Текст книги "Наши марковские процессы"

Автор книги: Иван Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

…И в этот момент Фома вдруг все вспомнил.

– Ясно, – перебил он Ивайло на полуслове. – Дальше читать нет смысла. То есть, хорошо, что ты нашел эту статью, только…

– Что за «только»? Статья великолепна! Другого такого исследования Института – с такой точки зрения – нигде больше не найдешь!

– Дело в том, что это я написал, – вздохнул Фома.

– Ты?!? А почему сразу не сказал?

– Потому что забыл начисто. Полгода назад еще написал, сбросил в сеть – и забыл… Совсем отупел. Еле вспомнил.

– А-а-а… – Ивайло ухмыльнулся так, будто теперь ему все стало ясно. – Вон оно что, значит! А я тут голову себе сижу-ломаю: и кто это такие апокрифы1919
  апокриф – произведение, отвергнутое церковью как отступающее от официального церковного учения


[Закрыть] сочиняет? «Общая теория Института»… Звучит совсем как «Апокрифическое евангелие от Фомы», хе-хе-хе…

– Что ж ты сейчас-то приедаешься? – повысил голос Фома. – Ты же только что говорил, какая это великая статья и не знаю что еще.

– Ну так… Когда не знал, кто написал, казалась мне великой. А теперь, когда понял – так вроде и не статья, а газета «Бессмысленный труд»… Тебе как это вообще в голову взбрело – про сверхразум?

– Будто это мне в голову взбрело! Увидал в одной статье у двоих русских: одного Лазарчуком звать, а другого – не помню… И вообще, прав ты: глупости все это. Нет нам смысла ими заниматься.

– Ну почему же?

– Да потому что, когда я это писал, сам дурак был! Молодой, зеленый, и полгода еще в институте не отслужил, а давай из себя всепонимающего корчить… Ты на подзаголовок только погляди: «Критика конвейерной науки». Да какая в нашем институте наука? Нет тут никакой науки! Одни заседания, диссертации и пустая трепотня в ведомственных барах.

– Ну, в общих чертах, это так, – согласился Ивайло, и тут его словно осенило. – Постой! Ничто не мешает Институту быть сверхразумом, но сверхразумом, никоим образом не связанным с наукой. И информационные кванты в нем тогда – не научные открытия, а протоколы заседаний, пустая трепотня в барах да слухи, распускаемые вахтерами и секретаршами…

– А из этого следует, что бары – это как бы вычислительные узлы Института, – подхватил идею Фома и отхлебнул пива, чтобы расшевелить мысли. – Как бы – мозговые центры. Ведь это в них стекаются наимощнейшие потоки пустых разговоров, в них они резонируют, взаимодействуют, усиливаются, накапливаются… А мы-то с тобой всё голову ломали, откуда столько баров развелось и почему это они никак не прогорают.

– А мы с тобой, между прочим, где сейчас сидим? В баре. И что делаем? Обмениваемся потоками пустых разговоров! Которые резонируют, взаимодействуют и так далее. То есть – мы тоже участвуем в мыслительном процессе ИХСТБ. Не зная ни чем занимается отдел теории хаоса, ни что' означает само название «ИХСТБ»… Не зная ничего об этом сверхразуме. Для нас он – «черный ящик». Как именно он рассуждает, как конкретно воспринимает мир, какие условные и безусловные рефлексы движут им – совершенно не ясно… Это – нечеловеческий интеллект, Фома! А мы его с тобой на наш человеческий аршин мерить пытаемся – и удивляемся, почему ничего не получается…

* * *

Хотя професор Дамгов и был в строгом смысле слова величиной ненаблюдаемой, его присутствие в мире все же не проходило бесследно; в пользу этого говорило множество событий, предметов и сообщений. В кабинете его, например, – том самом, от которого имелся ключ у Фомы, – нередко появлялись на письменном столе новые папки с документами, исчезали старые, пепельница наполнялась окурками, хотя Фома не курил; иногда рядом с компьютером оставалась забытой газета «Бессмысленный труд». Несколько раз профессор оставлял на столе записки для Фомы, в которых просил исполнить вместо себя какое-нибудь мелкое дело: занести, например, какую-нибудь папку секретарше академика Новосельского или взять у доцента Хайгырова бланк анкеты из тех, что раздают служащим «Ятагана», заполнить на свое имя, внести свои данные и оставить ему.

Сказать по правде, в большинстве случаев просьба шефа оказывалась невыполнимой – секретарша академика бывала в отпуске по беременности, а про доцента Хайгырова говорили, что он перешел на другую работу… Вдохновленный активной деятельностью шефа, Фома не раз пытался застать его живьем, несколько раз оставался в кабинете на двое-трое суток подряд, но все безрезультатно. Словно действовал какой-то природный запрет ему с профессором оказаться в одном и том же месте в одно и то же время, точно так же, как принцип Паули запрещает находиться в одном и том же квантовом состоянии двум электронам с однонаправленным спином…2020
  спин – (физ.) момент импульса элементарных частиц


[Закрыть] Подкарауливание по разным заседаниям, научным советам, пресс-конференциям и банкетам, которыми, если верить бумагам в папках, были заполнены дни шефа, результата также не принесло. Профессор Дамгов был неуловим, как Левский:2121
  Васил Левский – герой освободительного движения xix в. О его неуловимости и бесстрашии в Болгарии ходили легенды.


[Закрыть] всегда оказывалось, что он или только что вышел, или вот-вот придет, или в загранкомандировке, или еще что-нибудь…

В этот день профессор также побывал в кабинете: на столе рядом с компьютером лежала картонная папка, которой, как прекрасно помнил Фома, вчера там не было. Фома был в принципе любопытен и всегда рылся в бумагах шефа, если находил таковые в кабинете, потому и сейчас раскрыл картонную папку. На первый взгляд, лежащие внутри бумаги вели начало с какого-то научного совета: на самом верхнем листе, например, бросалось в глаза предложение некоего доцента Цанко Акулова «… объявить нейронные сети чуждой для валютного совета еврейской лженаукой с целью пресечения…» Поверх машинописного текста было от руки зачеркнуто «еврейской» и заменено на «арабской» – видимо, шла дискуссия по этому поводу, – а в уголке стояла резолюция: «С поправкой согласен. Акад. …» – имя академика не читалось. Фома перевернул лист, желая узнать, что же должно было пресечься, если объявить нейронные сети еврейской или арабской лженаукой, но на обратной стороне вместо продолжения текста шло совершенно другое – официальное письмо из «Ятагана». В нем страхователи учтиво запрашивали список институтских инженеров-электронщиков, умеющих «дербанить» (так и было написано в письме) автомагнитолы. Фома придвинул папку поближе, чтобы поподробнее ознакомиться с содержимым, но в этот момент зазвонил телефон. Он поднял трубку.

– Это ты, Марков? – раздался голос шефа. У него одного была привычка называть Фому по фамилии. – Это профессор Дамгов говорит. У тебя не найдется времени проскочить ненадолго до соседнего института? Я звоню из кабинета член-корреспондента Герасима Иванова – на пятом этаже напротив лестницы: нам тут с ним хотелось бы вопрос один с тобой прояснить.

Сердце у Фомы так и скакнуло от неожиданности. По телефону он уже разговаривал с шефом бессчетное количество раз, но на встречу с собой тот звал его впервые.

– Через пять минут буду, – быстро ответил он и задал свой дежурный вопрос: – Как там с компьютером, вызволили из румынской таможни?

– Машина уже неделю как в Софии, – ответил шеф, – только сейчас ее взяли представители фирмы: что-то там на вирусы проверить. Бывали, вроде, случаи, когда эта модель не так, как надо, себя вела, поэтому они хотели что-то там поменять… Впрочем, когда придешь к нам, мы и о суперкомпьютере с тобой поговорим. Давай, ждем тебя.

На этом связь оборвалась; Фома положил трубку, запер кабинет и помчался по коридору к выходу. Однако у комнатки вахтеров порыв его пресекла выскочившая невесть откуда Мария, которая взяла его в окружение и сунула в руку какую-то тетрадку с подписями и ручку.

– Лука, автограф тут свой черкнуть нужно – ты один остался…

– Какой еще автограф, я тебе что – Трифон Иванов,2222
  Трифон Иванов – известный болгарский футболист


[Закрыть] что ли? И потом я не Лука, а Фома.

– Сбор подписей в пользу учреждения Болгарской левославной церкви, – сказала Мария и, пока Фома, разинув рот, переваривал эту новость, завершила: – Под шапкой «Ятагана» и на финансировании фонда Димитра Общего. Так что…

При упоминании страхового объединения рыпаться Фоме было некуда и он вывел максимально нечитаемую подпись, в то время как Мария на скорых оборотах разъясняла:

– По-гречески «православная церковь» будет «ортодоксальная». «Православная» наоборот будет «левославная». А «ортодоксальная» (что то же самое) наоборот – будет «парадоксальная»! Таким образом, левославная церковь – парадоксальна, парадоксальная – левославна…

Наконец подпись была поставлена, и Фома уже хотел бежать дальше, но Мария снова его задержала:

– Как там с машиной твоей – доставили?

– С какой машиной?

– Суперкомпьютером. Не забудь, ты мне обещал дать поиграть на халявку.

– Как это? – ответил Фома, обращаясь в бегство вниз по ступенькам. – Халявка за халявку. Как там – сначала дай, потом сама получишь…

В ответ Мария нарекла его как-то некрасиво, но он не обратил внимания.

«И почему это все путают мое имя? – спрашивал себя Фома, пересекая пространство между зданиями. – Фома, Лука… Евангелие от Луки, евангелие от Фомы… Хотя последнее – апокрифично. Когда собрались на Вселенский собор канонизировать «Библию», – а это, по всей вероятности, происходило, как наши съезды футбольного союза, – сторонники Фомы оказались в меньшинстве, евангелие не смогло набрать 50 процентов голосов, поэтому его и объявили еретическим. Без права на обжалование. Хотя какая разница, канонизировано оно или нет? Будет Фома святым апостолом и евангелистом или просто святым апостолом? Как у военных: еще одну звездочку на погон нацепить. Или как у наших ученых – будет он «проф. д-р»,2323
  профессор, доктор


[Закрыть] или только «ст.н.с. I ст.»2424
  старший научный сотрудник 1-й степени


[Закрыть] А если все звания вместе собрать, так вообще смешно получится: «святой мученик, апостол и евангелист, профессор доктор к.ф.-м.н.,2525
  кандидат физико-математических наук


[Закрыть] генерал-майор страхования»… Или «святой апостол евангелист страхования»…

Институт напротив размещался в длинном бетонном здании, выкрашенном в странный серо-красный цвет; на дверях висела медная табличка с надписью «ИБД – фундаментальные и прикладные исследования».

«Интересно, что означает это ИБД, – думал Фома, поднимаясь в кабинет член-корреспондента. – «Институт благородных девиц»? «Институт безмозглых дураков»? «Институт броуновского движения»?»2626
  броуновское движение – (физ.) беспорядочное движение микроскопических частиц под влиянием тепла


[Закрыть] Последнее как будто походило на истину, тем более, что тогда вроде бы получалось, что у работы Дамгова – теория хаоса – и Герасима Иванова – броуновское движение – есть что-то общее…

Найдя обитую черной искусственной кожей дверь с надписью «Чл.-корр. проф. д-р Герасим Иванов», Фома остановился и перевел дух.

«Вот сейчас, – лихорадочно думал он, – в кабинете сидит мой шеф. И я наконец-то, спустя целый год, узнаю, как он выглядит. И буду с ним говорить – о суперкомпьютере, о теории хаоса, о своей работе, обо всем. Интересно только, как узнать, кто там – мой шеф, а кто – Герасим Иванов? Дамгов-то, пожалуй, должен быть помоложе: в членкорах ведь вечно старики всякие…»

Наконец он постучал и нажал ручку двери.

К немалому его удивлению, в комнате оказался всего один человек. Маленький седовласый мужчина лет шестидесяти, в черном пыльном пиджаке и больших очках, сидел на стуле за огромным письменным столом, прямо под портретом Мирослава Мирославова-Груши, и испуганно озирался поверх раскрытой в руках газеты.

– Добрый день, я Фома Марков, сюда меня позвал профессор Дамгов… – смущенно начал объяснять Фома.

– А, да, все верно! – маленький мужчина приподнялся со стула и махнул дрожащей рукой на кожаный диван у стены. – Садитесь, сейчас как раз и кофе принесут…

В следующее мгновение действительно принесли кофе, но не две, а три чашки, и седовласый мужчина, – вне всякого сомнения, членкор Герасим Иванов, – разъяснил, что вот только что, буквально две минуты назад, профессору Дамгову позвонили из бюро Национального фонда имени Димитра Общего и ему, к сожалению, пришлось немедленно откланяться, но, несмотря на это, им двоим – Фоме и Герасиму Иванову – необходимо обсудить кое-какие вещи, имеющие интерес для всех…

Сокрушенный таким поворотом событий, Фома прихлебывал густой кофе, ругая про себя своего быстроногого шефа, а также Марию, задержавшую его у выхода своими дурацкими подписями, и пытался уследить за ходом мыслей собеседника. А это оказалось нелегко: членкор говорил путанно, несвязно, хаотично перескакивал с одной темы на другую, причем разговор все время вертелся вокруг одних и тех же вопросов, но по этим вопросам так ничего конкретно и не затрагивалось. Речь словно шла о чем-то общеизвестном, о чем едва ли и не дети знают, но о чем не принято говорить напрямик, чтобы не разрушить доброго тона беседы…

Для начала Герасим Иванов спросил у Фомы, ясно ли ему, какие задачи будут запускать на суперкомпьютере, когда его доставят; Фома абсолютно искренне ответил, что понятия не имеет. Тогда членкор почувствовал, что к делу следует подойти немножко издалека.

– Нависший над нами валютный совет, – начал он, – ребром поставил вопрос о… как бы это сказать… об эффективном управлении экономикой, ведь так? Здесь, правда, нужно внести одно небольшое уточнение в том смысле, что хотя объединение «Ятаган» и объявило своей политикой неуклонное проведение линии Валютного совета, в этой «неуклонности» есть и некоторые нюансы. Представьте себе, скажем, страну как один компьютер. Параллельный компьютер, как тот, что доставят вам, но с восемью миллионами процессоров. Так вот, директивы Валютного совета поступают извне – образно говоря, через, э-э-э… скажем, интерфейс.2727
  интерфейс – (компьют.) средство для обмена информацией между различными элементами компьютера или между компьютером и оператором.


[Закрыть] Только в памяти этого компьютера в активном состоянии находится целая уйма, э-э-э… назовем их программами, а вообще-то их чаще поминают словом «группировки»; и все они подкарауливают, что поступает со входа, и организуют процессы так, чтобы урвать себе от пирога ресурсов кусок побольше… Что я хочу этим сказать? Ведь, по идее, всем управляет операционная система,2828
  операционная система – основная программа на компьютере, вступающая в действие при включении раньше остальных пользовательских программ и контролирующая и способствующая их выполнению


[Закрыть] то есть государство, а у других программ, э-э-э… приоритет более низкий. И все процессы, порождаемые этими программами, должны бы находиться под контролем операционной системы. Да только, вы ведь знаете, наверно, что вытворяют вирусы, например, или эти… резидентные модули? Они прицепляются так, чтобы перехватывать критические потоки информации раньше системы, и таким образом могут в известном смысле манипулировать ею. А теперь представьте себе, что' произойдет, если в памяти действует много таких подлых программок. Можно даже считать, что они превратились в нечто вроде заплаток на операционной системе, в ее расширения хакерского толка…2929
  хакер – человек, хорошо знающий программирование, который расшифровывает чужие программы и вносит туда (незаконные) изменения.


[Закрыть] Хотите конкретнее? Ну вот, в министерстве энергетики, к примеру, почти все начальники – из «Му…»3030
  намек на существовавшую в Болгарии крупную корпорацию «Мултигруп»


[Закрыть] ну, назовем ее условно группировкой «Икс». В газовой компании власть в руках людей… э-э-э… из дружеского круга «Игрек»; экспорт нефти контролируют эти, как их… Любое доходное дело кто-нибудь да контролирует. Одна группировка держит в руках импорт-экспорт сахара, другая – зерна и растительного масла, у третьей в феодальном владении – вся страна на север от Балкан, но она ничего не может вывозить через Дунай, так как таможенники там – в руках у четвертой группировки, а отношения у ней с той, третьей, недобрые… Все это представляет собой гигантскую сеть из чьих-нибудь людей. И стоит разорвать одну лишь нить в этой сети, или добавить новую, или слегка их поперепутать – как все приходит в движение: звонят сотовые телефоны, летят джипы и БМВ, снуют туда-сюда деньги, лопаются банки, хоронят жертв несчастных случаев… Сеть эта до того сложна, что никто не может заранее сказать, что' произойдет, если здесь или там что-то задеть. Но вот на сцене появляется ваш суперкомпьютер – немыслимо мощная машина. Почему, как вы думаете, вам дали на нее столько денег от «Ятагана»? А потому что он и задачу задаст: создать модель всей теневой сети группировок, исследовать и выяснить, как ей можно управлять, предсказывать и моделировать все эти теневые процессы… Нет, я говорю не про марковские процессы, которыми хотят заниматься ослы – пусть их бьются; здесь все будет на другой основе. А теперь – внимание: существенные моменты. Машина, ясное дело, – одна, а группировок – много. «Ятаганцам», которые дали на это деньги, ничуть не хочется, чтобы результаты этой модели достались кому-то другому; других же трясет страх, что ятаганцы сделаются слишком маневренны и неуязвимы, а потому они всеми правдами и неправдами рвутся к суперкомпьютеру… Почему, по-вашему, машина все еще мотается по таможням, комитетам и полицейским участкам? Все, у кого есть мало-мальское влияние, чинят всевозможные препятствия, лишь бы задержать ее прибытие. Пока, слава богу, все идет миром, без жертв, но завтра или послезавтра, когда машина наконец-то прибудет… А здесь и еще один нюанс – ведь разведке и службам госбезопасности тоже захотелось контролировать работу компьютера. Иначе его так бы и не пропустили к вам, а кроме того, говорят, они собираются объявить операцию «Комар»3131
  «Комар» – название реальной полицейской кампании в Болгарии в 1997г.


[Закрыть] в институтах, финансируемых фондом им. Димитра Общего. Это, разумеется, лично вас не интересует, но вам необходимо знать: работа над моделью начнется в самое ближайшее время. И я думаю, что именно сейчас для вас наступил момент получить материалы из первых рук…

Герасим Иванов выпрямился, отпер серый металлический сейф, вынул оттуда красную пластмассовую папку и подал Фоме.

– Здесь – описание всей модели, – снова заговорил членкор, – а также наиважнейшие данные. Но запомните: вам нельзя открывать папку прежде, чем прибудет компьютер! Ни под каким предлогом! Стоит вам прочесть написанное внутри – и спокойствие не посетит вас больше и на миг…

– Для чего же вы тогда даете мне ее сейчас? – не понял Фома.

– А вот для чего. – Тут Герасим Иванов вплотную приблизился к Фоме и перешел на шепот. – Есть сведения, что в стране уже работает другой суперкомпьютер. И процессы, которые будете моделировать вы, уже проигрываются на нем. В какой-то другой лаборатории, для какой-то другой группировки. Мы, то есть, вы, то есть, они – ятаганцы – думали, что станем первыми, что у нас будет преимущество перед всеми остальными, а теперь выходит, что нам вместо этого придется наверстывать упущенное, потому что иначе…

Фома навострил уши:

– А у кого в руках другой суперкомпьютер?

– Не знаю. В отличие от вашего, он, по-видимому, ввезен нелегально, работает нелегально, и лишь несколько отрывочных фраз, подслушанных по сотовым телефонам, подсказали генералу Бо…3232
  намек на генерала Бонева – некогда министра внутренних дел Болгарии


[Закрыть] одному коллеге профессора Дамгова, что он существует. Конечно, откроют и где он, и чей он, – если нужно, по всей стране сотовые телефоны станут прослушивать, но на это уйдет время… Да даже и знай я, где машина противника и кто вообще противник, я, конечно, не имел бы никакого права вам это сказать. Не говоря уж о том, что бо'льшую часть того, что вы услышали от меня сейчас, у вас также права знать нет…

Тут только Фома заметил, что Герасим Иванов как-то незаметно взял его за куртку, приподнял с дивана и, не прекращая разговора, тонко, но неуклонно подталкивает к двери. Очевидно, время беседы истекло. Фома прижал папку к груди и, неуверенно бормоча: «Да, конечно, так точно, спасибо…», – выбрался спиной из кабинета, бросил прощальный взгляд на дубовый стол и пыльный фикус рядом с ним, и вышел в коридор. Членкор также стал его благодарить, пожелал приятных выходных, хотя был только понедельник, и захлопнул дверь; Фоме показалось, что вслед за этим изнутри сразу же повернулся ключ.

Первым делом он вышел на самое светлое место в полутемном коридоре, – а светлее всего было перед большим портретом Мирослава Мирославова-Груши в фойе перед лестницей, – и раскрыл красную папку.

Она была сверху-донизу набита вырезками из газеты «Меридиан мач»,3333
  «Меридиан Мач» – спортивная газета в Болгарии


[Закрыть] причем из рубрики «Футбольный юмор».

Фома наспех перелистал вырезки, вобравшие в себя все перлы идиотизма околофутбольных людей. Первой мыслью у него было вернуться к членкору Герасиму Иванову и сказать, что произошла ошибка, но тут он вспомнил, что, по идее, у него не было права открывать папку, а значит, не было и права заметить ошибку… Ситуация показалась ему зверски нелепой; казалось, единственным осмысленным действием с его стороны было бы выбросить всю папку целиком в ближайшую мусорную корзину, но Фоме известным усилием воли удалось подавить этот импульс. Кто знает: между футбольным юмором и параллельными суперкомпьютерами могла быть какая-то связь…

2. ВТОРНИК

«…с самого начала следует сказать, что диссертация эта еще не написана. Оппоненты наверняка тут же возразили бы, что этого не может быть, ведь читать ненаписанную диссертацию – это почти то же самое, что читать утреннюю газету. Мы, однако, сразу же на это ответим, что читать утренние газеты не только можно, но, в известном смысле, и нужно, а в каком именно смысле нужно – тоже станет ясно, но немного позже. Давайте-ка лучше не будем отвлекаться от темы, а вернемся к существу.

Просмотрев какой-никакой научный труд, будь то книга или диссертация, мы увидим, что обычно где-нибудь в начале автор благодарит людей, чем-то помогших ему в работе. Мы в свое время также выразим свои благодарности. Сейчас же нам можно порассуждать в немного ином ключе: а нет ли, кроме людей, которым мы благодарны, и таких, перед которыми, мы чувствуем, что должны извиниться? Например, читатели? Ведь чтение этой недоделанной, наспех состряпанной и, в принципе, бессмысленной диссертации отнимет у них не только массу драгоценного времени, но и, возможно, ту малую толику веры в светлое будущее науки, что у них оставалась. К счастью, дела здесь не настолько мрачны. Достаточно вспомнить, что диссертации в общем случае читают лишь члены научного совета (т.е., люди, у которых веры в науку давным-давно не осталось), причем по диагонали, и, как правило, перед сном, удобно вытянувшись в постели – так что перед ними нам извиняться не в чем, да и к тому же им за это деньги платят. Но здесь есть другой нюанс. Эту диссертацию мы пишем на компьютере; нажимаем клавиши, заносим байт за байтом в память, через процессор бегут инструкции текстового редактора,3434
  текстовый редактор – программа для создания и распечатки текстов на компьютере


[Закрыть] крутится диск, головка которого записывает наши сочинения в файл… К сожалению, почти ни один рядовой писака не отдает себе отчета в том, сколь много самых разнообразных процессов вовлечено в работу, какая немыслимо сложная деятельность кипит в микросхемах компьютера, пока он бездумно вводит в него свой текст, которому в иных обстоятельствах ни один серьезный человек не уделил бы и грамма внимания. Вот, следовательно, перед кем мы должны извиниться! Мы должны, просто обязаны извиниться:

– перед текстовым редактором: за то, что заставляем его принимать в себя нашу глупую писанину;

– перед видеоконтроллером, который показывает нам ее на экране;

– перед процессором, чье внимание мы отняли, чтобы он надзирал за нашими абсурдными сочинениями, вместо того, чтобы заняться чем-нибудь поосмысленнее;

– перед системным прерыванием3535
  прерывание – служебная компьютерная программа


[Закрыть] 13h, которое записывает наш текст на диск – как впрочем и перед самим диском;

– перед электронами, которые мы гоняем туда-сюда по шинам с килобайтами информации точно так же, как некогда гоняли египетских рабов подтаскивать к пирамидам каменные блоки…

Продолжать ли этот список? Если кому-то покажется смешным, что мы извиняемся перед бездушными и бессловесными устройствами, то мы можем привести в пример буддистского монаха, копающегося в монастырском саду: всякий раз перед тем, как выдернуть с корнем какой-либо сорняк, он сперва извинится перед ним: мол, не подобает лишать его жизни, но что поделаешь, мир несправедлив…

Мы себя к буддистам не причисляем, но все же нехорошо считать, будто мы заслуживаем стоять намного выше этих неодушевленных устройств. А кроме того – что значит «неодушевленные устройства»? От некоторых программистов мы слышали, что компьютеры им кажутся намного одушевленнее некоторых людей; или, перефразируя один из законов Мерфи: компьютеры неодушевленны, но люди еще неодушевленнее…3636
  Упомянутый закон из серии (шуточных) законов Мерфи утверждает: «Компьютеры – ненадежны, но люди еще ненадежнее». (прим.авт.)


[Закрыть]

Однако пора положить конец этому лирическому отступлению, так как, в принципе, лирические отступления, точно так же, как и газы, стремятся занять все предоставленное им пространство/время, а мы, как-никак, пишем научный труд, а не «мыльную оперу».3737
  «мыльная опера» – (разг.) телесериал


[Закрыть] Начнем с некоторых замечаний о структуре диссертации. Хорошо известно, что кандидатские диссертации в некотором смысле похожи на дракона – тем, что они многоглавы. Известно и то, что многоглавые существа, как правило, страдают шизофренией и раздвоением личности – это относится как к драконам, так и к диссертациям: одна глава твердит одно, другая – другое и так далее, и все эти главы друг дружке противоречат и грызутся между собой. Менее известно то, что при определенных условиях отдельные главы могут сами страдать шизофренией и раздвоением, и так далее до бесконечности… Одним словом, можно видеть, что строение драконов и диссертаций до такой степени сходно, что философский вопрос о курице и яйце можно поставить в контекст наших наблюдений; спор, таким образом, зайдет о том, что – первично, а что – вторично: диссертация или дракон. Но мы не философы – то бишь, не до такой степени умственно ущербны от природы, чтобы впадать в подобные рассуждения. К тому же, никто еще не наблюдал, чтобы дракон снес диссертацию; бывали, правда, случаи – бо'льшей частью, весьма сомнительные, – когда, по утверждениям очевидцев, прямо на защите некой диссертации вылуплялся дракон и за «здорово живешь» уплетал весь научный совет, но здесь вопрос вплотную упирается в одну очень важную деталь – кто и как конкретно высиживал данную диссертацию, если из нее смогло вылупиться нечто этакое. Высиживание диссертации – процесс сложный, ответственный, продолжительный, многоступенчатый и, в некотором смысле, даже тяжелый; причем, вопреки общепринятым точкам зрения, процесс этот зависит отнюдь не только от качеств задних частей кандидата, которыми практически и осуществляется собственно высиживание. Но мы, пожалуй, снова далеко уклонились от темы; давайте вернемся к нашим вопросам, а о высиживании диссертаций нам все равно так или иначе доведется говорить ниже. Этой проблемы не удалось избежать еще ни одному кандидату; применение инкубатора, на который возлагались большие надежды, себя не оправдало, так как высиженные в нем бройлерные диссертации вышли точно такими же, как птицекомбинатские бройлеры: страшно хилыми, безвкусными и неаппетитными. А самое важное качество диссертации, как станет ясно ниже, состоит в том, чтобы стимулировать у читающего слюноотделение…»

Фома протер рукой глаза и дважды перечитал весь параграф, написанный сегодня утром. Писалось ему хорошо. К тому же сочинение диссертации оказалось неплохим способом заполнить свободное время, которого иначе оставалось предостаточно.

Он несколько раз прошелся взад-вперед по кабинету – чтобы лучше собрать и упорядочить мысли, – потом снова уселся за компьютер и застучал пальцами по клавишам:

«…А вот и, сами того не желая, мы вновь вернулись к нашей теме. Обычно слюноотделение у читателей диссертации связывают с так называемым научным оплевыванием кандидата – вещью настолько хорошо известной, что не стоит на ней отдельно останавливаться. Здесь однако следует отметить нечто другое. Во-первых: кто вообще будет читать эту диссертацию? Сосчитаем по пальцам: научный совет, рецензенты, оппоненты и, не в последнюю очередь, сам кандидат (не прочесть собственной диссертации считается проявлением дурного вкуса). Мы уже упоминали выше, что члены научного совета, в частности, довольствуются лишь беглым перелистыванием на скорую руку – примерно так, как по утрам в трамвае перелистывают газету «Бессмысленный труд», – но происходит это вечером, когда они в пижаме и ночном колпаке удобно вытянулись в постели. Эксперименты показали, что диссертации обычно принимают порциями по нескольку страниц перед сном вместо снотворного. Наступает момент, когда глаза у читающего начинают слипаться и дела явно идут к засыпанию. Но в мгновения перед тем, как человек заснет, обычно наступает краткий период, – нечто среднее между сном и бодрствованием, – когда реальность взаимодействует с сознанием сильно искаженным образом, когда каждая мысль, каждое слово преломляется в совершенно хаотичных на вид направлениях. В этот момент именно слова из диссертации, выскальзывающей из рук у читателя и падающей на коврик у кровати, вторгаются ему в голову почти беспрепятственно – вторгаются, разумеется, не логически, а скорее на каком-то чисто ассоциативном, подсознательном и даже гипнотическом уровне. И именно эти свободные полусонные ассоциации и создают основные впечатления, которые оставляет у читателя диссертация; они, а не разные выводы, теоремы и формулы, определяют его отношение к развиваемой теме! Эффект усиливается и тем, что заснувшему с диссертацией в руках человеку обычно начинает сниться сон. Причем качество и содержание сна естественным, но довольно запутанным образом связано с текстом, поглощенным перед засыпанием. ХОРОШАЯ ДИССЕРТАЦИЯ ДОЛЖНА НАВЕВАТЬ ПРИЯТНЫЕ СНЫ – вот основная формула, которая приведет кандидатов к успеху. Потому что частенько случалось, что хорошие и осмысленные работы отвергались лишь оттого, что кому-то после их прочтения приснились кошмары, и наоборот – полные глупости защищались без каких-либо проблем, потому что вызвали у половины научного совета сны эроти…»

Внезапно дверь кабинета с треском распахнулась, и не успел ошеломленный Фома понять, что происходит, как внутрь ворвались «бугаи». Все развивалось до того быстро, что он даже не успел сосчитать, сколько их: двумя-тремя тяжелыми, но необыкновенно плавными движениями первый из «бугаев» оказался рядом с ним, схватил вместе со стулом, на котором он сидел, развернул лицом к окну и поймал сзади за лохматые волосы, в то время как другой связал ему грубой веревкой руки за спинкой стула. Сразу после этого понеслись звуки выдвигаемых ящиков, вытаскиваемых папок и быстро перелистываемой бумаги, что сопровождалось тяжелыми шагами и бормотанием вполголоса. Фома попытался извернуться как-нибудь так, чтобы стало видно происходящее у него за спиной, но успел лишь мельком заметить мощную лапу с засученным до локтя рукавом зеленого нейлонового тренировочного костюма и вытатуированное на ней многозначное число – может быть, номер сотового телефона, а может быть, – банковского счета; лапа легонько шлепнула его по уху и у него отпало всякое желание шевелиться.

– Говори, где профессор, салага! – пророкотал где-то сзади низкий голос и Фома ощутил, как еще сильнее, до боли, рванули ему на затылке волосы.

– А я это… то есть, я здесь недавно… то есть, ненадолго… – совсем запутался Фома. Сзади послышался смех – но смеялся другой голос: не мощный и низкий, как у «бугаев», а скорее высокий и выразительный, как у профессионального актера или радиоведущего.