объясни спокойно! Какое событие ты собираешься обмыть?

– Как какое? – не поняла Мария. – Твое назначение сюда, какое ж еще…

– Куда – «сюда»? – мигом пришел в себя Фома. – Меня никуда не назначали!

– Как не назначали? А визитка?

– Визитка – это… но они не сказали ничего определенного…

Тут Фома окончательно запутался и достал упомянутую картонку, чтобы разглядеть. Единственной деталью в ней, которая могла что-то означать, было сокращение «ЛЯИ».

«Значит… – осенило Фому что-то вроде идеи, -… выходит, что здесь…»

– Значит, здесь – ЛЯИ? – повторил он вслух.

– А ты что думал? – удивилась Мария. – Канцелярия святого Петра, что ли?.. Подожди, ты как вообще сюда попал?

Фома рассказал ей про люк на крыше, ни словом не обмолвившись ни про ресторан, ни про некролог Максима Лесидренского. Мария снова задумалась и вид у нее стал подозрительный.

– Хм-м-м… Дыру, значит, в защите пробили. Люк… Хакеры! И ты – хакер, знала я, потому и проник сюда. Но с другой стороны, визитки эти кому попало тоже не дают… И зеленую папку только кому надо показывают. Значит, все-таки… Нет, так не бывает. Лука… то есть, Фома, не заставляй меня думать, я не умею… Раз ты здесь, значит, ты – тот, кто надо. А раз ты тот, кто надо, значит, должен справиться и с этой программой… На', хватай клавиатуру, мышку и принимайся за дело.

Фома ничего не понимающим взглядом уставился на экран монитора, на котором виднелись какие-то странные меню и совершенно сюрреалистическая графика, состоящая из групп цветных пятен и точек.

– Так я же не знаю, для чего она, – запыхтел он. – Вы тут вообще… чем занимаетесь? Что означает это самое ЛЯИ?

Мария вздохнула и пожала плечами.

– «Лаборатория языковой инженерии» означает, – назидательным тоном сказала она. – Я чувствую, зеленую папку ты по диагонали, видимо, читал… И я теперь тебе все объяснять должна – вроде сама много в этом смыслю. Эх, Луку бы сюда! Он самый крупный специалист во всем бывшем соцлагере… Смотри. Сперва щелкаешь в это меню и инициализируешь модель – так я, по крайней мере, помню. Затем ведешь мышкой по графике… Медленнее! Смотри, как наверху индикаторы меняются.

В самом деле, в верхней части экрана несколько горизонтальных цветных полосок постреливали вправо, стоило Фоме пройтись мышкой через какое-нибудь из пятен графики.

– А что эти линии показывают? – спросил он.

– Черт их знает… то есть, Лука их знает. Я тут вывела на принтере документацию какую-то, да она на венгерском… – Мария помахала листингом где-то в периферийном зрении Фомы. – Без нее-то мы, пожалуй, скорее управимся. Лука говорил, нужно найти какой-нибудь узел, где увеличивается красный и синий индикатор и снижаются остальные, и щелкнуть по нему мышкой… Нет! Сначала правой кнопкой.

Фома ткнул мышкой наугад в одно особо живописное пятно и щелкнул правой кнопкой. Появилось второе изображение, более-менее похожее на первое.

– Так! Хорошо. Это – более точная структура. Теперь еще раз, чтобы получилась еще точнее.

Он повторил операцию.

– Теперь давай левой.

Фома щелкнул левой кнопкой и тут же откуда-то из глубины комнаты послышалось тихое ворчание компьютерной записи на диск – и он только сейчас отдал себе отчет, что это ворчание все время слышалось и раньше, только тише и басистее, а теперь машину словно загрузили какими-то тяжелыми расчетами. Он поднял глаза в сторону звука и увидел серый невзрачный шкаф, более-менее похожий на холодильник, с несколькими светодиодами на передней панели.

– Это – суперкомпьютер, – пояснила Мария, перехватив его взгляд. – Он, между прочим, за отделом теории хаоса числится и по идее-то где-то у них внизу стоять должен. Сюда его в целях максимальной секретности поставили… Да-да, наша работа – самая сверхсекретная во всем институте! Про нас лишь четверо из совета директоров «Ятагана» знают, один вице-президент фонда Св. Димитра Общего – ну, и шеф, естественно…

– А что компьютер считает? – сразу оживился Фома, игнорируя секретно-страховую тематику.

– Как я тебе объясню, когда сама не сильно в курсе? – ответила Мария. – Так только – общих фраз от Луки понахваталась. Вот это разноцветное на экране – фрактальный граф. Мы в нем выбираем опорный узел, а машина потом обыскивает окрестности в поисках комбинаций с высокой энергией связи и низкой взаимной энтропией. Там еще что-то про расслоенные пространства было, про отображения Кохонена7474
  Тойво Кохонен – финский ученый, автор классических трудов в области нейронных сетей (прим.авт.)


[Закрыть] с сохранением топологии, да у меня ведь ни ума, ни образования, так что…

Фома с неудовольствием был вынужден признать, что ума и образования недостает и ему.

– А на практике? – спросил он. – Что это означает на практике?

– А сейчас увидишь – немного уже осталось. О, пока ждем, давай-ка… – И Мария плеснула виски в химические стекляшки, подала одну Фоме и чокнулась с ним за здоровье, после чего одним духом осушила не меньше ста грамм. – Милое дело это виски…

В это время откуда-то от монитора послышался противный писк. Мария отставила свое виски в сторону, схватила мышку и щелкнула несколько раз по разным меню.

– О… Идеально! Лу… Фома, ты – гений! Готово!

– Где? Что?

– Вот. – Мария гордо показала на одно окно, в верхней части которого краснела одинокая фраза: «ШНОРХЕЛЬ7575
  шнорхель – трубка для забора и подачи воздуха в различных технических устройствах


[Закрыть] РЕВОЛЮЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ».

– А? – открыл рот Фома с такой гримасой, словно эту фразу употребили в адрес него самого. – И ради этого мы мучили машину?

– Что значит «ради этого»? – повысила голос Мария. – Да если хочешь знать – чем меньше компьютер вариантов выдает, тем они лучше. Я его несколько дней мучила – и все он мне списки по полметра длиной выплевывал, а там все разные психодурости… А ты с первого раза – и в десятку. Только вот… – На мгновение Мария замерла и задумалась. – Надо будет подправить его немножко. Так-то тоже неплохо, но революционное движение мне что-то не нравится: оно в последние годы не котируется… Наложим-ка на него профили клиентов, это-то я хоть знаю, как делается.

Мария снова заиграла с меню. Замелькали какие-то списки, графики и социологические «торты»-диаграммы. Через несколько секунд внизу появился новый вариант: «ШНОРКЕЛЬ ПРАВОСУДИЯ».

– И все-таки, – не выдержал Фома, – для чего служат эти идиотизмы? Какой в них смысл?

– Смысл? – повторила Мария. – Смысл может быть всякий. Вот, скажем… что такое «шноркель»? Трубка для поступления воздуха. Например, если верить хрестоматиям по истории, наши прадеды-славяне по нескольку часов скрывались, не двигаясь, на дне болота, и дышали только через высунутую на поверхность тростинку… Итак, смысл: правосудие ушло глубоко под воду, притаилось, его не видно – не слышно, на поверхности болота – ни следов, ни пузырей, ни волн, в общем – словно его и нет; но ведь нужно же все-таки чем-то дышать, черпать ресурсы из внешнего мира? И вот, если присмотреться повнимательнее, то можно увидеть, что сверху все-таки что-то торчит. Это – шноркель правосудия. По определению! А вопрос, на кого из деятелей правосудия или на какое подразделение системы этот ярлык налепить, не принципиален: здесь уж все зависит от тактики клиентов, – выясним это в следующую среду, когда шеф у себя в кабинете выстроит на ковер главных редакторов холдинга «Бессмысленный труд». Эти редакторы, сказать тебе по секрету, – большие дубины: страшно туго соображают, в какой форме пускать в ход языково-инженерные выражения. Вот, скажем, в прошлый раз, когда нужно было распространить формулу «дистрибьюторы индульгенций», пришлось нам самим тут написать для них несколько статей и материалов, где было употреблено это выражение, чтобы оптимальным образом аудиторию охватить…

– Дистрибьюторы индульгенций, говоришь? – Фоме тут же вспомнились слова адвокатов в ресторане. – Это тоже к судебным делам относится?

– В основном, но не только. Есть много чиновников, которым в пользование отданы некоторые участки закона вместе с правом судить и миловать поправших эти участки за соответствующую сумму «зелененьких». Это Лука выдумал: «Кроме всего прочего, бюрократическая пирамида является еще и пирамидой дистрибьюторов индульгенций»… А давай-ка еще один сеанс сбацаем, а? С тобой-то работа как-то идет…

Фома хоть убей не мог понять, чем его щелканья мышкой по экрану отличаются от игры в «орла и решку», но не стал возражать и повторил процедуру. На этот раз машина считала совсем быстро, а затем выплюнула яростный лозунг: «ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, ДЕБАГТЕСЬ!».

Увидев этот перл мудрости, Фома не выдержал и расхохотался.

– Чего зубы скалишь? – прикрикнула на него Мария. – Что значит «дебагтесь»?

– А-а… Ты не знаешь, что ли? Компьютерный термин. Очищение программы от «багов» означает. От ошибок, то бишь…

– Постой! Компьютерный жаргон нам в модель не загоняли! Разве что Лука напоследок поизгалялся… Это ни о чем не говорит! Человеку масс этого не понять. И с заказами клиентов, наверняка, не вяжется…